Однажды, въ глухую темную ночь, прибѣжала Аграфена въ палаты боярина Ряполовскаго въ сильномъ страхѣ и сказала ему:
-- Батюшка -- бояринъ, узнала я нынче про злодѣйское дѣло! Во дворцѣ княгини заговоръ идетъ! Собралось тамъ сегодня много народу и сейчасъ крестъ цѣлуютъ, чтобы погубить младого княжича Димитрія и во всемъ помогать Василію Ивановичу... Охъ, смерть моя пришла, больно я испугалась... Bcи раньше меня къ колдовству княгиня понуждала; а колдовать я боюсь... Какъ бы впрямь не попасться.
Потомъ вдругъ и въ горницы меня звать перестали... Что за чудеса, думаю, раньше безъ меня государыня жить не могла; а тутъ по цѣлымъ недѣлямъ забываетъ? Что-то неладно... И стала я узнавать... Слѣдила -- слѣдила и выслѣдила!
-- Давно мы это знаемъ,-- отвѣчалъ Ряполовскій,-- только не думалъ я, что дѣло уже такъ далеко подвинулось.
-- Сегодня, батюшка, тамъ крестъ цѣлуютъ,-- говорила Аграфена,-- и на меня княгиня гнѣвается, что плохо колдовала; а какая я, свѣтъ, колдунья? Теперь каша заварится и мнѣ попадетъ... Защити, батюшка-бояринъ, меня сироту горемычную! Самъ знаешь, что для тебя и себя не жалѣла!
-- Ладно, ладно!-- отвѣчалъ Ряполовскій, занятый совсѣмъ другими мыслями. Онъ думалъ теперь о Софьѣ и о томъ, какъ бы половчѣе погубить ее, а вовсе не о безопасности какой-то деревенской бабы, которая ожидала отъ него богатой награды.,
-- Батюшка, а какъ же я теперь?-- продолжала Аграфена,-- вѣдь теперь нельзя мнѣ вернуться къ княгинѣ... Боюсь я... Ужъ ты не оставь меня, какъ обѣщалъ...
-- Не оставлю, не оставлю... а пока уходи... завтра я тебѣ дамъ денегъ и ушлю изъ Москвы... теперь некогда.
Аграфена ушла, предчувствуя недоброе; а Ряполовскій занялся мыслями, какъ бы поумнѣе вести это трудное дѣло.
Прошло нѣсколько дней, и вдругъ разнеслась по Москвѣ ужасная новость: государь Иванъ Васильевичъ она лился крѣпкимъ гнѣвомъ на жену свою Софію Ѳоминишну зато, что покушалась она на жизнь его внука Димитрія. Очутилась гречанка въ грозной опалѣ, не допускается она больше видѣть государевы очи; а княгиня Елена съ боярами Ряполовскимъ и Патрикѣевыми еще въ большей чести, потому что благодаря имъ раскрыты всѣ хитрости враговъ царскихъ.
Московскіе люди не любили ни Софіи Ѳоминишны, ни сына ея Василія и радовались ихъ горю. Еще больше обрадовались они, когда узнали, что Иванъ Васильевичъ, наконецъ, рѣшилъ короновать Димитрія, чтобы тѣмъ уже совершенно лишить Василія надежды на престолъ. Уже былъ всѣмъ даже извѣстенъ точно и день коронованія.
Къ назначенному времени толпы народа окружали Успенскій соборъ, гдѣ должно было происходить коронованіе. Посреди церкви, убранной по праздничному, поставили три стула; а на аналой положили бармы {Широкое драгоцѣнное оплечье.} и шапку Мономаха.
При торжественномъ звонѣ колоколовъ въ соборъ вошелъ Иванъ Васильевичъ съ митрополитомъ и Димитріемъ. Государь съ митрополитомъ сѣли на приготовленныя стулья, а Димитрій сталъ передъ ними. Тогда Иванъ сказалъ:
-- Отецъ митрополитъ! Благословляю я внука своего Димитрія при себѣ и послѣ себя великими княжествами Владимірскимъ и Московскимъ; и ты бы его, отецъ, на великое княженіе благословилъ.
Димитрій преклонилъ голову. Митрополитъ поднялъ крестъ надъ отрокомъ и, распостерши надъ нимъ руку, прочелъ молитву.
Послѣ этого два архимандрита поднесли сперва бармы, потомъ шапку Мономаха. Митрополитъ передавалъ ихъ великому князю, который возлагалъ ихъ на внука.
Затѣмъ духовенство поздравляло обоихъ великихъ князей, и митрополитъ сказалъ Ивану:
-- Божіей милостью радуйся и здравствуй, великій князь всея Руси со внукомъ своимъ Димитріемъ! На многая лѣта!
Иванъ Васильевичъ въ знакъ благодарности склонилъ свою гордую голову.
-- Внукъ князь Димитрій,-- сказалъ онъ потомъ,-- пожаловалъ я тебя и благословилъ великимъ княженіемъ; ты же имѣй страхъ въ сердцѣ, люби правду, милость и судъ праведный, и имѣй попеченіе въ своемъ сердцѣ о всемъ православномъ христіанствѣ...
Прослушавъ литургію, Димитрій вышелъ изъ церкви въ шапкѣ Мономаха и бармахъ. Въ дверяхъ его осыпали трижды золотыми монетами, послѣ чего всѣ отбыли во дворецъ.
Торжество Елены Молдавской и преданныхъ ей бояръ было такъ полно, что они уже и думать перестали о поверженной во прахъ Софіи Ѳоминишнѣ.. Объ Аграфенѣ также всѣ забыли. Ряполовскій далъ ей немного денегъ и отослалъ ее въ одну изъ своихъ далекихъ вотчинъ, такъ какъ она все боялась за свою безопасность. Хитрая баба сочла себя жестоко обиженной! Вѣдь она вѣрила, что теперь именно и наступятъ для нея настоящіе красные дни, а вмѣсто этого пришлось ей сидѣть въ деревнѣ, которая была, пожалуй, поскучнѣе ея родимой Колочи.
Не могла перенести Аграфена такой обиды и рѣшила отомстить боярамъ, обманувшимъ ея разсчеты.