Край завѣсы поднимается.
Войдя въ свою комнату Маргарита нервно бросила на полъ шляпу и перчатки и подойдя къ великолѣпному зеркалу долго глядѣла въ него.
Это зеркало рѣдко отражало въ себѣ столько красоты, и при томъ красоты такого страннаго характера. Одна эта масса волнистыхъ волосъ, черныхъ какъ смоль, сдѣлала бы тщеславной самую скромную женщину. Но молодая дѣвушка оставляла ихъ свободно спускаться по плечамъ, какъ безпечное дитя, пренебрегая модными прическами, несмотря на всѣ благосклонныя замѣчанія баронессы и ея дочерей. Впрочемъ ихъ протесты были не особенно настойчивы.
-- Было бы, дѣйствительно, шаль, говорили онѣ, видѣть эти чудныя волосы закрученными и заплетенными.
Кромѣ того распущенныя волосы шли какъ нельзя лучше къ этому очаровательному созданію, котораго жизнь обѣщала быть вѣчнымъ лѣтомъ.
Однако въ эту минуту мадемуазель де-Монторни глядѣла на себя въ зеркало съ видимымъ гнѣвомъ, ея большія глаза сверкали мрачнымъ блескомъ.
-- Я не осмѣлилась!.. говорила она въ полголоса, тономъ полнымъ горечи. Я довела его до признанія; мое тщеславіе хотѣло этого полнаго тріумфа; но мнѣ было невозможно принять его предложеніе. Я! Я! Маргарита де-Монторни, я принуждена была отказаться отъ того, чего сама такъ желала.
Она произнесла эти слова медленно, какъ бы находя жестокое удовольствіе въ страданіи, которое она видимо испытывала произнося ихъ; но потомъ ея глаза снова блеснули, и краска гнѣва покрыла ея блѣдныя щеки.
-- Тѣмъ хуже для другихъ! вскричала она.
Спустя минуту, она уже пѣла, снимая бархатную накидку, надѣтую ею для прогулки; потомъ она подобрала брошенныя перчатки и разгладила немного помявшееся отъ паденія перо на шляпѣ.
На ея губахъ снова появилась улыбка, ея глаза не бросали болѣе зловѣщаго пламени. Она сдѣлалась снова граціознымъ, очаровательнымъ ребенкомъ.
Она имѣла обыкновеніе сама заниматься своимъ туалетомъ, въ противуположность многимъ молодымъ дѣвушкамъ въ ея положеніи, постоянно заваливающимъ работой своихъ камеристокъ.
Ея горничная Аглая часто жаловалась и казалось была оскорблена, видя, что ея многотрудный постъ обращается въ почетную должность. Но Маргарита успокоивала ее, говоря, полуповелительнымъ тономъ, что въ монастырѣ она привыкла обходиться безъ прислуги, и что для нея не существуетъ иныхъ правилъ кромѣ ея собственной воли.
Всѣ усилія Аглаи были напрасны и она принуждена была ограничить свои услуги немногочисленнными торжественными случаями, а въ остальное время предоставить свою госпожу самой себѣ.
Маргаритѣ видно не нравилось постоянное присутствіе постороннихъ. Ей нужно было уединеніе и время для серьезныхъ мыслей, очень серьезныхъ, если судить по складкамъ, которые образовались на ея лбу, который казалось не должны бы омрачать никакія заботы кромѣ выбора цвѣта лентъ и бальнаго туалета.
Уединеніе было для нея тѣмъ болѣе необходимо, что по странной случайности, чаще встрѣчающейся въ романахъ и комедіяхъ, чѣмъ въ дѣйствительной жизни, и особенно у особъ ея пола, она имѣла привычку думать въ слухъ.
Общее правило, что этотъ недостатокъ свойственъ людямъ, или живущимъ вдали отъ общества, или по чему бы то ни было принужденнымъ постоянно играть роль.
Было бы странно относить мадемуазель де-Монторни къ одной изъ этихъ категорій, хотя она и выказывала по временамъ склонность къ притворству.
Вдругъ раздался легкій стукъ въ дверь.
-- Войдите! сказала Маргарита.
Дверь отворилась и послышались шаги и шелестъ платья, Маргарита обернулась, думая увидѣть свою горничную, но это была не Аглая, а Манонъ принесшая на серебрянномъ подносѣ письмо.
-- Прошу извиненія у госпожи графини, что я осмѣлилась войти, сказала она, но Аглая ушла въ церковь, а такъ какъ принесшій это письмо ждетъ отвѣта, то я и рѣшилась взять на себя передать его.
Не было никакой серьезной причины заставившей Манонъ такъ разсыпаться въ извиненіяхъ, но въ глазахъ слугъ замка мадемуазель де-Монторни была очень важной дамой, гораздо выше баронессы и ея дочерей, поэтому всѣ они старались изо всѣхъ силъ угодить молодой графинѣ. Они знали также, что она была воспитана въ княжеской роскоши, тогда какъ де-Рошбейръ обладали сравнительно скромнымъ состояніемъ; но это была не единственная причина; почтеніе, которое они чувствовали къ Маргаритѣ, была невольная дань уваженія ея личнымъ достоинствамъ.
Это была какая-то непонятная власть, которой невольно подчинялись всѣ окружающіе; она дѣлала непокорнаго Пеки рабомъ Маргариты, а бѣшенныхъ пони смирными и послушными.
Есть люди, которыхъ характеръ лучше оцѣненъ въ передней, черезъ которую они только проходятъ, чѣмъ въ салонахъ, гдѣ они бываютъ постоянно.
Въ Монторни все склонялось передъ этимъ ребенкомъ, который никогда не сказалъ никому грубаго слова, и старался быть вѣжливымъ со всѣми, этой вѣжливостью, которая порабощаетъ какъ вѣжливость королей.
Что же касается до Манонъ, то по ея собственнымъ словамъ, она не осмѣлилась бы сказать слово графинѣ, даже если бы той пришло въ голову выбросить за окно весь домъ.
Маргарита ласково встрѣтила Манонъ и не думала сердиться за нарушенія ея уединенія. Она спокойно взяла письмо, и ея рука недавно еще дрожавшая отъ пожатія Рауля, теперь не дрогнула, хотя сердце ея билось сильнѣе, чѣмъ во время недавняго разговора; но Манонъ видѣла передъ собой только молодую дѣвушку читающую письмо съ самымъ естественнымъ видомъ.
-- О! Боже мой, какъ это скучно! произнесла Маргарита.
Манонъ навострила уши, такъ какъ она была женщина и стало быть любопытна.
Письмо, полученное графиней было написано увѣреннымъ и размашистымъ мужскимъ почеркомъ; но что всего болѣе привлекало вниманіе Манонъ, такъ это красная печать съ большимъ гербомъ.
-- Право я теперь не расположена писать, сказала окончивъ чтеніе Маргарита. Манонъ, будьте такъ добры, скажите, что я послѣ пришлю отвѣтъ.
Манонъ вышла, чтобы передать эти слова посланному, который въ это время счелъ не лишнимъ подкрѣпить свои силы нѣсколькими стаканами вина, предложенными ему прислугой замка.
Не смотря на самыя тщательныя разспрооы отъ посланнаго могли узнать только то, что онъ конюхъ изъ Бѣлой Лошади, огромной гостинницы въ Оде, и что ему поручилъ снести это письмо пріѣзжій молодой человѣкъ, давшій ему за это десять франковъ, съ прибавкой нѣсколькихъ ругательствъ.
Этотъ пріѣзжій былъ рослый и красивый молодой человѣкъ, обладавшій парой красивыхъ усовъ и воиновеннымъ видомъ; онъ былъ очень хорошо одѣтъ и не выпускалъ изо рта сигары.
Никто еще не зналъ кто онъ такой, но такъ какъ онъ вошелъ въ переговоры съ хозяиномъ гостинницы относительно покупки верховой лошади, то изъ этого весьма естественно заключили о его намѣреніи остаться тутъ надолго.
Пока этотъ разговоръ происходилъ въ лакейской замка, Маргарита де-Монторни еще разъ прочла полученное ею письмо и потомъ хладнокровно разорвала его на мелкіе кусочки.
Казалось, молодая графиня находила какое-то удовольствіе въ этомъ уничтоженіи письма и когда бумага была измельчена до послѣдней степени, она встала, и перейдя въ сосѣднюю комнату бросила клочки въ пылающій каминъ, гдѣ они моментально обратились въ пепелъ.
Когда послѣднія слѣды бумаги исчезли въ огнѣ, Маргарита отошла отъ камина колеблющимися и невѣрными шагами, какъ ходятъ больные въ первые дни выздоровленія послѣ тяжкой болѣзни.
Ея глаза остановились неподвижно и смертельная блѣдность покрыла ея лицо.
-- Зная кто я и что я знаю, прошептала она, вы сдѣлали далеко неразумный поступокъ, господинъ де-Ламбакъ, явившись сюда, чтобы покорять меня вашей волѣ. Право, это вовсе не блестящая идея! Но терпѣніе и мы увидимъ конецъ.
Невольная дрожь пробѣжала по тѣлу Маргариты: она отвернулась отъ стоявшаго передъ ней зеркала и въ отчаяніи бросилась на постель, едва удерживая душившія ее рыданія.
-- О! Отдайте мнѣ мою прошлую жизнь, шептала она, эти дни, которые текли беззаботно, когда въ моей груди билось живое человѣческое сердце, когда я не знала этого постояннаго страха, этихъ мукъ, которые хуже смерти... О! Если бы я могла молиться, если бы мнѣ позволено было смотрѣть на веселыхъ дѣтей, не ужасаясь при мысли о той безднѣ, которая раздѣляетъ ихъ судьбу отъ моей, не сознавая, что я уже испытываю муки ада при видѣ Эдема и его безконечныхъ радостей... Я проклята Богомъ!.. Я помню, я читала въ дѣтствѣ разсказы о людяхъ, жизнь которыхъ была отравлена мученіями совѣсти, я тогда считала это выдумкой, плодомъ воображенія автора, не подозрѣвая, что настанетъ день, когда я сама принуждена буду вѣрить страшной дѣйствительности этихъ мукъ. Боже мои!.. Какъ я страдаю!.. Но нѣтъ, прочь слабость!.. Я мужественна, къ чему эта чувствительность пансіонерки.
Съ этими словами она подняла свою гордую голову во всемъ блескѣ своей величественной красоты.
-- Я жертва того, кто не допускаетъ ни какой слабости, кто не хочетъ, чтобы отступали на крутомъ пути зла, я должна остаться мужественно и твердо подъ его мрачнымъ знаменемъ... но я не хочу быть обманутой... не для другихъ я работала, а для себя, для моей выгоды; я хочу быть баронессой де-Рошбейръ!
Говоря эти слова она нечувствительно приблизилась къ зеркалу, начала оправлять свое помятое платье и приглаживать волосы.
-- Да, я хочу быть баронессой де-Рошбейръ, модной изъ царицъ модъ, продолжала она. Я думаю, что я произведу впечатленіе среди автоматовъ, которые будутъ окружать меня въ салонахъ благороднаго предмѣстья. Рауль, я увѣрена, будетъ гордиться своей женой. Милый Рауль! Какая честная и открытая натура! Я принуждена отдать ему справедливость... О! еслибы я была та же, что прежде!
-- Что же, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія, прежде я была романической дурочкой, которую не очаровалъ бы человѣкъ погруженный въ политику. Рауль благороденъ, трудолюбивъ и уменъ. Онъ будетъ министромъ; а я, я буду его женой, такъ какъ я этого хочу. Когда я умру, самые важные сановники будутъ присутствовать на моихъ похоронахъ; я буду погребена въ склепѣ знатной фамиліи, которая вырѣжетъ на мраморѣ свои сожалѣнія, а журналы на своихъ столбцахъ будутъ оплакивать мою смерть и воспѣвать мои добродѣтели!.. Но можетъ быть они въ этомъ не будутъ лгать... Развѣ я въ самомъ дѣлѣ не рѣшилась вести себя достойнымъ образомъ. Я хочу быть щедра къ бѣднымъ, исполнять всѣ обязанности, которыя налагаютъ на меня религія и мое высокое положеніе, и умереть лучше чѣмъ жила, святой женщиной достойной сожалѣнія всѣхъ; вотъ моя цѣль и пусть будетъ что будетъ... Однако, капитанъ де-Ламбакъ, какъ было бы умно и благоразумно съ вашей стороны оставить меня въ покоѣ идти одной по этому пути, навстрѣчу моей судьбѣ! Да! пусть будетъ что будетъ!
Омывъ лицо холодной водой, чтобы успокоить огонь сжигавшій ея щеки, Маргарита вышла изъ своей комнаты спокойная и прекрасная по прежнему.
Когда она вышла въ салонъ, послѣднее облако исчезло съ ея мраморнаго лба и самый опытный наблюдатель не узналъ бы какое волненіе пережило недавно это прекрасное нѣжное созданіе, радующееся настоящему и не заботящееся о будущемъ.