Въ это утро, въ то время какъ я находился въ своей частной лабораторіи, пересматривая кое-какія замѣтки объ экспериментахъ по части искусственнаго приготовленія пищи, меня прервалъ стукъ въ дверь.
Мой посѣтитель былъ привратникъ "Дома жизни", нашъ самый преданный и вѣрный слуга, Джонъ Лаксъ. Его обязанностью было ночевать въ домѣ и сторожить горны и лабораторіи, послѣ того какъ дневныя занятія въ нихъ бывали окончены. Ему приказано было при этомъ убивать каждое постороннее лицо, которое подъ какимъ бы то ни было предлогомъ попыталось бы проникнуть въ домъ.
То былъ плотный, коренастый мужчина, сильный и здоровый, хотя великое открытіе застало его уже сорокалѣтнимъ человѣкомъ; его волосы, порѣдѣвшіе на маковкѣ, все еще были густы на вискахъ и торчали вихрами, придавая ему грозный видъ -- подъ красной съ золотомъ шапкой. Онъ носилъ большую алебарду, какъ присвоенный его званію знакъ, а платье у него было подъ стать шапкѣ красное съ золотымъ шитьемъ. Кромѣ представителя власти дома и коллегіи, я бы никому не дозволилъ такой великолѣпной внѣшности.
-- Что вы хотите мнѣ сказать, Джонъ? спросилъ я.
Я долженъ объяснить, что Джонъ Лаксъ былъ очень полезнымъ для меня лично человѣкомъ, въ томъ отношеніи, что доносилъ мнѣ постоянно о внутреннемъ состояніи коллегіи и ея ассистентахъ, о томъ, что говорилось и дебатировалось, какія мнѣнія высказывались и кѣмъ именно.
-- Въ самой коллегіи, суффраганъ, началъ онъ, и въ домѣ все обстоитъ благополучно. Хоть бы маленькое недовольство проявилось, или бы бунтъ, или бы что-нибудь такое, чтобы встряхнуть компанію. Но никто даже и не ропщетъ больше. Маленькую встряску, право, не мѣшало бы, а затѣмъ мы опять возстановили бы миръ и спокойствіе.
-- Не говорите глупостей, Джонъ.
-- Какъ угодно, суффраганъ, но вы любите знать обо всемъ, что происходитъ. Какъ-то покажется вамъ то, что я вамъ сейчасъ сообщу.
-- Продолжайте, Джонъ; въ чемъ дѣло?
-- Неладно дѣло, суффраганъ. Но ваша милость выше закона и прежде чѣмъ начать длинную исторію... замѣтьте очень важную исторію...
-- Въ чемъ дѣло? кто въ ней замѣшанъ?
-- Много людей; безъ счета. Онъ въ ней замѣшанъ, чего вамъ больше?
-- Онъ?..
Джонъ Лаксъ ткнулъ пальцемъ черезъ плечо по направленію къ жилищу архиврача, такъ что я не могъ не понять, о комъ онъ говоритъ, но прикинулся, что не понимаю.
-- Онъ, Джонъ? Кто онъ?
-- Архиврачъ замѣшанъ въ исторіи; вотъ вамъ! Ну-съ, суффраганъ, достаньте-ка бутылочку съ рюмочкой, и я разскажу вамъ исторію, не боясь, что охрипну, потому что горло у меня нѣжное.
Я далъ ему бутылку и рюмку и, выпивъ водки -- напитокъ воспрещенный для народа -- онъ началъ разсказывать.
Нѣкоторыя причины, разсказалъ онъ, внушили ему подозрѣнія на счетъ того, что происходило въ музеѣ въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ недѣль. Тамъ далеко за полночь свѣтился огонь въ окнахъ. Разъ онъ пытался-было войти, но дверь оказалась запертой. Онъ слышалъ музыку и звуки многихъ голосовъ.
Но тутъ я замѣтилъ Джону Лаксу, что не существуетъ закона, воспрещающаго сборищъ народу, а также поздняго сидѣнья по ночамъ, пѣнія или музыки, хотя, конечно, я надѣялся, что люди сами давно уже перестали желать собираться, позабыли и думать о музыкѣ.
Джонъ Лаксъ продолжалъ разсказъ и сообщилъ, что вспомнилъ про дверь, которая ведетъ въ картинную галлерею изъ сада коллегіи и отъ которой у него хранился ключъ.
Онъ тихонько отворилъ эту дверь и затѣмъ каждую ночь пробирался незамѣтно въ картинную галлерею и оттуда въ раскрытую дверь наблюдалъ за тѣмъ, что происходило въ музеѣ. Онъ нашелъ укромное мѣстечко у самой двери, за группой статуй, гдѣ, притаившись, могъ все видѣть и слышать.
Я услышалъ къ своему изумленію, какъ небольшая партія людей каждую ночь занималась оживленіемъ прошлаго, не съ похвальной цѣлью возбудить спасительное отвращеніе къ тѣмъ ужаснымъ временамъ, но совсѣмъ наоборотъ. Эти безумцы воспроизводили одну лишь пріятную сторону той жизни: беззаботныя и веселыя вечеринки богатыхъ и обезпеченныхъ людей.
Они зашли такъ далеко, сообщалъ Джонъ Лаксъ, что восхваляютъ тѣ времена, ругаютъ настоящія и позорятъ, мое имя, какъ предполагаемаго творца общественнаго равенства. Правда, компанія этихъ безумцевъ была не велика: ихъ легко было обуздать и привести къ повиновенію, но все же исторія эта меня поразила.
-- Я питалъ подозрѣнія, продолжалъ Джонъ Лаксъ, съ самаго того утра, какъ, заглянувъ въ музей, увидѣлъ молодую дѣвчонку, разодѣтую и вертящуюся передъ зеркаломъ, на манеръ актрисы, какъ ихъ когда-то называли, а совсѣмъ не такъ, какъ должна держать себя разумная женщина. Но это еще не все.
Онъ умолкъ и затѣмъ хрипло прошепталъ: -- суффраганъ, я только-что обошелъ сады. За картинной галлереей на лужайкѣ, подъ деревьями можно увидѣть въ настоящую минуту курьезную картину, и если вы позволите мнѣ провести васъ туда, суффраганъ, то будете удивлены и... полюбуетесь тѣмъ, что увидите.
Я послушался. Я всталъ и пошелъ за усерднымъ слугою. Онъ провелъ меня въ ту часть сада, которая мнѣ была незнакома; это та, о которой я говорилъ выше. Онъ провелъ меня сквозь чащу кустарниковъ къ развалинамъ старинной бесѣдки, выстроенной изъ дерева; но доски разсохлись и дали трещины.
-- Станьте тутъ, глядите и слушайте, шепнулъ Джонъ Лаксъ, ухмыляясь.
Сквозь трещины я увидѣлъ полукруглую лужайку, густо поросшую нескошенной и неполотой травой. Почти напротивъ меня на поваленномъ пнѣ сидѣла женщина, фантастически одѣтая, вопреки правиламъ, и у ея ногъ лежалъ никто иной, какъ самъ архиврачъ! При этомъ видѣ я дѣйствительно насторожилъ уши и сталъ слушать съ величайшимъ напряженіемъ.
-- Не во снѣ ли мы видимъ все это, Мильдредъ?
-- Нѣтъ, Гарри: мы спали все это время, долгое, долгое время... Но теперь мы не спимъ; теперь только мы проснулись. Вы товарищъ моихъ дѣтскихъ игръ, а я ваша подруга.
И она покраснѣла.
-- Окажите мнѣ, что вы дѣлаете въ своей лабораторіи? открываете все новыя тайны природы? Счастливы ли вы тѣмъ, что дѣлаете все новыя открытія, Гарри?
-- Это единственная вещь, которая дѣлаетъ жизнь сносной... открывать тайны природы. Зачѣмъ бы и жить, еслибы этого не было?
-- Въ такомъ случаѣ, Гарри, зачѣмъ живемъ всѣ мы, которые не изслѣдуемъ тайнъ природы? какимъ образомъ будемъ счастливы мы, женщины; мы вѣдь ничего не изслѣдуемъ, какъ вамъ извѣстно.
-- Счастливы? гдѣ мы, Мильдредъ, въ прошломъ или въ настоящемъ?
Онъ оглядѣлся, точно ожидалъ, что фигуры, изображенныя на картинахъ, сойдутъ съ нихъ и выйдутъ въ садъ.
-- Въ настоящую минуту, Гарри, мы живемъ въ прошломъ. Мы оба вернулись назадъ, въ чудное, прелестное прошлое, когда все было очаровательно. Внѣ этого мѣста царитъ отвратительное настоящее. Вы создали это настоящее для насъ, а потому вы должны знать, каково оно. Дайте мнѣ взглянуть на васъ, Гарри. Какъ въ вашихъ глазахъ ожило прежнее выраженіе. Сбросьте эту черную тогу, Гарри, пока вы со мной. Вотъ такъ. Такъ вы снова мой старинный знакомый, и мы можемъ разговаривать другъ съ другомъ. Вы больше не президентъ ученой коллегіи, не грозный и почтенный архиврачъ и хранитель "Дома жизни". Вы просто Гарри Линистеръ. Скажите мнѣ, Гарри, счастливы ли вы въ этомъ настоящемъ, которое вы же создали?
-- Нѣтъ, Мильдредъ, я совсѣмъ не счастливъ.
-- Почему же въ такомъ случаѣ не передѣлать настоящаго? почему не вернуть прошлаго?
-- Этого невозможно. Мы могли бы на время оживить прошлое; но оно стало бы скоро такъ же невыносимо, какъ и настоящее. Въ прежнее время всѣ вещи длились одно мгновеніе и затѣмъ исчезали. А теперь -- и онъ устало вздохнулъ -- онѣ длятся, о! длятся безъ конца! такъ что ничего для насъ не осталось кромѣ того, что доискиваться новыхъ тайнъ природы. Ну, а вамъ какъ живется, Мильдредъ?
-- Я долго была точно во снѣ. То былъ долгій, долгій кошмаръ, никогда меня не покидавшій, день и ночь. Не знаю, какъ долго онъ продолжался; но, наконецъ, я изъ него вышла, слава Богу.
Архиврачъ вздрогнулъ и удивленно взглянулъ.
-- Какъ давно я не слыхалъ такихъ словъ. Я думалъ, что мы позабыли...
-- Меня пробудила отъ сна дѣвочка Христи. И теперь мы рѣшили,-- нѣкоторые изъ насъ -- во что бы то ни стало, пренебрегая рискомъ и опасностями... да, еслибы даже намъ пришлось отказаться отъ великаго открытія... Жить по-старому... любить... опять!.. медленно произнесла она.-- Знаете ли вы, что значитъ вернуться къ прошлому, Гарри Линистеръ? Подумайте о томъ, что это значитъ.
Онъ молчалъ.
-- Развѣ вы забыли, Гарри, что это значитъ? ласково спросила она.
-- Нѣтъ. Я все помню, но стараюсь васъ понять. Проклятое настоящее окружаетъ и давитъ меня, точно страшная черная мгла. Можемъ ли мы разсѣять эту мглу? можемъ ли начать жить снова?
-- Нѣкоторые изъ насъ нашли средство жить. По утру мы надѣваемъ нашъ отвратительный мундиръ и исполняемъ возложенную на насъ работу, въ роли несчастныхъ существъ, пребывающихъ въ полудремотѣ отъ нескончаемаго однообразія жизни. Мы сидимъ между ними, молчимъ, какъ и они, стараемся потушить блескъ глазъ, находясь въ общественной столовой. Но по вечерамъ мы приходимъ сюда, надѣваемъ прежнее платье и живемъ прежнею жизнью.
-- Это удивительно. Я зналъ, что человѣческая природа рано или поздно возьметъ свое. Я говорилъ это Гроту. Онъ всегда былъ на ложной дорогѣ.
-- Гротъ! что знаетъ Гротъ объ общественной жизни? Помилуйте, вѣдь онъ былъ у васъ въ услуженіи, простымъ лаборантомъ. Онъ вообразилъ, что справедливость требуетъ всѣхъ низвести до его собственнаго уровня, а счастіе заключается въ томъ, чтобы жить не размышляя. Гротъ! помилуйте! да у него только одна мысль: превратить насъ въ машины. О, Гарри! сказала она съ упрекомъ въ глазахъ,-- вы архиврачъ и не можете измѣнить этого порядка вещей.
-- Нѣтъ, не могу; противъ меня большинство коллегіи.
-- А что, Гарри, я не подурнѣла послѣ всѣхъ этихъ лѣтъ?
Она внезапно перемѣнила голосъ и манеры и засмѣялась, повернувшись лицомъ къ нему. Колдунья! гнусная колдунья!
-- Мильдредъ, мнѣ кажется, что еще вчера я любилъ васъ! мнѣ кажется, что великое открытіе сдѣлано только вчера. О! вы прекраснѣе, чѣмъ когда-либо!
-- Если я прекрасна, то меня стоитъ любить, Гарри. Но вы убили любовь.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Любовь умерла, мы не убивали любви. Почему мужчины перестали любить женщинъ? Потому, вѣроятно, что видѣли ихъ ежедневно, и онѣ имъ надоѣли.
-- Но вѣдь вы отняли отъ жизни все, что могло поддержать жизнь и страсть: музыку, искусство, литературу, грацію, культуру, общество... все рѣшительно.
-- Мы ихъ не отнимали. Они сами вышли изъ употребленія.
-- Одѣли насъ всѣхъ одинаково, въ самый безобразный костюмъ, какой только можно придумать.
-- Гротъ придумалъ этотъ костюмъ.
-- Какой толкъ быть архиврачемъ, если вы не можете поступать такъ, какъ хотите?
Гарри вздохнулъ.
-- Мое мѣсто въ лабораторіи. Я дѣлаю опыты и открытія. Суффраганъ управляетъ страной. Таковъ законъ. Но разскажите мнѣ, Мильдредъ, обо всемъ подробно.
Мильдредъ пересказала то, что уже извѣстно читателю.
-- Что-то скажетъ Гротъ, когда узнаетъ объ этомъ?
-- Онъ не заставитъ насъ больше вернуться къ прошлому, Гарри. Я не покорюсь Гроту.
Гарри вздохнулъ.
-- Старая жизнь! старая жизнь! Сознаюсь, Мильдредъ, что я никогда не забывалъ ее, ни на одинъ день... и не переставалъ жалѣть о томъ, что ея больше нѣтъ.
-- Гротъ разрушилъ ее; но мы можемъ ее возстановить.
-- Невозможно.
-- Ничто не невозможно... для васъ. Подумайте, Гарри, шепнула она. Вѣдь вы владѣете тайной.
Онъ вздрогнулъ и перемѣнился въ лицѣ.
-- Да, да. Но что же изъ того?
-- Приходите къ намъ и поглядите на оживившуюся прежнюю жизнь. Приходите сегодня вечеромъ... приходите, милый Гарри.
Она положила ему руку на плечо.
Глаза ихъ встрѣтились. Онъ затрепеталъ: вѣрный признакъ, что старая жизнь просыпалась въ немъ.
-- Приходите, Гарри! Забудьте про лабораторію и приходите провести съ нами время. Но приходите безъ Грота. Одинъ видъ Грота разсѣетъ и убьетъ всѣ наши радости. Приходите! Пусть не будетъ больше главы ученой коллегіи, а пусть будетъ мой дорогой другъ и товарищъ, Гарри Линистеръ, такой, какимъ онъ былъ до ужаснаго открытія... но это уже безуміе. Приходите, Гарри, приходите сегодня вечеромъ.