Въ продолженіе двухъ недѣль, мистеръ Керью никому не надоѣдалъ изъ своихъ дѣтей, великодушно согласившись принимать двадцать шиллинговъ въ недѣлю отъ одного и тридцать шиллинговъ -- отъ другого. Причина такого скромнаго поведенія заключалась въ томъ, что онъ еще не составилъ себѣ обширнаго круга знакомства,-- для джентльмена его профессіи, щеголявшаго такимъ искусствомъ, трудно найти подходящее общество,-- а потому онъ сидѣлъ одинъ и развлекался табакомъ, виномъ и книгами. Пятидесяти шиллинговъ въ недѣлю было достаточно для его простыхъ вкусовъ. Поэтому изъ чисто-дьявольской злости и съ прямымъ намѣреніемъ раздосадовать и пристыдить своего сына, Клода, пришелъ онъ вторично въ Темпль. Дверь была заперта; тѣмъ не менѣе, мистеръ Керью отворилъ ее, помощью простого инструмента, который всегда носилъ съ собой. Когда Клодъ вернулся около полуночи, то услышалъ, идя по лѣстницѣ, что играютъ на скрипкѣ -- и недурно. Услышать скрипку въ КингсъБеичъ-Уокъ довольно странно. Подойдя въ двери, онъ услышалъ, что на скрипкѣ играютъ въ его собственной квартирѣ, а открывъ дверь, увидѣлъ, что игралъ его отецъ. Онъ сидѣлъ на стулѣ; во рту у него была маленькая трубочка, а на столѣ стояла бутылка вина, полуосушенная, и стаканъ.
-- Радъ видѣть меня, Клодъ?-- спросилъ онъ, кивая головой и ухмыляясь.-- Я такъ и думалъ, что ты будешь радъ, потому и пришелъ. Сюда вѣдь порядочный конецъ изъ Уайтъ-Чепелль. Я вѣдь сказалъ тебѣ, что буду иногда заходить. Тебя не было дома,-- ну, вотъ, я и отперъ дверь. Отъ меня вѣдь дверей не стоитъ запирать. Въ цѣлой странѣ не найдется замка, который бы я не съумѣлъ отпереть! Вотъ я и расположился, какъ видишь, со всѣми удобствами.
Клодъ вздохнулъ, точно застоналъ, а отецъ его, съ нескрываемой радостью, глядѣлъ на смущеніе сына, и продолжалъ разговоръ, который, въ сущности, былъ монологомъ. Долго болталъ онъ, пока Клодъ не сказалъ, наконецъ:
-- Христа ради! уже за полночь: выпейте свое вино и уходите!
-- Я уйду, когда мнѣ вздумается.
-- Что же, вы ждете, чтобы я васъ выгналъ?
-- А я все-таки не пойду. Вотъ тебѣ и весь разговоръ.
Онъ выпилъ еще стаканъ бургонскаго. Клодъ молчалъ.
-- Я намѣренъ разыскать остальныхъ моихъ дѣтей и потребовать, чтобы они содержали отца.
-- Въ такомъ случаѣ,-- возражалъ Клодъ,-- намъ остается только одно: эмигрировать. Сестры и я, мы уѣдемъ изъ Англіи, куда-нибудь подальше отъ васъ. Самъ и Джо останутся, чтобы оберегать отъ васъ матушку. Будьте увѣрены,-- прибавилъ онъ мрачно,-- что они встрѣтятъ васъ какъ слѣдуетъ, если вы вздумаете къ нимъ явиться.
-- Они славные ребята,-- сказалъ отецъ:-- они не будутъ воротить отъ меня носа, словно какіе-нибудь джентльмены. Туда же, джентльмена корчитъ!
-- Вотъ вы увидите, какіе они славные ребята: суньтесь только къ нимъ, и они васъ удивятъ своимъ хорошимъ обращеніемъ. Я отсюда вижу, какъ Самъ вышвырнетъ васъ за дверь, если вы посмѣете его увѣрять, что вы -- его отецъ, честный слесарь. Да и то, въ самомъ дѣлѣ, мы всѣ можемъ признать васъ за самозванца. Я жалѣю, что не сообразилъ этого раньше.
-- Ну, полно, полно, Клодъ!
Однако это замѣчаніе, видимо, смутило его. Что, въ самокъ дѣлѣ, если его дѣти станутъ утверждать, что онъ -- самозванецъ? Это можетъ быть для него довольно хлопотливо.
Эта страшная ночь прошла, наконецъ. Человѣкъ пилъ, курилъ и болталъ. Онъ болталъ скороговоркой, и ему было, повидимому, все равно, слушаетъ его Клодъ или нѣтъ. Ему было достаточно, что онъ не спитъ. Онъ нарочно болталъ о такихъ вещахъ, о которыхъ сыну было особенно унизительно слышать: о своихъ преступленіяхъ, смѣлыхъ и удачныхъ; о перемѣнахъ своей профессіи, которыя неизмѣнно приводили его въ тюрьму; о своемъ послѣднемъ грабежѣ, во время котораго онъ укралъ великолѣпные брилліанты одной знатной дамы и благополучно скрылся бы съ ними, если бы не шельма-полисменъ, который случайно его задержалъ, и котораго онъ чуть было не убилъ въ послѣдовавшей затѣмъ дракѣ; какъ его судили за грабежъ и насиліе и присудили въ двадцати-лѣтнему тюремному заключенію; о своей жизни въ тюрьмѣ и о томъ, какъ онъ водилъ за носъ доктора и священника, и т. п. Клодъ стоялъ все время у камина, ни слова не возражая. Человѣкъ болталъ въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ, во время которыхъ Клодъ терпѣлъ адскую пытку. Часы пробили четыре. Тогда Керью медленно всталъ. Вино, выпитое имъ, нисколько на него не повліяло. Онъ совсѣмъ не былъ пьянъ, и языкъ его нисколько не заплетался. Онъ глядѣлъ только злѣе, точно, благодаря вину, отчетливѣе отпечатывалось на лицѣ его имя звѣря или звѣриное число.
-- Я пойду спать,-- сказалъ онъ.-- Съ тобой необыкновенно весело, другъ мой Клодъ. Я, впрочемъ, зналъ, что такъ будетъ. Я часто буду приходить къ тебѣ.
Дверь въ спальню была открыта. Онъ прошелъ туда, бросился на кровать, не раздѣваясь, и немедленно заснулъ. Клодъ сѣлъ со вздохомъ облегченія. Но онъ слишкомъ усталъ, чтобы чувствовать стыдъ или позоръ своего положенія, и заснулъ въ креслахъ. Когда онъ проснулся, было уже девять часовъ, и его хозяйка была въ комнатѣ. Онъ вспомнилъ о ночномъ гостѣ и поспѣшилъ въ спальню, но Керью уже ушелъ. Онъ унесъ съ собой и скрипку.