СТАРИКЪ ТИФФЪ.
-- Какъ ты думаешь, Тиффъ, пріѣдетъ ли онъ сегодня?
-- Богъ знаетъ, мисиссъ; Тиффъ не можетъ сказать. Я выглядывалъ за дверь. Не видать ничего и не слыхать.
-- Ахъ, какъ это скучно!-- какъ тяжело! какъ долго тянется время!
Говорившая эти слова,-- изнуренная, слабая женщина, повернулась на изорванной постелѣ и, судорожно перебирая пальцами, пристально смотрѣла на грубыя, неоштукатуренныя потолочныя балки. Комната имѣла неопрятный грязный видъ. Домикъ былъ срубленъ изъ простыхъ сосновыхъ бревенъ, смазанныхъ въ пазахъ глиной и соломой. Нѣсколько маленькихъ стеколъ, расположенныхъ въ рядъ и вставленныхъ въ небольшія отверстія одного изъ бревенъ, служили окнами. Въ одномъ концѣ стоялъ простой кирпичный очагъ, подъ которымъ слабо тлѣли уголья отъ сосновыхъ шишекъ и хвороста, подернутые сѣроватымъ слоемъ золы. На полкѣ, устроенной надъ очагомъ, стояла разная посуда, полуразбитый чайникъ, стаканъ, нѣсколько аптечныхъ стклянокъ и свертковъ, крыло индюшки, значительно истертое и избитое отъ частаго употребленія, нѣсколько связокъ сушеной травы, и наконецъ, яркоокрашенная, фаянсовая кружка, съ букетомъ полевыхъ цвѣтокъ. По стѣнѣ, на гвоздикахъ, висѣли различные женскіе наряды -- различныя дѣтскія платья, между которыми мѣстами проглядывало потертое, грубое мужское платье.
Женщина, лежавшая на жесткой, оборванной постелѣ, была когда-то очень не дурна собой. Она имѣла прекрасную нѣжную кожу, мягкіе и кудрявые волосы, томные голубые глаза, маленькія, топкія, и какъ перлъ прозрачныя руки. Но темные пятна подъ глазами, тонкія блѣдныя губы, яркій, сосредоточенный румянецъ, ясно говорили, что, чѣмъ бы она ни была до этой поры, но дни ея существованія были сосчитаны. Подлѣ ея кровати сидѣлъ старый негръ, въ курчавыхъ волосахъ котораго рѣзко пробивалась сѣдина. Его лицо принадлежало къ числу безобразнѣйшихъ лицъ чернаго племени; оно казалось бы страшнымъ, еслибъ въ тоже время не смягчалось какимъ то добродушіемъ, проглядывавшемъ во всѣхъ его чертахъ. Его щеки цвѣта чернаго дерева, съ приплюснутымъ широкимъ, вздернутымъ носомъ, съ ртомъ ужасныхъ размѣровъ, ограничивались толстыми губами, прикрывавшими рядъ зубовъ, которымъ позавидовала бы даже акула. Единственнымъ украшеніемъ его лица служили большіе, черные глаза, которые, въ настоящую минуту, скрывались подъ громадными очками, надѣтыми почти на самый конецъ носа; сквозь эти очки онъ пристально смотрѣлъ на дѣтскій чулокъ, штопая его съ необычайнымъ усердіемъ. У ногъ его стояла грубая колыбель, выдолбленная изъ камеднаго дерева на подобіе корыта, и обитая ватой и обрывками фланели; въ этой колыбели спалъ ребенокъ. Другой ребенокъ, лѣтъ трехъ, сидѣлъ на колѣняхъ негра, играя сосновыми шишками, сучками и клочьями мха. Станъ стараго негра, при среднемъ ростѣ, былъ сутуловатъ; на плечи наброшенъ былъ кусокъ красной шерстяной матеріи, какъ набрасываютъ старухи негритянки шейный платокъ;-- въ этомъ кускѣ фланели торчали двѣ-три иголки съ черными нитками изъ грубой шерсти. Штопая чулокъ, онъ, то убаюкивалъ ребенка въ колыбели, то ласкалъ и занималъ разговоромъ другаго, сидѣвшаго у него на колѣняхъ.
-- Перестань, Тедди! Сиди смирно!-- ты знаешь, что мама нездорова, а сестра ушла за лекарствомъ! Сиди-же смирно: -- Тиффи тебѣ пѣсенку споетъ.... Слышишь! не шали! эта иголка оцарапаетъ пальчикъ... вотъ видишь, такъ и есть!-- бѣдненькій пальчикъ!... Перестань, перестань! Играй своими игрушками... папа привезетъ тебѣ гостинца.
-- О Боже мой!-- произнесла больная:-- мнѣ тяжело! я умираю!
-- Господь съ вами, мисиссъ! сказалъ Тиффъ, оставляя чулокъ, и, поддерживая одной рукой ребенка, другой поправилъ и разгладилъ одѣяло и постельное бѣлье.-- Зачѣмъ умирать! Господь съ вами, мисиссъ; черезъ нѣсколько дней мы поправимся. Въ послѣднее время у меня много было работы, а между тѣмъ дѣтское платье пришло въ безпорядокъ; починки накопилась цѣлая груда. Посмотрите вотъ на это, сказалъ онъ, поднимая кусокъ красной фланели, украшенной черной заплаткой: -- это дира, теперь она не увеличится, а между тѣмъ для дома оно и очень годится: оно сбережетъ Тедди новенькое платье. Понемногу я перештопаю чулочки; потомъ починю башмачки Тедди, а къ завтрашнему дню поправлю его одѣяльцо. О! вы только позвольте мнѣ! я докажу вамъ, что вы не даромъ держите стараго Тиффа,-- и чорное лицо Тиффа, безъ того уже маслянистое, становилось еще маслянистѣе, когда онъ произнесъ эти слова, и когда черты его выражали желаніе успокоить свою госпожу.
-- Тиффъ, Тиффъ, ты доброе созданіе!-- но ты не понимаешь, что происходитъ въ душѣ моей. Изо дня въ день, я лежу здѣсь одна, а онъ Богъ знаетъ, гдѣ онъ? Пріѣдетъ на какой нибудь день, и опять его нѣтъ -- его дѣйствія непонятны для меня... О! какъ безразсудна я была, когда выходила за него! Да! что дѣлать!-- дѣвочки совсѣмъ не знаютъ, что значитъ замужство!-- Состарѣться въ дѣвицахъ я страшилась, и вытти за мужъ -- считала за счастье! Но сколько горя, сколько страданій испытала я! Переходя съ мѣсто на мѣсто, я до сихъ поръ не знаю, что значитъ спокойствіе; одно горе слѣдовало за другимъ, одна неудача за другой -- и почему?-- Нѣтъ! нѣтъ! я устала, мнѣ все надоѣло,-- даже самая жизнь.... нѣтъ! я хочу, я должна умереть!
-- Перестаньте отчаяваться, миссъ, сказалъ Тиффъ, съ горячностью.-- Потерпите немного.... Тиффъ приготовитъ чай, и дастъ вамъ напиться. Тяжело, я это знаю; но времена перемѣнчивы! Богъ дастъ, все поправится, мисиссъ, подрастетъ Тедди и будетъ помогать своей мама. Посмотрите! гдѣ вы найдете малютку, милѣе того, который лежитъ въ этой колыбели?-- сказалъ Тиффи, съ нѣжностью матери обращаясь къ колыбели, гдѣ маленькая, кругленькая красная масса возрастающаго человѣка начинала поднимать двѣ рученки и произносить невнятные звуки, какъ бы давая знать о своемъ существованіи и желаніи, чтобъ его замѣтили.
-- Поли, поди ко мнѣ, сказалъ онъ, опустивъ на полъ Тедди, вынулъ изъ люльки ребенка и долго, пристально и нѣжно смотрѣлъ на него сквозь стекла огромныхъ очковъ.-- Расправься, милочка мой!-- вотъ такъ! Какіе глазенки у него!-- мамины, мамины, какъ двѣ капли воды! О мой милый!-- Мисиссъ, посмотрите на него, сказалъ Тиффъ, положивъ ребенка подлѣ матери. Видали ли вы что нибудь милѣе этого созданія? Ха! ха! ха!-- Хочешь, чтобъ мама взяла тебя?-- возьметъ, возьметъ, моя крошечка! А Тиффъ между тѣмъ приготовитъ чай!
И черезъ минуту Тиффъ стоялъ уже на колѣняхъ, тщательно укладывая подъ очагомъ концы обгорѣлыхъ сучьевъ и раздувая огонь; поднявшееся облако бѣлой золы обсыпало и курчавую голову негра и красный платокъ его, какъ снѣжными хлопьями; между тѣмъ Тедди дѣятельно занимался выдергиваньемъ иголокъ изъ какого-то вязанья, висѣвшаго подлѣ очага. Раздувъ огонь, Тиффъ поставилъ на очагъ закоптѣлый чайникъ, потомъ всталъ и увидѣлъ, что бѣдная больная мать крѣпко прижимала къ груди своей младенца и тихонько плакала. Въ эту минуту, нестройная, угловатая, непривлекательная фигура Тиффа, съ его длинными костлявыми руками, съ его краснымъ платкомъ, накинутымъ на плечи, казалась черепахой, стоявшей на заднихъ лапахъ. Больно было ему смотрѣть на эту сцену... Онъ снялъ очки и отеръ крупныя слезы, невольно выступившія ла его глаза.
-- Ахъ Боже мой! Что это дѣлаетъ Тедди!-- ай! ай! ай! онъ выдергиваетъ иголки изъ рукодѣлья миссъ Фанни. Не хорошо, не хорошо,-- Тиффу стыдно за васъ... И вы это дѣлаете, когда мама ваша больна. Вы забыли, что надо быть умницей, иначе Тиффъ и сказочекъ не будетъ говоритъ! Оставьте же; сядьте вотъ на этотъ чурбанъ;-- это такой славный чурбанъ; посмотрите, какой хорошенькій мохъ на немъ! Ну вотъ такъ; сидите же смирно; дайте покой мама.
Ребенокъ, какъ будто очарованный вліяніемъ стараго Тиффэ, открылъ свои большіе, круглые, голубые глаза, и сидѣлъ на чурбанѣ спокойно и съ покорнымъ видомъ, въ то время, какъ Тиффъ отъискивалъ что-то въ сундукѣ. Дневной свѣтъ въ это время быстро уступалъ свое мѣсто вечернему сумраку. Тиффъ вынулъ изъ сундука пукъ лучины, и воткнувъ одну изъ нихъ въ разщелину другаго чурбана, стоявшаго подлѣ очага, засвѣтилъ ее, проговоривъ: теперь повеселѣй будетъ! Послѣ того онъ снова сталъ на колѣни, и началъ раздувать уголь, который, какъ и вообще сосновый уголь, когда никто его не раздувалъ, постоянно хмурился и казался чернымъ. Тиффъ раздувалъ сильно, не обращая вниманіе на облако золы, которая, окружая его, ложилась на рѣсницы и балансировала на кончикѣ носа. "А славная грудь у меня, сказалъ онъ: мнѣ бы хорошо быть кузнецомъ! Я бы нѣсколько дней сряду раздувалъ огонь въ горнѣ. Удивляюсь, почему такъ долго не возвращается миссъ Фанни?"
Тиффъ всталъ, и, поглядывая на кровать, чрезвычайно осторожно и почти на цыпочкахъ подошелъ къ грубой двери, приподнялъ за веревочку щеколду, отворилъ до половины и вышелъ на крыльцо.
Вышедъ вмѣстѣ съ нимъ, мы бы увидѣли, что маленькая хижинка стояла одиноко, въ глуши дремучаго сосноваго лѣса, примыкавшаго къ ней со всѣхъ сторонъ. Тиффъ простоялъ на крыльцѣ нѣсколько секундъ, вглядываясь въ даль съ напряженнымъ слухомъ. Но ничего не было слышно; ничего, кромѣ унылаго завыванья вѣтра, свободно гулявшаго по вѣтвямъ сосноваго лѣса, и производившаго печальный, однообразный, плачевный, неопредѣленный звукъ.
-- Эти сосны вѣчно говорятъ между собою, сказалъ Тиффъ про себя.-- Вѣчно шепчутся; а о чемъ?-- Богъ знаетъ! никогда не скажутъ того, что хочется знать человѣку. Чу! Это голосъ Фокса! Это она!-- сказалъ Тиффъ, заслышавъ веселый громкій дай собаки, далеко разносившійся но лѣсу.-- Это она! Фокси! Фокси! ну что, привела ли ты миссъ Фанни?-- говорилъ онъ, лаская косматую собаку, прибѣжавшую къ нему изъ чащи лѣса. Ахъ ты негодная! зачѣмъ же ты убѣжала отъ своей госпожи? -- Слышишь! что тамъ такое?
За высокими соснами весело распѣвалъ звучный, чистый голосъ:
"Если ты прійдешь туда раньше меня,
То скажи, что и я иду въ Ханаанъ!"
Тиффъ подхватилъ эти слова и съ пламеннымъ энтузіазмомъ отвѣчалъ:
"Жди меня -- и я приду!
Я тоже иду въ Ханаанъ."
Вмѣсто отвѣта, на опушкѣ лѣса раздался веселый смѣхъ и вслѣдъ за тѣмъ дѣтскій голосъ:
-- А, Тиффъ! Это ты?
Бойкая, веселая дѣвочка съ голубыми глазками, лѣтъ восьми, подбѣжала къ крыльцу.
-- Ахъ, миссъ Фанни! какъ я радъ, что вы воротились! ваша мама очень нездорова: ей очень худо сегодня.-- И потомъ, понижая свой голосъ до шопота, сказалъ: -- Она очень плоха, предупреждаю васъ. Какъ она плакала, миссъ Фанни, когда я положилъ къ ней малютку. Я очень безпокоюсь за нее, и желалъ бы, чтобъ папа вашъ воротился. Принесли ли вы лекарство?
-- Какъ же; вотъ оно!
-- И прекрасно! Я приготовилъ ей чай, и положу въ него немного лекарства: это подкрѣпитъ ее. Идите теперь къ ней, а я наберу немного хворосту и разведу огонь. Масса Тедди обрадуется вамъ.-- Вы, вѣрно, не забыли его и принесли ему гостинца.
Дѣвочка тихонько вошла въ комнату и остановилась у постели, на которой лежала ея мать.
-- Маменька! я воротилась, сказала она тихо.
Бѣдное больное существо, лежавшее въ постелѣ, повидимому находилось въ томъ безпомощномъ, безнадежномъ состояніи, когда жизнь, послѣ плаванія своего среди треволненій свѣта, попадаетъ на скалу, волны переливаются черезъ нее и разбиваютъ ея душу. Накинувъ на голову конецъ полинявшаго полога, маленькая Фанни склонилась къ постели.
-- Маменька! маменька! сказала она, рыдая и слегка дотронувшись до матери.
-- Поди прочь! прочь дитя мое!-- О, я бы желала, чтобъ тебя не было на свѣтѣ! Я сожалѣю, что ты родилась на этотъ свѣтъ, и ты и Тедди и этотъ малютка! Въ этой жизни нѣтъ ничего, кромѣ скорби и страданій! Фанни! не смѣй выходить за мужъ!-- Слышала ли?-- Незабудь этихъ словъ!
Испуганная Фанни какъ окаменелая стояла подлѣ кровати; между тѣмъ Тиффъ бережно положилъ подъ очагъ связку хвороста, снялъ кипятокъ, налилъ его въ старый, полуразбитый фаянсовый чайникъ и дѣятельно началъ мѣшать въ немъ. Въ это время по лицу его пробѣжала тѣнь негодованія. Она постоянно сопровождалась угрюмымъ ворчаньемъ и всегда показывала, что душевное спокойствіе негра нарушено. Такъ и теперь Тиффъ ворчалъ про себя:"Вольно-же было самой выходить за бѣлаго! Я всегда былъ противъ этого!-- Какъ больно слушать ее! Сердце такъ и разрывается на части!"
Въ это время, приготовивъ питье по своему вкусу, онъ подошелъ къ постели и начать ласковымъ тономъ:
-- Вотъ и чай готовь! Вы устали, мисиссь Сю!-- Этотъ великанъ измучилъ васъ! Да и то сказать, у такого громаднаго человѣка съ каждой недѣлей прибываетъ по полфунту вѣса. Позвольте его мнѣ.-- Возьмите, лучше, выпейте чашку; согрѣйтесь и будьте повеселѣе; я вамъ поджарю кусочикъ цыпленка. Съ этими словами, отодвинувъ ребенка, онъ подсунулъ руку подъ подушку. О, какъ жестко здѣсь! Позвольте: у меня длинная и крѣпкая рука, я приподниму васъ и вы отдохнете. Вотъ такъ! выпейте чайку и отрите слезы!-- Богъ милостивъ! Онъ смотритъ на насъ всѣхъ, когда нибудь смилуется надъ нами и порадуетъ насъ!
Больная, еще болѣе изнуренная душевнымъ волненіемъ въ послѣднія минуты, механически повиновалась голосу, къ звукамъ котораго слухъ ея привыкъ давно. Она съ жадностью выпила поданную чашку, и потомъ внезапно обвила руками черную шею добраго Тиффа.
-- О Тиффъ! бѣдный, вѣрный Тиффъ!-- Что стала бы я дѣлать безъ тебя?-- Я, такая больная, слабая и одинокая! Но Тиффъ, теперь скоро все кончится! Сегодня я видѣла сонъ, что мнѣ недолго остается жить на этомъ свѣтѣ, и мнѣ такъ жалко было, что дѣти остаются здѣсь, такъ жалко, что я расплакалась. О, еслибъ я могла захватить ихъ всѣхъ въ мои объятія, и вмѣстѣ съ ними лечь въ могилу, я была бы счастлива! Во всю жизнь свою не знала я, для чего меня создалъ Господь! Ни къ чему я не была способна, ничего не сдѣлала!
Тиффъ до такой степени былъ растроганъ этими жалобами, что слезы едва не унесли въ потокѣ своемъ его большія очки; весь его крѣпкій неуклюжій станъ пришелъ въ движеніе отъ сильныхъ рыданій.
-- Перестаньте, мисиссъ Сю! зачѣмъ говорить подобныя вещи! Ну чтожь! если Богу угодно будетъ призвать васъ къ себѣ, повѣрьте, я съумѣю сберечь вашихъ дѣтокъ. Я ихъ вырощу, не бойтесь!-- Но вы не должны отчаиваться; Богъ дастъ, вамъ будетъ полегче! Это такъ... сгрустнулось вамъ, вотъ и все... да и то сказать, есть о чемъ и погрустить.
Въ этотъ моментъ на дворѣ послышался громкій лай Фокси, а вмѣстѣ съ нимъ бреньчанье колесъ и лошадиный топотъ.
-- Это масса! готовъ жизнью отвѣчать, это масса! сказалъ Тиффъ, торопливо поправивъ подушки и опустивъ на нихъ больную.
-- Ало! Тиффъ! раздался за стѣнами громкій голосъ: -- давай огня сюда!
Тиффъ схватилъ лучину и побѣжалъ на призывъ. Страннаго вида экипажъ стоялъ у самыхъ дверей, въ него запряжена была тощая кривая лошадь.
-- Помоги мнѣ, Тиффъ. Я привезъ разныхъ товаровъ. Ну, что Сю?
-- Очень не хороша. Цѣлый день васъ вспоминала: хочетъ видѣть васъ.
-- Проворнѣй, Тиффъ! возьми вотъ это, показывая на длинное ржавое колѣно трубы изъ листоваго желѣза.-- Внеси это въ комнату, да вотъ и еще! подавая печную дверцу съ изломанной ручкой.
-- Это для чего же, масса?
-- Пожалуста безъ разговоровъ: дѣлай, что велятъ. Помоги мнѣ снять эти ящики.
-- Что тутъ такое? говорилъ Тиффъ про себя, снимая одинъ ящикъ за другимъ съ неуклюжей телѣги, и сваливая ихь вт углу комнаты. Съ окончаніемъ работы. Тиффъ получилъ приказаніе присмотрѣть за лошадью, а мужчина, съ веселымъ, беззаботнымъ видомъ, вошелъ въ комнату.
-- Здравствуй, молодецъ! сказалъ онъ, приподнявъ на воздухъ маленькаго, Тедди.
-- Здоровр, Фанни, цалуя въ щеку дѣвочку. Здравствуй, Сисъ, подошедъ къ постели, гдѣ лежала больная, и нагнувшись надъ ней. Умирающая женщина обняла его слабыми руками, и съ внезапнымъ одушевленіемъ сказала:
-- Наконецъ ты пріѣхалъ. А я думала, что умру, не увидѣвъ тебя.
-- За чѣмъ говорить, Сисъ, о смерти, возразилъ онъ, потрепавъ ее за подбородокъ: -- посмотри! щечки у тебя румянѣе розы.
-- Папа, взгляни на малютку! сказалъ маленькій Тедди, подползая къ самой кровати и открывая колыбель.
-- Ахъ, Сисъ! еслибы ты знала, какое славное дѣло обработалъ я! Славное! оно поправитъ наши обстоятельства: кромѣ того, я привезъ съ собой чудную вещь, которая оживитъ мертвую кошку, даже и тогда, еслибъ она лежала на днѣ пруда съ камнемъ на шеѣ! посмотри сюда, Сисъ! это -- доктора Пуффера эликсиръ живой воды! Онъ излечиваетъ желтуху, зубную боль, золотуху, удушья, чахотку и разныя другія болѣзни, о которыхъ я даже и не слышалъ. По чайной ложечкѣ утромъ и вечеромъ, и ты черезъ недѣлю будешь здоровѣе меня!
Изумительно было видѣть перемѣну, которую произвелъ на больную пріѣздъ этого человѣка. Повидимому, всѣ ея опасенія исчезли. Она сидѣла въ постелѣ, слѣдя глазами за каждымъ его движеніемъ и, казалось, вполнѣ вѣрила въ чудное дѣйствіе лекарства, какъ будто ей только въ первый разъ предложено было универсальное средство. Надобно замѣтить, однакожь, что Тиффъ, который вошелъ уже въ комнату и снова разводилъ огонь, позволялъ себѣ каждый разъ, когда говорили объ эликсирѣ доктора Пуффера, обращаться къ нему спиной, бросать на него взгляды, полные негодованія, и въ тоже время что-то ворчалъ. Пріѣхавшій мужчина былъ крѣпкаго тѣлосложенія и довольно пріятной наружности, лѣтъ сорока или сорока-пяти. Его глаза, свѣтло-каріе, его густые кудрявые волосы, его высокій лобъ и въ высшей степени безнечное, пооткрытое выраженіе, придавали его наружности привлекательность, что нѣкоторымъ образомъ объясняетъ и внимательный взглядъ, съ которымъ жена слѣдила за каждымъ его движеніемъ. Исторію этой четы можно разсказать въ немногихъ словахъ. Онъ былъ сынъ незначительнаго фермера въ Новой Каролинѣ. Его отецъ до такой степени былъ несчастливъ въ дѣлахъ, что все его семейство питало въ послѣдствіи сильное отвращеніе къ труду всякаго рода. Въ силу такого отпрашенія, Джонъ, старшій сынъ, посвятилъ себя старинной и почетной профессіи, присвоенной всѣми тунеядцами. Грѣться на солнышкѣ передъ какой нибудь питейной лавкой, присутствовать на конскихъ скачкахъ, на пѣтушьихъ бояхъ, показаться иногда въ новомъ жилетѣ, купленномъ на деньги, пришедшія къ нему неизвѣстно откуда,-- все это составляло для него верхъ удовольствія. Онъ былъ невиненъ въ пріобрѣтеніи общихъ школьныхъ свѣдѣній, и едвали имѣлъ столько религіозныхъ убѣжденій, сколько имѣетъ ихъ мухамеданинъ и даже индусъ. Въ одно изъ своихъ странствованій по штатамъ, онъ остановился на старой, запущенной плантаціи, гдѣ все приходило въ разрушеніе, отъ расточительности владѣльцевъ и отъ многолѣтнихъ безпорядковъ въ у правленіи. Томъ Джонъ пробылъ нѣсколько дней, игралъ въ карты съ сыномъ плантатора, въ равной степени исполненнымъ отрадныхъ, но несбыточныхъ надеждъ, и кончилъ тѣмъ, что въ одну прекрасную ночь убѣжалъ съ дочерью плантатора, пятнадцатилѣтней дѣвочкой такой же лѣнивой, безпечной и необразованной, какъ и самъ.
Фамилія, которую даже нищета не могла заставить отбросить свою гордость, была въ величайшей степени оскорблена такимъ бракомъ, и еслибъ въ раззоренномъ имѣніи оставалась какая нибудь частица на долю дочери, то, безъ всякаго сомнѣнія, ее лишили бы этой частицы. Единственный клочекъ приданаго, который отдѣлился вмѣстѣ съ ней отъ ея родительскаго крова, состоялъ изъ живаго существа, котораго ничто не могло оторвать отъ своей молодой госпожи. Мать дѣвочки, по отдаленному колѣну, происходила отъ одной изъ извѣстнѣйшихъ фамилій въ Виргиніи, и Тиффъ былъ ея слугой. Съ сердцемъ, исполненнымъ воспоминаній о величіи Пейтоновъ, съ обычнымъ смиреніемъ и покорностью судьбѣ, Тиффъ послѣдовалъ за новобрачной. Онъ рѣшился покориться господину, котораго считалъ далеко ниже себя во всѣхъ отношеніяхъ. При всей своей неблаговидности, при всей темнотѣ своей кожи, Тиффъ никогда не позволялъ себѣ сомнѣваться, что честь Пейтоновъ ввѣрена исключительно его охраненію. Въ его глазахъ молодая госпожа была тоже, что и мистриссъ Пейтонъ,-- ея дѣти были дѣти Пейтоновъ; даже небольшой кусокъ фланели, которымъ обита была колыбель изъ камеднаго дерева, принадлежала Пейтонамъ; что же касалось до него самого, то онъ былъ -- Тиффъ Пейтонъ. Эта мысль согрѣвала и утѣшала его въ то время, когда онъ послѣдовалъ за новобрачной госпожей и находился при ней втеченіе всего періода пониженія ея съ одной ступени на другую по лѣстницѣ благоденствія. На мужа ея онъ смотрѣлъ съ видомъ покровительства, съ вѣжливымъ пренебреженіемъ. Онъ желалъ ему добра; онъ считалъ благоразумнымъ и приличнымъ улыбаться всѣмъ его дѣйствіямъ; но, въ минуты откровенности, Тиффъ выразительно приподнималъ свои очки и высказывалъ свое тайное мнѣніе, что отъ подобныхъ людей немного можно ждать хорошаго. И, дѣйствительно, странная и безпрестанная перемѣна занятій Джона Криппса, его страсть къ странствующей жизни, къ переселеніямъ съ одного мѣста на другое, оправдывали въ нѣкоторой степени негодованіе стараго негра. Каррьера Криппса, по части промышленности, ограничивалась желаніемъ пріобрѣсть немногое изъ всего и весьма многое изъ ничего. Онъ начиналъ изучать два или три ремесла одно за другимъ; вполовину научился выковывать лошадиныя подковы, испортилъ два, три архитекторскихъ плана, пробовалъ занять мѣсто почтаря, учреждалъ пѣтушьи бои и держалъ собакъ для отъискиванія бѣглыхъ негровъ. Но постепенно отставалъ отъ этихъ призваній, какъ унизительныхъ, по его понятіямъ, для всякаго порядочнаго человѣка. Послѣднее предпріятіе, которымъ онъ занялся, внушено ему было успѣхами одного янки, странствующаго разнощика, который, не зная, куда дѣваться ему съ назначенными для продажи, но попорченными и никѣмъ не покупаемыми товарами, увѣрилъ его, что онъ обладаетъ еще, такъ сказать, не початымъ, неразвернувшимся талантомъ къ торговлѣ, и бѣдный Джонъ Криппсъ, не знавшій ни таблицы сложенія, ни умноженія, сводившій свои счеты на пѣтушьихъ бояхъ не иначе, какъ по пальцамъ или по черточкамъ, назначаемымъ мѣломъ на задней сторонѣ дверей, въ самомъ дѣлѣ повѣрилъ, что наконецъ-то ему открылось его настоящее призваніе. Къ тому же этотъ новый образъ жизни, требующій безпрерывнаго передвиженія съ мѣста на мѣсто, вполнѣ согласовался съ его неусидчивыми наклонностями. Хотя онъ и покупалъ постоянно все то, чего не могъ впослѣдствіи продать, и терялъ много на всемъ, что продавалъ, не смотря на то онъ поддерживалъ ложное убѣжденіе, что велъ свое дѣло удачно, потому что въ карманахъ его отъ времени до времени брянчали монеты, и потому еще, что кругъ небольшихъ тавернъ, въ которыхъ онъ могъ пить и ѣсть, увеличился значительно. У него былъ источникъ, никогда не измѣнявшій ему, даже и въ то время, когда всѣ другіе источники совершенно высыхали: этотъ источникъ заключался въ неистощимой изобрѣтательности и преданности стараго Тиффа. Дѣйствительно, Тиффъ казался однимъ изъ тѣхъ созданій, которыя одарены до такой степени превосходнѣйшею смѣтливостью, сравнительно предъ другими, подобными себѣ существами, что никогда не затрудняются въ пріобрѣтеніи предметовъ первой потребности. Рыба всегда клевала на удочку Тиффа, тогда какъ къ крючкамъ другихъ она и не подходила. Куры постоянно клали яйца для Тиффэ, и возвѣщали ему о своемъ подвигѣ веселымъ кудахтаньемъ. Индѣйскіе пѣтухи постоянно встрѣчали его громкими криками, распускали хвосты и показывали выводки своихъ пушистыхъ птенцовъ. Всякаго рода дичь, бѣлки, кролики, зайцы, тетерева и куропатки съ удовольствіемъ бросались въ его капканы и силки, такъ что тамъ, гдѣ другой умеръ бы съ голода, Тиффъ съ самодовольствіемъ озирался кругомъ, глядя на всю природу, какъ на свою кладовую, въ которой всѣ жизненные припасы прикрывались пушистымъ перомъ или мѣхомъ, ходили на четырехъ ногахъ, и, повидимому, нарочно берегли себя до той минуты, когда потребуются на жаркое. Такимъ образомъ, Крип съ никогда не возвращался домой безъ полной увѣренности, что его ожидаетъ вкусное блюдо, возвращался съ этой надеждой даже въ то время, когда пропивалъ въ тавернѣ послѣднюю четверть доллара. Это нравилось Криппсу, согласовалось вполнѣ съ его наклонностями. Онъ воображалъ, что Тиффъ исполнялъ свою обязанность, и отъ времени до времени привозилъ ему несходившіе съ рукъ бездѣлушки, въ видѣ признательности за трудолюбіе и усердіе. Очки, въ которыхъ Тиффъ красовался, поступили въ его собственность этимъ путемъ; и хотя для всѣхъ очевидна было, что стекла въ подаренныхь очкахъ были вырѣзаны изъ простаго стекла, но Тиффъ находился въ счастливомъ нвѣдѣніи относительно ихъ невыпуклости, и въ болѣе счастливомъ положеніи, но которому его здоровое, неповрежденное зрѣніе вовсе не требовало стеколъ. Это было только аристократической слабостью въ Тиффѣ. Очки онъ считалъ неотъемлемой принадлежностью и украшеніемъ всякаго джентльмена, и самымъ вѣрнымъ признакомъ именно такого джентльмена, который принадлежалъ "къ одной изъ самыхъ старинныхъ фамилій въ старой Виргиніи." Онъ считалъ ихъ приличнымъ выраженіемъ его многотрудныхъ и многоразличныхъ обязанностей, къ числу которыхъ, какъ читатель, вѣроятно, замѣтилъ, относились и женскія рукодѣлья. Тиффъ умѣлъ штопать чулки, какъ никто въ цѣломъ округѣ; умѣлъ кроить всякаго рода дѣтскія платья, умѣлъ починивать и шить; все это онъ дѣлалъ охотно, безъ принужденія, находилъ въ этомъ даже особенное удовольствіе.
Тиффъ былъ вообще веселый малый, не смотря на многія горести, выпавшія на его долю. Въ натурѣ его столько было маслянистаго обилія, такой избытокъ физическаго наслажденія существованіемъ, что величайшее несчастіе производило въ его обыкновенномъ настроеніи духа весьма незначительное пониженіе, рѣдко доходившее до легкаго унынія. Съ самимъ съ собою онъ находился въ самыхъ счастливыхъ дружественныхъ отношеніяхъ; онъ нравился самому себѣ, онъ вѣрилъ въ самого себя, и когда никто не ободрялъ его ласковымъ словомъ, онъ гладилъ себя по плечу и говорилъ: Тиффъ, ты славный малый, я люблю тебя. Рѣдко проходила минута, чтобъ онъ не бесѣдовалъ съ самимъ собою, разнообразя разговоры свои или веселыми припѣвами какой нибудь пѣсни, или спокойнымъ, легкимъ смѣхомъ. Въ тѣ дни, когда Тиффъ испытывалъ особенное самодовольствіе, онъ смѣялся чрезвычайно много. Онъ смѣялся, когда показывались изъ земли первые побѣги посаженныхъ имъ сѣмянъ; смѣялся, когда послѣ бури показывалось солнце; смѣялся надъ множествомъ предметовъ, въ которыхъ ничего не было смѣшнаго; все ему нравилось, изъ всего умѣлъ онъ извлечь удовольствіе. Въ минуты затрудненія и замѣшательства, Тиффъ обращался къ самому себѣ и въ самомъ себѣ находилъ адвоката, вѣрно хранившаго всѣ его тайны.
При настоящемъ случаѣ, онъ не безъ внутренняго негодованія осматривалъ остатки одного изъ лучшихъ цыплятъ своихъ, котораго намѣревался подавать, по кусочкамъ, своей госпожѣ, и онъ старался облегчить свою душу маленькой бесѣдой съ самимъ собою:
-- Все это, говорилъ онъ про себя, поглядывая то съ сожалѣніемъ на остатки цыпленка, то съ пренебреженіемъ на новоприбывшаго: -- все это будетъ поѣдено. Лучше было бы убить для него стараго каплуна. Гораздо было бы лучше: каплунъ и гораздо пожостче. А теперь поневолѣ долженъ подать ему лучшаго цыпленка; бѣдная госпожа будетъ только посматривать, какъ онъ его съѣстъ. Странныя эти женщины! Къ чему онѣ такъ гонятся за мужьями? Какъ будто лучше ихъ ничего на свѣтѣ и быть не можетъ! Забавно смотрѣть, какъ онъ хорахорится, а она, бѣдняжка, не можетъ наглядѣться на него. Ну, нечего дѣлать! отправляйся, мой голубчикъ,-- и онъ поставилъ на уголья сковороду, на которой вскорѣ зашипѣлъ и затрещалъ цыпленокъ. Выдвинувъ столъ, Тиффъ накрылъ его для ужина. Кромѣ цыпленка, на очагѣ стоялъ кофейникъ, выпуская изъ себя клубы ароматическаго пара, и въ горячей золѣ пеклось нѣсколько картофелинъ. Между тѣмъ Джонъ Криппсъ дѣятельно объяснялъ своей женѣ выгодную торговую сдѣлку, которая такъ благотворно дѣйствовала на его настроеніе духа.
-- Вотъ видишь ли, Сю; въ этотъ разъ я побывалъ въ Ралэйгѣ и встрѣтилъ тамъ молодца, который ѣхалъ изъ Нью-Норка, или Нью-Орлеана, или, словомъ, откуда-то изъ Сѣверныхъ Штатовъ.
-- Нью-Орлеанъ, кажется, не принадлежитъ къ Сѣвернымъ Штатамъ, боязливо замѣтила его жена.
-- Это все равно;-- словомъ изъ какого-то Нью-Штата! Пожалуйста, Сю, не прерывайте меня.
Еслибъ Криппсъ могъ увидѣть свирѣпые взгляды, которые Тиффъ въ эту минуту бросалъ на него сквозь очки, онъ затрепеталъ бы. Но, кромѣ ужина, Криппсъ ничего не видалъ передъ собой и спокойно продолжалъ свой разсказъ.
-- Этотъ молодецъ везъ партію дамскихъ шляпокъ самой послѣдней моды. Онъ получилъ ихъ изъ Парижа, столицы Европы; и продалъ мнѣ почти за даромъ. Ахъ, если бы ты посмотрѣла на нихъ, просто прелесть. Постой, я выну и покажу тебѣ. Тиффъ! свѣти сюда!
И Тиффъ взялъ зажженную лучину съ видомъ скептика и съ пренебреженіемъ; между тѣмъ Криппсъ раскупорилъ ящикъ и вынулъ изъ него партію шляпокъ, повидимому самаго стараго фасона, который былъ въ модѣ тому лѣтъ пятьдесятъ.
-- Да, нечего сказать! проворчалъ Тиффъ:-- модныя, годятся для вороньихъ пугалъ!
-- Что такое! сказалъ Криппсъ: -- Сю! какъ ты думаешь, что я заплатилъ за нихъ?
-- Незнаю, отвѣчала Сю, слабымъ, едва слышнымъ голосомъ.
-- Я заплатилъ за весь ящикъ пятнадцать долларовъ. А въ немъ нѣтъ ни одной шляпки, сказалъ онъ, любуясь лучшей изъ нихъ, надѣвъ ее на руку: -- нѣтъ ни одной, которая бы не стоила отъ двухъ до пяти долларовъ. На одинъ этотъ ящикъ я получу чистаго барыша, по крайней мѣрѣ, полсотни долларовъ.
Тиффъ повернулся къ очагу, и началъ разговаривать съ самимъ собою:
-- Во всякомъ случаѣ, я вижу тутъ одно -- если наши женщины надѣнутъ эти шляпки, да покажутся на митингѣ подъ открытымъ небомъ, то онѣ разстроютъ всю публику... неудастся и проповѣдь выслушать. А если встрѣтиться съ ними въ темную ночь, да на кладбищѣ, такъ ужь и не знаю, куда придется отправиться -- только, навѣрное, не въ доброе мѣсто. Бѣдная миссисъ! Какъ ей тяжело! Неудивительно, впрочемъ! Слабой женщинѣ стоитъ только взглянуть на такое чучело, и ей сдѣлается дурно.
-- Поди-ко сюда, Тиффъ! помоги мнѣ открыть этотъ ящикъ. Свѣти сюда. Чортъ возьми! Какъ онъ крѣпко закупоренъ. Здѣсь партія башмаковъ и ботинокъ, купленная мною отъ такого же молодца. Тутъ есть парные и непарные, за то дешево куплены. Есть люди, которые любятъ башмаки и сапоги на одну колодку, а есть и такіе, которымъ все равно, на одну или на разныя колодки, лишь бы было дешево. Напримѣръ, вотъ эта парочка хоть куда! и штиблеты къ ней, и все такое маленькая дирка на подкладкѣ, это ничего! нужно только надѣвать по осторожнѣе, а то, конечно, могутъ высунуться и пальцы наружу. Кто захочетъ имѣть такую пару, тотъ будетъ помнить какъ нужно обходиться съ ней. Ничего! кому нибудь пригодится.... пара славная! Кромѣ того, я привезъ три ящика отъ стараго бюро, которые тоже купилъ дешево на одномъ аукціонѣ: мнѣ кажется одинъ изъ нихъ какъ разъ подойдетъ въ старую раму, которую привезъ я въ прошломъ году. Все, все это досталося мнѣ почти что даромъ.
-- А какъ же теперь быть, масса, вѣдь я прошлогоднее-то бюро взялъ подъ курятникъ. Въ немъ индюшки выводятъ цыплятъ.
-- Ничего! Ты только вычисти его, да пригони вотъ эти ящики. Ну, теперь, мы сядемъ ужинать, сказалъ Криипсъ, садясь за столъ и дѣлая мужественное нападеніе на жаренаго цыпленка, не пригласивъ никого изъ присутствующихъ помочь, ему.
-- Миссисъ не можетъ сѣсть за столъ, сказалъ Тиффъ. Она не встаетъ съ постели съ самыхъ родовъ.
И Тиффъ приблизился къ постели съ сочнымъ кусочкомъ цыпленка, который нарочно отложилъ на тарелку, и теперь почтительно подавалъ его на досчечкѣ, вмѣсто подноса, покрытой листомъ старой газеты, вмѣсто салфетки.
-- Скушайте, миссисъ; вы не будете сыты, глядя на вашего мужа. Покушайте; а я пока перемѣню бѣлье на малюткѣ.
Чтобъ угодить своему старому другу, больная взяла кусокъ цыпленка, и въ то время, когда Тиффъ занимался съ ребенкомъ она раздѣлила его дѣтямъ, смотрѣвшимъ ей въ глаза, какъ и всегда дѣлаютъ голодныя дѣти, любуясь тѣмъ, что подаютъ больной ихъ матери.
-- Я люблю смотрѣть, когда они кушаютъ, сказала мистриссъ Криппсъ тономъ извиненія, когда Тиффъ повернулся назадъ и поймалъ ее въ раздѣлѣ цыпленка.
-- Ахъ, миссисъ, это все быть можетъ; но вы теперь должны кушать за двоихъ. Что они скушаютъ, то не послужитъ въ пользу ребенку. Помните это.
Криппсъ, повидимому ничего не видѣлъ и не слышалъ: все его вниманіе сосредоточено было на весьма важномъ дѣлѣ, которое лежало передъ нимъ, и которое онъ исполняль съ такимъ усердіемъ, что кофе, цыпленокъ и картофель исчезли въ нѣсколько минутъ. Даже косточки были обсосаны и на тарелкѣ вовсе не осталось слѣдовъ соуса.
-- Вотъ что называется поужинать съ комфортомъ, сказалъ онъ, откидываясь къ спинкѣ стула. Тиффъ! сними сапоги и подай мнѣ вонъ эту, бутылку. Сю! я полагаю ты не безпокоилась на счетъ того..... на счетъ вкуснаго обѣда, продолжалъ онъ, повернувшись спиной къ женѣ и составляя себѣ грогъ. Опорожнивъ стаканъ, онъ кликнулъ Тедди и предложилъ ему сахаръ, оставшійся на донышкѣ стакана. Но Тедди, предупрежденный выразительнымъ взглядомъ, брошеннымъ сквозь громадныя очки Тиффи, отвѣчалъ очень вѣжливо:
-- Нѣтъ, благодарю, папа: я этого не люблю.
-- Поди сюда, я говорю, и выпей. Это тебѣ здорово, сказалъ Криппсъ.
Глаза матери пристально слѣдили за ребенкомъ.
-- Оставь его, Джонъ! видишь, онъ не хочетъ, сказала она болѣе и болѣе ослабѣвающимъ голосомъ.
Тиффъ кончилъ дальнѣйшія принужденія тѣмъ, что безъ всякой церемоніи взялъ стаканъ изъ рукъ своего господина.
-- Помилуйте, масса, теперь не время возиться съ ребятами. Пора уложить ихъ въ постель, и перемыть посуду. Пожалуйте сюда Тедди, говорилъ Тиффъ, схватилъ ребенка, разстегнулъ ему рубашечку и выдвинулъ грубую складную кроватку: -- небось! вы заползли въ свою постельку, пріютились въ своемъ гнѣздышкѣ, а Богу-то и забыли помолиться! смотрите! пожалуй завтра не проснетесь!
Въ это время Криппсъ набилъ трубку табакомъ самаго отвратительнаго сорта, и началъ наполнять зловоніемъ маленькую комнатку.
-- Ахъ, масса! этотъ дымъ вреденъ для миссисъ, сказалъ Тиффъ: -- Она и безъ того цѣлый день мучилась!
-- Ничего, пусть его куритъ. Я люблю, когда онъ дѣлаетъ то, что ему нравится, сказала черезъ чуръ снисходительная мистриссъ Сю:-- Фанни, ты бы тоже пошла спать, моя милая. Поди сюда, и поцалуй меня, прощай, дитя мое, прощай!
Мать долго держала ее за руку, и пристально смотрѣла на нее; и когда Фанни хотѣла повернуться и уйти, она снова привлекла ее къ себѣ, еще разъ поцаловала ее, и еще разъ сказала.
-- Прощай, дитя мое.... прощай!
Фанни вскарабкалась по я ѣстницѣ, стоявшей въ углу комнаты, и сквозь небольшое четыреугольное отверстіе вошла на маленькій чердакъ.
-- Послушай, Тиффъ, сказалъ Криппсъ, вынувъ трубку изъ зубовъ, и взглянувъ на Тиффа, дѣятельно мывшаго посуду:-- что ни будь да не ладно, что наша Сисъ такъ сильно хвораетъ. Была кажется совсѣмъ здорова, когда выходила за меня. Знаешь ли что? продолжалъ онъ, не замѣчая собиравшейся грозы на лицѣ Тиффа: -- мнѣ кажется, ей отлично бы можно помочь парами. Будучи въ Ралейгѣ, я страшно простудился; такъ и думалъ, что умру; на мое счастье, случился тамъ какой-то паровой докторъ. У него была небольшая машина, съ котломъ и маленькими трубками. Положилъ меня въ постель, навелъ на постель эти трубки и, какъ видишь, поставилъ меня на ноги. Я ужь прощался съ бѣлымъ свѣтомъ; но этимъ паромъ какъ рукой сняло всю простуду. Вотъ я и думаю теперь, нельзя ли помочь чѣмъ нибудь въ этомъ родѣ и нашей мистриссъ Криппсъ.
-- Ради Бога, масса! не дѣлайте надъ ней подобныхъ опытовъ! Повѣрьте -- это средство ей не поможетъ.
-- Вотъ что, Тиффъ, сказалъ Криппсъ, не обративъ вниманія на слова Тиффа:-- я привезъ желѣзныя трубы, вѣдь ты знаешь, и небольшой котелокъ -- ты тоже знаешь; почему бы и намъ не обратить ихъ въ машину пароваго доктора.
-- По моему мнѣнію, масса, если вы пустите въ ходъ эту машину, вы и не увидите, какъ ваша жена отправится на тотъ свѣтъ, сказалъ Тиффъ. Что здорово для однихъ, то чистѣйшій ядъ для другихъ, говаривала моя старая госпожа. Самое лучшее что можете вы сдѣлать для нее, такъ это -- оставьте ее въ покоѣ: вотъ мое мнѣніе.
-- Джонъ! сказала больная спустя нѣсколько минутъ.-- Поди сюда, и присядь.
Въ тонѣ, которымъ были сказаны эти слова, отзывалось что-то положительное и почти повелительное, поразившее Джона до такой степени, что онъ безмолвно и съ замѣшательствомъ подошелъ къ постели, сѣлъ на нее и смотрѣлъ на жену съ видомъ крайняго изумленія.
-- Я такъ рада, Джонъ, что ты воротился: мнѣ хотѣлось сказать тебѣ нѣсколько словъ. Я лежала въ постели и все думала объ этомъ, все ворочала это въ головѣ. Мнѣ недолго остается жить; я скоро умру Джонъ я это знаю.
-- Ахъ, пожалуйста! ты надоѣдаешь мнѣ своей хандрой.
-- Нѣтъ, Джонъ! это не хандра. Посмотри на меня! посмотри на эту руку... посмотри мнѣ на лицо. Я такъ слаба,-- и такой сильный бываетъ кашель у меня, что, мнѣ кажется, я должна умереть. Не думай, что я говорю это, чтобъ встревожить тебя. О себѣ я не забочусь; но мнѣ бы не хотѣлось, чтобъ дѣти наши выросли, какъ мы съ тобой, и были похожи на насъ. У тебя, Джонъ, есть много замысловъ; оставь ихъ всѣ, и позаботься о томъ, чтобъ научить дѣтей нашихъ читать, и сдѣлать ихъ полезными людьми.
-- Вотъ еще! къ чему это? Я никогда не учился читать, а не смотря на то изъ меня вышелъ такой славный малый, какіе рѣдко встрѣчаются. Есть множество людей, которые, не зная ни читать ни писать, съ каждымъ годомъ наживаютъ себѣ денежки. Старикъ Губелль, напримѣръ, что на плантаціи Шэдъ, знаетъ грамотѣ не больше моего, а между тѣмъ составилъ славный капиталъ. У него девять сыновей,-- и ни одинъ изъ нихъ понятія не имѣетъ о томъ, что значитъ читать.-- Изъ этого ученья, я тебѣ скажу, пользы нѣтъ ни на волосъ. Оно научаетъ шарлатанству, свойственному вообще всѣмъ янки. Каждый разъ, когда имѣлъ я дѣло съ ними, они всегда надували меня. Гдѣже тутъ польза, желалъ бы я знать? Въ молодости и тебя учили читать,-- по много ли добра принесло тебѣ это ученіе?
-- Оно и такъ, если хочешь; но не надо забывать, что я была больна день и ночь, переѣзжала съ мѣста на мѣсто; постоянно имѣла на рукахъ больнаго ребенка, и не болѣе ребенка знала что мнѣ дѣлать съ нимъ.-- Все же, я бы желала, чтобъ Фанни чему нибудь научилась! Мнѣ кажется, еслибъ вблизи насъ находилась школа, или церковь или что нибудь въ этомъ родѣ, я бы посылала ихъ туда ежедневно,-- если бъ можно было отправить ихъ на небо, я бы отправила ихъ навсегда.
-- Пожалуста перестань говорить такой вздоръ, мнѣ надоѣло слушать тебя; я усталъ, потому ложусь спать.
И Криппсъ, сбросивъ пальто съ своихъ плечъ, развалился на постель и вскорѣ, погрузившись въ крѣпкій сонъ, захрапѣлъ.
Тиффъ, баюкавшій труднаго ребенка подлѣ очага, тихонько подошелъ къ кровати и сѣлъ.
-- Миссъ Сю, сказалъ онъ: напрасно вы говорили съ-этимъ человѣкомъ. Не подумайте, что я намѣренъ оскорблять его, нѣтъ! по дѣло въ томъ, миссъ Сю,-- вѣдь онъ не природный джентльменъ, слѣдовательно нельзя и ожидать, чтобъ онъ смотрѣлъ на вещи подобнаго рода, какъ смотримъ мы, которые принадлежимъ къ старинной фамиліи. Не горюйте миссъ! Предоставьте это дѣло старому Тиффу.-- Не было еще такого труда, отъ котораго бы Тиффъ отказался, и который бы ему наскучилъ. Хи! хи! хи! Миссъ Фанни начинаетъ порядочно читать; надобно только уговорить нашего масса, чтобъ онъ купилъ для ней книжекъ;-- я и это сдѣлаю. Между прочимъ я долженъ сказать, что на дняхъ пришла мнѣ въ голову славная идея. На нашу большую плантацію пріѣхала молоденькая лэди, изъ нью-йоркскаго пансіона, и я намѣренъ пораспросить ее кое о чемъ, вообще, и о воспитаніи дѣтей въ особенности. Разумѣется поговорю съ ней и на счетъ того, въ какую церковь должны ходить наши дѣти. Вы знаете, въ настоящее время рѣшить этотъ вопросъ не совсѣмъ легко;-- но я беру его на себя и рѣшу, по возможности, лучше. Миссъ Сю! вѣдь и я стремлюсь въ обѣтованный край!-- такъ неужели я пущусь въ него, не взявъ съ собой вашихъ дѣтей.-- Ха! ха! ха! Этого-то ужь не будетъ;-- Тиффъ не оставитъ ихъ.... Тиффъ будетъ при нихъ гдѣ бы они не находились. Это вѣрно, какъ вѣрно и то, что я Тиффъ. Хи! хи! хи!
-- Тиффъ, сказала молодая женщина, устремивъ на него свои большіе, голубые глаза:-- я слышала, что есть книга, которая называется библіей; видалъ ли ты ее?
-- Какъ же, мисисъ, видѣлъ: это такая большая книга!.. ваша мама, когда вышла замужъ, привезла ее съ собой; но потомъ ее разорвали, а другой не привозили. Впрочемъ, на митингахъ подъ открытымъ небомъ, и въ другихъ подобныхъ мѣстахъ, я таки успѣлъ узнать изъ нея кое-что.
-- Что же такое?-- скажи мнѣ, Тиффъ, спросила Сю, остановивъ на старомъ негрѣ большіе глаза, полные тревожнаго ожиданія.
-- Да вотъ хоть бы на послѣднемъ митингѣ; изъ нея много было говорено. Только проповѣдникъ говорилъ такъ скоро, что я многое пропустилъ мимо ушей; но одни слова онъ такъ часто повторялъ, что я не могъ не запомнитъ ихъ.
-- Какія же эти слова?
-- "Придите ко мнѣ всѣ труждающіеся и обремененные, и я дамъ вамъ покой!"
-- Покой, покой, покой!-- сказала больная задумчиво и съ тяжелымъ вздохомъ. Ахъ, Тиффъ! если бы ты зналъ, какъ давно я желала его. И онъ говоритъ, что это написано въ библіи?
-- Да, мисисъ, да!-- и мнѣ кажется, что эти слова были сказаны самимъ Спасителемъ. Когда я вспоминаю о нихъ, такъ на душѣ становится какъ то особенно легко. Все бы кажется слушалъ такія отрадныя слова.
-- И я бы ихъ слушала, Тиффи, сказала Сю, томно отвернула голову въ другую сторону и закрыла глаза. Тиффъ, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія:-- быть можетъ тамъ, куда я отправляюсь, я встрѣчу того, кто сказалъ эти слова; я спрошу его о нихъ. Пожалуста не говори со мной больше, мнѣ хочется спать. Я думала, что мнѣ будетъ легче, если увижусь съ моимъ мужемъ, но я еще больше устала. Положи ко мнѣ моего малютку; -- мнѣ такь пріятно, когда онъ лежитъ подлѣ меня. Вотъ такъ! Теперь дай мнѣ отдохнуть, Тиффъ, пожалуста!
И она погрузилась въ глубокій и спокойный сонъ.
Тиффъ борежно прикрылъ огонь, сѣлъ подлѣ постели и началъ то наблюдать тѣни отъ горящей лучины, игриво волновавшіяся по стѣнѣ; то прислушиваться къ тяжелымъ вздохамъ и тайному говору вѣковыхъ сосенъ, окружавшихъ хижину, и громкому храпѣнью спящаго Криппса.-- Отъ времени до времени сонъ смыкалъ ему глаза, но при первомъ порывистомъ уклонѣ головы его въ ту или другую сторону, онъ просыпался и дѣлалъ нѣсколько шаговъ по маленькой комнатѣ. Какое-то неопредѣленное чувство болѣзни тяготило его, чувство, въ которомъ онъ не въ состояніи былъ дать себѣ отчета. Слова своей госпожи онъ считалъ не болѣе, какъ за бредъ, за разстроенное воображеніе изнуреннаго больнаго. Мысль, что она дѣйствительно можетъ умереть, переселиться въ другой міръ, безъ него, чтобъ ходить за ней и беречь ее, никогда и не приходила ему въ голову. Около полночи, какъ будто рука невидимаго духа коснулась его, Тиффъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и раскрылъ глаза. На плечѣ его лежала сухая, холодная рука его госпожи,-- въ ея большихъ голубыхъ глазахъ отражался какой-то странный, сверхъ-естественный блескъ.
-- Тиффъ, прошептала она, едва слышнымъ голосомъ:-- я видѣла того, который говорилъ тѣ слова, и это правда!-- Я узнала тоже, почему я страдала такъ много. Онъ... Онъ... Беретъ меня къ себѣ. Скажи о немъ моимъ дѣтямъ.
Легкій вздохъ. Судорожный трепетъ во всѣмъ тѣлѣ. Вѣки опустились на глаза мистриссъ Сю и закрылись на всегда.
ГЛАВА IX.
СМЕРТЬ.
Смерть всегда приходитъ внезапно. Какъ бы постепенно, какъ бы замѣтно ни было ея приближеніе, но она наконецъ нападаетъ на страдальца внезапно. Тиффъ думалъ сначала, что ея госпожа въ обморокѣ, и употребилъ всѣ старанія приверти ея въ чувство. Больно было видѣть, какъ онъ старался отогрѣть тонкія, бѣлыя и прозрачныя, какъ перлъ, маленькія ручки, въ своихъ большихъ, грубыхъ, черныхъ рукахъ, какъ онъ приподнималъ ея голову, называлъ ее тысячами нѣжныхъ именъ, и изливалъ нескончаемый потокъ нѣжныхъ выраженій въ холодное, невнемлющее ухо. Не смотря на всѣ усилія Тиффа, лицо его госпожи оставалось неподвижнымъ, и теплота не возвращалась. Мысль о смерти поразила его внезапно: онъ бросился на полъ, подлѣ кровати, и зарыдалъ громко и громко. Онъ чувствовалъ какое-то отвращеніе къ Криппсу, тяжело храпѣвшему подлѣ покойницы, и потому не хотѣлъ разбудить его. Въ этотъ часъ онъ не хотѣлъ допустить идеи, что Криппсъ имѣлъ какое либо право на нее, не хотѣлъ, чтобъ къ его печали примѣшивалась хоть бы частичка печали такого человѣка, какъ Кринисъ. Но вопль добраго негра, пробудилъ Криппса; Криппсъ приподнялся на постели и началъ протирать глаза задней стороной ладони.
-- Что съ тобой, Твффъ? Чего ты ревешь во все горло?
Тиффъ всталъ на ноги и, затаивъ въ душѣ глубокую горесть, съ негодующимъ взглядомъ указалъ на охладѣвшую госпожу.
-- Смотрите, сэръ! смотрите! Вы не хотѣли вѣрить, что это была ея послѣдняя ночь; теперь, что вы скажете объ этомъ?-- На кого вы похожи теперь! Добрый пастырь услышалъ мольбы бѣдной овцы, и взялъ ее къ себѣ.... теперь вамъ не видать ее никогда, никогда!
Криппсъ, какъ и другіе люди съ грубыми чувствами, страшились образа смерти; онъ отвернулся отъ холоднаго трупа жены, и соскочилъ съ постели съ выраженіемъ безпредѣльнаго ужаса.
-- Это удивительно! кто бы могъ подумать объ этомъ? сказалъ онъ. Думалъ ли я, что мнѣ придется спать въ одной постели съ мертвымъ тѣломъ.
-- Тутъ и думать не стоило это очень просто. Теперь вы вѣрите, что говорили вамъ? Бѣдная овечка! сколько времени она лежала на этой постели и страдала, одна, совершенно одна! Вы все не вѣрили! по вашему, когда человѣкъ хвораетъ долго, такъ нужно умереть, чтобъ увѣрить васъ, что у него что нибудь да болѣло.
-- Да, да; сказалъ Криппсъ: -- это такъ -- совершенная правда.... но все же это неутѣшительно, чортъ возьми! А жаль мнѣ ея, очень жаль! Я думалъ было попробовать пары, или что нибудь другое. Чтожь мы станемъ дѣлать теперь?
-- Разумѣется; гдѣ вамъ знать, что теперь дѣлать. Такіе люди, какъ вы, ни къ чему хорошему не способные, всегда становятся въ тупикъ, когда пастырь постучится въ дверь. Я такъ знаю, что надобно дѣлать. Надобно снять ее бѣдняжку!... нужно съѣздить на старую плантацію, привести оттуда женщину, и сдѣлать что нибудь такое, чтобъ было прилично. Присмотрите за дѣтьми до моего возвращенія.
Тиффъ снялъ съ гвоздика и надѣлъ грубый, свѣтлаго цвѣта, шерстяной кафтанъ, съ длинными полосами и огромными пуговицами: онъ надѣвалъ этотъ кафтанъ только при случаяхъ весьма торжественныхъ. Передъ уходомъ, остановясь у дверей, онъ осмотрѣлъ Криппса съ ногъ до головы, съ видомъ полупокровительства, полупренебреженія, и обратился къ нему съ слѣдующими словами:
-- Теперь, масса, я отправляюсь, и ворочусь, какъ можно скорѣе. Прошу васъ вести себя поскромнѣе, оставить виски хоть на одинъ день въ своей жизни, и помнить о смерти, Страшномъ Судѣ и вѣчности. Дѣйствуйте такъ, какъ будто въ васъ есть что нибудь хорошее, то, что долженъ имѣть человѣкъ, который находится въ родствѣ съ одной изъ стариннѣйшихъ фамилій Старой Виргиніи. Теперь не мѣшаетъ и вамъ подумать о собственной своей кончинѣ: да наведутъ эти мысли бѣдный умъ вашъ на что нибудь доброе. Не будите пожалуста дѣтей до моего возвращенія: и безъ того имъ скоро приведется познакомиться съ горемъ.
Криппсъ выслушалъ эту орацію съ безсмысленнымъ, растеряннымъ видомъ, посмотрѣвъ при этомъ сначала на постель, потомъ на стараго негра, спѣшившаго ѣхать въ Канему.
Нина вообще не привыкла вставать рано; но въ это утро она проснулась вмѣстѣ съ первымъ появленіемъ зори. Оставивъ всякую надежду заснуть снова, она встала и вышла въ садъ. Долго ходила она взадъ и впередъ по одной аллеѣ, размышляя о запутанномъ положеніи своихъ собственныхъ дѣлъ, какъ вдругъ, среди утренней тишины, ея слухъ пораженъ былъ дикими и странными звуками пѣсни, обыкновенно употребляемой между неграми вмѣсто надгробнаго гимна. Слова: "она умерла и отлетѣла на Небо", повидимому приплывали къ ней вмѣстѣ съ притокомъ свѣжаго утренняго воздуха; голосъ неизвѣстнаго пѣвца дрожалъ и отчасти хрипѣлъ, но въ немъ отзывался нѣкоторый родъ паѳоса, производившаго странное впечатлѣніе среди совершенной тишины во всемъ, что окружало Нину. Телѣга, составлявшая часть хозяйственной утвари Криппса, обратила на себя вниманіе Нины, а дѣвушка подошла къ садовой рѣшеткѣ. Зоркій глазъ Тиффа замѣтилъ ее издали. Подъѣхавъ къ тому мѣсту, гдѣ стояла Нина, Тиффъ вылѣзъ изъ телѣги, снялъ шляпу, сдѣлалъ почтительный поклонъ, и выразилъ надежду, что молодая лэди находится въ добромъ здоровья въ такое прекрасное утро.
-- Слава Богу, я совершенно здорова; благодарю тебя, дядюшка, сказала Нина, глядя на него съ любопытствомъ.
-- А въ нашемъ домѣ несчастіе, миссъ, сказалъ Тиффъ торжественнымъ тономъ: -- въ немъ сегодня раздавался полуночный вопль.... бѣдная мисисъ Сю (это моя молодая госпожа) переселилась въ вѣчность.
-- Кто же твоя госпожа?
-- До замужства ея фамилія была Сеймуръ, а ея мать происходитъ отъ фамиліи Пейтоновъ, въ Старой Виргиніи. Пейтоны знаменитая фамилія! Къ несчастію, моей молодой госпожѣ вздумалось вытти замужъ по любви,-- какъ это дѣлаютъ многія молоденькія лэди, сказалъ Тиффъ конфиденціальнымъ тономъ: -- мужъ былъ ей совсѣмъ не подъ пару; за то ей, бѣдняжкѣ, и пришлось же постранствовать по бѣлому свѣту! Теперь она навсегда успокоилась она лежитъ мертвая, и нѣтъ ни одной женщины, которая бы сдѣлала для нее, что требуется въ подобныхъ случаяхъ. Извините, миссъ, Тиффъ пріѣхалъ сюда попросить молодую лэди, не пошлетъ ли она какую нибудь женщину приготовить покойницу къ погребенію.
-- Кто же ты самъ-то, скажи, пожалуйста?
-- Кто я, миссъ? Я Тиффъ Пэйтонъ!-- вотъ кто я. Я выросъ въ Виргиніи, въ знаменитомъ домѣ Пэйтоновъ, и уѣхалъ оттуда съ матерью мисисъ Сю; а когда мисисъ Сю вышла за этого человѣка, родители ея ужасно оскорбились и не хотѣли ее видѣть; но я вступился за нее,-- согласитесь сами, какая польза человѣку изъ худаго дѣлать худшее? Такое было мое мнѣніе, и я высказалъ его; нечего ужь тутъ спѣсивиться, когда дѣло было сдѣлано и поправить его не предвидѣлось никакой возможности. Но нѣтъ: меня и слушать не хотѣли. Я сказалъ имъ: вы дѣлайте, сказалъ я, какъ вамъ угодно, но старикъ Тиффъ отправится съ ней, сказалъ, и будетъ слѣдовать за мисисъ Сю до гробовой доски. И вотъ, какъ видите, я сдержалъ свое слово.
-- Ты поступилъ прекрасно, и за это ты мнѣ правишься еще больше, сказала Нина: -- подъѣзжай къ кухнѣ, вонъ туда! и скажи Розѣ, чтобъ дала тебѣ позавтракать, а я, между тѣмъ, побѣгу къ тетушкѣ Несбитъ.
-- Нѣтъ, благодарю васъ, миссъ Нина, я не голоденъ. Такимъ людямъ, какъ я,-- людямъ, которые убиты горемъ, и у которыхъ вѣчно возникаютъ въ душѣ воспоминанія о былой жизни,-- ѣда на умъ нейдетъ. Эти воспоминанія лежать вотъ здѣсь тяжелымъ камнемъ, миссъ Нина! Вы вѣрно никогда еще незнавали, и не дай Богъ знать! что значитъ стоять у воротъ, ведущихъ въ обѣтованный край, въ то время, когда лучшій вашъ другъ вошелъ въ нихъ и оставилъ васъ навсегда: тяжело!... о! какъ тяжело!
Сказавъ это, Тяффъ выдернулъ изъ кармана ветхій, полинялый платокъ, и конецъ его подсунулъ подъ очка.
-- Подожди же минуту, Тиффъ.
И Нина побѣжала домой. Тиффъ слѣдилъ за ней печальнымъ взглядомъ.
-- Да, да; бывало также весело бѣгала и моя мисисъ Сю.... топъ! топъ! топъ!-- ножка маленькая, какъ у мышки! и что она теперь?-- Но, да будетъ воля Божія!
-- Ахъ, Милли! ты здѣсь? сказала Нина, встрѣтивъ Милли у самой лѣстницы: -- знаешь ли что? Вотъ тамъ у рѣшетки стоитъ какой-то бѣднякъ, у него умерла госпожа, остались дѣти... и нѣтъ ни одной женщины въ домѣ. Нельзя ли тебѣ поѣхать туда? Ты знаешь, что надобно дѣлать въ подобныхъ случаяхъ! Ты съумѣешь сдѣлать это лучше другихъ во всемъ нашемъ домѣ.
-- Должно быть это бѣдный старикъ Тиффъ! сказала Милли: -- преданное созданіе! Значитъ, его бѣдная госпожа умерла наконецъ; -- и прекрасно сдѣлала,-- бѣдненькая!-- Извольте, миссъ; я только спрошусь у миссъ Лу, а можетъ вы, миссъ Нина, попросите сами?
Учащенный, громкій стукъ въ дверь испугалъ тетушку Несбигъ, стоявшую у туалета, и кончавшую утреннія операціи по части убранства своей наружности. Мистриссъ Несбитъ любила вставать очень рано, и держалась этого правила систематически. Никто не зналъ почему, но тутъ можно допустить одно обстоятельство, служившее причиной ранняго пробужденія: -- люди, которымъ нечего дѣлать, часто стараются какъ можно дольше протянуть время, чтобъ еще больше ничего недѣлать.
-- Тетушка, сказала Нина: -- пріѣхалъ какой-то бѣдный негръ, у котораго умерла госпожа, и въ домѣ у нихъ нѣтъ ни одной женщины. Нельзя ли отпустить Милли, помочь тамъ въ чемъ нужно?
-- Милли должна сегодня вымыть и накрахмалить мои чепцы, сказала мистриссъ Несбитъ: -- я сдѣлала распоряженіе объ этомъ за всю прошлую недѣлю.
-- Прекрасно, тетушка; но развѣ нельзя отложить это до завтра, до послѣзавтра?
-- Завтра она должна распороть и вымыть черное платье. Ты знаешь, у меня все дѣлается систематически; всему заранѣе сдѣлано назначеніе. Почему ты не хочешь послать Кэти?
-- Какъ почему, тетушка? Вы знаете, что сегодня къ обѣду будутъ гости, а Кэти единственная женщина, которая знаетъ, что гдѣ лежитъ, и какъ лучше распорядиться обѣдомъ. Кромѣ того, она такая грубая и неласковая къ бѣднымъ; словомъ, мнѣ бы ее не хотѣлось посылать. Не понимаю, впрочемъ, почему вамъ въ такомъ серьёзномъ случаѣ нельзя отложить чепчиковъ до другаго дня. Милли такая добрая, такъ любитъ дѣтей, съ такими материнскими чувствами, и такая опытная женщина.... вы только представьте себѣ, что тутъ цѣлое семейство въ глубокой горести.
-- Пожалуйста, не говори! у этихъ низкихъ людей нѣтъ столько чувства, какъ ты полагаешь, сказала тетушка Несбитъ, хладнокровно поправляя свой чепчикъ: -- не стоитъ вовсе принимать въ ихъ положеніи такое участіе: -- это жалкія, бѣдныя созданія.
-- Тетушка Несбитъ! сдѣлайте мнѣ эту милость; я рѣдко обращаюсь къ вамъ съ просьбами, сказала Нина: -- позвольте ѣхать Милли, именно она нужна тамъ. Пожалуста, тетушка, согласитесь.
Нина приблизилась къ ней, и мольбой, которая искрилась въ ея глазахъ, повидимому, дѣйствительно взяла верхъ надъ своей холодной, безчувственной родственницей.
-- Хорошо, мнѣ все равно, если...
-- Милли! Милли! тетушка согласна! вскричала Нина, выпрыгнувъ за дверь: -- тетушка сказала: хорошо. Теперь торопись, пожалуста; собирайся проворнѣй. Я побѣгу и велю Кэти послать дѣтямъ гостинцевъ; а ты возьми все, что только нужно и поѣзжай, поскорѣе; -- я сама поѣду на моей лошади, вслѣдъ за вами.