Иллюзія весны.
Прошелъ апрѣль. Соборъ былъ распущенъ. Многіе изъ его членовъ уже собирались ѣхать домой. Вмѣстѣ съ ними разсѣивались и надежды, которыя они принесли съ собой издалека и въ теченіе четырехъ лѣтъ держались въ монастырѣ, гдѣ засѣдалъ соборъ. Вмѣсто нихъ подходила весна. Правда, въ мрачный городъ вступилъ пока ея авангардъ съ его неизбѣжными бурями и дождями и обманчивыми лучами солнца. Много почекъ, неосторожно распустившихся, погибло отъ несвоевременныхъ заморозковъ. Но все это наконецъ миновало. Теперь солнце ярко сіяло въ безоблачномъ голубомъ небѣ. Торжественно-печальные лики святыхъ, изображенные на окнахъ собора, пророки, спокойно смотрѣвшіе всю зиму внизъ на грѣшниковъ у ихъ ногъ, теперь преобразились и сіяли необыкновеннымъ блескомъ, какъ будто они вновь обрѣли вѣру и въ свою миссію, и въ свою силу. Золотыя буквы надписей, украшавшихъ соборъ, казавшіяся зимой полустертыми, теперь побѣдоносно выступали изъ мрака, и народъ со страхомъ и обновленной вѣрой могъ прочесть: Resurgeremus.
За городскими воротами зелень почти уже распускалась, и кусты и деревья словно по уговору вдругъ покрылись почками. Сердца людей бились какъ-то необычайно. Мужчины и женщины пріобрѣтали другъ для друга особую прелесть. Они смотрѣли другъ на друга и находили въ себѣ вещи, о которыхъ и не мечтали.
Полуденное солнце ярко освѣщало стѣны гостиницы "Лебедя", бросая горячіе лучи въ окна лэди Изольды, которая съ марта удостоила переселиться сюда. Золотой потокъ лучей бѣжалъ по ярко натертому полу прямо къ креслу, на которомъ она сидѣла, и лобызалъ ея ноги. Но не смѣя итти дальше, лучи освѣщали рефлексомъ даже самые темные уголки комнаты.
Лэди Изольда, прекрасная и сіяющая, сидѣла на темномъ кожаномъ креслѣ. Ея рыжеватые волосы, покрывавшіе ее какъ будто короной, казалось, свѣтились сами. Противъ нея сидѣлъ кардиналъ Бранкаччьо.
Глядя на это прекрасное лицо и не замѣчая или не желая замѣчать холоднаго презрѣнія, которое выражалось на немъ, онъ спросилъ:
-- Итакъ, вы отвергаете мое предложеніе?
Ея лицо приняло еще болѣе презрительное выраженіе, но онъ все еще не замѣчалъ этого.
-- Да,-- отвѣчала она, смотря не на него, а въ окно, откуда черезъ цвѣты на подоконникѣ виднѣлась полоска голубого неба.-- Слова, исходящія отъ васъ, кажутся мнѣ оскорбительными. Вы скажете, что я не имѣю права обижаться. Къ несчастью, моя исторія, какъ извѣстно, сплетается съ исторіей моей великой страны.
Въ ея голосѣ и манерахъ было что-то такое, что давно охладило бы пылъ любого человѣка. Но дать отпоръ кардиналу было не легко.
-- Можетъ быть, вы влюблены въ кого-нибудь, прелестная лэди?-- спросилъ онъ.
Тихая комната огласилась ироническимъ смѣхомъ.
-- Только не въ васъ, кардиналъ.
-- Можетъ быть, въ нашего общаго друга, Магнуса Штейна, секретаря добраго города Констанца и реформатора всего міра?
-- Если бъ это было такъ,-- отвѣчала она съ насмѣшкой:-- но неужели я избрала бы васъ въ повѣренные?
-- Знаете, вы съ нимъ не пара. Вы умны, а онъ глупецъ.
-- Что такое умъ?-- задумчиво спросила она, какъ бы забывая о присутствіи кардинала.-- Кто уменъ -- тѣ ли, кто переплываетъ рѣчку, чтобы потомъ отдохнуть часъ-другой, или тѣ, кто борется съ могучимъ теченіемъ, чтобы испытать чувство свободы и величія?
-- Я вижу, что нашъ общій другъ пріобрѣлъ себѣ поклонницу,-- насмѣшливо сказалъ кардиналъ.-- Позвольте предостеречь васъ отъ пути, который, несомнѣнно, ведетъ къ тому или другому мученичеству. Объ этомъ хорошо говорить, но испытывать это -- не очень пріятно. Когда дѣло дойдетъ до этого, то и нашъ другъ запоетъ другую пѣсню. Боль дѣлаетъ чудеса. Самъ Христосъ на крестѣ уступилъ плоти,-- прибавилъ онъ цинично.
-- Не богохульствуйте!
Лэди Изольда какъ-то странно посмотрѣла на кардинала.
-- Ни ваша семья, ни вашъ народъ не славились вѣрою и высокими идеалами. Говорятъ, вашъ дядя однажды открыто осмѣялъ архіепископа миланскаго за то, что тотъ вѣрилъ въ воскресеніе мертвыхъ.
Это дѣйствительно было. Неаполитанцы славились своимъ невѣріемъ по всей Европѣ, и среди нихъ въ особенности дядя кардинала, низложенный папа Іоаннъ XXIII.
-- Вѣрно,-- съ тихимъ смѣхомъ отвѣчалъ кардиналъ, какъ будто это воспоминаніе доставляло ему удовольствіе. Это было послѣ коронаціи въ садахъ Ватикана. Я стоялъ за кустомъ и былъ свидѣтелемъ этой сцены. Архіепископъ распространился насчетъ воскресенія, ему какъ будто хотѣлось произвести хорошее впечатлѣніе на моего дядю, но тотъ спросилъ его: "Ты вѣришь въ воскресеніе мертвыхъ?" -- "Конечно", отвѣчалъ архіепископъ. "Tu sei una bestia" (ты оселъ), промолвилъ папа и повернулся къ нему спиной.
-- Вы надоѣли мнѣ,-- отвѣчала лэди Изольда, вставая.-- Намъ не о чемъ говорить съ вами.
Кардиналъ продолжалъ, однако, сидѣть.
Лэди Изольда взглянула на него съ высокомѣрнымъ презрѣніемъ и, поднявъ брови, заговорила вновь:
-- Мнѣ очень непріятно, но я должна показать вамъ дверь. Я была слишкомъ терпѣлива съ вами.
Кардиналъ, однако, и не думалъ вставать. Только въ глазахъ у него засвѣтился какой-то огонекъ.
-- Это ваше послѣднее слово, мадонна?-- спросилъ онъ.
-- Да. Не вздумайте пугать меня,-- промолвила она въ отвѣтъ на брошенный имъ взглядъ.-- У васъ для этого слишкомъ мало силы.
Наступило глубокое молчаніе. Былъ слышенъ малѣйшій звукъ. Лэди Изольда насторожилась и прислушивалась. Ей показалось, что за дверью послышалось какое-то движеніе. Всѣ ея слуги ушли смотрѣть мистерію, которая разыгрывалась въ этотъ день, и она была одна съ кардиналомъ. Шорохъ за дверью прекратился, и она подумала, что ошиблась. На самомъ же дѣлѣ, къ двери подходилъ съ извѣщеніемъ отъ городского совѣта Магнусъ Штейнъ. Бургомистръ Мангольдъ, видя, что король и знатнѣйшіе вельможи были въ восторгѣ отъ лэди Изольды на празднествѣ, настоялъ на томъ, чтобы порученіе было передано самимъ городскимъ секретаремъ. Магнусу оставалось только повиноваться.
Подойдя къ двери аппартаментовъ лэди Изольды, онъ не нашелъ около нихъ никого, кто могъ бы доложить о немъ. Какая-то женщина, которую онъ встрѣтилъ въ коридорѣ, сказала ему, чтобы онъ вошелъ въ комнаты и постучалъ во внутреннюю дверь. Онъ такъ и сдѣлалъ. Его шаги заглушались пушистымъ ковромъ. Только что онъ хотѣлъ постучать въ дверь, какъ раздался громкій и гнѣвный голосъ лэди Изольды, бесѣдовавшей съ кардиналомъ. Магнусъ Штейнъ повернулся и ушелъ, не передавъ извѣщенія.
-- Изъ всѣхъ съѣхавшихся сюда на соборъ,-- продолжала лэди Изольда, теряя свое спокойствіе,-- вы стоите ниже всего въ моемъ мнѣніи. Отдаться вамъ! Я предпочла бы отдаться дьяволу! Онъ, по крайней мѣрѣ, великъ въ своемъ злѣ!
Кардиналъ, наконецъ, потерялъ терпѣніе. Рубецъ на его щекѣ сдѣлался ярко краснымъ, и въ глазахъ забѣгали злые огоньки.
-- Не слѣдуетъ преуменьшать мою способность ко злу!-- вскричалъ онъ.-- Я далъ себѣ клятву, что вы будете моей,-- и это такъ и будетъ.
-- Попытайтесь овладѣть мною!
-- Попробую. Если бъ я захотѣлъ, то могъ бы сдѣлать это и сейчасъ. Вѣдь мы здѣсь одни.
-- Однажды въ Римѣ, когда я была одна, ко мнѣ въ комнату вломились два человѣка. Оба были убиты мною.
-- Ну, я не изъ ихъ числа,-- хладнокровно отвѣчалъ кардиналъ.-- Вамъ этого бояться нечего. Мои притязанія идутъ дальше. Я не буду пугать васъ костромъ и другими средствами, имѣющимися въ арсеналѣ церкви. Жаль было бы, если бы пытки обезобразили столь красивое тѣло. Нѣтъ, у меня есть для васъ нѣчто получше. Что вы скажете, если васъ выставятъ у позорнаго столба совершенно голую, какъ послѣднюю куртизанку, и весь городъ Констанцъ будетъ глазѣть на васъ?
Лэди Изольда медленно повернулась къ нему и бросила на него такой взглядъ, передъ которымъ не многіе не опустили бы глазъ. Но кардиналъ Вранкаччьо могъ выдержать многое.
-- Эта мысль дѣлаетъ вамъ честь,-- промолвила она.-- Еслибъ я не слышала этого собственными ушами, я никогда не повѣрила бы. Къ несчастью, вы этого сдѣлать не можете. Всѣ дѣла такого рода рѣшаются городскимъ совѣтомъ.
-- Совершенно вѣрно, прелестная лэди. Но вы забываете, что бургомистръ Мангольтъ и его жена -- мои добрые друзья. Все будетъ сдѣлано, какъ слѣдуетъ, хотя вы и англичанка.
-- Мнѣ кажется, что подкупленные вами люди и сейчасъ дежурятъ здѣсь у воротъ, а, можетъ быть, даже и въ коридорѣ?
Кардиналъ пожалъ плечами.
-- Умный человѣкъ долженъ принимать мѣры предосторожности.
-- Что вѣрно, то вѣрно,-- сказала она съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ.-- Придется, очевидно, уступить вамъ. Я ошиблась въ васъ, ваше преосвященство. Вы, кажется, горите нетерпѣніемъ?-- продолжала она, оставаясь совершенно спокойной.
-- Вѣрно,-- отвѣчалъ кардиналъ съ своей сардонической улыбкой:-- не забудьте, что вы заставили меня истощить всѣ средства убѣжденія.
Лэди Изольда не отвѣчала. Глубоко вздохнувъ, она отвернулась отъ своего собесѣдника, вынула платокъ и крѣпко прижала его къ губамъ, какъ бы борясь съ чувствомъ своего отвращенія. Когда она отняла отъ губъ этотъ шелковый платокъ, онѣ были красны, а глаза горѣли огнемъ. Кардиналъ внимательно слѣдилъ за каждымъ ея движеніемъ, но пока ничто не возбуждало его подозрѣній.
-- Я готова,-- промолвила она, повертываясь къ нему.-- Чего же вы ждете? Или я должна сама на колѣняхъ умолять васъ?
Золотистый лучъ свѣта отошелъ отъ нея и легъ узкой полоской на подоконникѣ, перемѣшавшись съ тѣнью отъ цвѣтовъ, которые цвѣли какими-то огненными цвѣтами. Но кардиналъ не смотрѣлъ сюда. Его взглядъ неотступно слѣдилъ за стоящей передъ нимъ женщиной съ блѣднымъ лицомъ и ярко-красными губами.
Кардиналъ всталъ и съ загорѣвшимися щеками сдѣлалъ нѣсколько шаговъ туда, гдѣ она ждала его. Осторожность не покидала его.
-- Прежде всего я долженъ удостовѣриться, что ваійи ручки такъ же безопасны, какъ и прелестны.
Лэди Изольда подняла ихъ вверхъ. Широкіе рукава ея платья откинулись и обнажили ея руки, какъ бы показывая, что въ нихъ не спрятано ни кинжала, ни какого-либо другого орудія. Кардиналъ одобрительно кивнулъ головой, но для большей безопасности быстро схватилъ шелковые рукава, потянулъ ихъ къ себѣ и схватилъ лэди Изольду за руку. Она не сопротивлялась и, наклонившись, крѣпко поцѣловала его въ губы разъ, два, три, съ какой-то бѣшеной страстью. Потомъ она откинулась назадъ, какъ бы желая перевести дыханіе.
Кардиналъ продолжалъ слѣдить за нею.
Вдругъ на него нашла какая-то странная слабость. Ея глаза были устремлены на него, завораживали его и отнимали у него всю силу. Ноги неожиданно отказались служить ему. Онъ съ трудомъ добрался до ближайшаго кресла и опустился въ него, уже не владѣя своими членами. Безсильно сидѣлъ онъ, не отрывая глазъ отъ ея горящаго взора. Онъ съ минуту еще смотрѣлъ на нее, потомъ женская фигура уплыла изъ поля его зрѣнія и скрылась за кресломъ.
Онъ хотѣлъ встать, закричать, но не могъ. Мускулы не повиновались ему, хотя его чувства были обострены до крайности. Перезъ нѣсколько секундъ ловкія руки опутали его веревкою и крѣпко привязали къ креслу.
Опять передъ нимъ предстала лэди Изольда.
-- Такъ будетъ хорошо,-- промолвила она.-- Теперь я запру двери: не хорошо мѣшать въ часъ любви.
Кардиналъ все видѣлъ и слышалъ, но не могъ ни говорить, ни избѣгнуть ея насмѣшливаго взора. Лэди Изольда стояла передъ нимъ и смотрѣла прямо ему въ лицо.
Мало-по-малу способность рѣчи стала возвращаться къ нему. Но въ ногахъ еще чувствовалась какая-то странная усталость. Кровь быстро бѣжала въ его жилахъ.
Теперь кардиналъ понялъ, что это значило.
-- Сирійское снадобье,-- прошепталъ онъ.-- Кто научилъ васъ этому?
Она засмѣялась какимъ-то рѣзкимъ, металлическимъ звукомъ, столь для нея необычнымъ.
-- Вы, вы сами, ваше преосвященство.
Вдругъ одно воспоминаніе прорѣзало его мозгъ.
-- Беатриса Понтефакъ!-- воскликнулъ онъ сдавленнымъ голосомъ.
-- Она самая,-- отвѣчала она, насмѣшливо присѣдая передъ нимъ.-- Поздно же вы догадались.
-- Но вѣдь волосы у васъ тогда были какъ ленъ. А теперь они рыжіе?
-- Всѣ женщины нашей семьи родятся съ свѣтлыми волосами, а когда вырастутъ, становятся темнѣе. Тогда я была еще дѣвочкой. Мнѣ не было и пятнадцати лѣтъ. А теперь мнѣ двадцать пять.
Наступило молчаніе.
-- Я замѣтилъ это странное сходство,-- хрипло началъ кардиналъ.-- Я забылъ объ этомъ свойствѣ вашей семьи. Забылъ и о томъ, что самъ научилъ васъ употреблять это средство.
-- Совершивъ преступленіе, преступникъ обыкновенно уходитъ прочь и забываетъ. Но онъ долженъ помнить, что его жертва не забываетъ ничего. Однажды вечеромъ, передъ тѣмъ, какъ уходить, вы сказали мнѣ, что есть такая мазь, что если намазать ею губы и потомъ поцѣловать кого-нибудь, то этотъ человѣкъ лишается силы. Сказали и о противоядіи, которое предохраняетъ отъ такого дѣйствія. Я была удивлена тогда, зачѣмъ вы мнѣ это говорили. Можетъ быть, вы хотѣли дать мнѣ средство для защиты въ будущемъ. Можетъ быть, вы хотѣли этимъ устранить другихъ отъ наслажденій, которыя вы берегли только для себя.
Опять наступило полчаніе.
-- Какъ мнѣ отомстить вамъ теперь?-- продолжала она.-- Я не разъ думала о минутахъ моей мести. Первый разъ, когда я бѣжала изъ дома моихъ родителей. Холодный осенній вѣтеръ гналъ передо мной послѣдніе листья. Думала я объ этомъ и тогда, когда я умирала отъ родовъ въ придорожной деревенькѣ. Думала я объ этомъ и въ Парижѣ, когда умеръ мой ребенокъ, и я сидѣла надъ его маленькимъ трупикомъ въ своей комнаткѣ на чердакѣ, взглядывая на клочокъ сѣраго неба...
-- У васъ былъ ребенокъ?-- прохрипѣлъ кардиналъ.-- Я этого не зналъ.
-- Вы были заняты своими удовольствіями и не считали нужнымъ освѣдомиться обо мнѣ. Мой ребенокъ росъ въ нищетѣ, и я не разъ думала о мщеніи. Говорятъ, что месть женщины хуже, чѣмъ месть мужчины,-- продолжала она.-- Женщина можетъ убить жену и ребенка своего бывшаго любовника, можетъ выколоть ему глаза, отрѣзать языкъ. Но можно сдѣлать кое-что и похуже.
Уже становилось темно, но въ этой темнотѣ ея глаза горѣли еще ярче. Голосъ ея былъ страшенъ своимъ каменнымъ спокойствіемъ. Никто, кому пришлось видѣть ее при въѣздѣ въ городъ, никто не призналъ бы въ ней теперь ту же самую женщину.
Капли холоднаго пота выступили на лбу кардинала. Напрасно ища помощи, онъ дико обводилъ глазами темнѣвшую комнату. Время отъ времени, словно повинуясь какой-то таинственной силѣ, онъ глядѣлъ ей прямо въ глаза, вздрагивалъ и опять начиналъ блуждать взглядомъ но комнатѣ.
-- Пощади!-- прошепталъ онъ.-- Ради Христа!
Она разсмѣялась какимъ-то страннымъ, нечеловѣческимъ смѣхомъ.
-- Что за трусы эти мужчины! Они оскорбляютъ насъ, а чуть окажутся въ нашей власти, сейчасъ же молятъ о пощадѣ. Ради Христа! Да развѣ вы когда-нибудь вѣрили въ Него?
Кардиналъ молчалъ. Эти неумолимые глаза, казалось, впились въ его сердце.
-- Я пріѣхала въ Констанцъ съ цѣлью увидѣть васъ и дѣйствовать. Но мстить можно только равному себѣ. Вы же недостойны моей мести.
Она говорила тихо и страстно.
-- Въ концѣ концовъ что такое мщеніе? Падете до уровня того, кто тебя оскорбилъ.
-- Однако вы собираетесь теперь мстить,-- воскликнулъ, извиваясь въ своемъ креслѣ, кардиналъ.
-- Можете вы дѣйствовать руками?-- холодно спросила она.
-- Какъ я могу дѣйствовать ими, когда я связанъ?-- пробормоталъ онъ.
-- Я хочу сказать, повинуются ли вамъ уже мускулы?
-- Не знаю.
Она наклонилась къ креслу и освободила его правую кисть, крѣпко привязавъ, однако, самую руку.
-- Ну?
-- Отъ веревокъ руки у меня совсѣмъ онѣмѣли. Надо ослабить веревки.
Она откуда-то вдругъ вынула иголку и сильно ткнула ею въ ладонь его руки. Вскрикнувъ отъ боли, онъ быстро отдернулъ руку.
-- Дѣйствовать руками вы можете,-- промолвила она.-- Теперь пишите письмо кардиналу Филластре. Помѣтьте его, какъ будто оно написано шесть мѣсяцевъ тому назадъ. Въ немъ вы будете просить его избрать кардинала Колонну, теперешняго папу. Повторите въ немъ разговоръ, который былъ у васъ въ первые дни конклава.
Кардиналъ Бранкаччьо взглянулъ на нее съ изумленіемъ.
-- Откуда вы это знаете? Мы говорили на ухо. И этотъ разговоръ остался тайной между нами.
-- Что можетъ остаться тайной въ этомъ мірѣ?
-- Я отказываюсь исполнить ваше желаніе.
-- Ну, нѣтъ, вы не откажетесь. Вспомните, что я вамъ говорила.
Въ ея рукахъ вдругъ откуда-то оказался кинжалъ. Она быстро провела имъ по узлу веревки. Острое лезвіе перерѣзало его, какъ солому.
-- Видите?
Кардиналъ затрепеталъ.
-- Но какъ же я могу писать. Вѣдь я связанъ. Да и темно.
-- Вотъ свѣчи. Сейчасъ я приготовлю все для васъ.
Она стала передъ нимъ на колѣни и подала ему бумагу, чернильницу и перо, такъ что кое-какъ онъ могъ писать.
Когда письмо было готово, она перечла его, одобрила: и спрятала. Затѣмъ, не говоря ни слова, она разрѣзала веревки, которыми онъ былъ прикрученъ къ креслу.
-- Можете итти,-- коротко проговорила она.
Но кардиналъ не могъ двинуться. Веревки глубоко врѣзались ему въ тѣло, всѣ члены его онѣмѣли.
-- Можете итти,-- повторила она.
Кардиналъ сдѣлалъ усиліе и всталъ. Мало-по-малу кровь стала течь въ его жилахъ свободнѣе. Медленными и невѣрными шагами онъ двинулся къ двери, накинувъ дрожащими руками плащъ поверхъ своего измятаго шелковаго одѣянія.
-- Я ухожу посрамленный и униженный,-- промолвилъ онъ, обернувшись на порогѣ.-- Но я не сержусь. Вы сильнѣе, чѣмъ я думалъ. Теперь я люблю васъ и клянусь, что вы будете моей.
Тихо и молча вышелъ кардиналъ. Только что затворилась за нимъ дверь, лэди Изольда подошла къ окну, которое все еще стояло открытымъ. Она посмотрѣла на усѣянное звѣздами небо и глубоко вздохнула, какъ будто съ нея спала какая-то тяжесть. Она долго стояла неподвижно. Наконецъ послышались голоса ея возвращавшейся прислуги. Она повернулась и легкимъ шагомъ двинулась имъ навстрѣчу.
-- Дайте мнѣ выходное платье,-- сказала она своей служанкѣ.-- Я ухожу въ гости.
Прошло съ полчаса. И вдругъ на улицѣ среди полной ночной тишины послышался женскій крикъ:
-- Помогите!
-- Помогите!-- послышалось еще разъ и затѣмъ все смолкло.
Было поздно. Давно уже погасъ послѣдній огонекъ. Окна были темны. Только свѣтъ луны и звѣздъ, нависшихъ подъ безмолвными домами, серебрилъ ихъ остроконечныя крыши. Медленно и мягко сталъ спускаться этотъ свѣтъ въ темныя, узкія улицы, задерживаясь, словно жидкое серебро, кое-гдѣ на флюгерахъ и водосточныхъ трубахъ. Всѣ спали.
Крикъ о помощи вывелъ изъ задумчивости Магнуса Штейна, который медленно возвращался домой отъ своей невѣсты. Онъ провелъ этотъ вечеръ у нея въ домѣ. Послѣднее время онъ сталъ замѣчать, что разница въ ихъ убѣжденіяхъ становится слишкомъ чувствительна. И въ этотъ вечеръ между ними какъ бы образовалась пропасть. Онъ чувствовалъ, можетъ быть, безсознательно что между ними есть что-то такое, что разъединяетъ ихъ. Сомнѣніе пронеслось въ его умѣ, словно вспышка молніи. Оно тотчасъ же прошло, но все же отъ него осталось что-то, а что -- этого онъ и самъ не могъ бы сказать.
Вмѣсто того, чтобы итти домой, онъ шелъ по безлюднымъ улицамъ, надѣясь найти отвѣтъ на мучительный вопросъ, отъ котораго исчезло его спокойствіе.
Улицы были совершенно темны. По другой сторонѣ тянулись черные силуэты крышъ, прерываясь по временамъ свѣтлой полосой, отчего мракъ у ихъ основанія казался еще гуще. Только одна крыша въ концѣ какой-то улицы, круто поворачивавшей на югъ, была ярко освѣщена луной и, словно волшебный брильянтъ, выдѣлялась среди другихъ.
Постоявъ передъ ней секунду, онъ пошелъ дальше, туда, откуда ему какъ будто послышался крикъ. Ему казалось, что его влечетъ туда какая-то сила. Это странное чувство, будь это игра нервовъ или какая-то внѣшняя сила, которую невозможно отрицать, всецѣло охватило его, направляя его шаги.
Вдругъ крикъ повторился. Онъ шелъ отъ бѣлой стѣны, къ которой онъ какъ разъ и направлялся. Здѣсь въ узкомъ переулкѣ завязалась, очевидно, горячая схватка. Словно привидѣнія около той, которая звала на помощь, носились какія-то фигуры, то отступая, то надвигаясь снова. Секретарю показалось, что онъ уже слышалъ голосъ этой женщины, хотя онъ и не могъ припомнить, гдѣ именно. Она стояла спиной къ стѣнѣ, въ небольшой нишѣ, плотно прижавшись къ вдѣланной въ ней фигурѣ какого-то святого. На нее напало человѣкъ пять-шесть. Было удивительно, какъ она сумѣла отразить это нападеніе.
Секретарь не могъ видѣть ея лица. Вдругъ вытянулась ея рука -- бѣлая красивая рука, тускло бѣлѣвшая во мракѣ переулка. Въ ней сверкнуло лезвіе кинжала, и люди, окружившіе было женщину, поспѣшно отхлынули назадъ, пораженные страхомъ при видѣ этого маленькаго оружія.
Крикнувъ для ободренія женщины, секретарь смѣло бросился въ самую середину свалки.
При немъ былъ только кинжалъ, но, не смущаясь этимъ, онъ бросился на ближайшаго къ нему человѣка и, всадивъ кинжалъ ему въ горло, поспѣшно отнялъ у него его шпагу. Тутъ только онъ замѣтилъ, что у ногъ женщины лежитъ другой раненый.
Нападавшіе съ гнѣвнымъ удивленіемъ смотрѣли на неожиданную помощь. Затѣмъ съ ругательствами и проклятіями они стали окружать его, пока двое или трое изъ нихъ старались попрежнему выхватить свою добычу изъ ниши. Они разсчитывали быстро управиться съ дерзкимъ пришельцемъ. Онъ былъ, очевидно, штатскимъ человѣкомъ, а они -- солдаты. Въ городѣ, принадлежавшемъ и королю, и папѣ, было сколько угодно разнузданныхъ солдатъ. И хотя старинныя хроники и восхваляютъ правосудіе городского совѣта, но всякій, у кого была сильная протекція, могъ безнаказанно совершать не только убійства, но даже и нѣчто еще болѣе страшное.
Одолѣть секретаря оказалось не такъ-то легко. Ловко отбивая нападенія, онъ началъ какъ-то особенно посвистывать,-- и этотъ звукъ произвелъ жуткое впечатлѣніе на нападающихъ. Скоро третій изъ нихъ упалъ на землю, остальные начали осторожно отступать. Ихъ было такъ много, что имъ надо было только подождать, пока онъ выбьется изъ силъ.
Секретарь не зналъ, какъ помочь женщинѣ, ради которой онъ кинулся въ битву. Каждую минуту другіе члены шайки могли вырвать ее изъ ниши,-- и онъ не можетъ оказать ей помощи. Пока онъ ломалъ себѣ голову надъ этимъ вопросомъ, послышались звуки пѣсни, совпадавшей по мелодіи съ тѣмъ, что онъ насвистывалъ. Пѣніе становилось ближе и ближе. Можно было уже различить шаги и голоса пѣвцовъ.
-- Великій Бернаръ!-- громко закричалъ секретарь.-- На помощь!
Послышались быстрые шаги, звонъ оружія, и около секретаря блеснули двѣ длинныя шпаги.
Великій Бернаръ -- такъ называли итальянцы Бернарда де-Серръ, знаменитаго французскаго военачальника, командовавшаго войсками Флорентійской республики. Хотя его уже не было въ живыхъ, но его имя продолжало оставаться страшнымъ боевымъ кличемъ.
Завязалась ожесточенная схватка. Еще два негодяя упали на землю, остальные бросились вразсыпную.
Секретарь сказалъ всего нѣсколько словъ тѣмъ, кто такъ вовремя прибыли ему на помощь. Затѣмъ, обтеревъ свою шпагу, онъ направился къ спасенной имъ женщинѣ.
-- Вы можете итти теперь безопасно,-- сказалъ онъ.-- Мои друзья и я будемъ слѣдовать за вами на нѣкоторомъ разстояніи.
Женщина отдѣлилась отъ ниши. Капюшонъ еще скрывалъ ея лицо. Но отъ противоположнаго дома, теперь ярко освѣщеннаго луной, на него падалъ рѣзкій отблескъ. Секретарь увидѣлъ, что передъ нимъ стоитъ лэди Изольда.
-- Прежде всего я должна поблагодарить васъ за вашу помощь,-- раздался мелодическій голосъ, который онъ такъ хорошо зналъ.
-- Это сдѣлалъ бы каждый мужчина,-- холодно отвѣчалъ онъ.
-- Съ такой храбростью и ловкостью -- не каждый. Благодарю васъ также, господа. Если вы придете завтра комнѣ, я могу отблагодарить васъ золотомъ, если вамъ угодно будетъ его принять.
-- Золото солдату всегда кстати. И его надо брать и отъ принца, и отъ красавицы.
-- Ловки въ битвѣ и въ отвѣтахъ, какъ и подобаетъ солдатамъ Великаго Бернарда. Однажды мнѣ пришлось оказать ему. гостепріимство въ Монторгейлѣ. Если вамъ случится опять проходить тамъ, помните, что его владѣлица -- вашъ другъ.
-- Да здравствуетъ владѣлица Moнторгейля!-- воскликнули оба солдата.
Она милостиво кивнула имъ головой.
-- Пока я не выйду изъ этихъ безлюдныхъ улицъ, я попрошу васъ сопровождать меня. Но сначала осмотримъ убитыхъ.
-- Убиты наповалъ, мадамъ,-- сказалъ одинъ изъ солдатъ, презрительно ткнувъ ногой одного изъ лежавшихъ на землѣ.-- Мы изъ отряда Великаго Бернарда и знаемъ, какъ надо дѣлать такія дѣла.
-- Знаю, знаю,-- сказала она.-- Итакъ, идемъ. Господинъ секретарь, угодно вамъ показывать намъ дорогу?
И она двинулась впередъ.
Мѣсяцъ, поднявшись, свѣтилъ еще ярче, и на днѣ переулка лежала яркая полоса свѣта. Онъ освѣтилъ блѣдное лицо человѣка, лежавшаго недалеко отъ мѣста схватки. Когда они проходили мимо, онъ вдругъ поднялся на локоть и забился въ конвульсіяхъ. Лицо его посинѣло, а на губахъ показалась пѣна.
-- Не дотрагивайтесь до него!-- закричала лэди Изольда, когда секретарь наклонился къ раненому.-- Ему нельзя уже помочь, и онъ не проживетъ и четверти часа. Мой кинжалъ отравленъ.
Теперь секретарь понялъ, почему нападающіе старались держаться отъ нея подальше.
-- Позвольте посовѣтовать вамъ не ходить ночью одной по улицамъ. Тогда вамъ не понадобится отравленное оружіе,-- сумрачно замѣтилъ онъ.
-- Однажды онъ понадобился мнѣ даже въ коридорѣ одного дворца противъ тѣхъ, кто долженъ былъ сопровождать меня,-- серьезно отвѣчала она.-- А сегодня я шла не по своей волѣ. Мнѣ хотѣлась повидать кардинала камбрійскаго. Вѣдь отъ моего жилища до него нѣсколько шаговъ. Но меня завела сюда одна женщина. Я знаю, по чьему приказу.
Несмотря на мягкость, съ которой сказаны были эти слова, секретарь почувствовалъ въ нихъ упрекъ.
-- Извините,-- сказалъ онъ:-- мы часто судимъ о дѣлѣ, не зная его хорошенько.
-- Я разсчитывала встрѣтить васъ у кардинала.
Они молча пошли дальше. Всѣ окна были заперты, и ни одинъ глазъ не слѣдилъ за ними. То было время всякихъ насилій и внезапныхъ нападеній.
Секретарю казалось, что онъ идетъ во снѣ, и когда лэди Изольда заговорила было съ нимъ, отвѣта отъ него не было. Она взглянула на него удивленно и, въ свою очередь, смолкла. Едва достигли они до ея жилища, какъ Магнусъ Штейнъ вдругъ зашатался и, сдѣлавъ шага два, тяжело прислонился къ стѣнѣ. Его спутница взглянула на него со страхомъ и увидѣла, что лицо его налилось кровью, а глаза ярко блестятъ.
-- Живо!-- вскричалъ одинъ изъ солдатъ, шедшій сзади него.-- Несите его въ комнату. Онъ раненъ, а, можетъ быть, и хуже.
Оба подхватили его подъ руки. Лэди Изольда выхватила изъ кармана маленькій флаконъ и хотѣла влить его содержимое ему въ ротъ. Но онъ такъ плотно сжалъ губы, что ей съ трудомъ удалось влить каплю-другую. Затѣмъ они быстро направились къ ея дому. Лэди Изольда вбѣжала къ себѣ съ лихорадочной поспѣшностью, расталкивая вышедшихъ ей навстрѣчу слугъ.
-- Несите сюда, въ эту комнату!
Она велѣла положить его на ея кровать, не обращая вниманіе на то, что его пыльные сапоги мараютъ ея дорогое шелковое одѣяло.
-- Принесите скорѣе пищи и стараго испанскаго вина,-- сказала она Жуазели.-- Вы не слышали, что я вамъ сказала. Плохо же я васъ выдрессировала,-- гнѣвно добавила она, видя, что дѣвушка замѣшкалась.
Та бросилась со всѣхъ ногъ.
Не обращая ни на кого вниманія, лэди Изольда наклонилась надъ неподвижнымъ тѣломъ секретаря и внимательно осмотрѣла его, разыскивая, куда онъ раненъ. Лѣвый рукавъ его оказался разорваннымъ и окровавленнымъ. Она быстро отрѣзала рукавъ и обнажила руку -- ту самую, которой секретарь пытался приподнять умиравшаго браво. Рана, сама по себѣ царапина, имѣла, однако, по краямъ какую-то странную окраску. Лэди Изольда быстро наклонилась и принялась высасывать рану.
-- Боже мой!-- въ ужасѣ вскрикнула вернувшаяся Жуазель, понявъ, въ чемъ дѣло.-- Вспомните о кинжалѣ. Позвольте это сдѣлать мнѣ.
-- Молчи!-- кратко отвѣчала лэди.
Черезъ минуту она поднялась и, взявъ изъ рукъ Жуазеллы бутылку съ виномъ, налила немного въ ложку. Ей удалось раньше влить раненому въ ротъ нѣсколько капель противоядія: онѣ, очевидно, оказали свое дѣйствіе, и теперь его зубы были стиснуты не такъ плотно. Не безъ труда удалось ей влить еще нѣсколько капель. Давъ ему затѣмъ вина, она глубоко вздохнула и остановилась около постели.
-- По крайней мѣрѣ, выполоскайте хоть ротъ себѣ,-- робко замѣтила Жуазель.
Лэди Изольда послѣдовала ея совѣту.
Одинъ изъ солдатъ предложилъ сходить за лекаремъ.
-- Лекарь тутъ не поможетъ,-- сказала лэди Изольда.-- Я сама знаю, что тутъ надо дѣлать. Онъ уже въ безопасности. Теперь идите и приходите завтра.
Оба солдата молча повиновались.
-- Можете итти и вы,-- продолжала лэди, обращаясь къ прислугѣ.-- Если нужно будетъ, я позову васъ.
Она сѣла около кровати и пристально смотрѣла на секретаря. Онъ какъ будто спалъ. Обычная суровость его лица во снѣ исчезла. Черезъ нѣсколько минутъ она потрогала его руки: онѣ были холодны, хотя на щекахъ показался уже румянецъ. Она взяла его руки въ свои и потихонько стала согрѣвать ихъ, пока изъ ранки не показалась снова кровь. Тогда она кивнула головой и опустилась въ свое кресло, не останавливая кровотеченія. Когда оно прекратилось, Магнусъ открылъ глаза. Наливъ стаканъ вина, лэди Изольда наклонилась надъ нимъ и заставила его выпить вина. Онъ былъ еще оглушенъ, но его пульсъ сталъ биться отъ вина сильнѣе. Онъ поднялся, подпирая себя рукой, и спросилъ:
-- Гдѣ я? Что случилось?
-- Ш-ш-ш! Вы не должны говорить,-- отвѣчала она мелодичнымъ голосомъ.-- Черезъ минуту вы все вспомните. А если нѣтъ, то я разскажу вамъ.
Тихонько она опять опустила его на подушки. Взявъ яства, принесенныя Жуазелью, она стала на колѣни и принялась кормить его, какъ ребенка. Но его воля была непоколебима. Съ усиліемъ онъ приподнялся и опять сѣлъ на кровати.
-- Разскажите же мнѣ все!
-- Вы спасли мнѣ жизнь, даже больше,-- серьезно отвѣчала она:-- вы были ранены и потеряли сознаніе. Вспоминаете теперь?
-- Нѣтъ, этого я не помню.
-- Легкая царапина, и вы никогда бы не почувствовали ея, но, къ сожалѣнію, вы дотронулись до человѣка, пораженнаго моимъ кинжаломъ, и пѣна изъ его рта попала вамъ въ рану. А этотъ ядъ смертоносенъ. Но теперь вы въ безопасности,-- быстро прибавила она.-- У меня есть противоядіе.
Онъ взглянулъ на свою руку, изъ которой кровь продолжала капать на одѣяло.
-- О, я испортилъ ваше одѣяло. Я слышалъ, что этотъ ядъ продолжаетъ дѣйствовать даже, когда высохнетъ.
-- Не бойтесь. Кровь безвредна, ибо я высосала ядъ изъ ранки.
-- Но вѣдь вы рисковали жизнью?
-- А для чего она, какъ не для того, чтобы рисковать ради великой цѣли? Вѣдь и вы рисковали своей?
Это было сказано совершенно просто, какъ будто противъ этого ничего нельзя было сказать. Невольно его мысли перенеслись къ Фастрадѣ, которая заклинала небеса сохранить ей эту жизнь и безпрестанно заставляла его дѣлать ради нея то, что онъ считалъ низкимъ и позорнымъ.
Одно мгновеніе онъ ненавидѣлъ самъ себя за то, что онъ смѣлъ сравнивать ихъ обѣихъ -- чистую дѣвушку и потерянную женщину, и его вѣра въ невѣсту снова окрѣпла въ его сердцѣ.
-- Я только исполнилъ свой долгъ,-- промолвилъ онъ,-- Если хочешь быть мужчиной, то приходится безпрестанно рисковать жизнью.
-- А развѣ женщинѣ, если она хочетъ оставаться ею, также не приходится рисковать? Только судьба плохо вознаграждаетъ ее за это. Если она умираетъ, то умираетъ безъ славы. Если совершаетъ какой-нибудь проступокъ, то покрывается стыдомъ.
Онъ не нашелся, что возразить ей.
-- Мы тоже должны учиться умирать, не оставляя по себѣ памяти,-- сурово произнесъ онъ.
Въ глубинѣ сердца онъ чувствовалъ, однако, что этому искусству онъ не учился.
-- Вы рождены не для того, чтобы быть секретаремъ маленькаго городка,-- начала лэди Изольда послѣ минутной паузы.
Какъ бы въ знакъ протеста, онъ махнулъ рукой.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- продолжала его собесѣдница, легка улыбаясь.-- Вы не всегда были въ такомъ положеніи. Ваше обращеніе свидѣтельствуетъ о привычкѣ къ лагерю и къ двору (Ваша рука съ большей охотой берется за шпагу, чѣмъ за перо. Можетъ быть, изъ-подъ этого пера и выйдетъ что-нибудь великое, но во всякомъ случаѣ это не будетъ какой-нибудь лавочный счетъ. Вы будете великимъ человѣкомъ, или великимъ мученикомъ, а, можетъ быть, и тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, хотя я надѣюсь, что второе васъ минуетъ.
-- Благодарю васъ за ваши комплименты. Я не стану отрицать, что у меня въ прошломъ есть тайны. Война съ ея продажностью мнѣ опротивѣла. Я часто мечталъ о болѣе широкомъ поприщѣ, чѣмъ то, которое выпало мнѣ на долю. Въ этомъ вы правы.. Во всемъ же остальномъ вы льстите мнѣ. Я не разъ обвинялъ себя въ томъ, что я гоняюсь за химерами, но только не относительно моей карьеры. Извиняюсь, что я такъ долго задерживаю васъ и мѣшаю вашему отдыху,-- вдругъ прибавилъ онъ.
-- Сегодня все мое время къ вашимъ услугамъ. Нельзя, кромѣ того, отпустить васъ, не перевязавши вамъ рану. Теперь пора.
Она подошла къ столу, вынула оттуда бинты и какія-то травы. Секретарь теперь уже стоялъ.
И снова ея нѣжные, холодные пальчики захлопотали около него. На него опять нашло какое-то навожденіе. Опять ноги отказались уходить изъ этой комнаты. Когда рана была перевязана, онъ опять сѣлъ на кровать.
Лэди Изольда улыбнулась.
-- Эта минутная слабость -- дѣйствіе лекарства. Вы должны пробыть здѣсь еще.
-- Но... люди...
-- О, я не обращаю на нихъ вниманія!
Съ легкой улыбкой она взяла лютню и сказала:
-- Сидите такъ. Чтобы вамъ не нужно было говорить, я буду играть.
И, сѣвъ противъ него, она нѣжно заиграла пѣвучую пѣсню провансальскихъ трубадуровъ.
Въ глубокомъ волненіи ловилъ онъ эти звуки. Много лѣтъ онъ не слышалъ ничего подобнаго. Лэди Изольда, казалось, преобразилась. Сама комната, которую онъ такъ хорошо зналъ, какъ будто измѣнилась. Свѣчи горѣли, ярко освѣщая ея лицо, а позади нея клубился, скрывая все, мягкій мракъ. Секретарь видѣлъ только ее, только о ней могъ онъ и думать. Безъ короны, безъ вассаловъ, сидѣла она передъ нимъ въ королевской роскоши. Короной ей служили ея золотистые волосы, трономъ -- ея кресло.
Измѣнился и онъ самъ. Развѣ она не играетъ передъ нимъ съ покорностью, опустивши глаза и не смѣя встрѣтиться съ нимъ взглядомъ? Непривычно страстнымъ взглядомъ онъ старался заглянуть ей въ глаза, но она не поднимала ихъ. Тихимъ голосомъ она запѣла старинную пѣсню о любви, и эта пѣсня все болѣе и болѣе задѣвала его за сердце.
И вдругъ она смолкла. Лишь пальцы ея продолжали тихонько скользить по струнамъ.
Въ комнатѣ стало тихо, тихо.
Магнусъ Штейнъ сидѣлъ неподвижно, устремивъ глаза на ея прекрасное лицо и все еще ловя замершіе звуки...
Вдругъ, сдѣлавъ надъ собой огромное усиліе, онъ всталъ, чтобы убѣдиться, что онъ не грезитъ.
Глаза ихъ встрѣтились. Она замѣтила странный блескъ въ его глазахъ и также поднялась. Не отводя отъ него взора, она медленно стала подходить къ нему.
-- Я еще не поблагодарила васъ за вашъ подвигъ,-- тихо промолвила она.-- Но женщинѣ трудно найти нужныя слова. Не поможете ли вы мнѣ?
Онъ понялъ все.
Она стояла передъ нимъ, прекрасная, какъ никогда. Вдругъ его мысли перенеслись къ Фастрадѣ, и она предстала передъ нимъ, какою онъ видѣлъ ее еще сегодня вечеромъ -- маленькой душой и тѣломъ, въ сравненіи съ этой царственной женщиной. Онъ чувствовалъ ея власть надъ собой. Онъ не могъ оторваться отъ ея красоты, отъ ея огромныхъ, сверкающихъ глазъ и понималъ, что насталъ часъ великаго искушенія не только для его тѣла, но и для его души. Волна горячей крови хлынула ему въ сердце, каждый
фибръ его тѣла трепеталъ отъ искушенія. Но его закаленная воля, привыкшая къ побѣдамъ, взяла верхъ и на этотъ разъ. Мало-помалу горячая волна отхлынула обратно, и вмѣсто нея поднялся гордый, необузданный гнѣвъ, гнѣвъ на себя за то, что въ немъ поднялась было эта горячая волна, гнѣвъ на нее за то, что она чуть было не покрыла его позоромъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ ему было больно, что она оказалась меньше, чѣмъ онъ думалъ.
-- Какъ смѣете вы искушать меня?-- хрипло крикнулъ онъ, трясясь всѣмъ тѣломъ.-- Потаскушка!
Можетъ быть, онъ и не хотѣлъ сказать громко это ужасное слово. Нельзя, впрочемъ, судить его за это по понятіямъ нашего времени. Въ ту эпоху между мужчиной и женщиной свободно произносились такія слова, отъ которыхъ наши современники пришли бы въ ужасъ.
Онъ вдругъ почувствовалъ то же непріятное чувство, которое испыталъ, услышавъ въ первый разъ это слово въ тотъ самый день, когда его сказала Фастрада при въѣздѣ лэди Изольды въ городъ. Какъ онъ могъ крикнуть его теперь самъ? Этого онъ не могъ себѣ объяснить. Можетъ быть, онъ былъ еще подъ вліяніемъ лекарства, а, можетъ быть, тутъ сказалось страшное напряженіе, которое онъ сдѣлалъ надъ собой.
Лэди Изольда широко раскрыла глаза, какъ будто не вѣря собственнымъ ушамъ, и подалась назадъ, словно кто-нибудь ударилъ ее хлыстомъ.
Наступило глубокое молчаніе.
-- Я предложила вамъ свою любовь, а въ отвѣтъ получила отъ васъ оскорбленіе,-- начала она какимъ-то безцвѣтнымъ голосомъ.-- Если я и не безъ грѣха, то развѣ это справедливо?
Даже въ эту минуту она была слишкомъ горда и не скрывала того, въ чемъ не созналась бы ни одна женщина.
-- Вы предложили мнѣ позоръ!-- воскликнулъ онъ сдавленнымъ голосомъ, держась за колонку кровати, чтобы не упасть.
Онъ весь дрожалъ.
-- Позоръ? Когда женщина, обманувшись въ сердцѣ мужчины, предлагаетъ ему любовь, вы называете это позоромъ. А когда вы, мужчины, поступаете такъ относительно женщинъ, то какъ вы это называете? Развѣ вы сами такъ чисты, чтобы судить другихъ?
-- Да, я чистъ!-- вскричалъ онъ.
Какое-то выраженіе, смысла котораго онъ не могъ угадать, прошло по ея лицу.
-- Я такъ и думала,-- прошептала она.-- Если бъ этого не было, я не стала бы и говорить съ вами. Вы назвали меня такъ, какъ ни одинъ мужчина не назвалъ бы женщину, даже если бъ онъ былъ совершенно правъ. Но правы ли вы были относительно меня, судите сами. Садитесь и выслушайте. Садитесь!-- повторила она, дѣлая повелительный жестъ,-- Даже разбойникъ, котораго схватили на большой дорогѣ, имѣетъ право требовать, чтобы его выслушали.
Въ ея тонѣ было что-то такое, что не допускало возраженія.
Сѣвъ въ кресло, она немного помолчала. Потомъ она поднялась во весь ростъ и, остановившись среди комнаты, начала говорить, не глядя на него:
-- Лѣтъ десять тому назадъ папскій посолъ, ѣхавшій на сѣверъ Англіи къ королю Генриху IV, былъ застигнутъ метелью и принужденъ искать гостепріимства въ одномъ замкѣ. Здѣсь онъ оставался, пока не наступила оттепель. Среди сопровождавшихъ его духовныхъ лицъ былъ молодой неаполитанецъ знатнаго происхожденія, щедро надѣленный всѣми качествами своей расы, ловкостью, изяществомъ манеръ и лживостью. Дочь хозяина дома, которой не было еще и пятнадцати лѣтъ, до сихъ поръ видѣла мало мужчинъ, да и то это были грубые воины, умѣвшіе гораздо лучше владѣть шпагой, чѣмъ краснорѣчіемъ. Она влюбилась въ этого ловкаго прелата, говорившаго громкія слова, которыя, казалось, должны разбить вѣковыя оковы и уничтожить вѣковыя суевѣрія. Она не знала, конечно, что и онъ, и другіе его спутники были лжепророки, что вмѣсто цѣпей, которыя они разбивали, они готовили другія, еще болѣе унизительныя и мучительныя. Онъ говорилъ ей, что, какъ лицо духовное, онъ не можетъ вступить съ нею въ бракъ, но что тѣмъ больше величія будетъ въ ея любви, и она вѣрила ему. Она не понимала, про какую любовь онъ говорилъ. Она не просила его сперва самому сбросить цѣпи, которыя онъ совѣтовалъ сбросить другимъ. Она любила его, и ей казалось преступленіемъ допустить мысль, что онъ въ чемъ-нибудь неправъ. Но ея дѣвичій инстинктъ заставлялъ ее противиться его желаніямъ. Можетъ быть, въ концѣ концовъ она и уступила бы, я не знаю. Но однажды ночью этотъ человѣкъ, которому наскучило ждать, далъ ей снадобья и, когда она потеряла способность сопротивляться, взялъ отъ нея, что желалъ. Это былъ ея первый грѣхъ, если только это можно назвать грѣхомъ. Вскорѣ послѣ этого онъ уѣхалъ, а она днями, недѣлями, мѣсяцами стала ждать отъ него хотя какой-нибудь вѣсточки. Она продолжала ждать, пока наконецъ не была вынуждена удалиться изъ родительскаго дома -- одна съ своимъ позоромъ. Можетъ быть, ей не слѣдовало бы оставаться въ живыхъ, но она не могла убить вмѣстѣ съ собой и еще не родившагося ребенка. Часъ родовъ засталъ ее на большой дорогѣ. На соломѣ, въ стойлѣ родила она своего ребенка. Оправившись, она отправилась за море, чтобы скрыть свой позоръ. Два года терпѣла она нищету, ибо она умѣла ѣздить верхомъ и охотиться съ соколами, играть на лютнѣ и писать стихи, но не умѣла зарабатывать себѣ на жизнь. Ребенокъ ея заболѣлъ. Ей предложили помощь на условіяхъ, которыя обыкновенно предлагаются молодымъ женщинамъ въ ея положеніи. Она отказалась. Но ребенку дѣлалось все хуже и хуже, и она согласилась. Это былъ ея второй грѣхъ. Но было уже поздно: ребенокъ умеръ. Когда она возвращалась домой, опустивъ въ землю его маленькое тѣльце, ее повстрѣчалъ на улицѣ герцогъ Орлеанскій. Ея застывшее блѣдное лицо понравилось ему, онъ излекъ ее изъ нищеты и ввелъ въ придворные круги. Онъ ничего не требовалъ отъ нея: для этого онъ былъ слишкомъ благовоспитанъ. Она же, какъ могла, выражала ему свою благодарность -- и слово добродѣтель стало пустымъ звукомъ, чѣмъ-то такимъ, что презираетъ и Богъ, и дьяволъ, и люди. Но я должна сказать, что все, чѣмъ я теперь владѣю, получено не отъ него. По праву и закону я теперь лэди Монторгейля и Вольтерна. Таковы были мои первые три грѣха. Сплетни прибавили къ нимъ много другихъ, ибо я не скрывала никогда, кто я. Съ тѣхъ поръ я безпрерывно странствую изъ страны въ страну въ поискахъ, сама не знаю чего, можетъ быть, умиротворенія. Мой четвертый грѣхъ я совершила сегодня.
До сихъ поръ она говорила тихимъ, монотоннымъ голосомъ, какъ будто пришибленная нанесеннымъ ей ударомъ. Но мало-помалу въ ея словахъ зазвенѣли страстныя ноты.
-- Не знаю, заслужила ли я названіе, которое вы мнѣ дали, но знаю только одно, что я не заслужила его отъ васъ. Я знаю многихъ женъ и дѣвицъ, которыя хуже меня и которыхъ вы не смѣли бы такъ назвать. Онѣ вѣдь продаютъ свое тѣло и души мужьямъ, которыхъ не любятъ, продаютъ за богатство, за положеніе. А я не требую отъ васъ ничего. За мной ухаживали принцы, короли искали моей дружбы, и я думала, что, несмотря ни на что, я еще могу предложить вамъ многое. Вы, вѣроятно, подумали, что это минутное увлеченіе, женскій капризъ. Нѣтъ, я думала, что вы можете прочесть все въ моихъ глазахъ. Любовь, если она ничего не проситъ, а, наоборотъ, готова сама все отдать, такая любовь не можетъ быть позоромъ, хотя бы это была любовь женщины въ родѣ меня. Я видѣла, что вы страдаете, и мнѣ показалось, что я лучше другихъ поняла васъ. Я думала, что вы, именно вы, шире, чѣмъ другіе, смотрите на жизнь, на ея ничтожество и величіе.
Она остановилась.
-- Когда я пріѣхала сюда,-- начала она мечтательно, съ оттѣнкомъ безконечной грусти:-- я ожидала большаго отъ жизни. Подобно вамъ, я извѣрилась въ людей и отчаялась найти человѣка, который заслуживалъ бы это имя. Но здѣсь, въ городѣ великаго собора, на которомъ человѣческое себялюбіе и испорченность достигли высшей своей точки, здѣсь мнѣ показалось что я нашла свой идеалъ. Все стало казаться возможнымъ, разъ есть такіе люди. Мои мысли опять настроились такъ, какъ бывало въ дѣтствѣ. Я опять вѣрила въ Бога, въ возрожденіе людей и въ самое себя. Я вообразила, что, можетъ быть, могу помочь вамъ въ борьбѣ, но забыла, что я недостойна этого. Простите.
Магнусъ Штейнъ сидѣлъ молча и неподвижно. Голова его опустилась на грудь, а на лицо легла глубокая тѣнь. Прошло нѣсколько минутъ, пока онъ опять поднялъ на нее глаза. Она все еще стояла на прежнемъ мѣстѣ, глядя куда-то въ сторону.
-- Вы правы,-- заговорилъ онъ сдавленнымъ, неестественнымъ голосомъ.
-- Вы не заслужили такого названія. Усердно извиняюсь передъ вами. Не могу понять, какъ я могъ сказать такое слово. Однако вы хотѣли сдѣлать все-таки нѣчто непростительное: вѣдь вы же знаете, что я обрученъ.
Она быстро повернулась къ нему и взглянула прямо ему въ лицо. Глаза ея стали еще печальнѣе.
-- Нѣтъ, этого я не знала. Еще разъ извините меня. А теперь, идите. Идите!-- повторила она, видя, что онъ колеблется.-- Идите!
Одной рукой она показывала ему на дверь, а другой судорожно держалась за край стола: силы покидали ее.
Магнусъ Штейнъ поклонился и молча вышелъ.
Когда дверь закрылась за нимъ, леди Изольда продолжала стоять у стола, трепеща всѣмъ тѣломъ. Потомъ медленными, невѣрными шагами она подошла къ двери и заперла ее. Попрежнему шатаясь, она вернулась въ комнату и, закрывъ лицо руками, бросилась на колѣни передъ распятіемъ. Долгое время, молча и не двигаясь, лежала она, распростертая. Лишь изрѣдка тѣло ея содрогалось конвульсивно.
Наконецъ она подняла голову. Глядя на скорбный, потемнѣвшій отъ времени ликъ Христа, видѣвшій немало отчаянія и внимавшій столькимъ молитвамъ, она тихо, отрывисто шептала:
"Ты, простившій грѣшницу, научи меня, какъ мнѣ найти прощеніе? Неужели ты, пришедшій спасти міръ, отвернулся отъ меня. Я не знала, что слезы мои будутъ такъ горьки! О, Господи, сжалься надо мной! Ты, Который, не судишь, какъ люди, и знаешь предѣлы силъ нашихъ, прости и помилуй меня!"
И она со слезами протягивала руки къ изображенію Христа на крестѣ, который смотрѣлъ на нсе сверху и, казалось, хотѣлъ сказать: "Смотри, Я стражду. Страдай и ты. Я тоже молился, да мимо идетъ меня чаша сія, но она не прошла мимо. И я испилъ ее. Наклонись къ твоей и также испей ее".
Женщина, казалось, поняла этотъ тайный голосъ, ибо она продолжала уже спокойнѣе:
-- Нѣтъ, не надо прощенія мнѣ. Меня обманула плоть моя. Не о своемъ прощеніи молюсь я, а о немъ! Пусть я понесу крестъ свой, но сохрани его отъ гибели! Открой ему глаза и удержи отъ этой женщины! Она малодушна и предана суетѣ міра сего. Его величіе для нея только безуміе. Боже, отнеси его отъ нея!
И опять съ мольбой протягивала она свои руки ко Христу. Свѣтъ отъ низкой свѣчки падалъ теперь прямо на Его склоненную голову въ терновомъ вѣнцѣ. Его ликъ попрежнему хранилъ важное, суровое выраженіе. Въ строгихъ глазахъ не видно было прощенія.
-- Боже, сжалься надъ нимъ. Ты не можешь допустить, чтобы погибла великая душа, въ немъ живущая, погибла въ день мрака и отчаянія. Дай мнѣ знаменіе, что Ты не дашь ему погибнуть!
Она говорила громко и угрожающе. Поднявшись съ колѣнъ, она стояла передъ крестомъ. Грудь ея волновалась.
Но ликъ попрежнему оставался неизмѣннымъ и знаменія но было. Движеніемъ воздуха свѣчу едва не задуло, и на мгновеніе еще большая тѣнь легла на изображеніе Христа.
Съ тихимъ стономъ она опять пала на колѣни...
-- Не гнѣвайся, Господи! Сжалься надъ мукой моею и пошли знаменіе. И я благословлю страданія свои, которыя Ты дашь мнѣ
Холодныя капли пота выступили у нея на лбу. Голосъ сдѣлался хриплымъ, но ликъ былъ все тотъ же, и знаменія не было.
Свѣчи догорѣли и погасли. Въ комнатѣ стало совсѣмъ темно, но женщина попрежнему лежала неподвижно у подножія креста..Холоднымъ утреннимъ свѣтомъ засеребрилось окно. Медленно поднималась заря, освѣщая и крестъ, и надломленную женщину, распростертую передъ нимъ.
Наступалъ день. Онъ несъ новыя силы тѣмъ, кто провелъ ночь во снѣ, новыя надежды тѣмъ, кто задыхался въ отчаяніи въ ночной тьмѣ. Но ей онъ не несъ съ собой ни силъ, ни надеждъ.
Сначала медленно, затѣмъ быстрѣе и быстрѣе разливался свѣтъ, по мѣрѣ того, какъ невидимое еще солнце приближалось къ горизонту. Холодные блики заиграли на крестѣ и на женщинѣ съ обнаженной шеей и руками. Дивный контуръ ея плечъ рѣзко выдавался на фонѣ стѣны, а на головѣ ея сіяли брильянты.
Майское солнышко тронуло наконецъ дома на противоположной сторонѣ площади. Лучи его пробѣжали по унылой комнатѣ и окутали женщину золотой своей сѣткой. Но отъ этого распростертая фигура казалась только еще печальнѣе.