Замокъ Трамбль.
Казъ мы уже видѣли, старый замокъ Трамбль имѣлъ печальный и разрушенный видъ. Внутренность его вполнѣ соотвѣтствовала внѣшности изъ всѣхъ комнатъ только одна большая пріемная зала сохранила слѣды прошлаго блеска.
Это была огромная зала, правда, немного низкая, съ десятью большими окнами, паркетнымъ поломъ и стѣнами, обдѣланными старымъ дубомъ, и съ роскошными карнизами.
Она была едва меблирована и напрасно искали бы въ ней двухъ вещей, гармонировавшихъ между собой. Одинъ или два стола, шкафъ чернаго дерева, кресло съ вырѣзанной на спинѣ баронской короной, случайно ускользнули отъ аукціона.
По той же причинѣ на стѣнахъ висѣло нѣсколько картинъ, это были фамильные портреты, плохо и неискусно написанные, въ старыхъ закопченыхъ рамкахъ, изображавшіе сухія, натянутыя фигуры въ завитыхъ и напудренныхъ парикахъ, въ брыжжахъ, съ мушками на лицѣ, однимъ словомъ, обращики модъ послѣднихъ двухъ столѣтій.
Меблировку дополняли кое-какія вещи, купленныя де-Ламбакомъ вѣроятно гдѣ-нибудь по случаю и которыхъ время и употребленіе далеко не улучшили. Тамъ не хватало ножки, тамъ отставала фанерка и обнажала простое дерево, служившее основой.
Четыреугольный кусокъ ковра покрывалъ часть пола, на этомъ островкѣ краснаго съ чернымъ мокета группировались остатки мебели; остальная часть залы была совершенно пуста.
Все это представляло далеко не веселый видъ, но никогда можетъ быть не казалось такимъ мрачнымъ, какъ въ этотъ пасмурный, октябрьскій вечеръ.
Около камина, гдѣ едва-едва горѣли сырые сучья, набранные въ саду, госпожа де-Ламбакъ, сидя въ креслѣ, видимо съ трудомъ шила, портя свои глаза надъ починкой бѣлья, между тѣмъ какъ де-Ламбакъ съ нетерпѣливымъ видомъ ходилъ взадъ и впередъ, заставляя трещать паркетъ подъ своими тяжелыми шагами.
Бѣдная женщина, дрожа отъ холода, тщетно куталась въ свою старую изношенную шаль; она принимала всѣ предосторожности, чтобы избѣжать малѣйшаго жеста, малѣйшаго движенія, способнаго привлечь вниманіе ея раздражительнаго мужа.
Уже болѣе часа Робертъ де-Ламбакъ не говорилъ ни слова, если не считать энергическихъ ругательствъ, которыя онъ по временамъ бормоталъ сквозь зубы.
Его характеръ, никогда не бывшій особенно мирнымъ и пріятнымъ, еще болѣе ухудшился годами лишеній, постоянной нуждой и неотступными требованіями кредиторовъ.
Онъ топалъ ногою, кусалъ лихорадочно свои сѣдые усы, то вдругъ останавливался у окна и молча слѣдилъ за порывами вѣтра, гнавшаго передъ собой тучи сухихъ, пожелтѣвшихъ листьевъ.
Госпожа де-Ламбакъ внутренно вздрагивала, слѣдя украдкой за движеніями мужа. Это была несчастная женщина, терпѣливая и рабски покорная волѣ своего деспота-мужа.
-- Все нѣтъ письма! прервалъ наконецъ молчаніе де-Ламбакъ. Почтальонъ должно быть цѣлый часъ какъ прошелъ.
Съ этими словами онъ подошелъ къ камину и толкнулъ ногой горѣвшія сучья, отъ которыхъ при этомъ поднялось облако густаго и ѣдкаго дыма.
-- Ни одного слова отъ сына! продолжалъ де-Ламбакъ. Какъ видно онъ не очень-то безпокоится, чтобъ чортъ его побралъ!
Госпожа де-Ламбакъ робко подняла голову.
-- Робертъ, сказала она, я очень желаю возвращенія Гастона. Я не думала, что домъ будетъ казаться такъ пустъ, когда онъ и...
Она не окончила своей фразы и поспѣшно принялась вдѣвать нитку въ ушко иголки, что съ трудомъ удавалось ей при слабомъ свѣтѣ сумерокъ; однако она все-таки была рада этому занятію, позволявшему ей скрыть испытываемое ею смущеніе. Какъ и большая часть людей, принужденныхъ жить съ грубыми натурами и постоянно только о томъ и думать, какъ бы не раздражить ихъ, она чувствовала постоянно опасенія сказать или сдѣлать что-нибудь, что могло привлечь на нее гнѣвъ мужа, это не замедлило случиться и на этотъ разъ.
-- Благодарю васъ, госпожа де-Ламбакъ! Клянусь небомъ, я благодарю васъ за ваши слова. Вы дѣйствительно достойны сожалѣнія, будучи вынуждены оставаться однѣ съ вашимъ мужемъ! вскричалъ де-Ламбакъ. И вы находите это очень печальнымъ, чтоже можетъ быть естественнѣе! А! право я и не подозрѣвалъ, какую честь вы мнѣ сдѣлали соблаговоливъ выйти за меня замужъ. Будьте увѣрены, что на будущее время я объ этомъ буду помнить.
При звукахъ этого громоваго голоса бѣдная женщина задрожала какъ листъ. Можно было подумать, что она опасалась ударовъ этой тяжелой руки, которою де-Ламбакъ съ силой колотилъ по мраморному камину, какъ бы желая придать больше силы своимъ словамъ.
Но слѣдуетъ замѣтить, что Робертъ, не смотря на всю свою грубость никогда не позволялъ себѣ забыться до такой степени, чтобы поднять хотя палецъ на свою жену. Не смотря на всѣ дикіе инстинкты этого человѣка, чувство благородства не позволяло ему употреблять противъ женщины другаго оружія кромѣ слова.
-- Да, продолжалъ онъ, я помню вечеръ, когда я увидѣлъ васъ въ первый разъ. Я пробовалъ четырехъ лошадей, только что мною купленныхъ; это были четыре чудные бѣгуна, до такой степени похожіе, что ихъ невозможно было отличить одного отъ другаго. На этой новой запряжкѣ я отправился въ маленькій Русильонъ, какъ называлось ваше жилище, въ послѣднее время я очень пострадалъ отъ неудачныхъ пари и очень нуждался тогда въ деньгахъ. Старикъ Жаке не раньше сталъ слушать меня, какъ я согласился позавтракать съ нимъ. Онъ послалъ за своей дочерью Маріей, такъ что мы и познакомились тогда съ вами. О! Если бы тогда я могъ предвидѣть, что настанетъ день, когда вамъ станетъ скучно быть со мной однимъ, клянусь вамъ...
-- Робертъ! Дорогой Робертъ! прервала его, едва удерживая рыданія, госпожа де-Ламбакъ, вы знаете хорошо, что я не это хотѣла сказать. Съ вами я не буду чувствовать себя одинокой гдѣ бы ни было на землѣ; но здѣсь, въ этомъ несчастномъ домѣ, съ тѣхъ поръ какъ уѣхалъ Гастонъ, я едва осмѣливаюсь заснуть, я леденѣю отъ ужаса. Робертъ, сжальтесь надо мной; поѣдемте жить въ Парижъ, въ Версаль, куда хотите, но только, ради Бога, не останемтесь здѣсь.
Де-Ламбакъ подошелъ къ столу и облокотился на него съ такой силой, что онъ затрещалъ.
-- Сколько разъ долженъ повторять я, чтобы вы молчали и оставляли для себя эти глупыя надежды? сказалъ онъ сердитымъ и грубымъ тономъ, глядя прямо въ лицо женѣ, вы хотите шевелить камень, который долженъ насъ раздавить. Будьте спокойны или вы станете причиной большихъ несчастій. Я думаю что эта толстая служанка въ деревенскомъ чепцѣ и деревянныхъ башмакахъ знаетъ больше чѣмъ вы думаете, благодаря тому, что она могла слышать изъ нашихъ разговоровъ.
-- Какъ? Толстая Адель?
-- А то кто же? Не позже какъ вчера вечеромъ за ужиномъ я замѣтилъ у нея какое-то подмигиваніе въ ту минуту, когда вы жаловались на вѣтеръ, свистѣвшій въ корридорахъ на верху и который, какъ вы говорили, походилъ на крики человѣка о помощи. Я увѣренъ, что въ ея глупой головѣ что-нибудь шевелится. Надо отдѣлаться отъ нея какъ можно скорѣе!
Съ перваго взгляда это замѣчаніе не имѣло ничего ужаснаго, однако оно произвело странное впечатлѣніе на госпожу де-Ламбакъ.
Она съ ужасомъ взглянула на мужа, спокойно отошедшаго къ камину, чтобы погрѣть спину у огня. Два раза пыталась она говорить и два раза слова останавливались въ ея горлѣ. Наконецъ, собравъ всѣ силы, она прошептала:
-- Отдѣлаться отъ нея!.. Нѣтъ, нѣтъ, вы не станете...
И она, не окончивъ фразы, зарыдала, закрывъ лицо руками.
Робертъ де-Ламбакъ, настолько знакомый съ характеромъ жены, чтобы знать, что въ подобныхъ случаяхъ запугиванія ни къ чему не приведутъ, казалось, смягчился и подойдя къ женѣ тронулъ ее слегка за плечо.
-- Ну, Марія, перестань, я не знаю, изъ за чего тутъ плакать. Я думаю только, что если эта чертовка Адель станетъ что-нибудь подозрѣвать... то лучше всего будетъ разсчитать ее и выпроводить при первомъ удобномъ случаѣ.
Госпожа де-Ламбакъ отерла глаза платкомъ и видимо успокоилась. Это была поверхностная, ограниченная натура, ея волненія проходили также быстро, какъ и начинались.
-- Благодарю васъ, сказала она, почти веселымъ тономъ. Но, право, вы меня испугали было, Робертъ. Я стала такой нервной, съ тѣхъ поръ, какъ уѣхалъ Гастонъ. Мнѣ хотѣлось бы получить отъ него письмо, хотя бы одну строчку. Я надѣюсь, что онъ прибылъ благополучно, но, наконецъ...
-- О! Можете быть увѣрены, что благополучно, прервалъ ее де-Ламбакъ, снова начавшій ходить по залѣ. Только послѣ жизни, которую онъ велъ здѣсь, онъ, вѣроятно, сочтетъ своей обязанностью повеселиться въ каждомъ городѣ по дорогѣ. Онъ поѣдетъ, какъ путешествуютъ по берегамъ Рейна, останавливаясь на каждой станціи. У него преувеличенное самолюбіе и онъ воображаетъ, кажется, что на свѣтѣ только и есть умныхъ людей, что онъ одинъ, но онъ скоро замѣтитъ свою ошибку и это будетъ для него хорошимъ урокомъ. Неужели онъ воображаетъ, что я досталъ съ такимъ трудомъ и за такіе проценты эти деньги только для того, чтобы онъ бросилъ ихъ на вѣтеръ!
Болѣе получаса де-Ламбакъ продолжалъ свои разсужденія въ этомъ тонѣ. У него была, въ лицѣ жены, самая благосклонная аудиторія. Она была расположена, съ одинаковымъ вниманіемъ, слушать его безконечные разсказы хотя бы въ десятый разъ и смѣяться плохимъ шуткамъ, на которыя онъ былъ неистощимъ. Ея восхищеніе умомъ, смѣлостью и успѣхами мужа было самое чистосердечное.
Она была воспитана въ почитаніи де-Ламбаковъ, такъ какъ ея отецъ былъ сыномъ фермера этой фамиліи и питалъ къ ней, какъ и отецъ его, безграничное уваженіе.
Позже, Марія Жаке по цѣлымъ часамъ слушала, съ восхищеніемъ деревенской Дездемоны, разсказы своего мужа о его, исполненныхъ приключеніями, похожденіяхъ на сушѣ и на морѣ. Надо замѣтить, что весь департаментъ до сыта наслушался тогда исторій, касавшихся мускульной силы, упрямства и смѣлости безразсуднаго и вѣтрепнаго Роберта де-Ламбака; но свѣтъ встрѣчалъ снисходительной улыбкой его безумныя выходки, пока онъ могъ безъ счету сорить деньгами.
Но уже давно де-Ламбакъ лишился возможности сорить, и однако его жена все еще вѣрила въ него, все еще сохраняла удивленіе, къ которому примѣшивалась нѣкоторая доля страха, что объяснялось слабостью ея характера.
Никогда не уставала она его слушать, хотя разговоръ неизмѣнно вращался около его былыхъ подвиговъ. Не разъ выражался онъ довольно ясно о глупости, которую онъ будто бы сдѣлалъ, женясь на дочери кожевника, у которой не было ни капли благородной крови въ жилахъ, ни зерна здраваго смысла въ мозгу.
Марія терпѣливо это выслушивала и никогда не рѣшалась въ отвѣтъ намекнуть на ея промотанное приданое и на разореніе, единственнымъ виновникомъ котораго былъ ея мужъ.
Дѣло въ томъ, что она не смѣла имѣть никакого другаго чувства, кромѣ вѣчной и глубокой признательности за честь, которую оказала ей блестящая звѣзда носившая имя де-Ламбака, женясь на ней, дочери плебея.
Робертъ былъ ея злымъ геніемъ, онъ довелъ ее до раззоренія, почти до нищеты, благодаря ему, они принуждены были скрываться, такъ что никому не было извѣстно ихъ пребываніе въ замкѣ Трамбль, наконецъ къ этому прибавились огорченія и ужасы, которыя раскроются въ теченіи этого разсказа, но все-таки ничто не могло ослабить почтительной любви, которую съ самаго начала чувствовала госпожа де-Ламбакъ къ своему мужу.
Изъ за него она разсорилась со своимъ братомъ, единственнымъ оставшимся у нея родственникомъ.
Де-Ламбакъ увѣрялъ, что Огюстъ Жаке былъ низкій человѣкъ, негодяй, котораго слѣдуетъ вытолкать вонъ въ шею.
Вся же вина Огюста состояла въ томъ, что, будучи уже не разъ обманутъ аристократическимъ супругомъ своей сестры, онъ рѣшительно отказался давать ему денегъ въ долгъ.
Сестра, въ качествѣ преданной супруги, приняла сторону мужа и разрывъ съ братомъ сдѣлался окончательнымъ.
Госпожа де-Ламбакъ подняла прерванный было разговоръ.
-- Вы говорили о Гастонѣ, другъ мой, сказала она.
-- Да, я говорилъ, что я собралъ эти деньги, которыя онъ увезъ, не для того, чтобы онъ бросилъ ихъ за окно или проигралъ, что одно и тоже, отвѣчалъ де-Ламбакъ. Я далъ ему для того, чтобы онъ могъ идти наравнѣ съ другими и жениться на богатой... И я положительно не понимаю, что можетъ значить его молчаніе!
И де-Ламбакъ съ гнѣвнымъ видомъ, нахмурилъ брови.
-- Къ чему такія мысли, Робертъ! возразила госпожа де-Ламбакъ. Вѣдь вы знаете, какъ они были дружны! Она должна любить Гастона, я въ этомъ вполнѣ увѣрена. Нѣтъ дѣвушки, которая не была бы рада выйти за него замужъ!
Послѣднія слова были произнесены съ энергіей, въ которой сквозила материнская гордость, но Робертъ покачалъ головой.
-- Я не могу ее понять, сказалъ онъ. Она осмѣлилась открыто противиться мнѣ, какъ будто отъ меня ей нечего опасаться. Гастонъ красивъ, но я сомнѣваюсь, чтобы она дорожила имъ настолько, какъ мы это предполагаемъ. И если онъ попытается обращаться съ ней немного грубо, я предвижу, что она оставитъ его не при чемъ. Эта дѣвушка для меня загадка. Я не суевѣренъ, Марія, но если вѣрить тому, что разсказываютъ о людяхъ, одержимыхъ злымъ духомъ, то я скажу, что эта дѣвушка...
Приходъ толстой Адели помѣшалъ де-Ламбаку докончить фразу.
-- Господинъ, сказала она, Пьеретта, привратница пришла изъ монастыря- настоятельница велѣла ей кланяться вамъ и спросить, не получили ли вы извѣстій о здоровьи ея воспитанницы графини Маргариты де-Монторни.
Здоровая крестьянка несмотря на свою глупость обратила вниманіе на впечатлѣніе произведенное ея словами на де-Ламбака, и съ тайнымъ любопытствомъ наблюдала за выраженіемъ его лица.
Но де-Ламбакъ скоро оправился.
-- Скажите Пьереттѣ, что я благодарю настоятельницу, отвѣчалъ онъ твердымъ голосомъ, и что послѣднія извѣстія полученныя мною о графинѣ превосходны. Молодая графиня поселилась въ замкѣ Монторни у своихъ родственниковъ де-Рошбейръ. А вы, Адель, не забудьте дать Пьереттѣ стаканъ вина на дорогу.
Когда Адель вышла и не могла уже слышать, что говорится въ залѣ, де-Ламбакъ подошелъ къ женѣ и сказалъ:
-- Надо отослать эту Адель, какъ только этому представится благовидный предлогъ, конечно если Гастону не удастся устроить все дѣло сразу; тогда мы на всегда оставимъ эту мышиную нору. Но эта служанка должна уйти, она знаетъ слишкомъ много, или думаетъ, что знаетъ.
И Робертъ де-Ламбакъ на долгое время погрузился въ молчаніе, поглощенный, какъ казалось мыслями, не имѣвшими ничего особенно пріятнаго.