Самым замечательным из русских беглецов, как по значению, так и по влиянию, приобретенному в Персии, был вахмистр Нижегородского драгунского полка Самсон Яковлевич Макинцев. По происхождению малороссиянин и уроженец Кавказской линии, он ушел за границу еще в 1802 году, в командование здешним краем князя Павла Дмитриевича Цицианова (1802--1806). Мы не имеем достоверных известий об обстоятельствах, сопровождавших первые годы пребывания Макинцева в Персии, но думаем, что они представляли мало утешительного. Не говоря уже о болезненно-нравственном его настроении в минуты, когда он мысленно переносился под родное небо или в среду своих боевых товарищей, ему предстояло свыкнуться с другим климатом, с новыми условиями жизни, наконец, с населением, которому он ни в чем не мог симпатизировать, а на все это требовалось немало времени, а еще более характера и терпения. Кроме того, одной из важнейших его забот было изыскание средств к существованию. Нет сомнения, что на первых порах, подобно другим беглецам, он промышлял каким-нибудь ремеслом или же прокармливался поденной работой у одного из зажиточных армян, но ни тот, ни другой способ пропитания не мог долго соответствовать его природным наклонностям. Как человек боевой, он и в Персии задумал посвятить себя делу военному и с этой целью начал искать случай определиться на службу, что для него не могло представить особого затруднения, так как персидское правительство всегда охотно принимало в свои войска наших дезертиров, далеко превосходивших персиян знанием военного дела и дисциплиной. И действительно, старания Макинцева не замедлили увенчаться успехом. Представленный наследнику престола Аббас-мирзе, он, по приказанию его, был зачислен наибом (прапорщиком) в Эриванский полк, состоявший тогда под командой сартиба (генерал-майора) Мамед-хана. Недолго спустя он был пожалован в чин султана (капитана).
С первого же времени поступления на службу Макинцев, или, как его обыкновенно называли, Самсон-хан41, обратил особенное внимание на других беглецов наших, рассеянных по разным местам Персии, преимущественно же в Эриванском ханстве, из которых некоторые, забыв веру праотцов, обратились к исламу. Прекратив эти случаи прозелетизма, он начал усердно их собирать и зачислять в свой полк, причем, явившись покровителем и защитником своих единоверцев, не мог не обратить на себя внимания Аббас-мирзы, который на смотре, произведенном полку в Тавризе, до того остался доволен обмундированием и выправкой дезертиров, что пожаловал его майорским чином.
Прошло еще некоторое время, и дезертиры, завербованные Самсон-ханом, достигли численностью половины наличного состава в полку. Между последними поступившими было также несколько наших офицеров, большей частью из закавказских туземцев, как, например, Соломон Ениколопов, Давид и Заал Сагиновы и прочие, что немало послужило к ослаблению в персидском войске влияния английских инструкторов. "Русские, -- говорил Аббас-мирза, -- соседи и враги наши; рано или поздно война с ними неизбежна, а потому нам ближе знакомиться с их боевым учением, чем с учением англичан".
Говорят, что Самсон-хана особенно смущало отсутствие в полку хороших музыкантов, так как состоявшими при нем и обученными англичанами он не мог быть доволен. Впрочем, к устранению этого неудобства представился вскоре случай. Из Александрополя сбежали три музыканта, которых он немедленно представил Аббас-мирзе, причем исходатайствовал им жалованье, с тем, чтобы они образовали хороший хор из 30-ти молодых людей, которых им поручит правительство. Как этой, так и другими услугами, направленными к явной пользе и возвышению полка, Самсон-хан снискал особенное уважение своих единоверцев, которые на вторичном смотре громко стали выражать перед Аббас-мирзой неудовольствие против своего командира Мамед-хана, ни по вере, ни по языку ими нетерпимого, и открыто просить о назначении начальником их Самсон-хана, с производством его в серхенги (полковники). Аббас-мирза, хорошо понимавший силу и нравственное влияние Самсон-хана на его соотечественников, от которых многого мог ожидать в будущем, поспешил исполнить просьбу дезертиров, образовав из них, под командой его, особый полк под именем бехадыран, то есть богатырей. С этих пор Самсон-хан начинает вербовать к себе не только беглецов, но и молодых людей из армян и несториян, неусыпно заботится о своевременном удовлетворении их жалованьем, что в Персии всегда сопряжено с особенными трудностями, и обмундировывает всех на русский образец. Кроме того, одной из важнейших забот его было склонить их к семейной жизни; с этой целью он располагается с полком то в Мараге, то в Урмии или Салмасе, то есть в тех именно местностях, в которых преобладает христианское население. Эта последняя мера, помимо чисто нравственной пользы, имела и другое весьма важное значение, так как христианские семейства через такое родство приобретали, как себе, так и имуществу своему, защитников против насилий и грабежей персиян.
Но как по пословице: "Где ни пожил солдат, там и расплодился", то Самсон-хан не упустил из виду изыскать средство к предоставлению солдатским детям первоначального образования, приказывая отдавать их в армянские школы, причем желавших посвятить себя впоследствии военной службе зачислял в свой полк, других же отдавал для обучения ремеслам, лично и строго следя за их поведением. И теперь еще можно встретить в Персии потомков наших дезертиров, промышляющих с успехом тем или другим ремеслом.
Такая заботливость Самсон-хана о своих единоверцах много содействовала увеличению личного состава полка новыми беглецами, хотя он в этих случаях не пренебрегал и некоторого рода насилием. "Причины побегов из Хойского отряда солдат, -- писал князь Кудашев к графу Паскевичу, от 5 октября 1828 года, -- те, что бывший драгунского полка вахмистр и теперь находящийся при Аббас-мирзе в большой доверенности Самсон, стараясь сколько можно увеличить число русских беглых, посылает уговаривать солдат и, напаивая вином, когда солдаты бывают в командировке, захватывает оных. Наши же солдаты, зная, в какой доверенности у Аббас-мирзы сей носящий генеральские эполеты Самсон и о выгодах бежавших к нему, соглашаются на сие при удобных случаях".
Обращаясь к боевой службе наших дезертиров под начальством Самсон-хана, нельзя не упомянуть о тех заслугах, которые они оказали персидскому правительству в Курдистане, а в особенности в 1820 и 1821 гг. во время войны с Турцией, содействовав немало одержанию победы над сераскиром Чопан-оглы при Топрак-кале.
В последнюю войну нашу с Персией Самсон-хан отказался сражаться против русских. "Мы клялись, -- говорил он, -- на священном евангелии не стрелять против своих одноверцев и клятве нашей не изменим!" Цель его была остаться в Тавризе под предлогом защиты города в случае его осады, но он в том не успел, так как Аббас-мирза его взял с собою в поход с условием, однако же, что полк его будет в резерве, а сам он будет стоять при нем в качестве советника. После взятия Сардар-абада и до самого вступления войск наших в Тавриз, Самсон-хан жил то в Мараге, то в Курдистане.
В 1832 году он с полком сопровождал Аббас-мирзу в походе его против Герата. В одной из происшедших там вылазок авганцы потерпели сильное поражение, заставившее их укрыться в цитадель Роузэ-гах, известной гробницей чтимого ими святого. Взятие этого укрепленного места было поручено Самсон-хану, который овладел им без особого труда, причем навел панический страх на осажденных, испугавшихся, по словам Риза-Кули-хана, известного правителя Герата, "высоких и разноцветных султанов на киверах русского баталиона, принятых ими за ослиные хвосты".
Дальнейшее пребывание Аббас-мирзы под Гератом не принесло никакой пользы, и поход его, благодаря вмешательству английского поверенного Мак-Ниля (Mac Neil) кончился так же безуспешно, как и прежние экспедиции против этого города, стоившие персидским шахам громадных денег и многочисленного войска. В Персии даже сложилась поговорка: "область Гератская -- это кладбище для персидского войска". Главной причиной этих неудач, как и в данном случае, всегда была недоверчивость и подозрительность английской политики, видевшей в Герате ключ к Индии и трепетавшей за целость своих тамошних владений.
На обратном пути из-под Герата Аббас-мирза скончался в Мешеде 10 октября 1833 года. В следующем году не стало и Фетх-Али-шаха: он умер в Испагани 8 октября.
В Персии, как известно, смерть царствующего шаха всегда влечет за собой беспорядки и неурядицы, близкие к анархии. В такое время, по обыкновению, является несколько претендентов на престол, из которых каждый отстаивает свои права, причем дело нередко доходит до кровопролития. Такое положение дел, отражавшееся главным и самым пагубным образом на населении, продолжается до тех пор, пока более сильная сторона не восторжествует и не упрочит за собой верховную власть. Почти то же случилось при восшествии на престол Мамед-мирзы, сына Аббас-мирзы и внука покойного шаха. Главным претендентом на этот раз явился Али-шах Зилли-султан, тем более опасный, что весть о смерти Фетх-Али-шаха, застав его в Тегеране, дала ему возможность захватить в свои руки все сокровища и деньги казны, тогда как Мамед-мирза, по званию правителя Адербейджана, находился в Тавризе и не располагал ровно никакими средствами. Говорят, что в это трудное время Самсон-хан со своим полком оказал важные услуги молодому государю, как охраной личной его безопасности, так и готовностью, в случаю нужды, силой оружия отражать всякие неприязненные действия против него других соискателей короны. Были даже слухи, что он разбил под Зенганом Сейф-уль-мульк-мирзу, выступившего с войском против Мамед-мирзы, но они ничем не подтвердились, и новый шах прибыл благополучно в Тегеран, не встретив на пути никакого сопротивления. Войска же, действительно высланные Зилли-султаном, встретили на пути Мамед-мирзу, тотчас же перешли на его сторону и вместе с жителями столицы признали власть своего законного государя. Зилли-султан был схвачен и заключен в Ардебильскую крепость, из которой впоследствии бежал в Турцию, где и умер.
Воцарение нового шаха повлекло за собой возвышение новых временщиков. Сильный и ненавистный всей Персии каймакам Мирза-Абуль-Касим, сын известного в свое время Мирза-Безюрга, был умерщвлен по шахскому повелению, и на сцену выступил первый любимец шаха Хаджи-Мирза-Агаси, облеченный в сан первого министра.
С переменой правительства положение Самсон-хана, однако же, не изменилось, что тем более удивительно, что Хаджи-Мирза-Агаси хорошо знал его ненависть к себе и те дурные отзывы, на которые тот не скупился насчет его. Впоследствии они, по-видимому, сошлись, и вот по какому случаю. Когда в 1837 году Мамед-шах, по примеру деда и отца, задумал экспедицию в Хорасан и, в числе других, вытребовал в Тегеран Самсон-хана, то на смотре войскам лично и несколько раз благодарил его за хорошее состояние командуемого им полка. Очень понятно, что те же одобрения и похвалы посыпались со стороны шахской свиты. Молчал один только Хаджи. На следующий день он послал за Самсон-ханом, и когда тот явился, приветствовал его следующими словами:
-- Знаешь ли, Самсон, почему я вчера на смотре отнесся к тебе с таким равнодушием? -- и тут же продолжал: -- потому, чтобы моя признательность к тебе не слилась с признательностью других и чтобы сегодня благодарить тебя здесь, у себя, в вящее убеждение присутствующих в моем личном к тебе уважении и расположении.
Понятно, что такое внимание первого министра не могло не польстить самолюбию Самсон-хана. Затем Хаджи-Мирза-Агаси пригласил его к завтраку. Самсон-хан поклонился в знак согласия, но ни до чего не дотрагивался, отозвавшись тем, что не имеет привычки завтракать. Услышав это, Хаджи сказал:
-- Обмакни, по крайней мере, палец в соль и докажи тем, что любишь меня. Самсон-хан последовал приглашению и лизнул соли.
-- Ну, -- продолжил с самодовольным видом министр, -- теперь я убедился, что ты любишь меня; останемся же и впредь искренними друзьями.
Произнеся это, он приказал принести дорогую кашмирскую шаль и, накинув ее на плечи Самсон-хана, отпустил его.
Вскоре после этого свидания Мамед-шах выступил против Герата, куда за ним последовал и Самсон-хан со своим полком. Из персидской истории Роузету-Сефа мы знаем, что во время штурма этого города на Самсон-хана, Мустафа-Кули-хана Семнанского и Вели-хана Тенга-бинского была возложена атака со стороны так называемой Пепельной башни (Хакистери), но что движение это не имело успеха: Вели-хан был убит, а Самсон-хан ранен. Других сведений об участии Самсон-хана в этом походе не имеется. Но прежде чем мы проследим дальнейший его путь в Персии, обратимся к прочим русским беглецам, во множестве рассеянным, в описываемое время, по разным местностям персидского государства и заслуживающим полного нашего внимания.