"Домъ жизни", какъ вы уже слышали, было большое зданіе. Мы больше не строимъ теперь такихъ. Никому, кромѣ тѣхъ, кто принадлежитъ къ коллегіи, то есть архиврачу, суффрагану, врачамъ и ассистентамъ -- не позволялось переступать за его порогъ или быть свидѣтелемъ того, что творилось въ его стѣнахъ. Но всѣ знали, что то, что въ немъ творится, имѣетъ цѣлью, во-первыхъ, сохраненіе здоровья, во-вторыхъ, продолженіе жизни людей и, въ третьихъ, вообще расширеніе научной истины. Домъ въ сущности есть ничто иное, какъ большая лабораторія, гдѣ ученые производятъ свои изслѣдованія, результаты и способъ производства которыхъ запрещено разглашать.
Домъ по вечерамъ бываетъ погруженъ во мракъ; окна очень высоки и большею частію узки, и хотя ихъ много, но большинство съ раскрашенными стеклами, такъ что даже днемъ въ немъ бываетъ не очень свѣтло, и еслибы я могъ дѣлать все, что хочу, то давно бы уже соскребъ всю краску со стеколъ. Само собой разумѣется, что домъ снабженъ электрическимъ освѣщеніемъ, но мы рѣдко прибѣгаемъ къ нему, за исключеніемъ короткихъ и темныхъ зимнихъ дней, когда приходится работать послѣ наступленія сумерекъ. По вечерамъ домъ бываетъ безусловно пустъ; Джонъ Лаксъ, привратникъ, находится при южныхъ воротахъ и хранитъ ключи. Но есть и еще входъ въ сѣверной части зданія. Онъ ведетъ на прежній монастырскій дворъ, который больше не посѣщается и отъ котораго ключъ хранится у самого архиврача.
Этимъ ключемъ онъ отперъ входъ въ домъ и вошелъ, послѣ чего заперъ за собою дверь. Кромѣ его шаговъ слышались еще и другіе, болѣе легкіе. Среди окружающаго безмолвія и пустоты шаги гулко раздавались въ стѣнахъ большаго зданія.
Оба спутника ни слова не говорили.
Много, много лѣтъ тому назадъ, въ старинныя времена, здѣсь было совершено убійство -- гнусное убійство толпой солдатъ епископа или святаго, ужь не знаю хорошенько. Воспоминаніе объ убійствѣ пережило имя жертвы и той религіи, которую онъ исповѣдовалъ. Эта исторія все еще жила въ памяти аристократовъ, когда я былъ маленькимъ мальчикомъ. Джонъ Лаксъ, который вскорѣ послѣ великаго открытія, когда мы отняли зданіе у священниковъ старой религіи,-- былъ назначенъ привратникомъ и слышалъ про старинныя исторіи, разсказывалъ всѣмъ, кто хотѣлъ его слушать, что убійцы вошли черезъ эту самую дверь, и показывалъ мѣсто, на которомъ былъ убитъ святой, кровь котораго видна по сіе время на каменныхъ плитахъ. Но только въ настоящее время на этомъ мѣстѣ стоитъ электрическая баттарея.
Архиврачъ, готовясь измѣнить своей клятвѣ, провелъ свою спутницу, Мильдредъ, за руку мимо того мѣста къ лѣстницѣ, ведущей въ домъ. Они взошли на лѣстницу.
-- Мильдредъ, сказалъ д-ръ Линистеръ, давно, давно мы стояли рядомъ на этомъ самомъ мѣстѣ. То было послѣ службы Господу, которому тогда поклонялся весь міръ. Мы пріѣхали изъ города цѣлой компаніей, чтобы осмотрѣть соборъ. Когда служба была окончена, я сталъ легкомысленно трунить, какъ это водилось въ то время, сомнѣвавшееся во всемъ и все поднимавшее на смѣхъ.
-- Я помню это, Гарри, и то, что все время службы мой умъ былъ занятъ вами.
-- Я больше не труню, Мильдредъ. Мы видѣли, какъ низко можетъ пасть человѣкъ, если у него отнять религію и надежду на будущую жизнь. Воспоминаніе о томъ богослуженіи вернулось ко мнѣ и какъ будто освящаетъ мѣсто и время. Мильдредъ, прибавилъ онъ, послѣ нѣкотораго молчанія, для насъ обоихъ наступила торжественная и священная минута. Здѣсь, стоя рядомъ на томъ самомъ мѣстѣ, которое нѣкогда было посвящено служенію Богу, о Которомъ мы слишкомъ долго забывали, возобновимъ обѣты, данные давно тому назадъ. Мильдредъ, я люблю тебя отъ всего сердца и отъ всей души.
-- Гарри, пролепетала она,-- я твоя, хотя бы смерть грозила мнѣ.
-- Да, повторилъ онъ,-- хотя бы смерть грозила намъ. Пусть такъ, если это необходимо. Пусть само ужасное открытіе будетъ отвергнуто, если мы найдемъ, что только этой цѣной мы можемъ вернуть потерянное нами.
-- Гротъ разрушилъ религію, а не открытіе его разрушило, сказала дѣвушка.
Мы оба не шевелились, но слышали каждое слово; и каждое слово ихъ была правда, и сердце мое горѣло отъ гордости, что это правда.
-- Нѣтъ, не Гротъ, но тысячи Гротовъ. Когда открытіе было сдѣлано, прежде чѣмъ принять его, лучше было бы сообразить, къ чему оно можетъ привести насъ.
Послѣ того д-ръ Линистеръ поцѣловалъ Мильдредъ и провелъ ее въ домъ. Но какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ онъ входилъ, двери южнаго входа безшумно распахнулись, и группа въ двѣнадцать человѣкъ неслышно вступила въ домъ. Они поднялись по лѣстницѣ и вошли въ темную церковь, гдѣ каждый занялъ свое мѣсто. То была коллегія ученыхъ, поспѣшно призванныхъ мною и собранныхъ, чтобы быть свидѣтелями великой измѣны нашего главы. Они сидѣли молча и прислушивались, затаивъ дыханіе.
Тайна хранилась въ шифрованной рукописи, понятной только для двоихъ человѣкъ, державшихъ ее въ несгораемомъ сундукѣ, стоявшемъ на каменномъ столѣ, нѣкогда бывшемъ алтарѣ старинной религіи.
Д-ръ Линистеръ остановился передъ сундукомъ, держа ключъ въ рукахъ.
-- Было бы лучше, сказалъ онъ,-- еслибы мы начали новую жизнь безъ этой тайны. Было бы гораздо, гораздо лучше начать ее при старыхъ условіяхъ. Но если они боятся уйти безъ этого, то...
И онъ отперъ сундукъ. Но въ эту минуту я зажегъ электрическій свѣтъ, и мы увидѣли, что сундукъ отпертъ, бумаги, шифръ, ключъ -- все было въ рукахъ дѣвушки, и архиврачъ былъ пойманъ на мѣстѣ: онъ измѣнилъ своей клятвѣ.
-- Предатель! вскричали всѣ двѣнадцать членовъ ученой коллегіи.
И Джонъ Лаксъ появился у дверей съ алебардой въ рукахъ.