I.
Двѣ дѣвушки бесѣдовали въ студіи. Не въ одной изъ тѣхъ великолѣпныхъ студій, какія вы можете посѣтить въ Фицъ-Джонсъ-Авешо или Сен-Джонѣ-Вудъ, когда тамъ бываетъ выставка. Картинъ здѣсь нѣтъ. Здѣсь не было ни роскошныхъ драпировокъ, ни старинныхъ кольчугъ и шлемовъ, ни средневѣковаго оружія, ни галлерей и лѣстницъ изъ рѣзнаго дерева; ничего такого; то была простая комната и не предназначавшаяся первоначально для студіи, но отлично исполнявшая свое назначеніе. Домъ, въ которомъ она находилась, былъ старомодный, квадратный, изъ краснаго кирпича и стоялъ въ саду, который былъ когда-то очень великъ и до сихъ поръ могъ похвастаться яблонями и персиковыми деревьями. Въ студіи находился мольбертъ и около него теперь стояли обѣ дѣвушки; на столѣ рядомъ помѣщались обычныя принадлежности искусства: множество рисунковъ и эскизовъ, недоконченныхъ картинъ, развѣшаны были по стѣнамъ и навалены на стулья и даже на полу. Манекенъ -- можетъ ли быть что-нибудь отвратительнѣе манекена съ его жалкимъ сходствомъ съ человѣкомъ и безмолвной безпомощностью -- стоялъ въ углу; голова его служила вѣшалкой для шляпы, а въ деревянныхъ рукахъ онъ держалъ, какъ бы протестуя, жакетку, шелковый платокъ и вуаль. Въ жилой, если можно такъ выразиться, части комнаты находилось нѣсколько креселъ, старый, истрепанный коверъ и жесткій голубой диванъ.
Въ комнатѣ этой, очевидно, жила молодая дѣвушка, такъ какъ кромѣ того, что онѣ стояли, какъ уже выше сказано, у мольберта, на столѣ лежали женскія перчатки и вуаль, а въ комнатѣ царствовала женская атмосфера. Эта дѣвушка также много читала, это было сейчасъ видно по тому, что диванъ былъ заваленъ книгами, и на стѣнахъ висѣли полки съ книгами и журналами. Большая часть книгъ принадлежала милой, прелестной, гонимой семьѣ романовъ.
Эта комната образовала пристройку къ дому, гдѣ жила Лавинія Медлокъ. Она была выстроена въ тѣ дни, когда Лавинія была въ славѣ, когда герцогини и графини посѣщали ее охотно, чтобы бесѣдовать съ духами близкихъ и чужихъ людей, а часто и знаменитыхъ, какъ Гомеръ, Авонскій бардъ, сэръ Вальтеръ Скоттъ, лордъ Байронъ, Мильтонъ или Карлъ I, которые не пренебрегали выстукивать поэмы, посланія и т. д. Тѣ дни прошли. Лавинія вышла изъ моды. Она перестала привлекать людей или возбуждать ихъ любопытство. Мало по малу она впала въ бѣдность. Все ея имущество ограничивалось этимъ домомъ, который она, къ счастію для себя, пріобрѣла во времена своего процвѣтанія.
И теперь она отдавала внаймы студію и прилегающую къ ней спальню живописцамъ, когда находились между ними охотники ее нанять, а сама перебралась въ комнатки, выходившія во дворъ, и жалкіе остатки своей нѣкогда богатой clientèle принимала въ той самой маленькой гостиной, которая въ былое время казалась тѣсной для пріемовъ.
Въ настоящую минуту студію нанимала дѣвушка-американка, занимавшаяся живописью и путешествовавшая по Европѣ съ независимостью, удивительной даже въ американкѣ. Она проживала одна-одинешёнька и въ Римѣ, и во Флоренціи, и теперь занималась своимъ искусствомъ въ Лондонѣ. Но она была такая дѣвушка, что привлекала къ себѣ людей, а потому въ сущности не была одинока. Мы съ вами, читатель, видали ее уже раньше въ американскомъ саду, гдѣ она разговаривала съ однимъ поэтическимъ юношей.
То была Висая Рюисдаль, болѣе извѣстная среди своихъ друзей подъ именемъ Китти, такъ какъ послѣднее имя ей нравилось больше, чѣмъ Висая. И она, пожалуй, права, хотя Китти болѣе обыкновенное имя, нежели Висая.
Другая дѣвушка, съ большими черными лучистыми глазами и блѣдными щеками -- дочь Лавиніи Медлокъ, Гетти. Она позировала передъ мольбертомъ, повязавъ голову краснымъ шелковымъ платкомъ, въ роли неаполитанки, а можетъ быть и цыганки, не знаю навѣрно, знаю только, что картина вышла удачнѣйшимъ портретомъ Гетти, хотя, быть можетъ, и грѣшила въ техническомъ отношеніи. Кто говорилъ, что цвѣта слишкомъ рѣзки; а кто, что освѣщеніе... но что за дѣло, что они говорили?
-- Ну, милая Гетти, сказала американка,-- ты, должно быть, устала, отдохни.
Гетти сняла платокъ и подошла къ мольберту посмотрѣть на картину.
-- Китти, а вѣдь очень хорошо.
-- Тебѣ нравится, въ самомъ дѣлѣ? Да. Мнѣ кажется, что удалось. Но что съ тобой, Гетти; ты перемѣнилась. У тебя стало другое выраженіе въ глазахъ съ тѣхъ поръ, какъ я напала писать тебя, мѣсяцъ тому назадъ. Ты похорошѣла, Гетти.
Гетти покраснѣла. Она знала, что у нея стало другое выраженіе.
-- Вѣроятно потому, что мы всѣ стали гораздо счастливѣе, отвѣчала она.
-- О! неужели ты намекаешь на этого нѣмецкаго шарлатана?
-- О, не говори такъ, Китти! ты не знаешь, что онъ сдѣлалъ.
-- Полно, душа моя, онъ просто...
-- Нѣтъ, Китти, онъ не простой медіумъ. Самыя удивительныя вещи происходили намедни. Онъ переносилъ м-ра Бруденеля въ отдаленныя страны...
-- Гетти!
-- И онъ учитъ лэди Августу удивительнымъ вещамъ, а со мной и съ Цециліей такъ говоритъ, какъ никто и никогда до него не говорилъ.
-- О! Гетти...
-- И онъ вовсе не напыщенный человѣкъ, съ разными претензіями; онъ молодой человѣкъ живой и умный. Даже Томъ и Сивилла, которые не признаются, что вѣрятъ въ него, полюбили его. Весь домъ такъ оживился какъ никогда прежде. Мы говоримъ и смѣемся за-обѣдомъ. М-ръ Бруденель пересталъ быть напыщеннымъ, а лэди Августа смѣется вмѣстѣ съ ними. И больше нѣтъ и въ поминѣ стуковъ и переговоровъ съ духами. Поль говоритъ, что сколько бы съ ними ни старались, но, находясь въ нисшей сферѣ, мы только дождемся отъ нихъ насмѣшки и обмана. Только когда мы перейдемъ въ высшую сферу, мы будемъ имѣть дѣло съ такими духами, которые на это неспособны.
-- Гетти, ты вѣришь этому?
-- Китти, и дѣвушка заговорила почти шепотомъ, клянусь, что если кто-нибудь въ мірѣ долженъ ненавидѣть спиритизмъ, такъ это я. О! я не могу пересказать тебѣ всего. Спиритизмъ погубилъ мою мать, выжилъ изъ дома моего отца и обратилъ мое имя въ кличку. О! прошлою зимой кто-то читалъ при мнѣ "Studge the medium" Броунинга, и я молилась, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Но даже я не сомнѣваюсь больше въ силѣ Поля.
-- Но что онъ дѣлаетъ съ своей силой? Зачѣмъ онъ сюда пріѣхалъ? Еслибы у человѣка въ самомъ дѣлѣ была такая сила, то онъ воспользовался бы ею, чтобы сдѣлать новыя открытія для счастія людей. Подумай, душа моя, можетъ ли онъ избавить человѣчество хотя бы отъ одной болѣзни?
-- Я знаю только то, что онъ говоритъ. Онъ посланъ своими "друзьями" проповѣдовать философію на западѣ.
-- Зачѣмъ его послали?
-- Не знаю.
-- Все, что ты мнѣ про него разсказывала -- удивительно; но вѣдь и фокусники дѣлаютъ удивительныя вещи. Развѣ неудивительно состряпать плумпуддингъ въ шляпѣ.
Гетти покачала головой.
-- Ты не понимаешь. О! мы всю жизнь прожили въ сношеніяхъ съ тѣмъ свѣтомъ, но намъ ничего не говорили достойнаго вниманія, а этотъ человѣкъ пришелъ и говоритъ намъ самыя чудныя вещи и дѣлаетъ самыя удивительныя дѣла.
Гетти помолчала.
-- Когда я думаю о вещахъ, которыя онъ намъ говорилъ, у меня голова идетъ кругомъ. Я не могу пересказать тебѣ ихъ, но въ то время, какъ онъ говоритъ, у насъ сердце бьется и голова полна чудныхъ мыслей. Цецилія увѣряетъ, что онъ раскрываетъ передъ нею врата Неба -- но мы забываемъ, что видѣли, когда снова спускаемся на землю. О! это удивительно!
-- Гетти, берегись!
-- Ежедневно онъ даетъ Цециліи поглядѣть на брата въ морѣ. Иногда онъ читаетъ наши мысли; иногда, когда мы съ нимъ вдвоемъ, онъ заставляетъ меня говорить и дѣлать разныя вещи; иногда -- да, Китти -- онъ творитъ чудеса... И какъ онъ хорошъ, еслибы ты знала. Нѣтъ человѣка въ свѣтѣ красивѣе Поля. Онъ не широкоплечій и румяный, какъ Томъ Лангстонъ, но блѣдный и деликатный, а глаза у него прямо глядятъ въ душу.
-- Гетти! повторила Китти, берегись;-- это опасно!
Гетти покраснѣла, но засмѣялась.
-- Опасно! О! нѣтъ; никакой опасности не существуетъ. Я думаю, что каждая дѣвушка можетъ влюбиться въ него, но онъ! о! онъ выше всѣхъ дѣвушекъ на свѣтѣ! Влюбиться въ него, все равно, что влюбиться въ луну.
-- Къ счастью, миссъ Лангстонъ не можетъ видѣть его глазъ.
-- Она ихъ чувствуетъ. И въ одну секунду дѣлается его рабой.
-- И м-ръ Бруденель знаетъ все это?
-- Разумѣется, онъ не выказываетъ своей силы надъ нами при другихъ, кромѣ того перваго вечера. Но м-ръ Бруденель въ такомъ же подчиненіи у него, какъ и мы. Онъ покорилъ весь домъ. Онъ вылѣчиваетъ всѣхъ слугъ отъ зубной боли. Вчера онъ заставилъ буфетчика при мнѣ и при Цециліи покаяться во всѣхъ своихъ плутняхъ... онъ властвуетъ надъ всѣмъ домомъ.
-- Какъ странно! сказала Китти.-- Чѣмъ-то все это кончится?
-- Онъ скоро уѣдетъ и оставитъ насъ всѣхъ несчастными на всю жизнь. Ну, что жъ, мы будемъ жить воспоминаніемъ. И какіе всѣ другіе мужчины глупые и скучные по сравненію съ нимъ. Я думаю, Китти... я увѣрена, что онъ прожилъ уже тысячи лѣтъ на свѣтѣ, и что его имя Аполлонъ.
-- Что жъ, душа моя, я надѣюсь, что онъ скоро уѣдетъ. Мнѣ кажется, что атмосфера вашего дома нездоровая.
-- Да, онъ скоро уѣдетъ, и тогда...
Гетти замолкла и вздохнула.
-- Не будемъ больше говорить о немъ.
Она лѣниво пересматривала эскизы въ альбомѣ. Вдругъ она вздрогнула и вынула эскизъ головы, сдѣланный съ затылка и на которомъ только была видна часть щеки.
-- Кто это? спросила она.
-- Это голова одного моего давнишняго пріятеля... школьнаго товарища. Бѣдный, дорогой Цефъ!
-- Какъ эта голова похожа на голову м-ра Пауля.
-- Неужели? Я нарисовала ее въ саду наканунѣ того дня, какъ Цефъ уѣхалъ въ Нью-Йоркъ.
-- Зачѣмъ онъ туда поѣхалъ?
Гетти положила рисунокъ обратно въ портфель.
-- Онъ былъ поэтъ. И поѣхалъ продать издателямъ свои стихотворенія.
-- О! только поэтъ!
-- И я боюсь, что онъ погибъ, такъ какъ по истеченіи трехъ или четырехъ мѣсяцевъ о немъ ничего не стало слышно. И родители его такъ съ тѣхъ поръ и не знаютъ, что сталось съ нимъ. Они думаютъ, что онъ потерпѣлъ неудачу и сталъ пить и умеръ. Онъ былъ всегда слабаго здоровья, а пьянство скоро убиваетъ въ Америкѣ. Бѣдный, милый Цефъ. Онъ готовился произвести такія чудныя поэмы. У него портфель былъ биткомъ набитъ поэмами, и онъ, разсчитывая быть знаменитымъ, обѣщалъ писать мнѣ и сообщать о своихъ великихъ успѣхахъ. Но онъ не сообщилъ мнѣ о нихъ ни разу, и этотъ портретъ -- все, что у меня осталось отъ моего школьнаго товарища.
-- Ты была влюблена въ него?
-- Нѣтъ, Гетти, не думаю. Но я была къ нему очень привязана. Онъ нуждался въ симпатіи и въ человѣкѣ, съ которымъ могъ бы бесѣдовать и которому могъ довѣрять, и я была для него такимъ человѣкомъ. Я очень гордилась имъ. Но что касается любви, то не думаю, чтобы это была любовь. Бѣдный Цефъ!
-- Какъ его звали.
-- Цефонъ Триндеръ. Я звала его Цефъ. Отецъ его держалъ лавочку въ томъ городѣ, гдѣ мой отецъ былъ стряпчимъ. Но Цефъ не захотѣлъ отвѣшивать чай и сахаръ и отмѣривать каленкоръ; не захотѣлъ также изучать законовѣдѣніе, а это въ нашемъ отечествѣ единственный путь попасть въ президенты.
-- Цефонъ Триндеръ. Какое смѣшное имя. Но какъ онъ похожъ на Поля!
-- Въ Новой-Англіи у насъ часто даютъ смѣшныя имена. Напримѣръ, меня нарекли при крещеніи Висая, хотя ты и зовешь меня Китти. Я перемѣнила имя, потому что Висая имя невозможное нигдѣ, кромѣ Новой-Англіи. Бѣдный Цефъ! Онъ былъ талантливый юноша, но совсѣмъ не способенъ пробивать себѣ дорогу въ свѣтѣ. Онъ, должно быть, умеръ, иначе я бы давно уже услышала что-нибудь о немъ. Бѣдный Цефъ!
Слезы навернулись у нея на глазахъ, когда она укладывала эскизъ.
-- Какъ онъ похожъ на Поля, сказала Гетти, удивительно просто!