БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНІЕ.
Чтобъ объяснить и сдѣлать понятнымъ обстоятельство, по которому Гарри такъ скоро оставилъ свой коттеджъ и такъ быстро мчался къ своей госпожѣ, мы должны воротиться въ Канему. Нина, выхвативъ письма изъ рукъ Тома, какъ мы уже сказали, прибѣжала назадъ въ комнату мистриссъ Несбитъ,-- сѣла и начала читать. Во время чтенія она замѣтно становилась встревоженною и взволнованною, наконецъ судорожно сжала всѣ письма въ своей маленькой ручкѣ, и гнѣвно топнула ножкой о мягкій коверъ.
-- Я рѣшительно не знаю, что мнѣ дѣлать, сказала она, обращаясь къ мистриссъ Несбитъ. (Миссъ Нина имѣла похвальную привычку говорить непремѣнно кому нибудь или чему нибудь, случайно находившемуся подлѣ нея). Теперь я попалась, рѣшительно попалась!
-- Я говорила тебѣ, что рано или поздно, но ты попадешься.
-- Да, вы говорили мнѣ!-- Если я что ненавижу, такъ это когда мнѣ говорятъ: "я говорила тебѣ". Но теперь, тетушка, я дѣйствительно сознаю себя виноватою, и не знаю что мнѣ дѣлать. Сюда ѣдутъ два джентльмена, и мнѣ ни за что въ мірѣ нельзя встрѣтиться съ обоими вмѣстѣ въ одно и тоже время; не знаю, какъ лучше поступить мнѣ въ этомъ случай.
-- Поступи какъ тебѣ угодно,-- какъ ты поступаешь, и какъ всегда поступала, съ тѣхъ поръ, какъ я тебя знаю.
-- Но дѣло въ томъ, тетенька, я не знаю какъ благоразумнѣе поступить мнѣ въ этомъ случаѣ.
-- Твои, Нина, и мои понятія о благоразуміи весьма различны, и потому я не знаю, что посовѣтовать тебѣ. Теперь ты видишь слѣдствіе невниманія къ совѣтамъ друзей. Я знала заранѣе, что твое легкомысліе и кокетство надѣлаетъ тебѣ хлопотъ.
Тетушка Несбитъ сказала эти слова съ тѣмъ спокойнымъ, самодовольнымъ видомъ, который почтенныя особы такъ часто принимаютъ на себя, читая назидательныя поученія молодымъ друзьямъ, поставленнымъ въ затруднительное положеніе.
-- Прекрасно, тетушка Несбитъ; только теперь мнѣ некогда слушать вашу проповѣдь. Вы видѣли свѣтъ гораздо больше моего; слѣдовательно, можете помочь мнѣ добрымъ совѣтомъ; можете сказать, благоразумно ли будетъ съ моей стороны написать къ одному изъ этихъ джентльменовъ, чтобы онъ не пріѣзжалъ, извиниться отсутствіемъ, или другимъ чѣмъ нибудь. Вѣдь прежде я почти не жила дома. Я не хочу сдѣлать что-нибудь такое, въ чемъ будетъ проглядывать негостепріимство, и въ тоже время нехочу, чтобы они пріѣхали вмѣстѣ. Какая досада!
Наступило продолжительное молчаніе, въ теченіе котораго румянецъ на щекахъ Нины то замѣнялся блѣдностью, то снова разгорался; она кусала губы и сидѣла какъ будто на иголкахъ. Мистриссъ Несбитъ казалась спокойною и задумчивою, такъ что Нина начинала думать, что ея тетушка приняла участіе въ ея положеніи. Наконецъ добрая старушка приподняла глаза и очень спокойно сказала:
-- Который теперь часъ?
Нина полагала, что мистриссъ Несбитъ размышляла о необходимости отправить какъ можно скорѣе отвѣтъ, и потому перебѣжала комнату, чтобъ посмотрѣть на часы.
-- Половина третьяго, тетушка.
И она остановилась, ожидая отъ мистриссъ Несбитъ совѣта.
-- Я хотѣла сказать Розѣ, замѣтила старушка съ задумчивымъ видомъ:-- что лукъ во вчерашнемъ соусѣ не хорошо былъ поджаренъ. Онъ цѣлое утро давилъ мнѣ желудокъ; -- но теперь уже поздно.
Нина отбѣжала отъ нея съ негодованіемъ.
-- Тетушка Несбитъ, вы величайшая эгоистка, какую я видала въ теченіе всей моей жизни!
-- Ннна, дитя мое, ты изумляешь меня! сказала тетушка Несбитъ съ обычнымъ смиреніемъ. Что съ тобой сдѣлалось!
-- Ничего! сказала Нина: -- рѣшительно ничего! Я не понимаю, какъ могутъ люди быть равнодушными до такой степени. Еслибъ ко мнѣ прибѣжала собаченка и сказала, что она въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, мнѣ кажется, я бы выслушала ее, показала бы нѣкоторое участіе и расположеніе помочь ей. Мнѣ нужды нѣтъ, какъ бы ни заблуждался человѣкъ, но если онъ въ нуждѣ, въ затруднительномъ положеніи, я бы помогла ему, чѣмъ можно; -- я думаю и вы, тетушка, могли бы дать мнѣ какой нибудь совѣтъ.
-- Ахъ, ты еще все говоришь объ этомъ пустомъ дѣлѣ, сказала тетушка:-- мнѣ кажется, я тебѣ сказала, что не знаю, какъ посовѣтовать, не правда ли? Я могу сказать только одно, что тебѣ бы, Нина, не слѣдовало предаваться гнѣву; во-первыхъ, это не деликатно, дѣвицѣ это неидетъ; а во-вторыхъ, и грѣшно. Впрочемъ, я уже давно убѣдилась, что подобнаго рода замѣчанія съ моей стороны ни къ чему не ведутъ.
И мистриссъ Несбитъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства встала, подошла тихонько къ зеркалу, сняла утренній чепецъ, отперла комодъ, уложила этотъ чепецъ, вынула оттуда другой, который не отличался отъ перваго ни на волосъ,-- задумчиво повѣсила его на руку и повидимому углубилась въ его разсмотрѣніе; между тѣмъ Нина, волнуемая досадой и огорченіемъ, смотрѣла на все это, едва удерживая порывы своего неудовольствія. Наконецъ мистриссъ Несбитъ расправила всѣ бантики вынутаго чепчика, торжественно надѣла и нѣжно пригладила его на головѣ.
-- Тетушка Несбитъ, сказала Нина, неожиданно, какъ будто слова мистриссъ Несбитъ кольнули ее въ самое сердце; -- мнѣ кажется, я говорила съ вами нехорошо; очень сожалѣю объ этомъ. Я прошу у васъ прощенія.
-- О, это ничего не значитъ, дитя мое; я и не думаю объ этомъ. Я давно привыкла къ твоему характеру.
Нина вышла изъ комнаты, хлопнула дверью, на минуту остановилась въ пріемной, и съ безсильнымъ гнѣвомъ погрозила на дверь кулакомъ.
-- Каменное, черствое, тяжелое созданіе!-- кто скажетъ, что ты сестра моей матери?
Со словомъ "матери" Нина залилась слезами, и опрометью убѣжала въ свою комнату. Первая, съ кѣмъ она встрѣтилась здѣсь, была Милли: она приводила въ порядокъ комодъ своей молоденькой госпожи. Къ величайшему ея удивленію, Нина бросилась къ ней на шею, сжала ее въ своихъ объятіяхъ и плакала такъ горько и съ такимъ сильнымъ душевнымъ волненіемъ, что доброе созданіе не на шутку встревожилось.
-- Господи Боже мой!-- моя милая овечка! что съ вами сдѣлалось? Не плачьте, не плачьте! Господь надъ вами!-- Кто это такъ разобидѣлъ васъ?
При каждомъ ласковомъ словѣ горесть Нины проявлялась сильнѣе и сильнѣе, слезы душили ее; она не могла говорить; вѣрная Милли окончательно перепугалась.
-- Миссъ Нина, не случилось ли съ вами какого несчастія?
-- Нѣтъ, Милли, нѣтъ! только мнѣ очень, очень грустно! Я бы хотѣла, чтобъ у меня была теперь мать! Я не знала моей матери!-- Ахъ Боже мой, Боже мой!
И Нина снова зарыдала.
-- Бѣдняжечка! сказала Милли съ глубокимъ состраданіемъ; она сѣла на сгуль, и какъ ребенка начала ласкать Нину, посадивъ ее на руки къ себѣ. Бѣдное дитя!-- Да; я помню вашу маменьку: она была прекрасная женщина!
-- Всѣ дѣвицы въ нашемъ пансіонѣ имѣли матерей, сказала Нина сквозь слезы. Мэри Бруксъ, бывало, читала мнѣ письма своей матери, и тогда мнѣ невольно приходила въ голову печальная мысль, что у меня нѣтъ матери, и что мнѣ никто не напишетъ такихъ писемъ!-- А вотъ тетушка Несбитъ -- что мнѣ за дѣло, если другіе называютъ ее религіозной женщиной, а я скажу, что это самое эгоистическое, ненавистное существо! Мнѣ кажется, еслибъ я умерла и лежала въ комнатѣ, сосѣдней съ ея комнатой, она бы думала не обо мнѣ, но о томъ, какое лучше блюдо приготовить къ слѣдующему обѣду.
-- Не плачьте, моя миленькая овечка, не печальтесь! говорила Милли, съ чувствомъ искренняго состраданія.
-- Нѣтъ, Милли, я буду, я хочу плакать! Она постоянно считаетъ меня за величайшую грѣшницу! Она не бранитъ меня, не выговариваетъ мнѣ; она недостаточно о мнѣ заботится, чтобъ дѣлать мнѣ замѣчаніе! она только твердить и твердитъ, съ своимъ ненавистнымъ хладнокровіемъ, что я иду къ гибели, что она не можетъ помочь мнѣ, и что ей до этого нѣтъ дѣла. Положимъ, что я нехороша, въ такомъ случаѣ должна озаботиться моимъ исправленіемъ; -- и чѣмъ же можно исправить меня? неужели неприступной холодностью и безпрестаннымъ напоминаніемъ, будто бы всѣмъ извѣстно, что я и глупа и кокетка, и тому подобное? Милли, еслибъ ты знала, какъ я хочу исправиться и быть доброю!-- я провожу иногда ночи безъ сна и въ слезахъ, чувствуя себя нехорошею; мнѣ становится еще тяжелѣе, когда я подумаю, что еслибъ жива была моя мать, она бы помогла мнѣ въ этомъ. Она не была похожа на тетеньку Несбитъ,-- не правда ли, Милли?
-- Правда, милая моя, правда! Когда нибудь я разскажу вамъ, моя милочка, о вашей матушкѣ.
-- А что всего хуже,-- сказала Нина:-- когда тетушка Несбитъ начнетъ говорить мнѣ своимъ отвратительнымъ тономъ, мнѣ всегда становится досадно, я начинаю сердиться, и возражать, довольно неприлично, я это знаю. Она хоть бы разъ разсердилась на меня! хоть бы сдѣлала какое нибудь движеніе, а то стоитъ или сидитъ, какъ статуя, и говорить, что мое поведеніе ее изумляетъ!-- Это ложь: ее никогда и ничто въ жизни не изумляетъ!-- Почему? потому что въ ней самой нѣтъ жизни.
-- Но, миссъ Нина, мы не должны требовать отъ людей, болѣе того, что они имѣютъ.
-- Требовать?-- да развѣ я требую!
-- Такъ зачѣмъ же, милочка моя, зная людей, вы печалитесь и горюете? Вѣдь наперсткомъ вамъ не наполнить чашки, какъ ни ставьте ее. Такъ точно и тутъ. Я знала вашу матушку, и знаю миссъ Лу, съ тѣхъ поръ, какъ она была дѣвочкой. Между ними столько сходства, сколько между снѣгомъ и сахаромъ. Миссъ Лу, будучи дѣвицей, была такая миленькая, что всѣ восхищались ею; но любили не ее, а вашу мама. Почему? я не умѣю сказать. Миссъ Лу не была своенравна, не была вспыльчива, и не любила браниться; казалась всегда такою тихонькою, никого бывало не обидитъ; а между тѣмъ наши не терпѣли ее. Никто не хотѣлъ сдѣлать для нее самую пустую бездѣлицу.
-- Это понятно! сказала Нина: -- потому что сама она ни для кого ничего не дѣлала! Она ни о комъ не заботилась. Я, напримѣръ, я самолюбива, я всегда это знала. Я очень часто поступаю весьма самолюбиво; но она и я, двѣ вещи совершенно разныя. Знаешь ли, Милли, она, мнѣ кажется, даже не знаетъ, что въ ней есть самолюбіе? Сидитъ себѣ въ старомъ креслѣ, да покачивается, какъ будто отправляется прямо въ рай,-- не думая о томъ, попадетъ ли туда кто нибудь другой или нѣтъ.
-- Ахъ, Боже мой! миссъ Нина, вы ужь слишкомъ къ ней строги. Вы посмотрите только, какъ терпѣливо сидитъ она съ Томтитомъ и вбиваетъ ему въ голову гимны и набожныя пѣсни.
-- А ты думаешь, она дѣлаетъ это, потому что заботится о немъ? Ты не воображаешь, что, по ея понятіямъ, онъ не можетъ попасть въ рай, и что если умретъ, то долженъ отправиться въ адъ? Между тѣмъ, умри онъ завтра, и она тебѣ же прикажетъ накрахмалить ея чепчики и пришпилить черные бантики! Ничего нѣтъ удивительнаго, что и ребенокъ этотъ не любитъ ее! Она бесѣдуетъ съ нимъ все равно, какъ со мною; твердитъ ему, что изъ него не будетъ проку, что онъ никогда не будетъ добрымъ человѣкомъ; маленькій шалунъ, я знаю, выучилъ это наизусть. Знаешь ли, Милли, хотя иногда и сержусь я на Тома, хотя для меня смертельной было бы скукой сидѣть съ нимъ за этими старыми книгами, но я увѣрена, что забочусь о немъ больше, чѣмъ тетушка? Да и онъ это знаетъ. Онъ, какъ и я, видитъ миссъ Лу насквозь. Ни ты, никто не въ состояніи увѣрить меня, что тетушка Несбитъ -- женщина религіозная. Я знаю, что такое религія; и знаю, что мистриссъ Несбитъ ея не имѣетъ. Не въ томъ заключается религіозность, чтобы быть холоднымъ, неприступнымъ созданіемъ, читать старыя, черствыя религіозныя газеты и надоѣдать всѣмъ текстами и гимнами. Она такая же суетная женщина, какъ и я, только въ другомъ родѣ. Вотъ хоть бы сегодня, я хотѣла посовѣтоваться съ ней по одному дѣлу. Согласись, Милли, вѣдь всѣ молоденькія дѣвицы любятъ совѣтоваться съ кѣмъ нибудь: и еслибъ тетушка Несбитъ обнаружила хотя какое нибудь желаніе принять участіе въ моихъ словахъ, я позволила бы ей бранить меня, читать мнѣ лекціи, сколько душѣ ея угодно. Но, повѣришь ли? она не хотѣла даже выслушать меня! И когда ей должно бы было видѣть, что я затрудняюсь, нахожусь въ недоумѣніи и нуждаюсь въ совѣтѣ, она какъ мраморъ отвернулась отъ мегія и начала говорить о лукѣ и соусѣ! О, какъ я разсердилась! Полагаю, она теперь качается въ креслѣ своемъ и считаетъ меня за величайшую грѣшницу!
-- Ну, ну, миссъ Нина, вы довольно о ней поговорили; чѣмъ больше станете говорить о ней, тѣмъ больше себя растревожите.
-- Нѣтъ, Милли, напротивъ: я теперь совсѣмъ успокоилась! Мнѣ нужно было поговорить съ кѣмъ нибудь, иначе я все бы плакала. Удивляюсь, куда дѣвался Гарри. Онъ всегда находилъ средство вывести меня изъ затрудненія.
-- Я думаю, миссъ Нина, онъ поѣхалъ повидаться съ женой.
-- Какъ это не кстати! Пожалуста, пошли за нимъ Томтита, да сейчасъ же. Пусть онъ скажетъ, чтобъ Гарри сію минуту пріѣхалъ ко мнѣ, по очень нужному дѣлу. Да вотъ еще, Милли, зайди и скажи старому Г о ндреду, Чтобъ онъ заложилъ карету; я хочу прокатиться и отвезти письмо на почту. Томтиту я не хочу довѣрить это письмо; я знаю, что онъ потеряетъ его.
-- Миссъ Нина, сказала Милли, нерѣшительнымъ тономъ: -- какъ посмотрю, такъ вы еще не знаете, что здѣсь творится. Старый Гондредъ въ послѣднее время сдѣлался такимъ страннымъ, что, кромѣ Гарри, никто сговорить съ нимъ не можетъ. Не хочетъ слушать даже миссъ Лу. Приди я, да скажи ему, что вамъ нужны лошади, онъ подниметъ такую исторію, что и Боже упаси! онъ рѣшительно не даетъ ихъ никому -- вотъ что, милое дитя мое.
-- Не даетъ! Посмотримъ! какъ откажетъ онъ мнѣ, если я прикажу ему! Это презабавно! Я ему покажу, что у него есть настоящая госпожа, совсѣмъ не такая, какъ тетушка Лу!
-- Да, да, миссъ Нина, лучше будетъ, если вы сами пойдете. Онъ меня не послушаетъ, я знаю. А для васъ онъ можетъ бытъ сдѣлаетъ.
-- Конечно! Сейчасъ я сама пойду; я его разшевелю.
И Нина, возвративъ обыкновенную свою шаловливость, весело побѣжала къ домику стараго Гондреда, стоявшему не вдалекѣ отъ господскаго дома. Настоящее имя стараго Гондреда было Джонъ, но подъ прозваніемъ Гондреда онъ извѣстенъ былъ всѣмъ. Старый Гондредъ имѣлъ двойной запасъ того сознанія о важности своей обязанности, которое составляетъ неотъемлемую принадлежность кучеровъ и грумовъ вообще. Повидимому, онъ считалъ лошадей, а съ ними вмѣстѣ и экипажи, за какой-то языческій храмъ, въ которомъ онъ былъ жрецомъ, и какъ жрецъ долженъ былъ хранить его отъ оскверненія. Согласно его собственному понятію, весь народъ на плантаціи, и даже весь свѣтъ вообще, постоянно поддерживали заговоръ противъ этого храма и онъ охранялъ его одинъ-одинехонекъ, не щадя своей жизни. По должности своей, онъ вмѣнялъ себѣ въ непремѣнную обязанность отъискивать при всякомъ случаѣ причину, по которой нельзя было выпустить изъ конюшни ни лошадей ни кареты, и доказывать это такъ серьёзно, какъ будто съ него брали показаніе при судебномъ допросѣ. Въ составъ исполненія своихъ обязанностей онъ ввелъ также и то обстоятельство, чтобъ дѣлать отказъ приличнѣйшимъ образомъ, представляя при этомъ на видъ одну только совершенную невозможность, не допускавшую исполнить требованіе. Старый Гондредъ, повидимому, всю свою жизнь придумывалъ и заучивалъ основательныя причины отказа; онъ имѣлъ огромный запасъ этого матеріала крошенаго и сушенаго и всегда готоваго для употребленія при первомъ востребованіи. Относительно кареты, онъ встрѣчалъ безчисленное множество невозможностей. Или "она загрязнилась и надобно вымыть", или "вымыта и нельзя ее грязнить" или "въ ней сняты шторки" и нужно на дняхъ починить, или встрѣчался какой нибудь недостатокъ въ оковкѣ, или оказывалась какая нибудь порча въ рессорахъ и нужно на дняхъ пригласить кузнеца. Что касается до лошадей, то причины отказа были еще основательнѣе и обильнѣе. То случалось что нибудь съ сбруей, то съ подковами; то ноги разбиты, то недуги, грозившіе опасностью; словомъ, у него былъ цѣлый словарь конскихъ болѣзней и различныхъ возраженій, прямой смыслъ которыхъ означалъ крайнюю невозможность выпустить изъ конюшни ту или другую лошадь.
Совершенно не зная трудности своего предпріятія, Нина бѣжала, весело напѣвая, и застала стараго Гондреда спокойно сидѣвшимъ съ полузакрытыми глазами у дверей своего домика; лучи послѣ полуденнаго солнца озаряли дымъ, вылетавшій изъ старой глиняной трубки, которую Гондредъ держалъ въ зубахъ. На колѣняхъ у него съ преважнымъ видомъ сидѣлъ большой, черный, одноглазый воронъ. Услышавъ шаги Нины, онъ встрепенулся, принялъ такую гордую, наблюдательную осанку и такъ пристально устремилъ на нее одинокій свой глазъ, какъ будто приставленъ былъ тутъ отбирать и разсматривать просьбы, въ промежутокъ времени, избранный его господиномъ для отдыха. Между этимъ ворономъ, получившимъ прозваніе стараго Джеффа, и его господиномъ существовалъ родъ искренней дружбы. Узы этой дружбы скрѣплялись еще сильнѣе тѣмъ обстоятельствомъ, что оба они въ равной степени пользовались нерасположеніемъ всѣхъ обитателей края. Подобно многимъ людямъ, которымъ суждено занимать обязанности, связанныя съ отвѣтственностію, старый Гондредъ загордился и присвоилъ такую власть, что, кромѣ жены его, никто не могъ съ нимъ справиться. Что касается до Джеффа, то лакедемоняне непремѣнно бы воздвигли ему храмъ, какъ воплощенному элементу воровства.
Джеффъ, въ различныхъ стычкахъ и баталіяхъ, возникавшихъ вслѣдствіе его нечестивыхъ дѣяній, лишился глаза, и потерялъ значительную часть перьевъ на одной сторонѣ своей головы; между тѣмъ какъ другая сторона, приведенная въ безпорядокъ столь роковыми событіями, навсегда осталась взъерошенною, и придавала его зловѣщей наружности самый безобразный видъ. Въ другой несчастной стычкѣ онъ вывихнулъ шею себѣ, что заставляло его постоянно смотрѣть черезъ плечо и еще болѣе увеличивало его безобразіе. Дядя Джеффъ воровалъ съ прилежаніемъ и искусствомъ, достойнымъ занять мѣсто въ лѣтописяхъ замѣчательныхъ судебныхъ процессовъ; онъ никогда не оставался безъ дѣла; -- въ свободное время отъ болѣе серьезныхъ предпріятій, онъ или выдергивалъ побѣги на поляхъ, засѣянныхъ хлѣбомъ, или выкапывалъ изъ земли только что посаженныя цвѣточныя сѣмена, или перепутывалъ пряжу въ моткахъ, выдергивалъ вязальныя иголки, клевалъ лицо спящимъ, царапалъ и кусалъ дѣтей, словомъ дѣлалъ различныя невинныя проказы, которыя неожиданно приходили ему въ голову. Онъ былъ неоцѣненнымъ сокровищемъ для стараго Гондреда, потому что служилъ нѣкоторымъ оправданіемъ при открытіи въ его домикѣ такихъ вещей, которымъ тамъ не слѣдовало находиться ни подъ какимъ видомъ. Отъискивались ли въ его домикѣ ложки изъ господскаго дома, или запонки, или носовые платки, или трубки въ оправѣ -- къ отвѣту призывали не стараго Гондреда, но дядю Джеффа. Разумѣется, старый Гондредъ бранился при этихъ случаяхъ, между тѣмъ какъ дядя Джеффъ комически поглядывалъ черезъ плечо на друга своего и подмигивалъ ему одинокимъ своимъ глазомъ, будто говоря: "этимъ людямъ не привыкать къ брани: они безпрестанно бранятся; а что касается до клеветы, которую взводятъ на меня, я и вниманія не обращаю."
-- Дядя Джонъ, сказала Нина:-- приготовь мнѣ карету. Я хочу ѣхать въ городъ.
-- Мнѣ очень жаль, миссъ, я не смѣлъ бы не исполнить вашего приказанія; -- но -- но сегодня вамъ нельзя ѣхать въ городъ.
-- Нельзя! почему?
-- Да, такъ, миссъ Нина, нельзя, невозможно, ни подъ какимъ видомъ. Въ настоящее время я не могу вамъ дать ни кареты ни лошадей.
-- Но я должна ѣхать на почту. Я должна ѣхать сію минуту.
-- Мнѣ очень жаль, миссъ Нина; но это вещь невозможная: пѣшкомъ вы не можете итти, а ѣхать и подавно, потому что ни лошадей, ни кареты нельзя тронуть съ мѣста; ни подъ какимъ видомъ нельзя. Завтра еще можетъ быть; а вѣрнѣе всего на будущей недѣлѣ.
-- Дядя Джонъ! я не вѣрю ни одному твоему слову. Мнѣ сейчасъ нуженъ экипажъ, непремѣнно нуженъ.
-- Нѣтъ, дитя мое, нельзя, сказалъ старый Гондредъ, мягкимъ снисходительнымъ тономъ, какъ будто говорилъ съ ребенкомъ. Я говорю вамъ, что это невозможно. Во-первыхъ потому, миссъ Нина, что въ каретѣ сняты шторки.
-- Что же за бѣда!-- развѣ долго ихъ повѣсить?
-- Позвольте, миссъ Нина, это еще не все. Во-вторыхъ, Пета была отчаянно больна прошлую ночь; съ ней дѣлаются весьма дурные припадки. Да, миссъ Нина, она была такъ больна, что я провозился съ ней цѣлую ночь.
Между тѣмъ какъ старый Гондредъ такъ ловко лгалъ, объясняя причину невозможности, дядя Джеффъ кивалъ кривой своей головой, какъ будто говоря: слышите! чего же вы хотите?
Нина стояла въ крайнемъ недоумѣніи; она кусала губы отъ досады; старый Гондредъ началъ предаваться сладкому самозабвенію.
-- Я не вѣрю, что лошади больны. Я пойду и посмотрю ихъ.
-- Нельзя, миссъ Нина,-- невозможно; двери всѣ заперты, и ключи у меня въ карманѣ. Еслибъ я не предпринималъ подобной мѣры, то бѣдныхъ животныхъ давно бы и на свѣтѣ не было. Нужно же, миссъ Нина, и къ животнымъ имѣть сожалѣніе. Миссъ Лу гоняетъ ихъ въ одну сторону, Гарри -- въ другую. Хоть бы сегодня, поѣхалъ повидаться съ женой! я вовсе не вижу причины разъѣзжать такъ пышно. Ахъ. миссъ Нина, вы не знаете, а вашъ папа мнѣ часто говаривалъ: -- "дядя Джонъ! ты знаешь лошадей лучше моего; такъ ты вотъ, что, дядя Джонъ, береги ихъ: не позволяй ихъ гонять по напрасну." Вотъ, миссъ Нина, я и слѣдую приказаніямъ полковника. Дѣло другое, еслибъ была ясная погода, да хорошія дороги,-- тогда я самъ не прочь прокатиться. Это совсѣмъ другое дѣло. А вы еще не знаете, миссъ Нина, каковы дороги черезъ наши поля? Да это просто ужасъ! Грязь, ухъ какая!-- до самаго оврага. А, каковъ мостъ черезъ оврагъ! Еще не такъ давно на немъ провалился одинъ человѣкъ. Вотъ что! Нѣтъ, миссъ Нина, это не такая дорога, чтобъ кататься по ней молоденькимъ лэди: почему вы не прикажете Гарри отвезти ваше письмо? Если онъ рыскаетъ по всюду, такъ я не вижу причины, почему бы ему не съѣздить и въ городъ по вашему порученію!-- Карета если и поѣдетъ, то ей не воротиться раньше десяти часовъ! А это, я вамъ скажу, что нибудь да значитъ. Къ тому же собирается дождь. Не даромъ у меня болятъ мозоли цѣлое утро; да и Джеффъ сегодня самъ не свой -- такой, какимъ бываетъ всегда передъ погодой. Это признаки вѣрные, они никогда не обманывали.
-- Короче, дядя Джонъ, ты рѣшился не ѣхать, сказала Нина. Но, я тебѣ говорю, ты долженъ ѣхать! слышишь? Иди сейчасъ же, и подавай мнѣ лошадей.
Старый Гондредъ продолжалъ сидѣть и спокойно покуривать трубку. Нипа, повторивъ нѣсколько разъ свое приказаніе, разсердилась и начала наконецъ спрашивать себя, какимъ образомъ привести этотъ приказъ въ исполненіе.
Старый Гондредъ углубился въ самого себя, и впалъ въ глубокую задумчивость, не обнаруживая ни малѣйшаго признака, что слова госпожи долетаютъ до его слуха.
-- Скоро ли воротится Гарри? говорила Нина, про себя, задумчиво возвращаясь домой по садовой аллеѣ. Гарри долженъ былъ пріѣхать давно; но Томтитъ исполнялъ приказанія, по обыкновенію, не торопясь: онъ провелъ много времени въ шалостяхъ по дорогѣ.
-- Не стыдно ли тебѣ, старый дуралей! сказала тетка Роза, жена стараго Гондреда, слышавшая весь его разговоръ съ миссъ Ниной: толкуетъ объ оврагахъ, о грязи, о лошадяхъ, и чортъ знаетъ о чемъ, тогда какъ всѣмъ извѣстно, что это одна твоя лѣнь!
-- Такъ что жь? возразилъ старый Гондредъ:-- желаю знать, чтобы стало съ моими лошадками, еслибъ я не былъ лѣнивъ? А мость! да это отличная вещь для моихъ лошадей. Гдѣ бы теперь были онѣ, еслибъ я гонялъ ихъ взадъ и впередъ? Гдѣ и что были бы онѣ? а! Кому бы пріятно было видѣть на нихъ однѣ кости да кожу? Ахъ ты, глупая! Еслибъ не я, такъ ихъ давнымъ бы давно склевали чорные коршуны!
-- Ты такъ привыкъ лгать, что самъ начинаешь вѣрить своей лжи! сказала Роза.-- Ты сказалъ нашей доброй хорошенькой лэди, что цѣлую ночь провозился съ Петой, а между тѣмъ, прохрапѣлъ цѣлую ночь, такъ что стѣны дрожали.
-- Нужно же было сказать, что нибудь! надо быть почтительнымъ, особливо къ женскому полу. Нельзя же было сказать ей, что я не хочу, поэтому я и придумалъ извинительный предлогъ. О! у меня есть цѣлый запасъ извиненій! Извиненія, я тебѣ скажу, вещь отличная. Это все равно, что сало для смазка колесъ, что бы было тогда съ свѣтомъ, еслибъ всѣ стали открывать настоящую причину, почему они дѣлаютъ одно, и не могутъ сдѣлать другаго?