Пріуныли новгородцы... Знали они, по примѣрамъ всѣхъ другихъ покоренныхъ княжествъ, что Москва въ такихъ случаяхъ не шутитъ.
Начали ждать помощи отъ Казиміра, Литовскій князь принялъ Димитрія съ честью, обѣщалъ ему свою любовь да дружбу; но войска не посылалъ новгородцамъ.
Между тѣмъ московское войско подходило все ближе; а новгородцы собирались на войну очень туго... Вдобавокъ ко всему, среди народа начали ходить слухи о различныхъ предзнаменованіяхъ, предвѣщавшихъ что-то недоброе: буря сломала крестъ на св. Софіи; въ другой церкви сами собой зазвонили колокола; икона Богородицы источала изъ глазъ своихъ слезы... Монахини подставили чашу подъ икону, и слезы, капая одна за другою, наполнили ее до краевъ.
Но больше всѣхъ смутилъ Борецкихъ преподобный старецъ Зосима, соловецкій отшельникъ. Пріѣхалъ онъ въ Новгородъ по дѣламъ и зашелъ къ Марѳѣ. Съ почестями приняла его посадница, пригласила на пиръ и посадила рядомъ съ собою, на почетное мѣсто.
Вдругъ, въ самый разгаръ пира, преподобный задрожалъ, устремивъ исполненные ужаса глаза на сидѣвщихъ вокругъ него. Затѣмъ онъ закрылъ лицо руками и заплакалъ.
Гости начали спрашивать Зосиму, что съ нимъ такое случилось; но онъ не отвѣчалъ ничего и больше не дотронулся до пищи. Печально кончился пиръ, и гости, томимые предчувствіемъ худого, разошлись по домамъ.
Ананій Жироха вызвался проводить преподобнаго старца домой и по пути спросилъ его:
-- Что ты, отче, видѣлъ за столомъ у нашей боярыни?
Горестно вздохнувъ, Зосима отвѣтилъ;
-- Смотрѣлъ я на бояръ, сидѣвшихъ около меня, и вдругъ я увидалъ, что будто кто снялъ у нихъ головы...
-- Что говоришь ты, отче!-- въ ужасѣ воскликнулъ Жироха.
-- Говорю, что видалъ,-- тихо отвѣтилъ старецъ,-- бояре сидѣли безъ головъ.
У Ананія отъ волненія даже голосъ отнялся.
-- А моя боярыня?-- спросилъ онъ, наконецъ.
-- Марѳа сидѣла съ головою.
-- А бояринъ Димитрій?-- прошепталъ Жироха.
Зосима ничего не отвѣтилъ.
Подождалъ немного Ананій и уже совсѣмъ упавшимъ голосомъ вымолвилъ -- А... я?
-- Тебя, дружекъ, я не примѣтилъ,-- отвѣчалъ Зосима.
-- И впрямь, что я такое!-- съ горечью воскликнулъ Жироха,-- бѣднякъ я, чуть-ли hз рабъ.-- Старецъ вздохнулъ.
-- Скоро, другъ, всѣ здѣсь сравняются. Не будетъ тогда въ Новѣ городѣ ни раба, ни господина,-- сказалъ онъ затѣмъ.-- Бѣдная Марѳа! Придутъ дни, когда живущіе во дворѣ ея не оставятъ въ немъ слѣдовъ своихъ и затворятся двери дома ея на вѣки.
Старецъ умолкнулъ и шелъ, погруженный въ тихую задумчивость. Хотѣлъ спросить его Жироха о своей судьбѣ, да побоялся, что преподобный снова отвѣтитъ какъ бы невольной скрытой насмѣшкой, и больше ни о чемъ его не распрашивалъ.
Ананій разсказалъ матери о страшномъ видѣніи Зосимы; а старуха не могла удержаться, чтобы не разсказать объ этомъ сосѣдкамъ... Скоро весь городъ говорилъ о смерти, предсказанной Дмитрію Борецкому съ нѣкоторыми боярами; не знали о несчастій только тѣ, кому оно угрожало.
Между тѣмъ первые московскіе отряды уже вступили въ новгородскую землю.
Бояре, которые были поосторожнѣе другихъ, да купцы побогаче выѣхали изъ города. Вмѣстѣ съ ними уѣхалъ и Илья Осминкинъ, который считалъ теперь свою службу Москвѣ уже оконченной. На вѣчѣ хозяйничали теперь одни "худые мужики", а между ними первое мѣсто занималъ Самойло Катышичъ.
-- Не бойсь, ребята!-- кричалъ онъ,-- говорятъ, московцы уже на нашей землѣ? Пусть ихъ!.. Не добраться имъ до Новгорода: всѣ въ нашихъ болотахъ увязнутъ! Никогда не взять имъ св. Софіи! Никто чужой не перешагнулъ еще никогда черезъ наши болота.
Дѣйствительно, лѣтомъ вокругъ Новгорода всегда стояла такая топь, что ни одно враждебное войско не могло бы безнаказанно черезъ нее перебраться; но и тутъ новгородцевъ постигла неудача: въ этомъ году лѣто выдалось такое сухое, что болота всѣ повысохли, и рать московская безпрепятственно продолжала свой путь.
А въ Новгородѣ въ это время дѣла шли все хуже. Войска у него было мало, потому что населеніе отвыкло отъ войны и очень неохотно поднималось на ратное дѣло. Ананій съ Самойлой цѣлые дни проводили среди "черныхъ" людей, побуждая ихъ упражняться въ военномъ дѣлѣ; тогда какъ Борецкіе, Димитрій и Ѳеодоръ, толковали съ боярами, стараясь настроить ихъ похрабрѣе.
И черные люди, и бояре обѣщали свою помощь, и на словахъ были очень храбры; но по мѣрѣ приближенія рати московской къ Новгороду, всѣ его защитники куда то разсыпались, пропадали, къ великому отчаянію Марѳы съ ея приверженцами.
Самойло рыскалъ по всѣмъ концамъ города, выслѣживая убѣгавшихъ ратниковъ, которые всѣ мало-помалу пытались вернуться домой и приняться за прерванную работу.
-- Эхъ, вы, трусы!-- кричалъ онъ народу,-- зачѣмъ же вы на вѣчѣ противъ Москвы вопили? А теперь уже начинаете бояться? Идите тогда сразу подъ ярмо!
-- Да, тебѣ хорошо храбриться, боярскому захребетнику,-- возражалъ ему какой-нибудь гончаръ,-- вы головы свои спасете; а не спасете, такъ все равно семейство ваше бояре не оставятъ... А мнѣ чего мѣшаться? Коли я пропаду, кто моихъ дѣтей кормить станетъ?
-- А на вѣчѣ зачѣмъ бунтовалъ?-- кричалъ Самойло,-- теперь ты обязанъ воевать, когда другихъ на войну натравлялъ! Да что съ вами говорить! Коли сами не пойдете, силкомъ васъ приволокутъ въ станъ.
Самойло, дѣйствительно, набралъ горсть храбрыхъ молодцовъ, съ которыми шелъ по очереди въ разные концы и силой хваталъ убѣжавшихъ воиновъ. Мирные плотники, гончары, перевозчики, лодочники, силой подгонялись на войну; а тѣ, которые все-таки упорствовали,-- летѣли съ моста въ Волховъ.
Конечно, такіе невольные ратники были плохой защитой Новгороду; а московское войско къ этому времени уже подошло совсѣмъ близко. Вездѣ, гдѣ проходили москвичи, они сжигали до тла жилища, истребляли весь хлѣбъ; кого хотѣли -- убивали, кого хотѣли -- брали въ плѣнъ. Разоривъ Русу, москвичи подошли къ Ильменю озеру, куда также направилось новгородское войско подъ начальствомъ Димитрія Борецкаго. Новгородцы намѣревались напасть врасплохъ на москвичей; но послѣдніе предупредили ихъ. Новгородцы совершенно растерялись, увидавъ себя окруженными, московскимъ войскомъ... Много ихъ пало на мѣстѣ, много разбѣжалось. Москвичи ловили враговъ, тащили всѣхъ къ своимъ воеводамъ, которые приказывали отрѣзывать плѣнникамъ носы и губы.
Идите теперь домой и покажитесь своимъ,-- говорили при этомъ воеводы, отпуская несчастныхъ на всѣ четыре стороны.
Ужасное отчаяніе охватило новгородцевъ, когда они увидали своихъ изувѣченныхъ гражданъ. Снова зазвонили въ колоколъ на Ярославскомъ дворищѣ, снова загорланили мужики-вѣчники; но теперь крикуны уже начали говорить другое.
-- Это все Марѳа со своими!-- кричали тѣ, которые недавно поддерживали Борецкихъ,-- кабы не она съ сыновьями, да съ челядью, не случилось бы съ нами такой бѣды!
-- И теперь еще не прошло время,-- кричали московцы,-- покоримся Москвѣ, зачѣмъ напрасно проливать кровь христіанскую.
Приходилъ на вѣче владыка и тоже совѣтовалъ покориться Ивану III.
Пріуныла Литовская партія. Самойло съ Ананіемъ даже не показывались на вѣче, потому что горланы ихъ ругали при встрѣчахъ. Но прошло нѣсколько дней, улеглись первые порывы жгучаго отчаянія, и снова въ сердцахъ вѣчниковъ загорѣлась потухшая ненависть и недовѣріе къ Москвѣ. Откуда то получились извѣстія, что литовскій князь выслалъ войско на подмогу новгородцамъ.
Снова зазвонили на Ярославскомъ дворищѣ; собрались вѣчники, между которыми опять находился Самойло съ Ананіемъ, и опять горланили они больше всѣхъ.
-- Что, братцы, про Казиміра забыли?-- кричалъ Самойло,-- погодите, мы еще поборемъ Москву! Чего намъ носы то вѣшать?
-- Братцы!-- кричалъ Ананій,-- неужели же мы такъ скоро откажемся отъ своей воли? Развѣ не клялись мы до послѣдней капли крови защищать свою вольность и св. Софію? Вспомните, братцы, что боремся мы за свое кровное дѣло! Если мы не отстоимъ вольности нашей -- быть намъ холопами московскими! Сотретъ насъ тогда въ прахъ пята Московская!
Эта рѣчь снова воодушевила вѣчниковъ.
-- Постоимъ за Св. Софію!
-- Грудью станемъ за колоколъ нашъ и свободу!-- раздались сотни голосовъ.
-- Недолго простоите!-- крикнули имъ именитые люди,-- съ Москвой не сладишь.
-- Молчи! Кто недругъ Св. Софіи, тотъ и намъ врагъ!-- кричали худые мужики-вѣчники.
-- Какъ-бы вамъ не попасть въ Волховъ за ваши супротивныя рѣчи...
-- Не слабъ Новгородъ; а станетъ еще сильнѣе, коли всѣхъ смутьяновъ въ рѣку побросаетъ.
Противъ такихъ рѣчей "вящіе" люди ничего не возражали; и еще разъ побѣдили худые мужики-вѣчники. Рѣшили они до послѣдней капли крови бороться съ Москвой.
А помощь изъ Москвы все не приходила.
Собралъ Новгородъ большое войско. Чуть-ли не двадцать тысячъ сыновъ его стали подъ начальство Дмитрія Борецкаго, который повелъ ихъ къ рѣкѣ Шелони, гдѣ расположились станомъ московскіе люди.
Встрѣтились враги на берегу, раздѣленные только рѣкою. Новгородцамъ показалось, что московское войско меньше ихняго, они обрадовались и загордились.
Выступило нѣсколько молодцевъ-кметовъ впередъ во главѣ съ Самойломъ и начали задирать москвичей.
-- Чего вы тамъ стоите, псы московскіе, аліи забоялись? Идите-ка сюда, къ намъ! Аль воды и грязи боитесь? Такъ вы все время шляетесь теперь по болотамъ, какъ какой звѣрь нечистый!
-- Молчите вы, плотники, да горшечники!-- откликались изъ московскаго стана,-- сперва попробуйте, какъ съ саблей справляться... Вѣдь вы ее и въ рукахъ никогда не имѣли!
-- Ну, и вы, волы подъяремные, не больно дерзки на бой... Не даромъ за рѣкой все хоронитесь,-- возражалъ зубоскалъ Самойло.
-- Погодите, ужо,-- кричали съ того берега,-- мы васъ заберемъ къ себѣ, хоромы намъ строить...
Такъ весь вечеръ продолжалась эта перебранка. На москвичей она производила тяжелое впечатлѣніе, и они даже начинали бояться.
-- Видно много ихъ тамъ, этихъ вѣчниковъ,-- говорили воины,-- иначе, они не были-бы такими храбрыми.
-- Мужайтесь, братцы,-- сказалъ московскій воевода князь Холмскій,-- сколько-бы ихъ ни было, а мы храбростью своею побѣдимъ ихъ.
Чтобы ободрить своихъ, князь Холмскій выѣхалъ впередъ войска и началъ молиться. Всѣ обнажили головы и послѣдовали его примѣру.