Не пощадилъ Иванъ Васильевичъ Димитрія Борецкаго и велѣлъ казнить его вмѣстѣ съ Самойлой да другими приверженцами.
Жироха узналъ эту страшную новость, подходя къ Новгороду; это такъ поразило его, что онъ чуть не вернулся обратно; но мысль о матери и о томъ, что онъ, можетъ быть, нуженъ Марѳѣ, заставила его войти въ домъ ея.
Безумно обрадовалась старуха Ольга, увидавъ сына, котораго она уже оплакала какъ мертваго, и Марѳа, не смотря на свое тяжкое горе, нашла силы порадоваться счастію рабы своей.
-- До смертнаго часу не будетъ мнѣ больше никакой радости,-- сказалъ Жироха боярынѣ,-- никогда не позабуду я, что оставилъ въ бѣдѣ твоего сына, а моего господина! Безпутный Самойло оказался лучше меня... Онъ погибъ, да не струсилъ.
-- Полно, Ананій, не казнись,-- привѣтливо возразила Марѳа,-- всякому своя жизнь всего дороже, а въ битвѣ всѣмъ распоряжается случай. Не трать свои силы на ненужное отчаяніе, онѣ пригодятся на что нибудь болѣе нужное.
-- Я отнынѣ твой рабъ!-- воскликнулъ Ананій,-- что повелишь -- все совершу.
-- Мало нашихъ осталось и трудно намъ теперь съ Москвой бороться,-- сказала Марѳа,-- но отступать нельзя, хотя нынѣ у насъ и замиреніе.
-- Другимъ можно мириться, а намъ нельзя,-- возразилъ Жироха,-- теперь мы уже будемъ бороться не за вольность, а за головы наши...
Дѣйствительно, Марѳа знала, что великій князь не хочетъ щадить ея семейства и что, при случаѣ, погубитъ также ея послѣдняго сына Ѳеодора, какъ погубилъ уже Димитрія.
Поэтому отступать имъ не приходилось, и приверженцы Борецкихъ, гдѣ тайно, а гдѣ и явно, снова начали свою борьбу съ Москвою.
Снова заговорили на вѣчѣ приверженцы литовской партіи, снова начали черные люди благосклонно возслушивать Ананія Жироху; а бояре -- Ѳеодора Борецкаго. Снова начались въ Новгородѣ ссоры, драки, да безладица.
Нѣсколько разъ владыка приходилъ на вѣче, убѣждая жителей примириться; но никакіе уговоры не помогали.
-- И что вы все ссоритесь?-- увѣщевалъ владыка, чего вы помирить не можете?
Новгородцы, послѣ поѣздки владыки въ Русу къ Ивану, не взлюбили его и нетерпѣливо выслушивали его увѣщанія.
-- Оставь лучше насъ!-- возразилъ ему какъ то на вѣчѣ одинъ изъ худыхъ мужиковъ,-- ужъ испоконъ вѣку суждено ссориться новгородскимъ людямъ!
-- Да почему же?-- удивлялся владыка,-- отчего вы не можете какъ нибудь согласиться?
-- Нельзя намъ согласиться,-- пояснилъ мужикъ,-- еще Перуномъ такой зарокъ даденъ новгородцамъ.
Какимъ Перуномъ? Какой зарокъ?-- спрашивалъ владыка, все болѣе изумляясь.
-- Когда Перуна бросили въ воду,-- продолжалъ мужикъ, при общемъ хохотѣ вѣчниковъ,-- и идолъ проплывалъ мимо моста,-- онъ бросилъ туда палку и заповѣдалъ намъ вѣчно ссориться.
Владыка только руками развелъ; а народъ громкимъ хохотомъ покрылъ рѣчь разсказчика. Съ тѣхъ поръ владыка больше не ходилъ на вѣче, чѣмъ мужики остались довольны.
-- Не надо намъ его,-- говорили они,-- мы поставили его стеречь правду, а онъ держитъ руку московцевъ.
Вообще на московскую партію снова начали коситься. Удалыя головы даже дѣлали набѣги на тѣ улицы, гдѣ жили приверженцы Ивана Васильевича, и частенько ихъ поколачивали. Въ это время немного- пострадалъ за Москву и Илья Осминкинъ, который снова поселился въ Новгородѣ, чтобы слѣдить за поведеніемъ вѣчниковъ и доносить о нихъ государю.
Разобиженный, поколоченный Осминкинъ, не найдя защиты въ Новгородѣ, поѣхалъ жаловаться въ Москву и тамъ получилъ полное удовлетвореніе. Узнали объ этомъ другіе житые люди и также послѣдовали примѣру Осминкина. Стало ѣздить въ Москву съ жалобами много народу; а Ивану Васильевичу только этого и надо было, чтобы вмѣшаться снова въ новгородскія дѣла.
Великій князь самъ пріѣхалъ въ Новгородъ судить виновныхъ, и тѣмъ какъ бы показалъ, что жители, имѣвшіе своихъ судей, теперь отказываются отъ нихъ и обращаются къ нему за справедливымъ рѣшеніемъ дѣлъ своихъ.
Новгородцы приняли великаго князя съ честью, угощали его, одарили богатыми подарками; но все же остались недовольны его пріѣздомъ, потому что въ этомъ вмѣшательствѣ въ судебныя дѣла увидѣли нарушеніе своихъ вольностей.
Но видно приходилъ послѣдній часъ свободѣ Новгорода, потому что сами жители его не умѣли уже охранять ее по старинѣ. Все чаще и чаще ѣздили вѣчники въ Москву, чтобы рѣшать тамъ свои нескончаемые споры.
Однажды пріѣхали къ великому князю съ челобитьемъ новгородцы: Подвойскій Захаръ, да дьякъ вѣча Назаръ и вмѣсто того, чтобы, но обычаю, назвать Ивана Васильевича господиномъ, они въ первый разъ назвали его государемъ.
Великій князь московскій уже давно ждалъ случая окончательно покорить буйный городъ. Онъ хотѣлъ снять вѣчевой колоколъ; присвоить себѣ Ярославово дворище, гдѣ собиралось вѣче; уничтожить мѣстный судъ; а вмѣсто него посадить московскихъ тіуновъ, {Судей.} какъ, то было на всей русской землѣ, кромѣ Новгорода, Пскова, да Вятки. Но, какъ человѣкъ осторожный, Иванъ Ва сильевичъ ждалъ только случая, который можно было бы объяснить такъ, будто сами новгородцы просятъ его взять ихъ волю.
Случай съ Захаромъ и Назаромъ былъ именно такого сорта.
-- Видно, отчина моя, Великій Новгородъ, хочетъ уже во всемъ покориться моей волѣ,-- отвѣчалъ Иванъ III на челобитье новгородцевъ,-- иначе бы они не стали называть меня своимъ государемъ.
И великій князь тотчасъ же послалъ въ Новгородъ своихъ бояръ.
Стали бояре на вѣчѣ и сказали:
-- Великій Новгородъ посылалъ пословъ своихъ Назара и Захара къ великому князіо, и они впервые назвали его, какъ и мы, государемъ, Значитъ-ли это, что вы всѣ хотите совсѣмъ покориться его волѣ?
Не поняли вѣчники, что значатъ эти хитрыя рѣчи; но насторожились, чуя что-то неладное.
-- А какая-же разница у васъ между государемъ и господиномъ?-- спросилъ кто-то.
-- Коли вы назвали его государемъ, значитъ, вы признали его власть надъ собою на вѣки,-- объяснилъ посолъ,-- тогда ему слѣдуетъ судить у васъ,-- садить своихъ тіуновъ у васъ на всѣхъ улицахъ; а въ Ярославовомъ дворищѣ жить его боярамъ...
Послу дальше не дали говорить, потому что на вѣчѣ поднялся невообразимый шумъ. Теперь поняли вѣчники, чего добивался отъ нихъ московскій бояринъ -- и прцшли въ ярость. У нихъ хотятъ отнять Ярославово дворище, а гдѣ же тогда будетъ собираться вѣче? Если московцы захватятъ дворище, значитъ у нихъ-же останется и колоколъ, а съ нимъ и буйная волюшка Новгородская?
-- Вѣче никакихъ пословъ отъ себя не посылало!-- кричали вѣчники,-- они сами поѣхали!
-- Отъ вѣка не было, чтобы наша земля называла какого-нибудь князя государемъ! Мы князя называемъ господиномъ.
Ушли московскіе бояре съ вѣча, всколыхнувъ своими словами весь Новгородъ, и поднялась тамъ невиданная суматоха.
Звонили сразу и у св. Софіи, и на торговой сторонѣ, сбѣгался народъ со всѣхъ пяти концевъ, со всѣхъ улицъ и переулочковъ. Поднялась между ними брань да драка. Не поздоровилось бы Назару да Захару, если бы они вернулись къ себѣ домой къ этому времени! Но на ихъ счастье, они благоразумно остались въ Москвѣ, и за ихъ оплошность расплатились другіе.
Притащили негодующіе вѣчники нѣсколькихъ уличанъ, которые недавно ѣздили къ Москву судиться, начали ругать ихъ а потомъ и бить.
-- Перевѣтники!-- укоряла ихъ толпа,-- вы противъ насъ въ Москвѣ крестъ цѣловали! Измѣнники!
-- Какіе мы перевѣтники? Какіе измѣнники?-- оправдывались испуганные уличане,-- мы даже и великаго князя въ глаза не видали!
-- Это вотъ Осминкинъ, дѣйствительно, перевѣтникъ. Онъ все разсказываетъ московскимъ боярамъ!
Разъяренная толпа поняла всю справедливость этого злого извѣта. Бросили вѣчники избитыхъ уличанъ и кинулись къ дому Осминкина.
-- Выходи, предатель!
-- Поди-ка сюда, перевѣтникъ!-- кричали мужики, разбивая двери и окна въ домѣ.
Не успѣлъ несчастный Илья спрятаться въ надежномъ мѣстѣ. Толпа схватила его, не обращая вниманія на всѣ мольбы и оправданія. Поволокли Осминкина къ мосту и безжалостно бросили въ воду.
Увидѣвъ такую жестокую расправу, московцы не на шутку испугались и начали мало-по-малу перебираться съ семьями въ Москву, гдѣ ихъ принимали хорошо и награждали землею.
Перебѣжчики эти разсказывали, что новгородцы снова бунтуютъ, снова хотятъ отложиться отъ великаго князя и передаться Казиміру.
Наступалъ послѣдній часъ воли государя Великаго Новгорода.