ВЕЧЕРНЯЯ ЗВѢЗДА.
Почты въ Сѣверной Каролинѣ, какъ и вообще всѣ мудрыя учрежденія въ невольническихъ штатахъ, находились въ самомъ дурномъ состояніи: и потому прошла цѣлая недѣля послѣ того, какъ Нина отправила письмо, въ которомъ извѣщала Клэйтона объ опасности своего положенія. Въ теченіе этого времени ярость удара, поразившаго плантацію, замѣтно ослабѣла; и между тѣмъ, какъ холера на другихъ плантаціяхъ сильно развивалась, обитатели Канема начинали надѣяться, что грозная туча, нависшая надъ ними, скоро совершенно разсѣется. Правда, много еще было больныхъ, по новые случаи не повторялись, и самая болѣзнь, оставаясь между больными, казалось, уступала попеченіямъ и медицинскимъ средствамъ. Нина встала рано поутру, что вошло, впрочемъ, для нея въ привычку, со времени появленія болѣзни, и обошла селеніе, чтобы освѣдомиться о здоровьи невольниковъ. Она воротилась домой усталая и сидѣла на балконѣ подлѣ роскошнаго куста розъ, наслаждаясь прохладнымъ, свѣжимъ дыханіемъ утра. Какъ вдругъ на главной аллеѣ послышался топотъ лошадиныхъ копытъ; Нина взглянула въ ту сторону и увидѣла Клэйтона. Еще минута, и Клэйтонъ, не вѣря своимъ чувствамъ, держалъ Нину въ своихъ объятіяхъ.
-- Вы здѣсь, моя роза, моя невѣста, мой ангелъ! Богъ милостивъ! Я не ожидалъ столь многаго! Я думалъ, что не застану васъ въ живыхъ!
-- О, нѣтъ, милый Клэйтонъ, сказала Нина:-- Богъ не оставилъ насъ. Правла, мы лишились многихъ; но меня Онъ пощадилъ, вѣроятно для васъ.
-- Но здоровы ли вы въ настоящую минуту? сказалъ Клэйтонъ, бросивъ на Нину пристальный взглядъ. Вы такъ блѣдны, моя маленькая роза!
-- Ничего нѣтъ удивительнаго, отвѣчала Нина: -- у меня такъ много дѣла, что поневолѣ поблѣднѣешь; впрочемъ, я ничего не чувствую. Я была здорова; мало того, никогда еще здоровье мое не было въ такомъ отличномъ состояніи, какъ во все это время, и, странно сказать, я никогда не чувствовала себя счастливѣе. Я такъ спокойна и такъ вѣрю въ любовь и милосердіе Божіе.
-- Знаете ли, сказалъ Клэйтонъ: -- это спокойствіе тревожитъ меня; я начинаю бояться за такое странное, неземное счастіе? Мнѣ кажется, оно дается только умирающимъ.
-- О, нѣтъ, отвѣчала Нина: -- я такъ думаю, что когда всѣ наши надежды возлагаются на Отца Небеснаго, когда мы видимъ въ Немъ единственную нашу опору, Онъ становится къ намъ ближе, чѣмъ во всякое другое время; въ этомъ-то и заключается тайна моего счастія. Но оставимте объ этомъ; вы, кажется, чрезвычайно устали; неужели вы ѣхали всю ночь?
-- Да; съ девяти часовъ вчерашняго утра. Спѣша сюда, я перемѣнилъ четырехъ лошадей; первое же ваше письмо я получилъ спустя недѣлю послѣ его отправленія!
-- Быть можетъ, это и къ лучшему, сказала Ннна:-- я слышала, что внезапная встрѣча съ эпидеміей, безъ всякаго подготовленія къ ней, особливо въ первые періоды ея развитія, бываетъ гибельна. Теперь вы должны позволить мнѣ позаботиться о васъ. Не забудьте, что я начальница въ здѣшней крѣпости; въ моей особѣ вы должны видѣть коменданта и главнаго доктора!-- Извольте немедленно отправиться въ вашу комнату. Милли принесетъ вамъ кофе, и потомъ вы должны заснуть. Вы убѣдились, что мы, слава Богу, здоровы; слѣдовательно отдыху вашему ничто не мѣшаетъ. Позвольте же отвести васъ, какъ плѣнника.
Освобожденный отъ гнета преобладающаго страха, Клэйтонъ началъ ощущать реакцію въ физическомъ и моральномъ напряженіи, въ которомъ находился въ теченіе сутокъ; и потому онъ охотно повиновался приказаніямъ своего милаго начальника. Напившись кофе, Клэйтонъ впалъ въ глубокій и спокойный сонъ, продолжавшійся далеко за полдень. Сначала, лишенный всѣхъ силъ отъ усталости, онъ спалъ безъ сновидѣній; но когда изнеможеніе миновало, взволнованные нервы начали рисовать въ его воображеніи неопредѣленныя и тревожныя сновидѣнія. Ему представлялось, что онъ снова находился" вмѣстѣ съ Ниной, въ Рощѣ Маньолій, и что невольники проходили мимо ихъ"ъ, бросая имъ цвѣты; но вѣнокъ изъ померанцовыхъ цвѣтовъ, брошенный на колѣна Нины, былъ обтянутъ чернымъ крепомъ. Нина, однако же, взяла его, смѣясь сдернула крепъ, надѣла вѣнокъ на голову, и хоръ запѣлъ веселымъ тономъ:
"О роза Сѣверной Каролины!"
Мало по малу, звуки хора изъ веселыхъ переходили въ печальные, и цвѣточное шествіе превратилось въ погребальное. Одинъ изъ голосовъ, подобный тому, который Клэйтонъ слышалъ утромъ въ лѣсу, пѣлъ плавно, уныло, монотонно:
"Плачьте, друзья, и рыдайте:
Роза Сѣверной Каролины увяла!"
Клэйтонъ долго боролся во снѣ съ непріятными чувствами, наконецъ проснулся, сѣлъ и посмотрѣлъ кругомъ. Лучи вечерняго солнца сіяли на вершинахъ деревъ въ отдаленномъ концѣ аллеи. Нина сидѣла на балконѣ и пѣла. Звуки ея голоса плавали въ воздухѣ, подобно розовому листочку, уносимому вѣтромъ.
Нина пѣла любимую народную мелодію, носившую названіе "Пѣсни молодой индіанки". Быть можетъ, это была одна изъ тѣхъ мистическихъ пѣсенъ, которыми изобилуетъ восточная литература, въ которыхъ радость и любовь высказываются въ какомъ-то мечтательномъ, символическомъ подобіи нескончаемой любви за предѣлами гроба. Слова этой пѣсни заключали въ себѣ успокоительную силу; одна мысль быстро замѣняла другую, и всѣ онѣ витали вокругъ Клэйтона. какъ бѣлые голуби, выпущенные изъ рая, и носившіе на крыльяхъ своихъ цѣлебныя средства для больной, тоскующей души.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Легкій стукъ въ двери окончательно разбудилъ Клэйтона. Дверь немного отворилась, и маленькая ручка бросила вѣтку полу распустившейся розы.
-- Это напомнитъ вамъ, что васъ окружаетъ дѣйствительность! сказалъ знакомый Клейтону голосъ. Если вы отдохнули, то можете спуститься внизъ,-- я позволяю.
И Клэйтонъ услышалъ, какъ маленькія ножки побѣжало по лѣстницѣ, слегка касаясь ступенекъ. Онъ всталъ и, обративъ нѣкоторое вниманіе на туалетъ, явился на балконѣ.
-- Чай давно поданъ, сказала Нина: -- я заблагоразсудила напомнить вамъ объ этомъ.
-- Я утопалъ въ счастіи, слушая ваше пѣніе, сказалъ Клэйтонъ: -- вы споете мнѣ эту пѣсенку еще разъ, неправда ли?
-- А развѣ я пѣла, сказала Нина: -- я и не знала этого! Я, вѣроятно, думала о чемъ нибудь; а когда я думаю, то иногда пою. Извольте, я спою для васъ; вѣдь я люблю пѣть.
Послѣ чаю Клэйтонъ и Нина остались на балконѣ. Все небо подернуто было полосами тонкихъ облаковъ розоваго цвѣта.
-- Какъ это прекрасно! сказала Нина: -- мнѣ кажется, что я никогда еще не любовалась природой съ такимъ наслажденіемъ, какъ въ нынѣшнее лѣто. Она производитъ на меня какое то особенное впечатлѣніе; она наполняетъ все бытіе мое тѣмъ же розовымъ цвѣтомъ, который вы видите въ этихъ облакахъ.
И, не спуская глазъ съ неба, Нина снова запѣла ту же самую пѣснь, которую Клэйтонъ слушалъ во время своего пробужденія. Но вдругъ она остановилась и повернулась къ комнатамъ.
-- Вамъ что нибудь нужно? сказалъ Клэйтонъ.
-- Ничего! отвѣчала Нина въ сильномъ волненія: -- я сейчасъ ворочусь.
Клэйтонъ слѣдилъ за ней, и видѣлъ, какъ она приблизилась къ шкафу, въ которомъ хранились лекарства, вынула оттуда склянку съ какою-то жидкостью и выпила изъ нея нѣсколько капель.
Клэйтонъ машинально всталъ съ мѣста съ выраженіемъ ужаса.
-- Вы нездоровы, Нина; скажите откровенно? спросилъ онъ, когда Нина снова вошла на балконъ.
При этомъ вопросѣ, Клэйтонъ страшился услышать утвердительный отвѣтъ.
-- О, нѣтъ!... Это пройдетъ! Мнѣ немного дурно! Въ это страшное время мы сдѣлались такъ осторожны, что ори малѣйшемъ возбужденіи какого нибудь непріятнаго ощущенія, въ туже минуту прибѣгаемъ къ лекарству. Я часто чувствовала эту слабость.... ничего,-- пройдетъ.
Клэйтонъ обнялъ станъ Нины и устремилъ на нее свои взоры, въ которыхъ выражались и боязнь, и восхищеніе.
-- Нива, вы кажетесь мнѣ существомъ не здѣшняго міра, сказалъ онъ: -- и потому я хочу удержать васъ, чтобъ вы не улетѣли.
-- Не думаете ли вы, что у меня есть крылья, которыя я прячу? спросила Нина, улыбаясь и весело глядя въ лицо Клэйтона.
-- Именно такъ, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- но скажите, хорошо ли вы теперь себя чувствуете.
-- Да.... кажется.... только.... не лучше ли намъ сѣсть. Я думаю, что слабость эта у меня -- слѣдствіе безпрестанныхъ душевныхъ волненій.
Клэйтонъ посадилъ ее на кушетку подлѣ дверей и продолжалъ поддерживать ее, обнявъ ея станъ. Черезъ нѣсколько секундъ Нина томно приникла головой къ плечу Клэйтона.
-- Вы нездоровы, я это вижу, сказалъ Клэйтонъ, сильно встревоженный.
-- Нѣтъ! отвѣчала Нина: -- я совершенно здорова, только чувствую какую-то усталось и слабость. Кажется, здѣсь становится холодно,-- не правда ли? сказала она, содрагаясь всѣмъ тѣломъ.
Клэйтонъ, не говоря ни слова, перенесъ ее въ гостиную и положилъ на диванъ. Потомъ онъ позвонилъ. Вошли Гарри и Милли.
-- Возьми лошадь, и какъ можно скорѣе поѣзжай за докторомъ, сказалъ онъ, обращаясь къ Гарри, когда послѣдній вошелъ въ комнату.
-- Напрасно вы посылаете, сказала Нина:-- у доктора множество больныхъ и безъ меня; ему нельзя пріѣхать сюда. Къ тому же я почти здорова.... устала немного и озябла и только; закройте, пожалуйста, окна и двери, и одѣньте меня. Нѣтъ, нѣтъ! на верхъ меня не уносите; мнѣ и здѣсь хорошо. Накиньте только шаль на меня.... вотъ такъ.... я хочу пить.... дайте воды.
Страшная и непостижимая болѣзнь, свирѣпствовавшая въ то время во всей своей силѣ, имѣла множество разнообразныхъ признаковъ начала своего и развитія. Одинъ изъ этихъ признаковъ считался самымъ опаснымъ и даже смертельнымъ: это когда больной такъ долго и постепенно впивалъ въ себя ядъ зараженной атмосферы, что сопротивляющіяся силы натуры незамѣтно ослабѣвали, и жизнь погасала тихо, но вѣрно, безъ особенныхъ внѣшнихъ симптомовъ. Страданіе больнаго, въ этомъ случаѣ, можно сравнять съ страданіями человѣка, истекающаго кровью отъ смертельной раны. Въ какой нибудь часъ, безъ всякихъ предварительныхъ признаковъ появленія болѣзни, сдѣлалось яснымъ, что печать смерти лежала уже на прекрасномъ молодомъ лицѣ Нины. Гонецъ былъ отправленъ съ приказаніемъ -- ѣхать съ быстротою, какую только могли внушить ему привязанность къ любимому существу и боязнь за его существованіе. Гарри остался при больной.
-- Напрасно вы такъ безпокоитесь, сказала Нина: -- я совершенно здорова и ничего не чувствую, кромѣ небольшой усталости и этой перемѣны въ погодѣ; вы бы получше укутали меня, и, если можно, дали бы мнѣ немножко рому или чего нибудь въ этомъ родѣ. Вѣдь это вода, что вы давали мнѣ?
Увы! Нинѣ давали самый крѣпкій коньякъ; но вкусъ былъ уже потерянъ; и спиртъ оленьяго рога не имѣлъ для обонянія Нины никакого запаха. Въ погодѣ не было никакой перемѣны; это было одно только омертвѣніе, постепенно поражавшее внѣшніе и внутренніе составы организма. Но, все же, голосъ Нины оставался звучнымъ, хотя умственныя способности ея, отъ времени до времени, уклонялись отъ нормальнаго состоянія. Иногда, въ минуты изнурительной болѣзни, въ періодъ разрушенія физическихъ силъ, въ больномъ является странное желаніе пѣть; такъ и съ Ниной: совершенно лишенная самосознанія, не открывая глазъ, она нѣсколько разъ начинала пѣсню, которую пѣла въ то время, когда невидимый геній разрушитель медленно и незамѣтно наносилъ ей смертельный ударь.
Наконецъ, когда она открыла глаза и увидѣла горесть на лицахъ, окружавшихъ ее, истина представилась ей во всей наготѣ.
-- Я думаю, мнѣ не встать, сказала она. О, какъ мнѣ жаль васъ!-- Не сокрушайтесь обо мнѣ. Отецъ мой любитъ меня и не хочетъ, чтобы я оставалась въ этомъ мірѣ. Онъ зоветъ меня къ себѣ. Не горюйте!-- Вѣдь я гостила у васъ, и теперь иду долой. Я увижусь съ вами очень скоро. Довольны ли вы мною,-- вы, Эдвардъ?
И снова она впала въ безпамятство, и снова запѣла страннымъ, плѣнительнымъ голосомъ, столь тихимъ, столь слабымъ:
"Туда, туда въ тотъ край родной,
Гдѣ нѣтъ ни скорби, ни страданій!"
-- Но что же Клэйтонъ,-- что дѣлалъ онъ? Что могъ онъ сдѣлать? Что сдѣлалъ бы каждый изъ насъ, держа на рукахъ любимое существо, душа котораго отлетала,-- душа, за которую мы бы охотно отдали свою дущу?-- Можемъ ли мы сдѣлать что нибудь, когда душа эта отходитъ отъ насъ съ быстротой невообразимой, когда мы, въ невѣдѣніи и ослѣпленіи, тщетно стараемся отвратить неизбѣжную участь,-- когда каждую минуту думаемъ, что для сохраненія жизни нужно было бы дать какое нибудь другое средство, а мы его не дали,-- или что-то, которое давали, только ускоряло теченіе страшной разрушительной болѣзни! Кто въ состояніи вообразить тѣ мучительныя минуты, когда, въ ожиданіи доктора, мы смотримъ на часы, и каждый ударъ маятника кажется намъ приближающимся шагомъ смерти! Что можетъ быть невыносимѣе отчаянія, которое мы испытываемъ въ эти ужасные часы?
Клэйтонъ, Гарри и Милли ни минуты не теряли безполезно у постели больной; они оттирали и согрѣвали ея охладѣвающіе члены, и безпрестанно давали ей возбуждающія лекарства, которыя, впрочемъ, не производили уже никакого дѣйствія за замиравшую, истощенную организацію.
-- Благодареніе Богу, что она, по крайней мѣрѣ, не страдаетъ, сказалъ Клэйтонъ, стоя на колѣняхъ подлѣ больной.
Прекрасная улыбка пробѣжала по лицу Нины, когда она открыла глаза и посмотрѣла на каждаго изъ предстоявшихъ,
-- Нѣтъ, мои бѣдные друзья, сказала она:-- я не страдаю, Я отхожу въ страну, гдѣ нѣтъ ни скорби, ни страданій. Мнѣ такъ жаль васъ, Эдуардъ!-- Помнете ли, что вы говорили мнѣ однажды?-- Это сбывается теперь... вы должны мужественно перенести потерю. Богъ призываетъ васъ на великое дѣло не бросайте его... еще нѣсколько минутъ, и все кончится. Эдуардъ, поберегите моихъ бѣдныхъ невольниковъ; -- скажите Тому, чтобы онъ былъ кротокъ съ ними. Мой бѣдный, вѣрный, добрый Гарри! О! я такъ быстро умираю!
Голосъ Нины до такой степени ослабѣлъ, что послѣднія слова едва были слышны. Жизнь теперь, повидимому, сосредоточилась въ одной головѣ. Нина, казалось, засыпала уже послѣднимъ, вѣчнымъ сномъ, когда на балконѣ послышались шаги пріѣхавшаго доктора. Всѣ бросились къ дверямъ, и докторъ Бутлеръ вошелъ блѣдный, изнуренный и усталый отъ постоянной дѣятельности и недостатка покоя. Онъ не сказалъ, что всякая надежда потеряла; но его первый взглядъ на больную, исполненный глубокаго унынія, говорилъ это слишкомъ ясно. Нина сдѣлала головой легкое движеніе, еще разъ открыла глаза и сказала: прощайте! Я встану и пойду къ моему Отцу!
Слабое дыханіе съ каждой минутой становилось слабѣе и слабѣе. Надежда была потеряна! Ночь приближалась безмолвно и торжественно! Небольшой дождь, падая на кровлю балкона и на листву кустарниковъ, производилъ унылое, однообразное журчанье. Въ гостиной было тихо, какъ въ могилѣ.