Поручение, возложенное генералом Головиным на капитана Альбранда, было столько же трудное, сколько и опасное. Не говоря уже о том, что его отправляли в Персию без всякой вооруженной силы для вывода оттуда Целой толпы необузданных и погрязших в преступлениях дезертиров, он в данном случае ничем не был обеспечен и в отношении личной своей безопасности. Все, на что он мог рассчитывать, заключалось в глубоком знании нашего солдата и в умении силой слова пробудить в нем святые чувства любви к родине, которые никогда не остывали в русской груди. На какую-либо существенную, не вынужденную услугу со стороны персидского правительства, как мы увидим ниже, было мало надежды.
Прибыв 19 июня 1838 года в Тавриз, он немедленно был представлен генеральным нашим консулом Кодинцем принцу Кахраман-мирзе, который, ввиду предъявленных ему шахских дести-хатов, тотчас же распорядился через эмир-низама Мамед-хана отправить во все деревни вверенной его управлению Адербейджанской области нарочных с строгим подтверждением старшинам безотлагательно выслать всех русских дезертиров в Уджан, -- поляну с загородным дворцом Аббас-мирзы, в 50-ти верстах от Тавриза, куда Кахраман-мирза с войском выступал в лагерь на летние месяцы. Выбор Уджана как сборного пункта обусловливался тем, что в Тавризе, при занимаемой им с садами площади в несколько миль и с населением в 75 тысяч душ необузданных фанатиков, встретилось бы более неудобств к усмирению дезертиров на случай каких-либо между ними беспорядков или же к собранию их, если бы они вздумали разбежаться. Но мера эта, при всей ее предусмотрительности, далеко не могла быть принята за ручательство в искренности дальнейших действий персидского правительства. Оно, напротив, с самого прибытия Альбранда в Тавриз, пустило в ход ту подпольную против него интригу, которая создала ему целый ряд затруднений, тем более неудобных к устранению, что они большей частью вызывались недоброжелательной и коварной к России политикой англичан. Последние, в полном убеждении, что осада Герата, руководимая самим шахом, есть дело нашего правительства, в неудовольствии своем, пользуясь неудачами персиян и требованием нашим о выдаче дезертиров, старались уверить всех в нашей неблагонамеренности. "Русские, -- говорили они, -- вызвавшие экспедицию шаха против Герата, от чего мы (англичане) старались отклонить его, берут своих дезертиров в то самое время, когда они более всего могли бы принести пользы, и причиняют тем самым зло Персии, которая полагается на дружбу их". Само собой разумеется, что, кроме эмир-низама, лично объяснявшегося с государем в Эривани о выдаче нам дезертиров, все прочие охотно верили подобным разглашениям англичан и смотрели на нас с крайним неудовольствием. Не мог сочувствовать выводу из Персии русских и сам Мамед-шах, дороживший расположением их, а особенно состоявших при нем под Гератом дезертиров, на которых он возлагал лучшие надежды при штурмах и в делах решительных. Неопровержимым тому доказательством может служить выражение в собственноручном повелении Кахраман-мирзе о выдаче нам дезертиров: "Сделать это без принуждения"; другими словами, ограничиться выдачей нам лишь тех, которые изъявят добровольное желание возвратиться в Россию.
После сказанного не может не быть понята та безустанная бдительность и напряженное внимание, с которыми Альбранд и наш консул должны были следить за точным исполнением упомянутого выше распоряжения Кахраман-мирзы. Этой именно заботливости их следует приписать, что к концу июля в Уджане собралось до 170 дезертиров. 30-го числа того же месяца Альбранд обратился ко всем вообще русским в Адербейджане, число которых доходило До 1000 человек, со следующим приказом:
"Государь император, любя храбрых воинов своих, как родных детей, приезжал в прошлом году на Кавказ, чтобы узнать нужды солдат, братьев ваших, служащих Богу и отечеству верою и правдою. Милостивый государь не забыл и вас, бежавших от своих знамен, влачащих бесславную жизнь в
Персии, крае чужом, где у вас нет ни матери, ни брата, где вы гибнете, как Богом отверженные люди. Великий государь, жалея о вас, как о заблудших детях своих, в неизреченном милосердии своем, даровав вам полное и совершенное всемилостивейшее прощение, потребовал от персидского шаха, чтобы он ему отдал вас. Шах согласился, и персияне нам выдают вас.
Командир Отдельного Кавказского корпуса генерал-лейтенант Головин командировал меня для объявления вам всемилостивейшего прощения и для принятия от персидского правительства тех из вас, которые, приняв милосердие благословенного государя нашего, как дар Бога, добровольно возвратятся в Россию.
Объявляя вам о милосердии государя императора, даровавшего вам полное и совершенное прощение, и о том, что я прибыл в Тавриз, зову с собою в Россию тех из вас, ребята, которые еще не потеряли веру в Бога и любовь к благословенному государю и отечеству, и которые желают спасения души; с твердым упованием на великое царское слово придите, ребята; я, израненный в боях товарищ ваш, приму вас, как братьев, и с заботою отца отведу на Русь святую, где вас ожидают милосердие и прощение, где кровные ваши.
Но те из вас, которые, утратив веру в Бога и любовь к славному, великому, всеми благословенному государю нашему, отвергнут его милосердие, те нечестивые злодеи пусть не являются ко мне; персияне силою приведут их на границу нашу и там, вместо милосердия и прощения, постигнет их заслуженная казнь, родина отвергнет их, как Богу ненавистных чад, и, как говорит священное писание: "возвратятся грешники во ад, еси языцы забывающие Бога".
Две недели спустя после отдачи приказа, а именно 13 августа, капитан Альбранд, в сопровождении Кодинца, отправился в Уджан, где лично объявил окружившим его в буйном беспорядке дезертирам о дарованном им государем прощении и долго уговаривал их покинуть чуждую им Персию. Толпа мало-помалу стала утихать, причем отделившиеся от нее 35 человек объявили готовность возвратиться в Россию; все же прочие, и в том числе 48 человек, принявших мусульманскую веру, упрямо отказались от милосердия государя; двое же из них даже предложили нанести Альбранду и консулу оскорбление. Такая неслыханная дерзость, повлекшая за собою, по настоятельному требованию Альбранда, арест главнейших возмутителей, вместе с тем не замедлила обнаружить, что причиною встреченного со стороны дезертиров упорства было само персидское правительство. Заключение это мы выводим из того: 1) что местное начальство, перед самой сдачей дезертиров, прямо им объявило, что оно выдаст нам только желающих возвратиться в Россию; прочие же, остающиеся под покровительством Персии, получат приличное вознаграждение; 2) требование Кахраман-мирзы выпустить из-под ареста всех тех дезертиров, которые пожелают остаться в Персии, и 3) письма первого министра Хаджи-Мирза-Агаси к эмир-низаму Мамед-хану, которым он строго приказывал обратить особенное внимание на выражение в собственноручном повелении шаха: "сделать это без принуждения", давая тем понять волю его величества.
Но, несмотря на все эти препятствия, Альбранд настойчиво и твердо продолжал порученное ему дело. Убедившись, благодаря влиянию, приобретенному им на большинство дезертиров в Тавризе, что главные причины, удерживающие их от возвращения на родину, заключаются в нежелании женатых расстаться с семействами и в уверенности тех из них, которые страшились наказания за прежние проступки, что персидское правительство не только не принудит их силой возвратиться, но поощрит сопротивление их, -- он устранил первое неудобство ходатайством у генерала Головина средств к выводу семейств женатых солдат (в Салмасе, Хое, Урмии и в деревне Каравиране насчитывалось 300 семейных дезертиров), а второе -- настоятельным и энергическим требованием ареста самых закоренелых беглецов, через что явно было доказано, что персидское правительство решилось в точности исполнить желание государя императора.
Кроме того, капитан Альбранд, вследствие желания, выраженного ему дезертирами, иметь, в большее себе успокоение, напечатанную и подписанную корпусным командиром бумагу с изображением высочайшей воли о возвращении их в Россию, испросил себе у генерала Головина предписание следующего содержания:
"Государь император высочайше повелеть соизволил:
Всем чинам баталиона шахской гвардии, составленного из русских дезертиров, а также и прочим, живущим в Персии, объявить всемилостивейшее прощение за побег и прежние их проступки, буде оные не были сопряжены с смертоубийством.
Офицеров баталиона уволить на родину их, без всякого наказания, прежними чинами.
О таковой милости августейшего монарха нашего к воинам нашим, увлекшимся заблуждением в Персию, к народу чуждому для сердца русского и по вере и обычаям, предписываю вам объявить им.
Скажите им, что великодушный государь наш хорошо знает русского солдата; знает, что хотя он и впадает иногда в проступки, но никогда не угасает в его сердце теплая вера в Бога, преданность к законному царю, любовь к своей родной русской земле. Изъясните им, что Его императорское величество на границе своего царства встречает их своим прощением, как в святом божественном нашем евангелии сказано о чадолюбивом отце, встретившем на пороге своего дома блудного сына; подобно ему, с искренним раскаянием и твердым упованием на великое царское слово, пусть и они смело придут на родную землю, под кров общего нашего отца, великого государя императора".
Таким образом Альбранду удалось выслать из Тавриза к концу октября с усердным помощником своим, штабс-капитаном Дудинским, 143 человека, в числе коих было 64 женатых, так что всех, с женами и детьми, он склонил к выходу 315 душ, которых и направил к Араксу, где для приема их был назначен подполковник князь Баратов.
Вслед за тем Альбранд получил приказание ехать в Тегеран для вывода оттуда баталиона, только что возвратившегося из-под Герата, который спасся от занятия персиянами, благодаря британской настойчивости
Потинджера, посланного лордом Оуклендом (Auckland) вместо войска на помощь Яр-Мухаммед-хану.