ДРЭДЪ.
Гарри ночевалъ въ домѣ мистера Гордона и всталъ на другое утро въ весьма непріятномъ расположеніи духа. Для дѣятельнаго и предпріимчиваго человѣка, ничего не можетъ быть несноснѣе, какъ оставаться въ совершенной праздности; такъ и Гарри, послѣ непродолжительной утренней нрогулки, почувствовалъ, что принужденное отсутствіе отъ сцены его обычныхъ занятій увеличивало въ немъ негодованіе съ каждой минутой. Постоянно пользуясь правами свободнаго человѣка, свободой располагать временемъ по своему произволу, уѣзжать и пріѣзжать, покупать и продавать, дѣлать торговые обороты, не подчиненный какому либо ощутительному контролю, онъ сильнѣе обыкновеннаго чувствовалъ униженіе, которому его подвергала,-- И вотъ! я долженъ скрываться, сказалъ онъ про себя:-- прятаться въ кустахъ, какъ куропатка, долженъ бросить все управленіе и приготовить негодяю поводъ къ моему же обвиненію; а почему? Потому что массу младшему брату угодно пріѣхать на плантацію, безъ всякой причины и права, пріѣхать за тѣмъ, чтобъ выказывать надо мной свою власть и оскорблять мою жену; потому еще, что законы всегда защитятъ всѣ его преступленія. Да, да! это вѣрно. Они всѣ за-одно. Всѣ за-одно, какъ бы ни былъ я правъ, какъ бы ни былъ онъ виновенъ. Всѣ примутъ его сторону, и обвинять меня; всѣ, потому что моя бабушка родилась въ Африкѣ, а его въ Америкѣ. Нѣтъ! Я не въ силахъ выносить этого! Кто знаетъ, что наговоритъ онъ, и что подѣлаетъ Лизеттѣ во время моего отсутствія? Сейчасъ же ѣду домой, и встрѣчусь съ нимъ, какъ слѣдуетъ честному человѣку! Займусь дѣломъ, и, если онъ станетъ мѣшать мнѣ, то пусть пеняетъ на себя! Вѣдь у него не двѣ жизни! Пусть онъ бережется.
Сказавъ это, онъ сѣлъ на коня и поскакалъ домой. Онъ поѣхалъ дорогой, проходившей по окраинѣ обширнаго болота, которому дано было названіе Ужаснаго. Въ то время, когда онъ ѣхалъ, углубленный, въ думы, впереди его послышался топотъ лошадиныхъ подковъ. Неожиданный поворотъ дорого поставилъ его лицомъ къ лицу съ Томомъ и мистеромъ Джекилемъ, которые чѣмъ свѣтъ выѣхали изъ дому, чтобъ достичь почтовой станціи до наступленія полуденнаго зноя. Та и другая сторона выразила безмолвное изумленіе; но вдругъ Томъ Гордонъ, какъ человѣкъ, сознавшій свою власть, и рѣшившійся пользоваться ею и выражать ее при всякомъ возможномъ случаѣ, нарушилъ молчаніе, сказавши презрительнымъ тономъ:
-- Стой, собака! и скажи твоему господину, куда ты ѣдешь?
-- Вы не мой господинъ, отвѣчалъ Гарри, голосомъ, которому сосредоточенное молчаніе сообщало гораздо болѣе горечи о гнѣва, чѣмъ можно было выразить при самомъ сильномъ взрывѣ бѣшенства.
-- Ахъ ты, скотина! воскликнулъ Томъ Гордонъ, ударяя бичемъ по лицу Гарри: -- вотъ тебѣ разъ! вотъ тебѣ два! Посмотримъ теперь, господинъ ли я твой! Надѣюсь, будешь меня помнить! Эти рубцы будутъ напоминать тебѣ, кто твой господинъ!
Гарри давно уже сдѣлалъ привычку подавлять въ душѣ своей порывы гнѣва. Но въ эту минуту лицо его приняло страшное выраженіе. Не смотря на то, въ его осанкѣ, когда онъ осадилъ немного лошадь о медленно поднялъ къ Небу руку, было что-то величественное и даже повелительное. Онъ хотѣлъ сказать что-то, но голосъ его задушился подавленнымъ бѣшенствомъ.
-- Можете быть увѣрены, мистеръ Гордонъ, сказалъ онъ наконецъ: -- что эти рубцы никогда не будутъ забыты.
Бываютъ минуты душевнаго волненія, когда все, что есть въ человѣческой натурѣ, повидимому пробуждается и сосредоточивается во взглядѣ и голосѣ. Въ подобныя минуты, человѣкъ, уже по одному только обстоятельству, что онъ принадлежитъ къ человѣческому роду, что въ немъ есть душа, пробуждаетъ къ себѣ какое-то уваженіе, какой-то страхъ въ душѣ тѣхъ людей, которые во всякое другое время его презираютъ. Такъ и теперь, наступила пауза, втеченіе которой никто не вымолвилъ слова. Наконецъ мистеръ Джекиль, миролюбивый человѣкъ, воспользовался первымъ удобнымъ мгновеніемъ, чтобъ дотронуться до локтя Тома и сказать:-- пора! пора! нельзя тратить время! иначе мы опоздаемъ.
И когда Гарри повернулъ свою лошадь и уже отъѣхалъ на нѣкоторое разстояніе, Томъ Гордонъ повернулъ свою и съ саркастическимъ смѣхомъ прокричалъ въ слѣдъ Гарри:
-- Сегодня утромъ, передъ отъѣздомъ, я заходилъ къ твоей женѣ, и во второй разъ она поправилась мнѣ лучше, чѣмъ въ первый.
Эта насмѣшка, какъ стрѣла вонзила гь въ сердце Гарри, и боль ея отозвалась въ душѣ его сильнѣе боли отъ позорныхъ ударовъ. Жало ея, по видимому, впивалось, въ него съ каждымь мигомъ все болѣе и болѣе, пока наконецъ Гарри опустилъ поводья и разразился жестокою бранью.
-- Ага! Вѣрно больно стало! не вытерпѣлъ! раздался грубый голосъ въ чащѣ кустарника, окаймлявшаго болото.
Гарри остановилъ въ одно время и лошадь, и потокъ проклятій. Въ кустахъ колючихъ растеній послышался трескъ и движеніе; вслѣдъ за тѣмъ на дорогу вышелъ мужчина и сталъ передъ Гарри. Это былъ высокій негръ, величавой осанки и громадныхъ размѣровъ. Кожа его имѣла чрезвычайно черный цвѣтъ и лоснилась какъ полированный мраморъ. Широкая рубаха изъ красной фланели, открытая на груди, обнаруживала шею и грудъ геркулесовской силы. Рукава рубашки, засученные почти по самыя плечи, выказывали мускулы гладіатора. Голова, величаво возвышаясь надъ широкими плечами, отличалась массивностью. Большіе глаза имѣли ту особенную неизмѣримую глубину и мракъ, которые часто составляютъ поразительную характеристику глазъ африканца. Подобно огненнымъ языкамъ горящей горной смолы, въ глазахъ этого негра безпрестанно вспыхивалъ яркій огонь, какъ будто постоянное напряженіе умственныхъ способностей было въ немъ близко къ помѣшательству. Господствующими въ его организмѣ были:-- мечтательность, способность увлекаться всѣмъ, необыкновенная сила воли и непоколебимая твердость; вообще, сочетаніе душевныхъ способностей было таково, что изъ этого человѣка могъ бы выдти одинъ изъ вождей героическихъ временъ. На немъ надѣтъ былъ какой-то фантастическій тюрбанъ изъ старой шали яркаго краснаго цвѣта, дѣлавшій его наружность еще оригинальнѣе. Его нижнее платье, изъ грубаго сукна домашняго приготовленія, опоясывалось краснымъ кушачкомъ, въ который воткнуты была топоръ и охотничій ножъ. Онъ несъ на плечѣ винтовку; передняя часть пояса покрывалась патронташемъ. Грубой работы ягдташъ висѣлъ на рукѣ. Какъ ни было внезапно его появленіе, но оно не показалось страннымъ для Гарри. Послѣ первой минуты изумленія, Гарри обратился къ нему, какъ къ человѣку знаменитому; въ тонѣ его голоса отзывались, и уваженіе и, въ нѣкоторой степени, боязнь.
-- Ахъ! это ты, Дрэдъ! Я не зналъ, что ты подслушиваешь меня!
-- Кому же и подслушать, какъ не мнѣ? сказалъ Дрэдъ, поднимая руку и устремляя на Гарри взглядъ, исполненный дикаго одушевленія. Я знаю твои мысли; знаю, что тебѣ тяжело. Ты долженъ преклоняться предъ притѣснителемъ и его жезлъ долженъ опускаться на тебя. Теперь и твоя жена должна быть жертвою сластолюбца!
-- Ради Бога, Дрэдъ! не говори такъ жестоко! сказалъ Гарри, быстро выдвигая впередъ руки, какъ бы стараясь оттолкнуть отъ себя зловѣщія слова. Ты вселяешь въ меня демона!
-- Послушай, Гарри, продолжалъ Дрэдъ, переходя отъ серьёзнаго тона, къ тону, отличавшемуся ѣдкой ироніей:-- неужели твой, господинъ ударилъ тебя? Неправда ли, какъ сладостно поцаловать его жезлъ? За то ты носишь тонкое сукно, и спишь на пуховикѣ. Господинъ твой дастъ тебѣ на лекарство залечить эти рубцы!... О женѣ своей не сокрушайся! Женщины любятъ господина лучше, чѣмъ невольника! И почему имъ не любить? Жена всегда будетъ ненавидѣть мужа, который ползаетъ въ ногахъ своего господина, подѣломъ ему! Смиряйся, мой другъ! носи изношенное платье своего господина, бери отъ него жену свою, когда она надоѣстъ ему, и благословляй свою судьбу, поставившую тебя близко къ господину. Вотъ другое дѣло я, человѣкъ, не знающій удобствъ вашей жизни. Я бѣгу отъ васъ, потому что хочу быть свободенъ въ своемъ лѣсу! Ты спишь на мягкой постелѣ, подъ занавѣсями, я на болотистой землѣ, подъ открытымъ небомъ. Ты питаешься тукомъ земли, я тѣмъ, что проносятъ мнѣ вороны! Но никто не ударить меня, никто не коснется жены моей; никто не скажетъ мнѣ: какъ ты смѣешь это сдѣлать? Я вольный человѣкъ.
Съ этими словами, сдѣлавъ атлетическій прыжокъ, Дрэдъ скрылся въ чащѣ кустарника.
Дѣйствія этихъ словъ на предварительно взволнованную душу легче вообразить, чѣмъ описать. Проскрежетавъ зубами, Гарри судорожно сжалъ кулаки.
-- Постой! вскричалъ онъ:-- Дрэдъ! я... я сдѣлаю по твоимъ словамъ...
Презрительный смѣхъ былъ отвѣтомъ на слова Гарри, и звукъ шаговъ, сопровождаемый трескомъ валежника быстро удалялся. Удалявшійся запѣлъ, звучнымъ, громкимъ голосокъ одну изъ тѣхъ мелодій, въ которыхъ отвага и одушевленіе свѣшивались съ безотчетною, невыразимою грустью. Трудно описать тонъ этого голоса. Это былъ густой баритонъ, бархатной нѣжности; не смотря на то, звуки его, казалось, прорѣзывали воздухъ съ тою внятностью и раздѣльностью, которые обыкновенно служатъ характеристикою голосовъ гораздо меньшей силы. Началомъ этой мелодіи были слова изъ громогласнаго гимна, распѣваемаго обыкновенно на митингахъ подъ открытымъ небомъ:
"Братія! неужели не слышите громкаго призыва?
Звукъ военной трубы раздается!
Все внемлетъ ему, всѣ собираются вкупѣ
И воинъ спѣшитъ подъ знамена!
Въ каждой нотѣ, въ каждомъ переливѣ голоса отзывалась звуки шумной, свободной радости. Гарри слышалъ въ нихъ одно лишь прозрѣніе къ своей ничтожности. Въ эту минуту, душа его разрывалась, повидимому, на части отъ язвительной боли. Въ немъ пробудилось чувство, неопредѣленное, тревожное, неотступное; пробудилась непонятные инстникты. Источники его благородной натуры, безвыходно замкнутые до этой поры, вдругъ прихлынули къ сердцу съ удушающею силою, и въ эту минуту невыносимыхъ страданій, Гарри проклиналъ день, въ который родился. Судорожное сжатіе его души было прервано внезапнымъ поведеніемъ Милли, шедшей по тропинкѣ.
-- Милли! какими это судьбами? сказалъ изумленный Гарри: -- куда ты отправляешься?
-- Иду на почтовую станцію. Хотѣли было заложить телѣгу для меня; но,-- помилуйте, сказала я:-- зачѣмъ Господь-то далъ намъ ноги? Нѣтъ, пока въ силахъ ходить, я не хочу, чтобъ меня возили животныя. И къ тому же, душа моя, въ такое утро и но такой дорогѣ пріятно прогуляться: между этами деревьями, такъ вотъ и слышится голосъ Господень. Но, праведное Небо! что же это сталось съ лицомъ-то твоимъ?
-- Это Томъ Гордонъ, будь онъ проклятъ! сказалъ Гарри.
-- Ради Бога, не говорите такихъ словъ, сказала Милли, наставительнымъ тономъ, на который, между всѣми членами, составлявшими господскую прислугу, она имѣла право по своимъ лѣтамъ и степенности.
-- Я хочу, я буду говорить! И почему же нельзя мнѣ этого говорить? Я больше не хочу быть хорошимъ человѣкомъ.
-- А развѣ ты поможешь себѣ, сдѣлавшись дурнымъ? Ненавидя Тома Гордона, неужели ты захочешь дѣйствовать, подобно ему?
-- Нѣтъ! отвѣчалъ Гарри: я не хочу быть такимъ, какъ Томъ Гордонъ; я хочу только отмстить за себя! Дрэдъ сегодня снова со мной разговаривалъ. Каждый разъ онъ пробуждаетъ въ душѣ моей такія чувства, что самая жизнь становится въ тягость; я не въ силахъ переносить такое положеніе.
-- Другъ мой, оказала Милли: -- остерегайся этого человѣка. Держись отъ него какъ можно дальше. Онъ находится въ Синайской пустынѣ; онъ блуждаетъ во мракѣ и бурѣ. Въ одномъ только Небесномъ Іерусалимѣ можно быть свободнымъ; поэтому не обращай вниманія на то, что случается здѣсь -- на землѣ.
-- Да, да, тетушка Милли, это все прекрасно для такой старухи, какъ ты; но твои слова, ни подъ какимъ видомъ не могутъ согласоваться съ понятіями молодаго человѣка, какъ я.
-- Что вамъ до того, что случается за землѣ, набожно продолжала Милли:-- всѣ пути ведутъ къ царствію небесному, и этому царствію не будетъ конца. Другъ мой, продолжала она, торжеетвеннымъ тономъ: -- я не ребенокъ, я знаю, что говорю и дѣлаю. Я работаю не для миссъ Лу, но для Господа Іисуса, и, повѣрь, Онъ воздастъ мнѣ по дѣламъ моимъ, лучше всякаго человѣка.
-- Все это прекрасно, сказалъ Гарри, нѣсколько поколебленный, но не убѣжденный: -- но мнѣ безполезно дѣйствовать какъ нибудь иначе. Имѣя такія чувства, ты должна быть счастлива, Ммлли; но я ихъ не могу имѣть.
-- Во всякомъ случаѣ, другъ мой, не дѣлай ничего безразсуднаго: не слушай его.
-- Да, сказалъ Гарри:-- я вижу, что все это съумасшествіе, чистое съумасшествіе;-- безполезно думать, безполезно говорить объ этомъ. Прощай, тетушка Милли. Миръ съ тобой!
Сказавъ это, молодой человѣкъ тронулъ съ мѣста свою лошадь и вскорѣ скрылся изъ виду.
Мы обязаны теверь нашимъ читателямъ нѣсколькими объяснительными словами относительно новаго лица, введеннаго въ этотъ разсказъ; и поэтому должны воротиться немного назадъ и сослаться на нѣкоторыя грустныя историческія событія. Многимъ казалось загадочнымъ, какимъ образомъ система невольничества въ Америкѣ соединила въ себѣ двѣ очевидныя несообразности: законъ о невольническомъ уложеніи, болѣе жестокомъ, чѣмъ во всякой другой цивилизованной націи,-- съ мягкимъ исполненіемъ этого закона, по крайней мѣрѣ столь же мягкимъ, какъ и во всякой другой странѣ. Справка въ исторіи покажетъ намъ, что жестокость закона проистекала именно вслѣдствіе мягкаго его примѣненія къ дѣлу.
Невольники втеченіе первыхъ лѣтъ привоза ихъ въ Южную Каролину пользовались многими привиллегіями.-- Тѣ изъ нихъ, которые жили въ образованныхъ семействахъ и имѣли желаніе учиться, научались читать и писать. Полная свобода дана была имъ присутствовать при отправленіи богослуженія на религіозныхъ митингахъ, и въ другихъ собраніяхъ, не допуская въ нихъ свидѣтелей изъ бѣлыхъ. Многіе пользовались особымъ довѣріемъ владѣльцевъ и занимали хорошія мѣста. Слѣдствіемъ этого было развитіе въ многихъ изъ нихъ въ значительной степени умственныхъ способностей и сознанія своего достоинства. Между ними появлялись люди дѣльные, мыслящіе, энергическіе, съ постоянно напряженнымъ слухомъ и зрѣніемъ, съ умами, во всякое время готовыми разсуждать и дѣлать сравненія. Когда разсужденія о присоединеніи Миссури къ невольническимъ штатамъ произвели волненіе во всѣхъ частяхъ Союзныхъ Штатовъ, между неграми отыскались люди съ необычайнымъ умомъ и силою воли, люди, которые невольнымъ образомъ были свидѣтелями различныхъ сценъ и слушателями различныхъ рѣчей. Разсужденія объ участи негровъ печаталисъ въ газетахъ; а все, что печаталось въ газетахъ, становилось новымъ предметомъ разсужденій у дверей почтовой конторы, въ тавернахъ, у буфетовъ, за зваными обѣдами, гдѣ слуги-негры, стоявшіе за стульями, слышали все, что говорилось. Свободный негръ, въ городѣ Чарльстонѣ, слывшій подъ названіемъ Датчанина Вези, отважился воспользоваться электрическимъ токомъ въ нависшей такимъ образомъ тучѣ. Онъ составилъ неудачный планъ, въ родѣ подражанія примѣру, показанному американскимъ племенемъ, планъ, цѣлію котораго была независимость негровъ. Свѣдѣнія наши объ этомъ человѣкѣ заимствованы исключительно изъ печатныхъ донесеній мирныхъ судей, сообщившихъ весь ходъ дѣла, въ которомъ негръ этотъ былъ главнымъ лицомъ, и дѣйствовавшихъ, не безъ причины, съ нѣкоторымъ пристрастіемъ въ его пользу. Они утверждаютъ, что негръ этотъ былъ привезенъ въ Америку какимъ-то капитаномъ Вези, молодымъ человѣкомъ, отличавшимся красотой и обширнымъ умомъ, и что въ теченіе двадцати лѣтъ онъ казался самымъ преданнымъ невольникомъ. Но, выигравъ однажды въ лотерею полторы тысячи долларовъ, онъ откупился, и работалъ въ качествѣ плотника, въ городѣ Чарльстонѣ. Онъ отличался силой и дѣятельностію и, какъ утверждаетъ донесеніе, пользовался такой безукоризненной репутаціей и такимъ довѣріемъ со стороны бѣлыхъ, что когда его обвинили,-- то обвиненію не только не вѣрили, но даже втеченіе нѣсколькихъ дней его не подвергали аресту; онъ былъ непрекосновененъ до тѣхъ поръ, когда преступленіе сдѣлалось г никамъ очевиднымъ, чтобы сомнѣваться. "Трудно представить себѣ, говорится въ донесеніяхъ: какая причина заставила его вступить въ такой заговоръ; никто бы не узналъ ее, еслибъ одинъ изъ свидѣтелей не объявилъ, что Вези имѣлъ дѣтей, которыя всѣ были невольники, и что, при одномъ случаѣ Вези выразилъ желаніе освободить ихъ. Эту улику Вези подтвердилъ во время допроса".
Вези углубленъ былъ въ проектъ возбужденія и одушевленія негровъ на это предпріятіе болѣе четырехъ лѣтъ, и во все это время безпрестанно изъискивалъ случаи воодушевить своихъ единоплеменниковъ. Рѣчи въ Конгресѣ тѣхъ лицъ, которыя сопротивлялись присоединенію Миссури къ Союзнымъ Штатамъ, быть можетъ искаженныя и перетолкованныя въ дурную сторону, доставляли ему обширныя средства къ воспламененію умовъ чернаго поколѣнія.
Даже проходя по улицамъ.-- говорится въ донесеніи не оставался празднымъ. Если товарищъ его кланялся бѣлымъ, какъ это вообще дѣлаютъ невольники, онъ упрекалъ его. Когда товарищъ отвѣчалъ ему: -- мы невольники! Вези замѣчалъ съ негодованіемъ и саркастическимъ тономъ: -- вы заслуживаете оставаться невольниками! {Эти слова заимствованы изъ оффиціальныхъ бумагъ.}
Втеченіе времени, Вези привлекъ на свою сторону пятерыхъ, въ своемъ родѣ замѣчательныхъ негровъ, имена которыхъ были: Ролла, Нэдъ, Питеръ, Мондай и Гулла Джэкъ. Въ оффиціальномъ донесеніи объ этихъ лицахъ говорится:
"Въ выборѣ сообщниковъ, Вези оказалъ величайшую проницательность и присутствіе здраваго смысла. Ролла былъ предпріимчивъ и отличался необыкновеннымъ самообладаніемъ; смѣлый и пылкій, онъ не отступалъ отъ цѣли при видѣ опасности. Наружность Нэда показывала, что это былъ человѣкъ съ крѣпкими нервами и отчаянной храбрости. Питеръ былъ неустрашимъ и рѣшителенъ, вѣренъ данному слову и остороженъ въ словахъ, тамъ, гдѣ требовалось сохранить тайну; его не страшили и не останавливали никакія затрудненія; при всей увѣренности въ успѣхѣ, онъ принималъ всевозможныя мѣры къ устраненію непредвидимыхъ препятствій, и старался открывать всѣ средства, которыя могли бы послужить имъ въ пользу. Гулла-Джэкъ, слылъ за чародѣя и притомъ такого, котораго страшатся уроженцы Африки, такъ охотно вѣрующіе въ сверхъ-естественеое. Его считали не только неуязвимымъ, но и умѣющимъ, съ помощію своихъ чаръ, сообщить другимъ это свойство; кромѣ того, онъ имѣлъ возможность снабдить всѣхъ своихъ приверженцевъ оружіемъ. Это былъ человѣкъ хитрый, жестокій, кровожадный; словомъ, человѣкъ съ демонскимъ характеромъ. Трудно вообразить себѣ его вліяніе на негровъ. Мондэй былъ твердъ, рѣшителенъ, скрытенъ и уменъ.
"Къ сожалѣнію, продолжало донесеніе, должно сказать, что поведеніе этихъ людей, кромѣ Гулла-Джэка, почти освобождало ихъ отъ всякаго подозрѣнія. Они пользовались не только безграничнымъ довѣріемъ владѣльцевъ, но и многими удобствами жизни, и всѣми привилегіями, совмѣстными съ ихъ положеніемъ въ обществѣ. Поведеніе Гулла-Джэка хотя и не отличалось безукоризненностью, но всеже его ни подъ какимъ видомъ нельзя было назвать дурнымъ человѣкомъ.
"Вообще поступки и поведеніе Вези и пятерыхъ его сообщниковъ могутъ быть интересны для многихъ. Вези, являясь къ допросу, становился потупивъ голову, сложивъ руки на грудь, и, повидимому, весьма внимательно выслушивалъ приводимыя противъ него обвиненія. Во время допроса свидѣтелей, онъ оставался въ этомъ положеніи; послѣ того ему самому предоставили переспросить ихъ,-- что онъ и сдѣлалъ. Съ окончаніемъ допроса, Вези довольно долго говорилъ предъ всѣмъ собраніемъ. Когда произнесенъ былъ приговоръ, но лицу Вези катились слезы. Ролла объявилъ при допросѣ, что совершенно не знаетъ, въ чемъ его обвиняютъ; по его требованію, ему объяснили, и онъ принялъ это объясненіе съ величайшимъ изумленіемъ. Во все время допроса онъ обнаруживалъ необыкновенное спокойствіе и присутствіе духа. Когда ему объявили, что онъ обвиненъ, и когда посовѣтовали ему приготовиться къ смерти, онъ казался опять крайне изумленнымъ, но не обнаружилъ ни малѣйшихъ признаковъ страха. Въ поведеніи Нэда не было ничего замѣчательнаго. Выраженіе его лица было сурово и неподвижно, даже и послѣ той минуты, когда произнесенъ былъ приговоръ. По его лицу невозможно было заключить или угадать, каковы были его чувства. Не такъ держалъ себя Питеръ-Пойсъ. Его лицо рѣзко обнаруживало чувство обманутыхъ ожиданій, чувство мщенія, негодованія, и наконецъ желанія узнать, какъ далеко простиралось открытіе заговора. Повидимому, онъ не страшился послѣдствій, касающихся собственно его личности, и не столько заботился о своей собственной участи, сколько объ успѣхѣ плана, въ который погруженъ былъ всею душою. Выраженіе лица и поза его оставались нензмѣнными даже и въ то время, когда читали приговоръ. Единственными словами его, при удаленіи изъ суда, было: "надѣюсь, мнѣ позволено будетъ до казни, увидѣть жену и мое семейство." Эти слова были сказаны вовсе не умоляющимъ тономъ. Приговоренные рѣшительно отказалась сдѣлать новыя признанія, или сообщить свѣдѣнія, которыя могли бы открыть другихъ сообщниковъ. Питеръ-Пойсъ строго повелѣвалъ имъ соблюдать молчаніе: Не открывайте рта; умрите молча, какъ, вы увидите, умру я; и съ этой рѣшительностью они встрѣтили свою судьбу. Двадцать-два заговорщика были казнены на одной висѣлицѣ.
"Питеръ-Пойсъ былъ самымъ дѣятельнымъ агентомъ, на которомъ лежала обязанность собирать сколько можно болѣе приверженцевъ. У всѣхъ главныхъ дѣятелей были списки лицъ, изъявившихъ согласіе присоединиться къ нимъ. Пойсъ, по словамъ одного изъ свидѣтелей, имѣлъ въ своемъ спискѣ больше шестисотъ именъ; но, до послѣдней минуты, онъ старался соблюсти клятву, данную его сообщникамъ: не открывать ихъ личностей, такъ что изъ всѣхъ арестованныхъ, ни одинъ не принадлежалъ къ его партіи. Въ дѣлѣ, въ которомъ, какъ полагали, тысячи лицъ принимали участіе, только тридцать-шесть были признаны виновными."
Въ числѣ дѣтей Датчанина Вези былъ мальчикъ, рожденный отъ невольницы изъ племени Мандинго. Мальчикъ этотъ былъ любимымъ сыномъ отца. Племя Мандинго считается лучшимъ во всей Африкѣ, по уму, по красотѣ сложенія, по непреклонной гордости и энергической натурѣ. Какъ невольники, они считались особенно драгоцѣнными для тѣхъ владѣтелей, которые имѣютъ достаточно такта, чтобы управлять ими и цѣнить ихъ за обширныя способности и вѣрность; -- но при управленіи грубомъ и жестокомъ, они бываютъ мстительны, сварливы и опасны. Этотъ мальчикъ, сынъ Вези, по желанію матери, получилъ имя Дрэдъ, имя, весьма обыкновенное между невольниками и преимущественно даваемое дѣтямъ, одареннымъ необыкновенною физическою силой. Развитіе ума въ ребенкѣ было столь необыкновенно, что между неграми возбуждало изумленіе. Еще въ ранніе годы, онъ самъ собою научился читать, и часто удивлялъ окружавшихъ его словами, которыя вычитывалъ изъ книгъ. Подобно другимъ дѣтямъ глубокой и пылкой натуры, онъ обнаруживалъ величайшее расположеніе къ религіозности, и нерѣдко своими вопросами и отвѣтами ставилъ въ тупикъ старыхъ негровъ. Сынъ, одаренный отъ природы такими способностями, не могъ не быть предметомъ гордости и вниманія для такого отца, какъ Датчанинъ Вези. Между неграми, казалось, господствовало убѣжденіе, что этотъ ребенокъ родился для совершенія дѣлъ необыкновенныхъ; быть можетъ сильное желаніе пріобрѣсть свободу собственно для развитія такого ума, и заставило Датчанина Вези подумать о состояніи невольничества, о страшныхъ стѣсненіяхъ, налагаемыхъ на разумъ человѣка этимъ состояніемъ; быть можетъ, что только одно это обстоятельство и породило въ его головѣ планъ освобожденія чернаго племени. Библія, которую Вези постоянно читалъ, еще сильнѣе возбуждала это желаніе. Онъ сравнивалъ свое собственное положеніе, по воспитанію, поправимъ и уваженію, когорыми пользовался между бѣлыми, съ положеніемъ Моисея между Египтянами; и имѣлъ убѣжденіе, что, подобно Моисею, онъ назначенъ свыше быть избавителемъ своего народа. Втеченіе процесса заговора, сынъ его, хотя бывшій только десяти лѣтъ отъ роду, пользовался, однакоже, особеннымъ довѣріемъ своего родителя, который постоянно наказывалъ ему не отступать отъ составленнаго плана, даже и въ такомъ случаѣ, если бы начало его и оказалось неудачнымъ.-- Вези твердо впечатлѣлъ въ умѣ своего сына двѣ идеи; не покоряться безусловно игу невольничества, и вѣрить, что его ожидаетъ впереди болѣе, чѣмъ обыкновенная участь.
Послѣ открытія заговора и послѣ казни главныхъ зачинщиковъ, негры, находившіеся съ ними въ близкихъ отношеніяхъ, хотя и не принимавшіе никакого участія въ мятежныхъ замыслахъ, были проданы въ другіе штаты. Съ особенной предусмотрительностію и осторожностію, Вези отклонялъ отъ своего сына всякое подозрѣніе. Во время казня Вези, Дрэду исполнилось четырнадцать лѣтъ. Его нельзя было впустить въ темницу, въ которой находился отецъ, но за то онъ былъ свидѣтелемъ спокойствія и неустрашимости, съ которой Вези и его сообщники приняли смерть. Воспоминаніе объ этомъ событіи глубоко запало въ глубину его души, какъ падаетъ камень на дно мрачнаго горнаго озера. Проданный на отдаленную плантацію, онъ сдѣлался замѣчательнымъ по своему, въ высшей степени неукротимому характеру.-- Онъ не принималъ никакого участія въ удовольствіяхъ и играхъ негровъ; работалъ молча, но прилежно, и при малѣйшемъ упрекѣ или угрозѣ, въ немъ воспламенялось какое-то бѣшенство, которое, при громадной физической силѣ, дѣлало его предметомъ ужаса для управляющихъ. Дрэдъ принадлежалъ къ числу тѣхъ негровъ, отъ которыхъ управляющіе во всякое время и охотно готовы были отвязаться. А потому одинъ владѣтель продавалъ его другому, какъ капризную лошадь. Наконецъ одинъ управляющій, суровѣе прежнихъ рѣшился-было смирить Дрэда. Вслѣдствіе этого произошла стычка, въ которой Дрэдъ, однимъ ударомъ, убилъ управляющаго, бѣжалъ въ болота, и послѣ того не было о немъ ни слуху, ни духу въ цивилизованномъ мірѣ.
Взглянувъ на карту Америки, читатель увидитъ, что весь восточный берегъ Южныхъ Штатовъ, за исключеніемъ небольшихъ промежутковъ, перерѣзанъ безпрерывною цѣпью болотъ, пространствами страшнаго хаоса, гдѣ обильная растительность, всасывая силы влажной почвы, разрастается въ дикой свободѣ и становится преградой всѣмъ усиліямъ человѣка проникнуть въ нихъ или покорить ихъ своей власти. Эти дикія мѣста служатъ вѣрнымъ убѣжищемъ аллигаторамъ и гремучимъ змѣямъ. Хвойныя деревья, перемѣшанныя съ временно-увядающими лѣсными произрастеніями, образуютъ здѣсь непроходимыя чаща, зеленѣющія круглый годъ и служащія при этомъ безчисленному множеству птицъ, щебетаньемъ которыхъ безпрерывно оглашается эта лѣсная пустыня. Лозы виноградника и паразиты, невыразимо-роскошные и безконечно-разнообразные, вьются здѣсь, переплетаются и свѣшиваются съ высоты высочайшихъ деревъ, какъ корабельные вымпелы золотисто-пурпурнаго цвѣта, какъ праздничные флаги, свидѣтельствующіе торжество уединеннаго величія природы. Особые роды чужеядныхъ растеній и мховъ, перекидываясь густою массою съ дерева на дерево, образуютъ удивительныя гирлянды, между которыми сіяютъ, во всемъ своемъ блескѣ, красныя ягоды и зеленыя листья американскаго шиповника. Эта болотистая полоса земли для американскаго невольника служитъ убѣжищемъ отъ преслѣдованій владѣльцевъ. Постоянное усиліе выжить оттуда бѣглецовъ произвело къ этихъ штатахъ отдѣльное сословіе, неизвѣстное до настоящаго времени ни въ одномъ христіанскомъ государствѣ,-- сословіе охотниковъ, которые держали собакъ, выученныхъ отъискивать мужчинъ и женщинъ чернаго племени и, какъ дикихъ звѣрей, выгонять ихъ на охотника. Несмотря на то, при всемъ удобствѣ такой выдумки, возвращеніе бѣглецовъ изъ этихъ укрѣпленій сопряжено съ такими издержками и затрудненіями, что близость болотъ постоянно обуздываетъ сладострастіе управляющихъ.
Дрэдъ взялъ ту да съ собой одну вещь -- библію своего отца. Въ этой книгѣ заключалось для него все. Но его страстная натура все умѣла обращать въ орудіе своихъ убѣжденій и желаній. Глядя за природу во всемъ ея разнообразіи, не трудно замѣтить въ ней отраженіе самыхъ разнообразныхъ мыслей, ощущеній и страстей нашихъ. Намъ нравится въ ней преимущественно то, что согласуется съ настроеніемъ нашей души. Суровая, недоступная нѣжнымъ ощущеніямъ душа восхищается шумомъ водопада, громомъ снѣжной лавины, ревомъ бури. Такъ точно и во всемъ умѣетъ человѣкъ находить такія черты, которыя особенно близки къ его собственному настроенію; такъ Дрэдъ умѣлъ примѣнять къ своему положенію многое изъ того, что приходилось ему узнавать изъ ученія методистовъ, изъ правилъ, провозглашавшихся на митингахъ и въ публичныхъ собраніяхъ. Дрэдъ слышалъ, какъ читали о грозныхъ приговорахъ, произносимыхъ древними пророками противъ притѣсненія и несправедливостей. Онъ читалъ о царствахъ, истребленныхъ моровою язвою, о страшныхъ буряхъ, о чумѣ и саранчѣ; о морѣ, раздѣленномъ на двое, по дну котораго прошли полчища египетскихъ плѣнниковъ и въ волнахъ котораго погибли ихъ преслѣдователи. Всѣ эти и подобныя имъ историческія воспоминанія и нравственныя требованія глубоко западали въ его душу.
Отчужденному отъ всякаго сношенія съ людьми, по цѣлымъ недѣлямъ не видавшему человѣческаго лица,-- ему чужды были обыденныя и прозаическія идеи, идеи, которыя могли бы охладятъ его энтузіазмъ. Нравственность, слышаннная, вычитанная и усвоенная имъ, была высока и чиста, и онъ, съ простодушіемъ ребенка, не понималъ того, какъ можно допускать отклоненія отъ нея, въ пользу обыденныхъ, житейскихъ явленій и мелкихъ расчетовъ. Онъ со всѣмъ пыломъ дикаря предался идеямъ, запавшимъ въ его душу. Самое выраженіе его мыслей сдѣлалось важнымъ и торжественнымъ сообразно съ важностью идей, которыми онъ былъ проникнутъ. Многія выраженія были имъ заимствованы изъ библіи, съ которою онъ никогда не разставался.
Человѣкъ, незнакомый съ бытомъ и состояніемъ негровъ, не можетъ не замѣтить, что хотя невольники Южныхъ Штатовъ и не умѣютъ читать библіи, но несмотря на то, ее сюжеты и содержаніе распространены между ними до такой степени, что они въ разговоры свои нерѣдко вводятъ библейскія изреченія. Каково же должно быть вліяніе этой книги на такую пламенную натуру, при чтеніи ея въ уединеніи, гдѣ вниманіе ничѣмъ не развлечено!
Неудивительно, что при своемъ энергичномъ характерѣ Дрэдъ умѣлъ обратить дикія и непроходимыя болота въ надежный и вѣрный пріютъ,-- не только для себя, но и для другихъ негровъ, спасавшихся бѣгствомъ съ окрестныхъ плантацій.
Жизнь Дрэда проходила здѣсь въ какомъ-то мечтательномъ состояніи. Иногда, скитаясь по этимъ пустыннымъ мѣстамъ, онъ по нѣсколько дней сряду постился и молился, и тогда ему слышались невѣдомые голоса, и листы библіи казались покрытыми какими-то іероглифами.-- Въ менѣе возбужденномъ настроеніи духа, онъ съ обдуманною рѣшимостью пускался на предпріятія, необходимыя для поддержки его существованія.
Нельзя сказать, чтобъ негры, скрывавшіеся въ болотахъ были совершенно лишены всякаго сношенія съ обществомъ. Невольники всѣхъ сосѣднихъ плантацій, при всемъ желаніи пріобрѣсть расположеніе своихъ владѣтелей, въ душѣ еще болѣе расположены содѣйствовать пользѣ и выгодамъ бѣглецовъ. Они ясно видятъ, что на случай затруднительныхъ обстоятельствя необходимо имѣть друга и защитника въ болотахъ, поэтому нисколько не стѣсняются, по мѣрѣ силъ и возможности, снабжать бѣглецовъ всѣмъ, чего послѣдніе ни пожелаютъ. Бѣдные скоттеры, содержатели мелочныхъ лавокъ въ окрестностяхъ плантацій, не стѣсняются выдавать необходимые товары, на обмѣнъ лѣсной дичи, которою изобилуютъ болота. Поэтому Дрэдъ могъ пріобрѣсти превосходную винтовку, владѣя которой онъ никогда не нуждался ни въ снарядахъ, ни въ пищѣ. Въ болотахъ находились возвышенныя мѣста, оказывавшіяся, при нѣкоторой обработкѣ, чрезвычайно плодородными. Подобныя мѣста Дрэдъ обработывалъ или своими руками, или руками бѣглыхъ, которыхъ принималъ подъ свое покровительство. По своей неусидчивости, онъ не ограничивался пребываніемъ въ одномъ только мѣстѣ; но бродилъ по всѣму болотистому пространству въ обѣхъ Каролинахъ и Южной Виргиніи, оставаясь на нѣсколько месяцевъ въ одномъ местѣ и на нѣсколько въ другомъ. Въ мѣстахъ своего пребыванія онъ образовывалъ нѣкотораго рода поселенія изъ беглыхъ. При одномъ случаѣ онъ избавилъ дрожащую окровавленную мулатку отъ собакъ, преслѣдовавшихъ ее и загнавшихъ въ болота, женился на ней и, повидимому, питалъ къ ней глубокую любовь. Въ болотѣ, примыкавшемъ къ плантаціи Гордона, онъ, съ особенною предусмотрительностію, устроилъ для нея постоянное жилище, и съ этого времени сдѣлался извѣстнымъ въ той мѣстности болѣе, чѣмъ въ другихъ. Онъ обратилъ все свое вниманіе на Гарри, какъ на человѣка, котораго способности, дѣятельность и сила характера могли бы сдѣлать изъ него передоваго человѣка между неграми. Гарри, равно какъ и многіе невольники на плантаціи Гордона, зналъ о пребываніи Дрэда въ ближайшихъ окрестностяхъ, часто съ нимъ видѣлся и говорилъ. Но никто не обнаружилъ, что этотъ фактъ имъ извѣстенъ; хранить тайну составляло отличительную черту въ характерѣ невольниковъ. Гарри, одаренный отъ природы дальновидностью, зналъ, что его положеніе было непрочно, что ему необходимо дѣлать снисхожденія, которыя могли бы послужить ему въ пользу въ случаѣ его собственнаго побѣга. Мелкіе торгаши изъ бѣлыхъ также знали Дрэда, и пока они вели выгодный обмѣнъ съ нимъ, онъ находился внѣ всякой опасности; короче сказать, Дрэдъ до такой степени не опасался за свою свободу, что являлся даже на многолюдные митинги и оставлялъ ихъ безъ всякихъ непріятностей.
Кажется, этого весьма достаточно о человѣкѣ, который долженъ часто являться на сценѣ до окончанія нашей исторіи.