-- Мы говорили вчера про древній законъ, сказалъ Пауль: -- быть можетъ, вамъ угодно ближе съ нимъ познакомиться?
Дѣло было послѣ полудня того же самаго дня, въ половинѣ пятаго. Чай былъ поданъ, и за столомъ сидѣли только дамы, въ томъ числѣ и Гетти Медлокъ. Сумерки наступали, но лампы еще не были зажжены и шторы не опущены.
-- Сынъ царя Соломона и царицы Савской, началъ онъ...
-- Что такое? перебила лэди Августа; ее трудно было удивить, но и она была поражена.
-- Сынъ царя Соломона и царицы Савской, повторилъ Пауль,-- былъ, какъ всякій абиссинецъ знаетъ, царевичъ Менелекъ. Онъ родился въ столицѣ царицы и былъ воспитанъ въ родной странѣ. Говорятъ, что единственнымъ развлеченіемъ и единственной радостью его матери, когда онъ подросъ, было наполнять его умъ разсказами о величіи и славѣ его отца, мудраго царя Сиріи. Когда онъ выросъ, то рѣшилъ посѣтить городъ, гдѣ отецъ его былъ царемъ, и отправился туда съ большой свитой. Описаніе его путешествія, и очень подробное, сохранилось; оно очень любопытно, но, пожалуй, покажется вамъ не интереснымъ. Онъ спустился по Нилу до нынѣшняго Каира и оттуда прошелъ черезъ пустыню въ Эль-Аришъ, Газзу и Яффу, откуда направился въ святой градъ. Онъ вошелъ въ ворота Іерусалима въ сумерки. И не прошелъ нѣсколькихъ шаговъ, какъ народъ сталъ сбираться вокругъ него, старики рыдали, женщины плакали отъ радости, а молодые люди громко привѣтствовали его, потому что онъ, такъ былъ похожъ на Соломона, что народъ думалъ, что старый царь вернулся къ нимъ, помолодѣвшій...
-- Ничего подобнаго, перебила строго Сивилла, нѣтъ ни въ одной части...
-- Душа моя! вмѣшалась лэди Августа, это занесено, быть можетъ, въ какую-нибудь современную хронику.
-- Шумъ, продолжалъ Пауль, дошелъ до дворца, гдѣ царь засѣдалъ въ совѣтѣ. Они услышали крики народа: "Царь Соломонъ вернулся. Да здравствуетъ царь!" и послали узнать, что случилось. Сначала хотѣли было отрядить солдатъ и убить человѣка, который былъ такъ похожъ на покойнаго царя, но затѣмъ рѣшили призвать его къ царю и разспросить. Но вотъ когда онъ предсталъ передъ царемъ, то старики, засѣдавшіе въ совѣтѣ, такъ же принялись вопить, какъ и народъ на улицахъ, отъ удивленія, потому что имъ казалось, что передъ ними стоитъ самъ Соломонъ во всей красотѣ и силѣ молодости. Но молодой человѣкъ скромно держалъ себя и поклонился царю и, когда подалъ ему привезенные подарки, то попросилъ позволенія держать рѣчь и сказалъ:
-- О, царь! я Менелекъ, сынъ Соломона Великаго и царицы Савской изъ Абиссиніи, откуда и прибылъ съ дарами къ тебѣ, желая поглядѣть на великій и славный храмъ, который выстроилъ Царь, мой отецъ, и его дворецъ, и всю его славу, и затѣмъ съ миромъ вернуться къ себѣ домой, если царю угодно будетъ меня отпустить.
И было сдѣлано по его желанію, и царь радушно угощалъ его и его свиту въ продолженіе тридцати дней. Послѣ того царевичъ Менелекъ собрался уѣзжать. И царь приказалъ передать ему разныя драгоцѣнности въ знакъ дружбы и благоволенія къ брату и въ числѣ этихъ даровъ находился снимокъ, такой точный, что его нельзя было отличить отъ оригинала Ковчега Завѣта, находившагося въ храмѣ, и въ немъ снимки со всего, что хранилось въ Ковчегѣ. И тутъ, разсказываютъ абиссинцы, случилась странная вещь: въ храмѣ былъ жрецъ, по имени Исаакъ, человѣкъ преклонныхъ лѣтъ и великой учености, знакомый съ чернокнижіемъ, этотъ жрецъ много бесѣдовалъ съ Менелекомъ и такъ полюбилъ его, что захотѣлъ послѣдовать за нимъ Абиссинію со всѣмъ своимъ домомъ. И онъ такъ сильно полюбилъ его, отчасти за то, что тотъ былъ сынъ Соломона, а отчасти потому, что онъ былъ добрый юноша и любилъ бесѣдовать о вещахъ скрытыхъ отъ толпы, что сдѣлалъ странную вещь, о которой евреи и по сіе время не знаютъ. Посредствомъ магической силы онъ околдовалъ сторожей и хранителей храма, такъ что они уснули, или, вѣрнѣе сказать, отвелъ имъ глаза, такъ что они и видѣли и не видѣли, а утромъ позабыли все, что видѣли, хотя и ходили все время какъ бы на часахъ и перекликались и пѣли утренніе псалмы, въ то время какъ сыновья стараго жреца принесли въ храмъ копію съ Ковчега Завѣта и замѣнили ею оригиналъ. И это, говорятъ они, было бы невозможно совершить при жизни царя Соломона, потому что его слуги, Джины, работали на него день и ночь въ храмѣ. И вотъ они унесли Ковчегъ Завѣта вмѣстѣ съ каменными скрижалями и сложили все это на верблюда, прикрыли ковромъ и ушли съ Менелекомъ и его свитой изъ Іерусалима. И старикъ-жрецъ взялъ тайно съ собою книгу Премудрости Соломона, о чемъ евреи не знаютъ и по сіе время. И много евреевъ ушло съ ними, потому что они лучше хотѣли служить Менелеку, чѣмъ Ровоаму; и ихъ потомки, которыхъ теперь зовутъ фелахами, пребываютъ и по нынѣ въ Абиссиніи, сохранивъ вѣру своихъ предковъ. И по сіе время Ковчегъ Завѣта находится въ рукахъ царя абиссинскаго. И книга Премудрости, именуемая книгой тайнаго закона, а другими книгой древняго закона,-- находится и по сіе время въ рукахъ его жрецовъ. Эта книга -- наша книга, эта мудрость -- наша мудрость: потомокъ жреца Исаака, мой учитель Исаакъ именуемый Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ, и древній законъ есть ничто иное, какъ Премудрость царя Соломона.
Четыре женщины слушали эту исторію. Три изъ нихъ, подобно царицѣ Дидонѣ, слушали во всѣ уши, съ бьющимся шибко сердцемъ. Для нихъ этотъ молодой человѣкъ уже былъ непогрѣшимымъ пророкомъ...
Какихъ-нибудь сутокъ оказалось достаточно для этого молодаго человѣка, чтобы забрать въ свои руки трехъ женщинъ. Если онъ не забралъ четвертую, то только потому, что она была уже влюблена въ другаго. Но что касается остальныхъ, то онъ пришелъ, увидѣлъ и побѣдилъ. Побѣдой онъ былъ обязанъ столько же своей наружности и манерамъ, какъ и выказанной имъ силѣ! Будь онъ вульгарнымъ, плохо одѣтымъ, пропитаннымъ табачнымъ запахомъ нѣмцемъ, какого онѣ ждали, онѣ признали бы его силу, но безъ всякаго энтузіазма.
-- Отъ Исаака, продолжалъ Пауль, я научился всему, что знаю. Онъ непрерывно наставляетъ меня. Я ежеминутно бесѣдую съ нимъ; даже и теперь, когда я говорю, я слышу отъ него слова поученія и поддержки.
-- О! это удивительно! прошептала Цецилія. И я видѣла моего брата!
Сивилла украдкой поглядывала на человѣка, который смѣлъ говорить такія вещи! Много людей пріѣзжали въ ихъ домъ и говорили всякую всячину. Много притязаній бывало высказываемо; въ каждомъ она узнавала что-нибудь знакомое, привычное, театральное и по существу дѣла коммерческое.
Но тутъ и рѣчи и претензіи были одинаково новы для нея, и коммерческій элементъ отсутствовалъ. Она, закаливъ сердце, опять взглянула на него, и ихъ глаза встрѣтились. Взглядъ его былъ властительный и повелительный. И вотъ она почувствовала нѣчто совсѣмъ новое, страшное и удивительное: ея мозгъ какъ бы отуманился, а самоё ее влекло къ этому человѣку, точно на привязи: посредствомъ отчаяннаго усилія она оборвала привязь и прогнала туманъ изъ головы. Ихъ глаза снова встрѣтились, но на этотъ разъ онъ отвернулся.
-- Много такихъ женщинъ, сказалъ онъ, какъ много и мужчинъ, которые не могутъ идти по этому пути, еслибы и хотѣли. Но есть другія, ихъ немного, которымъ дана способность, но онѣ не хотятъ воспользоваться ею.
-- Онѣ знаютъ, пока свободны, кто онѣ и что дѣлаютъ, проговорила Сивилла; но не знаютъ, что съ ними будетъ, если онѣ отрекутся отъ своей воли и свободы.
-- О! пролепетала лэди Августа, показывая самый дурной, какой только можно, примѣръ дѣвушкамъ, когда пророкъ ведетъ, кто можетъ не послѣдовать за нимъ и не отказаться отъ всего?
Цецилія и Гетти вздохнули, и послѣдняя покраснѣла, какъ маковъ цвѣтъ, точно въ одной уже мысли о полномъ рабствѣ и подчиненіи заключалось много счастія.
Всего сутки прошло, какъ онъ пріѣхалъ. И не теряя, какъ видно, времени попустому, способами, ему одному извѣстными, онъ овладѣлъ этими тремя женщинами и поработилъ ихъ. Что онъ имъ говорилъ каждой въ отдѣльности -- я не знаю. Но всѣ три были его покорными рабынями.
-- Удивительно! повторила Цецилія, просто удивительно!
-- Я былъ избранъ... не знаю, почему... не знаю, гдѣ... для этого дѣла самимъ Исаакомъ.
-- Когда вы были ребенкомъ? спросила лэди Августа.
-- Нѣтъ, кротко засмѣялся онъ, я сейчасъ задалъ великое испытаніе вашей довѣрчивости.
-- О! послѣ вчерашняго вечера нѣтъ ничего, чему бы мы не повѣрили.
-- Благодарю васъ, лэди Августа. Вчерашнія манифестаціи были допущены для васъ и для вашего дома. Сами по себѣ онѣ ничто, но онѣ служили какъ бы вѣрительными грамотами. Вы, значитъ, повѣрите мнѣ, если я вамъ скажу, что помню себя только съ семнадцатилѣтняго возраста. Что касается моей предыдущей жизни, гдѣ она протекла, какъ меня звали, кто были мои родители, гдѣ мое отечество,-- этого я не могу вамъ сказать. Исаакъ назвалъ меня Пауль. Я сначала ни слова не говорилъ на его языкѣ.
-- А какой это языкъ?
-- Фелахи сохранили древній еврейскій языкъ, но между собой говорятъ по-амхарійски. Я воспитался въ этомъ языкѣ. Но для насъ всѣ языки одинаковы. Когда мы находимся въ чужой странѣ, то говоримъ на языкѣ ея жителей.
-- Анна Петровна пишетъ, что вы говорите по-русски, какъ русскій.
-- Будучи въ Россіи -- да, я говорилъ по-русски. Но еслибы вы теперь заговорили со мной по-русски, то врядъ ли бы я сумѣлъ сказать хоть одну фразу. Но одно обстоятельство заставляетъ меня думать, что мой родной языкъ англійскій. Это то, что меня иногда принимаютъ за американца. Это, повидимому, указываетъ на то, что дѣтство мое протекло въ Соединенныхъ Штатахъ и что когда я говорю по-англійски, то говорю на родномъ языкѣ.
-- Это возможно, сказала лэди Августа, задумчиво, какъ будто бы она слыхала о такихъ случаяхъ. Но какъ давно очутились вы въ Абиссиніи?
-- И этого опять я не знаю. Бываютъ случаи, когда человѣкъ всю жизнь посвятитъ изученію древняго закона и не пойдетъ дальше азбуки. Бываютъ другіе случаи, когда человѣкъ достигнетъ глубокаго знанія въ одинъ годъ или въ два. Наконецъ случается и такъ, что человѣкъ всю жизнь учится и ничему не научается. Я не знаю, какъ давно я изучаю древній законъ, но думаю, что я все еще молодой человѣкъ.
-- Что, женщины допускаются къ самостоятельному изученію этого закона?
Пауль колебался.
-- Въ наше время въ модѣ, чтобы женщины требовали независимости и равенства. Но въ древнемъ законѣ онѣ не дѣйствуютъ самостоятельно. Но мы еще объ этомъ поговоримъ. А теперь пока вы должны согласиться изучать его подъ моимъ руководствомъ.
Лэди Августа была не прочь поразспросить его еще объ этомъ интересномъ предметѣ, но отложила до болѣе удобнаго времени, когда съ ними не будетъ трехъ дѣвушекъ.
-- Я буду руководить вами, пока вы не преуспѣете настолько, что пожелаете выбрать себѣ другаго руководителя. Что касается меня, то, быть можетъ, меня въ скоромъ времени отзовутъ въ Абиссинію, гдѣ я буду предаваться мирнымъ радостямъ изученія и созерцанія.
-- Но вѣдь есть еще и славное поприще миссіонера; не забывайте объ этомъ, сказала лэди Августа.
Пауль обратилъ на нее печальный, но не укоризненный взглядъ.
-- Вы говорите такъ по незнанію, сказалъ онъ; для насъ не существуетъ такихъ словъ какъ слава или почести. Что за дѣло, превозносятъ васъ люди, или хулятъ? Насъ учатъ презирать всякую земную суетность: титулы, званія, честь, богатство не имѣютъ для насъ цѣны. Они не помогутъ намъ идти по нашему пути. Я пріѣхалъ сюда не охотно; потому что мнѣ велѣли пріѣхать. Я остаюсь охотно, потому что встрѣтилъ такой горячій пріемъ и такія симпатичныя сердца.
-- Да, да, прошептала лэди Августа, протягивая ему руку, оставайтесь съ нами подольше. Намъ надо многому научиться; мы такъ невѣжественны: мы еще и азбуки не знаемъ. О! вы должны пробыть съ нами какъ можно долѣе, м-ръ Пауль.
-- Мое имя англійское, зовите меня просто Полемъ. А васъ, сестры, я тоже буду звать по имени.
Сивилла покачала головой,
-- Только не меня, пожалуйста.
-- Сивилла! съ упрекомъ вскричала Цецилія.
-- Будь по-вашему, вздохнулъ Поль, во всѣхъ человѣческихъ дѣлахъ всегда бываетъ рознь... и почему,-- это непонятно.
-- Обѣщайте, что останетесь съ нами, Поль... нашъ учитель... Поль, просила лэди Августа.
-- Останьтесь съ нами! сказала Цецилія.
-- Останьтесь съ нами! повторила и Гетти.
-- Хорошо... Я останусь до тѣхъ поръ пока... взглядъ его встрѣтился со взглядомъ Гетти, глаза которой были устремлены на него такъ, какъ должны были устремляться глаза нимфы Делоса на Аполлона, когда тотъ удостоивалъ ее посѣщенія, то есть со страхомъ, почтеніемъ и покорностью.
-- Я останусь нѣкоторое время. Я останусь до тѣхъ поръ, пока вы сами не велите мнѣ уѣхать.
-- Поль! всплеснула руками лэди Августа, знаете ли вы... понимаете ли, что вы обѣщали.
-- Да, отвѣтилъ онъ твердо, не глядя на Гетти. Я останусь до тѣхъ поръ, пока вы сами не прикажете мнѣ уѣхать.