М-ръ Бруденель сидѣлъ у себя въ кабинетѣ. Но это убѣжище мира и тихаго знанія превратилось теперь въ обиталище отчаянія.
Сивилла пришла утѣшить и приласкать отца, но онъ сказалъ:
-- Уйди, дитя мое, уйди, Сивилла, и оставь меня одного. Наша фамилія обезчещена. Намъ уже никогда не носить высоко головы. Я потерялъ состояніе, довѣренное моимъ попеченіямъ. Я раззорилъ тебя, Тома и Цецилію. Оставь меня одного справиться съ этой бѣдой.
Затѣмъ пришла лэди Августа и принесла, какъ залогъ мира, порученіе на счетъ банковой книги.
М-ръ Бруденель встрѣтилъ это порученіе съ сердцемъ; и дѣйствительно банковая книга кажется безполезною вещью, когда дѣло идетъ о занесеніи въ нее потери въ тридцать пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ,
Лэди Августа умоляла его повиноваться отъ имени великаго и премудраго Исаака-Ибнъ-Менелека.
Онъ послалъ Исаака къ чорту.
Она умоляла его сдѣлать это ради Поля, ихъ гостя, руководителя и друга. Онъ сталъ бранить Поля.
-- Онъ уѣдетъ, кричалъ м-ръ Бруденель. Онъ уѣдетъ сегодня же. Если его "друзья" не хотятъ или не могутъ помочь въ бѣдѣ, пусть онъ убирается прочь. Я не желаю больше такихъ друзей, лэди Августа; насъ всю жизнь терзала апатія, неблагодарность и насмѣшки тѣхъ, кому мы пытались помочь. Что когда-нибудь сдѣлали для насъ духи Эммануэля Чика или Лавиніи? Ничего. Мы посвятили имъ всю жизнь, мы терпѣли около себя всякихъ эгоистовъ. Они же ничего не дали намъ взамѣнъ. Что сдѣлали для насъ "друзья" Поля?
Не смотря на всѣ свои разочарованія м-ръ Бруденель крѣпко вѣрилъ въ духовъ и ихъ посланія, такъ же, какъ и въ абиссинскаго духовидца.
-- Скажи ему, Августа, что я горько разочаровался въ немъ. Онъ лучше сдѣлаетъ, если уложится и уѣдетъ. Я его не хочу больше видѣть. Его "друзья" должны были знать, что дѣло неладно. Они могутъ упразднять пространство, могутъ въ одинъ моментъ переносить вещи и людей за двѣ тысячи миль. И вотъ не могли спасти этихъ невинныхъ дѣтей отъ раззоренія! и онъ еще называетъ это пустяками. Скажи ему, чтобы онъ уѣзжалъ, моя душа! Когда онъ уѣдетъ, мы больше не будемъ входить ни въ какія сношенія съ другимъ міромъ, или съ тѣми, кто находится въ сношеніяхъ съ ними или имѣетъ власть надъ духами. Я продамъ мою библіотеку... мы продадимъ этотъ домъ и поселимся гдѣ-нибудь въ провинціи, въ коттеджѣ, и будемъ копить деньги, чтобы вернуть дѣтямъ ихъ состояніе. И будемъ ходить въ церковь, Августа, какъ и всѣ прочіе люди, довольствуясь только тѣмъ, что намъ извѣстно. Этого съ насъ будетъ вполнѣ достаточно, моя душа. Скажи Полю, чтобы онъ сегодня же уѣзжалъ. Что касается того, чтобы послать за банковой книгой, то это все равно, что требовать, чтобы я взялъ и написалъ чэкъ на тридцать пять тысячъ фунтовъ. Ступай, моя душа, и оставь меня одного, такъ какъ я оставленъ всѣми, кто обязанъ былъ мнѣ помочь; оставь меня думать о томъ, какъ теперь намъ быть.
Лэди Августа ушла въ слезахъ и сообщила объ этомъ упорствѣ. И послѣ того всѣ разошлись по своимъ угламъ. Сивилла забилась куда-то далеко, и не слыхать было ни ея игры на фортепіано, ни пѣнія. Цецилія пошла въ свою комнату, гдѣ ее ждала Гетти, но сегодня чтеніе было забыто, и обѣ дѣвушки разговаривали, главнымъ образомъ, о томъ, что случилось, и Цецилія представляла себѣ, какъ это она будетъ бѣдной дѣвушкой, и обращалась за свѣдѣніями на этотъ счетъ къ Гетти, и надо сказать, что опытность послѣдней въ этомъ отношеніи была такъ-же велика, какъ и неутѣшительна. Что касается Тома, онъ ушелъ совѣтываться съ фамильнымъ стряпчимъ.
Самъ Поль тоже отсутствовалъ. Онъ пошелъ провести утро съ своимъ добрымъ знакомымъ въ Бомонъ-Стритъ, о которомъ, по причинамъ ему извѣстнымъ, онъ ничего никому не говорилъ.
Возвратившись въ часъ пополудни, онъ встрѣтился въ сѣняхъ съ Сивиллой.
-- М-ръ Пауль, сказала она, глядя на него крайне сурово, я желаю вамъ сказать, что ничто въ исторіи шарлатановъ, которые составляютъ истинное проклятіе этого дома, не внушало мнѣ такого отвращенія, какъ ваше поведеніе сегодня утромъ.
Поль важно поклонился. Онъ былъ въ своемъ великолѣпномъ мѣховомъ пальто и со шляпою въ рукахъ и былъ похожъ на какого-то юнаго чужеземнаго принца или государя. Но Сивилла не обращала вниманія на его красоту.
-- Еслибы вы дѣйствительно обладали той силой, которой хвастаетесь...
Поль слегка приподнялъ брови...
-- Вы бы предупредили это бѣдствіе. Въ противномъ случаѣ васъ стоило бы выгнать за дверь за ваше предательство. То, что вы этого не сдѣлали, доказываетъ, что вы обманщикъ.
Сивилла сама дивилась смѣлости своихъ рѣчей, но продолжала еще храбрѣе.
-- Ваше притворное презрѣніе къ деньгамъ тоже доказываетъ, что вы обманщикъ. Вы переиграли, сэръ. Ваше поведеніе было грубо и доказываетъ вашу невоспитанность.
Поль покраснѣлъ при этихъ словахъ, которыя задѣли его за больное мѣсто.
-- Никакой джентльменъ не сталъ бы себя вести такимъ образомъ. Я всегда подозрѣвала и не любила васъ; а теперь я васъ презираю. Вотъ все, что я хотѣла вамъ сказать, м-ръ Пауль. Я могу только прибавить, что надѣюсь, что глаза моего отца раскроются, благодаря всему этому и что мы скоро простимся съ вами.
Поль снова поклонился.
-- Гдѣ-то сказано про горячія уголья, которые собираютъ надъ головой врага. Можетъ быть...
Онъ снова поклонился и, не договоривъ, пошелъ въ свою комнату.
Завтракъ, проходившій всегда очень весело и живо со времени пріѣзда Поля, начался очень мрачно. Только дамы семейства присутствовали, и всѣ онѣ были унылы. Сивилла, кромѣ негодованія, испытывала и нѣкоторый стыдъ за свои нападки на Поля. Онъ же, не смотря ни на что, сохранялъ веселый видъ и ѣлъ съ тѣмъ примѣрнымъ аппетитомъ, который Сивилла называла грубымъ и невоспитаннымъ.
-- Гдѣ твой отецъ, душа моя? спросила лэди Августа со вздохомъ.
-- Онъ все еще въ кабинетѣ, отвѣчала Сивилла, глубоко вздохнувъ и взглянувъ на Поля.
Затѣмъ пришелъ Томъ, веселый и бодрый, но тою веселостью и бодростью, какую выказываютъ мужественные молодые люди, провалившись на экзаменѣ, или получивъ обратно свою рукопись отъ редактора.
-- Ну, добрые люди, дайте мнѣ поѣсть, сказалъ онъ. Можно стать нищимъ, и быть при этомъ голоднымъ. Нищіе даже всегда большею частію голодны, и это очень невыгодно для плательщиковъ податей. Ѣда должна была бы быть привилегіей богатыхъ людей. Цецилія! ты и я -- теперь нищіе. Да, Сивилла, прибавилъ онъ вполголоса, мнѣ теперь придется работать взаправду.
-- Какое, подумаешь, несчастіе! замѣтилъ Поль. Вашимъ друзьямъ придется надѣть по васъ трауръ, Томъ.
-- Мой милый философъ, вы такъ мужественно и благородно переносите чужую бѣду, что я надѣюсь, что съ вами въ непродолжительномъ времени случится такая же исторія. Я буду спокоенъ, когда вы раззоритесь и вообще послѣдую вашему примѣру и не буду огорчаться черезъ мѣру чужими несчастіями. А теперь же займусь этой котлетой. Ну что жъ -- бесѣдовалъ я съ юристами. Побывалъ также и въ Сити. Но сколько могъ узнать о дѣлѣ, надежды нѣтъ спасти хоть что-нибудь. Всѣ въ голосъ говорятъ, что все погибло. Грузъ пропалъ, экипажъ... то есть акціонеры... выброшены за бортъ. Многіе ужь, какъ я слышалъ, разспрашиваютъ о menu въ рабочемъ домѣ и о постеляхъ, а также, приличная ли тамъ форма. Дай мнѣ элю; мы можемъ счесть себя счастливыми людьми, если отнынѣ будемъ имѣть возможность пить эль.
-- Если все пропало, сказалъ Поль съ краткой, терпѣливой улыбкой, то нельзя ли намъ перестать объ этомъ говорить? Мы ни о чемъ иномъ не говорили за завтракомъ, и м-ръ Бруденель совсѣмъ разсердился.
-- Можно, Поль, конечно, можно, отвѣчалъ Томъ. Вы правы, лучше объ этомъ больше не говорить.
-- Еслибы только мы потеряли деньги, Томъ, замѣтила Сивилла, торжественно и мрачно качая головой. Но наше имя обезславлено. Намъ нельзя больше смотрѣть прямо въ глаза людямъ, мы никогда не оправимся отъ этого удара, мы не можемъ больше знаться съ обществомъ. Мы никогда, никогда ее сотремъ позорнаго клейма...
Но тутъ появился м-ръ Брудепель и на столько преображенный, что Сивилла не могла прилично договорить, хотя повторяла слово въ слово то, что говорилъ отецъ. Если фамильное имя было дѣйствительно запятнано утреннимъ событіемъ, то, должно быть, онъ нашелъ какое-нибудь удивительное мыло, которое могло смыть пятна, потому что лицо его сіяло. Да, радость, удовольствіе, счастіе выражались на этомъ лицѣ, озаренномъ улыбкой. Онъ шелъ такъ, точно готовъ былъ пуститься сейчасъ въ плясъ; говорилъ такъ, точно вотъ-вотъ запоетъ.
-- Поль! закричалъ онъ. Простите меня! я не долженъ былъ сомнѣваться. Какъ могъ я сомнѣваться! Простите меня! Я былъ малодушенъ и маловѣренъ. О! мой дорогой другъ, значитъ, они меня все-таки не забыли! они подумали о томъ, что я опекунъ... и что у меня есть дочь!
Онъ протянулъ руку, которую Поль съ жаромъ пожалъ.
-- Прощать нечего, сказалъ онъ. Я знаю, что случилось. Но вы сами намъ это разскажете. Ваши сомнѣнія были естественны. Разскажите всѣмъ, что случилось. У васъ банковая книга, я вижу, въ рукахъ.
Дѣйствительно въ рукахъ у м-ра Бруденеля была банковая книга.
-- Всего какихъ-нибудь пять минутъ, какъ ее подали. Кто посылалъ за ней? ты, Августа?
-- Развѣ ты забылъ, милый Киръ, отвѣтила она, немного холодно, что произошло въ кабинетѣ, когда я предложила послать за банковой книгой? Какъ же ты можешь думать, что я послѣ этого рѣшилась бы послать за ней.
-- Значитъ, вы послали, Поль?
-- Разумѣется, нѣтъ. Вы можете легко узнать это отъ клерка банка, который ее прислалъ. Но продолжайте. Что же дальше?
-- Слушайте, Августа, дѣти, Томъ. Мы спасены! мы спасены! Вотъ все, что я могу сказать... мы спасены!
-- Сегодня утромъ мы погибали, сказалъ Томъ, а теперь намъ объявляютъ, что мы спасены. Можетъ быть, завтра опять мы окажемся погибшими. Извините, сэръ, за то, что я васъ перебилъ, но я бы желалъ, чтобы вы мнѣ объяснили, въ чемъ дѣло...
-- Сейчасъ.
Лицо м-ра Бруденеля выражало удивленіе. Вообще у него было выразительное и наивное лицо, выдававшее всякое волненіе, и нельзя было сомнѣваться въ томъ, что онъ теперь испытываетъ крайнюю степень удивленія.
-- По какому-то удивительному случаю я позабылъ... совсѣмъ позабылъ... не понимаю, какъ могъ я это забыть... но во всякомъ случаѣ... я... я... я... продалъ... какъ оказывается... да, я продалъ всѣ акціи компаніи три недѣли тому назадъ.
-- Продали? вскричалъ Томъ. Неужели? Какъ же вы могли позабыть о такой вещи?
-- Я продалъ акціи. Банкротство компаніи пронесется надъ нашими головами, какъ гроза, но не задѣнетъ насъ. Оно не можетъ насъ задѣть.
-- Но запятнанная честь фамиліи, начала Сивилла.
-- Душа моя...
М-ръ Бруденель поспѣшилъ объяснить дочери, въ чемъ заключается вся разница между тѣмъ, что могло быть и что оказалось на дѣлѣ.
-- Вещь, которая кажется позорящей, когда она связана съ такой крупной денежной потерей, утрачиваетъ весь свой ужасъ, когда денежной потери не оказывается. Мы такъ долго были удалены отъ дѣлъ компаніи, что, какъ теперь я понялъ, никакого пятна на насъ не ложится.
-- И мы, значитъ, совсѣмъ не нищіе, сказала Цецилія. Если такъ, то я знаю, кому мы этимъ обязаны.
-- Безъ сомнѣнія, отвѣчала Сивилла, м-ръ Пауль намъ все объяснитъ.
-- Почему вы продали акціи? спросилъ Томъ.
-- Я... я... я не помню. Еще не бывало такого изумленія на лицѣ человѣка.
-- Это удивительнѣйшая вещь. Я совсѣмъ не могу припомнить, какъ это было.
-- Не помните, какъ сдѣлали такое крупное имущественное распоряженіе?
-- Нѣтъ; это удивительно. Я вижу, что акціи проданы, но не могу припомнить, зачѣмъ я ихъ продалъ и какъ распорядился и вообще ничего объ этомъ не помню. Удивительно, просто!
-- Дѣйствительно, замѣтилъ Томъ серьезно.
Онъ припоминалъ жалобы опекуна на то, что онъ забываетъ рѣшительно все, что происходитъ во время его ежедневныхъ экскурсій въ Абиссинію.
Онъ не вѣрилъ въ эти экскурсіи, но подозрѣвалъ размягченіе мозга у опекуна. Только человѣкъ, у котораго начинается размягченіе мозга, можетъ забыть такую вещь, какъ переводъ тридцати пяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
-- Я продалъ ихъ, это несомнѣнно. Но еще не помѣстилъ деньги, продолжалъ м-ръ Бруденель. Онѣ лежатъ на текущемъ счету. Удивительно, Поль, не знаете ли вы чего-нибудь объ этомъ? не можете ли объяснить намъ?
-- Спрашивайте меня, о чемъ угодно только не о дѣлахъ, отвѣчалъ Поль. Я столько же понимаю въ акціяхъ, сколько въ зубчатыхъ колесахъ и пружинахъ Тома.
-- Вотъ банковая книга съ запиской отъ директора, которую я нашелъ въ ящикѣ моего. стола.
Поль взялъ ту и другую. На лѣвой страницѣ банковой книги стояла запись:
"Отъ продажи акцій 35.456 ф. ст. 13 ш. 6 п."
Письмо директора, помѣченное тѣмъ же числомъ, было коротко.
"Любезный сэръ,-- согласно вашимъ инструкціямъ я продалъ ваши акціи Бруденель и К". Цѣна имъ была 357 1/2. Я помѣстилъ всю реализированную такимъ образомъ сумму, т. е. 35.456 ф. ст. 13 ш. 6 п. на вашъ текущій счетъ, въ ожиданіи дальнѣйшихъ инструкцій".
Вотъ и все.
-- Вы видите, сказалъ Поль, что онъ пишетъ: "согласно вашимъ инструкціямъ". Конечно, онъ не могъ продать ихъ безъ вашихъ инструкцій. По крайней мѣрѣ я такъ думаю.
-- И вы не помните, какъ давали эти инструкціи? спросилъ Томъ. Начать съ того, что должны же были быть у васъ мотивы, чтобы продать акціи.
-- Конечно, Томъ, должны были быть мотивы. Я думаю, что у меня были мотивы. Если кто-нибудь мнѣ о нихъ напомнитъ, то я, можетъ быть, вспомню.
-- Кто-нибудь, должно быть, предостерегъ васъ... сказалъ вамъ что-нибудь... возбудилъ ваши подозрѣнія. Вы, вѣроятно, колебались, не сразу рѣшились, можетъ быть, съ кѣмъ-нибудь посовѣтовались...
-- Только не со мной, сказалъ Поль, на котораго глядѣлъ Томъ.
-- И не со мной, объявила лэди Августа, по той же причинѣ.
-- Вы, должно быть, много дней провели въ тревогѣ и нерѣшительности. Рѣшеніе продать акціи должно было стоить вамъ большихъ усилій. И, однако, вы забыли... совсѣмъ забыли.
-- Безъ сомнѣнія, "друзья" Поля помогли, сказала Цецилія.-- Онъ просилъ ихъ помочь сегодня утромъ. Они сказали ему, что надо послать за банковой книгой.
-- Къ несчастію для твоей, теоріи, Цецилія, объявилъ Томъ,-- переводъ акцій произошелъ три недѣли тому назадъ. Даже "друзья" Поля, полагаю, не могутъ отодвинуть время на три недѣли. Упразднять пространство -- одно дѣло, а возвращать прошлое и измѣнять его -- другое.
-- Быть можетъ, сказалъ м-ръ Бруденель,-- мои ежедневныя посѣщенія Абиссиніи, до такой степени поглотили мое вниманіе, что я забылъ все остальное.
-- Быть можетъ, отвѣчалъ Томъ.-- Еслибы я ѣздилъ каждый день въ Абиссинію и обратно, то считалъ бы, что такое путешествіе можетъ объяснить все на свѣтѣ.
-- Это удивительно, въ сотый разъ повторилъ м-ръ Бруденель.
-- Я могу предположить одно, скромно замѣтилъ Поль,-- а именно: 23 числа текущаго мѣсяца кончается срокъ опекунства м-ра Бруденеля. Онъ могъ пожелать передать весь капиталъ своимъ питомцамъ, чтобы они помѣстили его такъ, какъ признаютъ за лучшее, а потому и продалъ акціи, хотя не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія на счетъ солидности компаніи.
-- Такъ... такъ! закричалъ м-ръ Бруденель, съ радостью хватаясь за это предположеніе.-- Теперь припоминаю. Вотъ причина, почему я продалъ акціи. Таково было мое намѣреніе. Вѣрно. Теперь я все припоминаю. И теперь все понятно. Теперь ты видишь, Томъ, почему я продалъ. Благодарю васъ, Поль. Вы всегда приходите къ намъ на помощь.
-- Но, сказалъ Томъ, заглянувъ на другую страницу банковой книги.-- Тутъ есть еще что-то. Какъ вы объясните, что черезъ недѣлю вы уплатили всю сумму другимъ лицамъ?
-- Уплатилъ другимъ лицамъ? Какимъ лицамъ?
-- Тремя чэками.
Томъ прочиталъ запись:
"Исааку-Ибнъ-Менелеку -- 20.0.00 ф., Рейбену Цейглеру -- 10.000 ф., Оурабжи Камситжи -- 5.000 ф."
-- Что такое?
Это было еще неожиданнѣе первой записи.
-- Взгляните сами. Вы помните про эти чэки?
М-ръ Бруденель прочиталъ запись.
Да: весь капиталъ, спасенный изъ когтей раззорившейся компаніи, розданъ по этимъ чэкамъ.
Онъ безпомощно глядѣлъ передъ собой.
-- Что же это значитъ? спросилъ онъ. Я ничего ровно не помню.
Всѣ, точно сговорившись, обратились къ Полю. Даже Томъ и Сивилла обратились къ нему за объясненіями.
-- Позвольте, сказалъ Томъ, первый изъ этихъ джентльменовъ, м-ръ Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ, знаменитый абиссинскій мудрецъ, получившій чэкъ въ 20.000 ф., кажется, личный другъ вашъ, Поль. Самое меньшее, что вы можете сдѣлать, это попросить его объяснить, какимъ образомъ и зачѣмъ онъ получилъ эти деньги.
-- Разумѣется, я спрошу его объ этомъ. Они всѣ трое мои друзья. Я спрошу ихъ всѣхъ.
-- Вы укажите мудрецу современную точку зрѣнія, продолжалъ Томъ. Дайте ему понять, что деньги въ наше время уплачиваются людямъ только за услуги или за обѣщанія таковыхъ: объясните ему, что значитъ взять деньги обманнымъ образомъ; онъ, можетъ быть, искусенъ только въ древнемъ законѣ или чернокнижіи. Такъ вы объясните ему, какія неудобныя вещи бываютъ съ людьми, которые выманиваютъ у другихъ людей ихъ деньги.
-- Я спрошу у нихъ у всѣхъ, зачѣмъ они взяли деньги. Но, быть можетъ, они не захотятъ мнѣ отвѣтить.
-- Ну, разумѣется, сказала Сивилла.
-- Быть можетъ, мы ихъ заставимъ отвѣтить. Поймите, Поль, это деньги Сивиллы, Цециліи и мои. Я не потерплю никакихъ плутней съ этими деньгами.
-- Мои "друзья" никогда не плутуютъ. Если они не захотятъ отвѣчать мнѣ, я не могу ихъ заставить. И, говорю откровенно, что они не захотятъ мнѣ отвѣтить.
-- Я буду считать васъ отвѣтственнымъ за пропажу этихъ денегъ, сказалъ Томъ.
-- Какъ вамъ угодно. Но позвольте вамъ однако объяснить, что вамъ трудно будетъ доказать, что я имѣю какое-либо отношеніе къ этимъ чэкамъ. Одинъ былъ представленъ моимъ пріятелемъ, который находится въ Абиссиніи, другой -- живетъ въ Филадельфіи; третій -- въ Бомбеѣ. Вотъ все, что я могу вамъ пока сказать. Зачѣмъ чэки выданы м-ромъ Бруденелемъ, съ какой стати, ради какихъ соображеній -- этого я не знаю. Спросите м-ра Бруденеля.
Очень хорошо. И на видъ весьма разумно. М-ръ Бруденель не могъ указать, чтобы Поль имѣлъ какое нибудь отношеніе къ чэкамъ; онъ ничего ровно о нихъ не помнилъ.
-- Дайте посмотрѣть самые чэки, сказалъ Томъ.
Они лежали въ боковомъ отдѣленіи банковой книжки. Всѣ были написаны собственноручно м-ромъ Бруденелемъ... твердымъ, яснымъ, четкимъ почеркомъ... поддѣлать который было крайне трудно. Нельзя было сомнѣваться, что они наппеаны и подписаны имъ самимъ. Уплата производилась по востребованію, и чэки были перечеркнуты. Они были, значитъ, дисконтированы. И были, значитъ, внесены въ какой-нибудь банкъ. Томъ положилъ чэки обратно въ отдѣленіе и затѣмъ всю книгу положилъ себѣ въ карманъ, ничего не говоря.
-- Неужели я игрушка духовъ! сказалъ м-ръ Бруденель, падая въ кресло? И неужели они этимъ мстятъ мнѣ зато, что я имъ измѣнилъ?
-- О! произнесла Цецилія, всплеснувъ руками. Къ чему весь этомъ шумъ! Зачѣмъ мы все сомнѣваемся? Чего мы боимся! Поль сказалъ намъ, чтобы мы послали за банковой книжкой. Будемъ вѣрить, и все будетъ хорошо!
Но Томъ положилъ руку на самый большой изъ своихъ кармановъ, гдѣ лежала банковая книжка и чэки. И похлопалъ по карману, какъ бы желая сказать, что вѣра вѣрой, а разслѣдованіе этого дѣла тоже не лишнее.