Клубисты и грабители.
Изъ оконъ гостинницы Коня-Патріота два человѣка смотрѣли на разсказываемыя нами происшествія; одинъ изъ нихъ былъ г. де-Буажоли, другой адвокатъ Фруадво.
Приложивъ лобъ къ стеклу, совѣтникъ префектуры, по-видимому внимательно слѣдилъ за развитіемъ возмущенія; но мысли его были обращены на другой предметъ. Страшная угроза бывшаго друга его, Пишо, нынѣшняго виконта де-Ланжерака, все-еще раздавалась въ ушахъ его:
"Вспомните зеленый бумажникъ, забываемый иногда на бюро герцогомъ де-Шеризакомъ."
Увидѣвъ, что тайна, открытіе которой могло погубить его, была извѣстна человѣку, котораго онъ самъ вызвалъ на ссору, г. де-Буажоли, вопреки всей своей самоувѣренности, чувствовалъ, какъ холодный потъ выступала, на вискахъ его, и глаза, неподвижно-устремленные на пламя, объявшее тріумфальную арку, имѣли дикое выраженіе, какъ-будто-бы предъ нимъ въ пламени предсталъ мстительный призракъ.
Между-тѣмъ, какъ совѣтникъ префектуры предавался такимъ образомъ мрачнымъ размышленіямъ, порождаемымъ нечистою совѣстью, сосѣда его укачивали радостныя мечты, наполняющія сердца влюбленныхъ.
Въ ожиданіи часа, когда можно было явиться въ домѣ г. Гранперрена, Фруадво подошелъ совершенно одѣтый къ окну и смотрѣлъ на возмущеніе, думая о Викторинѣ. Мало-по-малу, однакоже, дерзкіе поступки, происходившіе передъ его глазами, вполнѣ завладѣли его вниманіемъ.
Читатели ужь замѣтили, что Фруадво такъ же мало любилъ Шатожирона, какъ и барона де-Водре; ревнуя дядѣ, онъ ощущалъ къ племяннику злопамятную вражду, отъ которой не могутъ избавиться даже самые великодушные люди, когда оскорблено ихъ самолюбіе. Бывшій студентъ дижонскаго факультета правъ не могъ забыть высокомѣрнаго равнодушія, которое показывалъ ему аристократъ-товарищъ во все время курса, пройденнаго ими вмѣстѣ и, не желая ему серьёзной бѣды, онъ радовался униженію презрительной вѣжливости, казавшейся ему, неизвѣстному бѣдняку, нестерпимою гордостью.
При видѣ возмущенія шатожиронскаго клуба, Фруадво, воображая, что все дѣло ограничится безобидной суматохой, внутренно поощрялъ буяновъ.
-- Дѣло! говорилъ онъ про себя: -- вчерашней глупой оваціи нуженъ маленькій урокъ.
Но когда онъ увидѣлъ, что суматоха обращалась въ настоящій бунтъ, что за возобновленіемъ знамени послѣдовало разрушеніе тріумфальной арки, что камни полетѣли въ замокъ и пламя освѣтило эту становившуюся болѣе-и-болѣе безпорядочною сцену, тогда молодой адвокатъ не могъ не согласиться внутренно, что этому уроку нуженъ былъ другой урокъ построже; однакожь онъ не трогался.
-- Это дѣло, думалъ онъ: -- касается до маркиза де-Шатожиронъ-ле-Буръ и Туссена-Жиля. Зачѣмъ мнѣ мѣшаться въ него? Пусть аристократія и демократія дерутся или обнимаются; мнѣ до этого нѣтъ дѣла!
Итакъ, Фруадво стоялъ у окна, рѣшившись не выходить изъ роли простого зрителя и, вѣроятно, онъ не измѣнилъ бы этой рѣшимости, еслибъ внезапный, неожиданный подвигъ г. Бобилье не принудилъ его къ тому. Опасаясь за раздражительнаго, неустрашимаго старика посреди разъярившейся черни, онъ поспѣшно отошелъ отъ окна, въ четыре прыжка сбѣжалъ съ лѣстницы и побѣжалъ къ замку.
Опасеніе молодаго адвоката было не безъ основательности.
Г. Бобилье своею твердою, скорою и гордою поступью и особенно оффиціальнымъ шарфомъ произвелъ на бунтовщиковъ то же впечатлѣніе, какое производить на шалуновъ-школьниковъ видъ ихъ наставника, вооруженнаго розгой; но едва произнесъ онъ грозный возгласъ, какъ очарованіе разсѣялось! Угрожая толпѣ строгими мѣрами, старый чиновникъ въ точности слѣдовалъ предписанію закона, не думая о томъ, что одни и тѣ же слова, смотря по обстоятельствамъ, могутъ быть повелительны или смѣшны, и что приказаніе, котораго никто не дерзнетъ ослушаться, если оно подкрѣплено баттареей пушекъ или кавалерійскимъ эскадрономъ, необходимо теряетъ всю свою силу безъ этого подкрѣпленія.
Вся же сила для приведенія въ исполненіе строгихъ мѣръ, которыми грозилъ пылкій мирный судья, состояла изъ одного барабанщика Туано.
Между громкой угрозой и ничтожными средствами для приведенія ея въ исполненіе, былъ разительный контрастъ, который не могъ не повредить успѣху смѣлой выходки стараго мирнаго судьи.
-- Слышите ли, будутъ приняты строгія мѣры? закричалъ Банкрошъ, перекинувъ ногу за рѣшотку и садясь на нее верхомъ.-- Посмотримъ! Пожалуйте, господа, пожалуйте! Берите билеты! Кому угодно мѣсто за пять су?
-- Эй, Туано! закричалъ Ламурё: -- не ты ли приведешь въ исполненіе строгую мѣру? Должно быть, ты недавно сдѣлался силачомъ, потому-что въ послѣдній разъ, когда я билъ тревогу на твоей спинѣ, на рашоненскомъ гуляньѣ, у тебя вовсе не было силишки!
При этихъ словахъ, напоминавшихъ ему весьма-непріятныя ощущенія, барабанщикъ бросилъ на мирнаго судью испуганный взоръ, на который старикъ отвѣчалъ отрывисто:
-- Барабань еще!
Не смотря на свой страхъ, Туано хотѣлъ, исполнить это приказаніе, но неявственныя восклицанія, посреди которыхъ слышался грозный голосъ Туссена-Жиля, заглушили барабанный бой.
-- Прочь барабанщика! ревѣлъ капитанъ: -- прочь приверженцевъ аристократіи! Мы всѣ мирные и добрые граждане... Никто изъ насъ не уйдетъ... Намѣренія наши чисты... мы стоимъ на землѣ, принадлежащей общинѣ... никто не смѣетъ намъ приказывать... прочь барабанщика!
-- Прочь барабанщика! повторила хоромъ толпа.
-- Прочь мирнаго судью! закричалъ писарь Вермо, столько же боявшійся, какъ и ненавидѣвшій своего начальника, а потому спрятавшійся за плечи Туссена-Жиля, какъ сынъ Теламона скрывался подъ обширнымъ щитомъ своего брата Аякса, откуда пускалъ въ Троянъ убійственныя стрѣлы, не подвергаясь самъ опасности быть раненнымъ.
-- Прочь мирнаго судью! повторили тѣ же голоса:-- прочь мирнаго судью и барабанщика!
-- Если они не уберутся сейчасъ же во-свояси, такъ я разобью имъ рожу, сказалъ Ламурё, показавъ писарю, возлѣ котораго находился въ эту минуту, камень, имъ поднятый.
-- Ты разобьешь? Какъ бы не такъ! Не смѣешь, отвѣчалъ Вермо, нарочно подстрекая бродягу.
-- А! не смѣю!.. А вотъ увидите. Котораго прикажете?
-- Еслибъ тебѣ пришлось выбирать между зайцомъ и воробьемъ, въ кого бы ты прицѣлился?.. злобно спросилъ писарь.
-- Разумѣется, въ зайца!
-- Да; но мирный судья не заяцъ.
-- То-есть, еслибъ его изжарить, такъ онъ не будетъ такъ вкусенъ, какъ заяцъ; а кромѣ этого, но мнѣ все-равно, что онъ, что заяцъ! Ты это сейчасъ увидишь.
Отчасти изъ фанфаронства, отчасти изъ страсти дѣлать зло, Ламурё прицѣлился въ г. Бобилье и пустилъ въ него камнемъ; но какое-то божество, покровительствовавшее чиновнику и недоброжелательное барабанщику, измѣнило направленіе камня, и, вмѣсто того, чтобъ, попасть въ старика, онъ ударилъ прямо въ грудь Туано.
-- Г-нъ Бобилье... меня убили! вскричалъ Несчастный садовникъ, упавъ навзничь.
-- Ничего, трусишка! отвѣчалъ чиновникъ и громкимъ, твердымъ голосомъ повторилъ законное требованіе:
-- Повиновеніе закону! Будутъ приняты строгія м ѣ ры; пусть мирные граждане удалятся!
Первый ударъ былъ нанесенъ; а извѣстно, что въ подобныхъ случаяхъ онъ обыкновенно рѣшаетъ дѣло; три или четыре камня, брошенные товарищами Банкроша, послужили отвѣтомъ на вторичный возгласъ мирнаго судьи, въ котораго, однакожь, не попали и въ этотъ разъ; по одинъ изъ камней съ шумомъ ударился о каску Туано, лежавшаго на землѣ. Страхъ, опрокинувшій барабанщика, такъ же скоро поставилъ его опять на ноги: не поднимая сбитой у него съ головы каски, онъ постыдно обратился спиною къ непріятелю и пустился бѣжать со всѣхъ ногъ къ замку. Секунду спустя, онъ снялъ съ себя мѣшавшій ему барабанъ и бросилъ его посреди двора, relicta non bene рarm ula, какъ Горацій бросилъ свой щитъ Филиппу.
Концертъ насмѣшекъ и гугуканія привѣтствовалъ бѣгство барабанщика; въ то же время замокъ рѣшотки уступилъ удвоеннымъ, усиліямъ разбивавшихъ его, и бунтовщики ворвались на дворъ съ быстротою потока, прорвавшаго плотину.
Но вмѣсто того, что бы могъ сдѣлать и мужественный человѣкъ, не боясь обвиненія въ малодушіи, г. Бобилье смѣло бросился къ бунтовщикамъ и схватилъ перваго, попавшагося ему подъ руку за воротникъ; случайно ему попался Кривоногій, который, не желая никому уступить славы перваго вторженія во дворъ, смѣло и рискуя сломить себѣ шею соскочилъ съ рѣшотки.
-- Арестую тебя именемъ закона! сказалъ ему мирный судья: -- вызываю всѣхъ добрыхъ гражданъ помочь мнѣ связать его.
Никому изъ присутствующихъ не показалось, чтобъ подобный вызовъ могъ относиться къ нему лично: нѣкоторые сочли даже нужнымъ помочь плѣнному высвободиться изъ рукъ старика.
-- Нечего зѣвать, пріятели, вскричалъ Банкрошъ освободившись: -- кто хочетъ пить, за мной!
Съ этими словами онъ поднялъ каску Туано и преважно надѣлъ ее.
Воинственный призывъ Кривоногаго соединилъ опять разсѣявшуюся толпу оборвышей, которые съ воплемъ бросились въ-слѣдъ за нимъ къ замку. Будучи живѣе своихъ товарищей, Ламурё завладѣлъ брошеннымъ посреди двора барабаномъ и удвоилъ общее рвеніе, барабаня на приступъ.
Пока эти блудныя дѣти возмущенія бросились искать добычи,-- между гражданами, имѣвшими только цѣлію обнаружить свои патріотическія чувствованія, проявилось нѣкоторое волненіе.
-- Капитанъ! повторяю вамъ, что дѣло портится, сказалъ Лавердёнъ, покачавъ головой.
-- Ба! отвѣчалъ Туссенъ-Жиль: -- пускай позабавятся.
-- Велика бѣда! Если они и заставятъ маркиза поподчивать ихъ нѣсколькими бутылками вина, такъ не разорятъ его! прибавилъ мясникъ.
-- Конечно, бѣда была бы не велика, еслибъ они этимъ удовольствовались; но смотрите, чтобъ, выпивъ вина у маркиза, они не вздумали приняться за наше.
-- Моего не выпьютъ, возразилъ Готро:-- я беру вино бутылками у нашего президента и какъ куплю, такъ и выпью. Пусть-ка они попробуютъ...
-- Вотъ вы каковы! перебилъ его Лавердёнъ:-- лишь бы васъ не трогали, а тамъ пускай грабятъ другихъ.
-- Вы такъ бы и сказали, что боитесь за свою водку и за сахаръ, сказалъ мясникъ ухмыляясь.
-- Кажется, я не имѣю на то права, торжественно отвѣчалъ мелкій торговецъ.
-- А надо сказать правду, изъ вашего товара можно сдѣлать славный пуншъ!
-- Мой магазинъ не шинокъ; впрочемъ, отдавайте-себѣ, если хотите, Банкрошу и его шайкѣ ваши телячьи ножки и бараньи ножки; что же касается до меня, я не чувствую ни малѣйшаго желанія, чтобъ они разграбили мои колоніальные товары. А потому повторяю: если мы позволимъ имъ начать, такъ ихъ не скоро и остановишь.
-- Ваше замѣчаніе довольно-справедливо, гражданинъ Лавердёнъ, сказалъ Туссенъ-Жиль: -- тѣмъ болѣе, что мнѣ было бы весьма-прискорбно, еслибъ такой день былъ оскверненъ буйствомъ нѣкоторыхъ негодяевъ.
-- Скажите лучше -- воровъ!
-- Это можетъ придать другой смыслъ нашему политическому обнаруженію...
-- И навлечь на насъ непріятности; ибо что ни говори, а все-таки мы затѣяли это дѣло, и насъ, пожалуй, потащутъ къ отвѣту...
-- Правда, гражданинъ Лавердёнъ, прервалъ капитанъ: -- надобно удержать ихъ прежде, нежели они успѣютъ надѣлать глупостей. Ступайте за мною.
Этотъ разговоръ происходилъ возлѣ древа свободы, отъ котораго не отходили клубисты, между-тѣмъ, какъ большая часть низшихъ бунтовщиковъ ворвалась на дворъ. Увидѣвъ, что Туссенъ-Жиль пошелъ къ рѣшоткѣ, осторожный мелочной торговецъ остановилъ его.
-- Замѣтьте, сказалъ онъ ему: -- что они разбили замокъ и насильственно отворили рѣшотку; слѣдовательно, каждый, кто войдетъ на дворъ, будетъ обвиненъ въ сообщничествѣ съ ними и попадется въ скверную исторію.
-- Въ-самомъ-дѣлѣ? спросилъ Готро съ безпокойствомъ:-- я готовъ колотить встрѣчнаго и поперечнаго, и самъ, пожалуй, дамъ прибить себя, а подъ судъ не хочу!
-- Я убѣжденъ въ томъ, что говорю, возразилъ Лавердёнъ: -- гражданинъ Вермо скажетъ вамъ, что называется насильственнымъ вторженіемъ въ жилище.
-- Писарь объяснитъ дѣло, сказалъ капитанъ.-- Вермо!
Никто не отвѣчалъ.
-- Вермо! повторили вмѣстѣ Готро и Лавердёнъ.
Но они звали тщетно; тщетно осматривались на всѣ стороны: писарь исчезъ.
-- Онъ самъ раздулъ огонь, сказалъ Лавердёнъ съ горечью:-- а теперь, когда огонь вспыхнулъ, онъ побоялся обжечь пальцы и ушелъ, какъ настоящій іезуитъ!
Исключая названія іезуита, вѣрность котораго можно было еще оспорить, почтенный мелочной торговецъ говорилъ правду.
Если во всѣхъ революціяхъ непремѣнно встрѣчаются люди, которыхъ весьма-характеристически прозвали завтрашними, то между ними есть и такіе, которымъ такъ же пристало названіе вчерашнихъ; они совѣтуютъ, поджигаютъ, подстрекаютъ, но оставляютъ другимъ трудъ исполненія. Вермо принадлежалъ къ этому разряду людей. Въ ту самую минуту, когда рѣшотка растворилась, онъ проскользнулъ въ толпѣ съ ловкостью змѣи, ползущей подъ травою, и исчезъ такъ скоро, что никто и не замѣтилъ, куда онъ дѣвался.
-- Писарь неспособенъ съиграть съ нами такую скверную штуку, сказалъ спорщикъ Готро: -- если его здѣсь нѣтъ, значитъ онъ прошелъ съ другими за рѣшотку.
-- Надобно удостовѣриться въ этомъ, отвѣчалъ Туссенъ-Жиль и опять пошелъ къ рѣшоткѣ.
Прочіе клубисты пошли за нимъ и даже осторожный вице-президентъ Лавердёнъ послѣдовалъ ихъ примѣру.
Въ нѣсколькихъ шагахъ за рѣшоткой стоялъ г. Бобилье; растрепанный парикъ его съѣхалъ назадъ, платье было въ безпорядкѣ, шарфъ разодранъ, онъ стоялъ неподвижно, держа въ одной рукѣ карандашъ, а въ другой маленькій бумажникъ, на которомъ писалъ съ молчаливою яростью.
-- Смотрите, мирный судья угоститъ насъ! сказалъ Лавердёнъ капитану пожарной команды:-- не худо бы переговорить съ нимъ.
-- Стану я говорить съ старымъ шуаномъ! отвѣчалъ Туссенъ-Жиль съ грубостію, въ которой была, однакожь, замѣтна нѣкоторая нерѣшительность.
Всѣ клубисты остановились и начали совѣщаться.
-- Милости просимъ, господа, милости просимъ! кричалъ имъ г. Бобилье съ сардоническимъ смѣхомъ: -- на полпути останавливаться не стоитъ; вы перешагнули за Рубиконъ, идите ужь дальше; разсчетъ будетъ одинъ!
-- Какимъ чортомъ называетъ онъ рѣшотку? спросилъ одного изъ своихъ сосѣдей мясникъ Готро, который, какъ мы уже знаемъ, не отличался особеннымъ знаніемъ римской исторіи.
-- Здраствуйте, мосьё Туссенъ-Жиль... Вашъ слуга, мосьё Лавердёнъ... Мое почтеніе, мосьё Готро... говорилъ мирный судья, продолжая записывать имена начальниковъ возмущенія.-- А куда дѣвался мой почтенный писарь, мосьё Вермо? я, кажется, видѣлъ его. Не ошибся ли я? желаю для него, чтобъ я ошибся.
-- Г. мирный судья, что вы за чепуху записываете? спросилъ Готро, съ безпокойнымъ видомъ подошедъ къ старику:-- надѣюсь, что все уладится между нами безъ помощи гербовой бумаги.
-- А! вы надѣетесь, мосьё Готро! отвѣчалъ старый чиновникъ, не переставая записывать имена знакомыхъ ему людей, которыхъ замѣчалъ въ группѣ, вокругъ него образовавшейся:-- а! вы шумите, поджигаете, бросаете каменья, разбиваете замки, насильственнымъ образомъ вторгаетесь въ чужое жилище, открыто возстаете противъ правительственныхъ властей, и надѣетесь, что дѣло уладится безъ помощи гербовой бумаги! Ошибаетесь, господа! Безъ гербовой бумаги дѣло не обойдется, -- за это я ручаюсь; да, не обойдется!
Послѣднія слова мирный судья произнесъ съ такимъ жаромъ, что сломалъ кончикъ карандаша.
Замѣтивъ буйства шайки Кривоногаго, начальники возмущенія, по-видимому, лишились прежней бодрости духа; за то г. Бобилье становился болѣе и болѣе твердымъ по мѣрѣ увеличенія безпорядковъ.
-- Извольте идти дальше, господа, продолжалъ онъ голосомъ, исполненнымъ грозной ироніи:-- я васъ не держу; вы знаете, что я два раза произнесъ законную формулу, и что теперь вы всѣ подлежите годовому заключенію въ тюрьму; это бездѣлица, я знаю; но такъ-какъ многіе изъ васъ смѣло могутъ назваться начальниками и зачинщиками безпорядковъ, то мы постараемся исходатайствовать для нихъ маленькое отличіе.
-- Отличіе, г. мирный судья? спросилъ Лавердёнъ съ безпокойствомъ.
-- Ихъ упрячутъ не на одинъ годъ, а на два года въ тюрьму!
-- Г. мирный судья, продолжалъ мелочной торговецъ съ возраставшимъ безпокойствомъ:-- прошу васъ замѣтить, что не мы разбили рѣшотку, и что мы не виноваты, если толпа негодяевъ...
-- Это не мое дѣло! вы объяснитесь передъ судомъ, сухо возразилъ старый чиновникъ.-- Какъ! вскричалъ онъ, быстро обратившись къ новому лицу, прорѣзавшему толпу и приближавшемуся къ нему: -- вѣрить ли глазамъ? Вы, Фруадво, между нарушителями общественнаго порядка? Tu quoque, Brute?
-- Г. мирный судья, отвѣчалъ молодой адвокатъ:-- я не только не думаю нарушать общественнаго спокойствія, но, напротивъ, пришелъ помочь вамъ возстановить его. Располагайте мною.
Прежде, нежели Бобилье успѣлъ отвѣчать на это предложеніе, изъ сѣней, куда дерзко вошелъ за минуту Банкрошъ съ своей шайкой, послышались неявственные крики; почти въ то же мгновеніе оборванная толпа поспѣшно сбѣжала съ крыльца и разбѣжалась въ разныя стороны.
Причина этого бѣгства тотчасъ же объяснилась.
Маркизъ, Ланжеракъ, Жерменъ и Бургиньйонь, вооруженные ружьями, пистолетами и охотничьими ножами, внезапно вышло изъ сѣней и стали на платформѣ, готовясь выстрѣлить при первомъ приступѣ.