Было три часа пополудни, шёл дождь. За пятнадцать часов мы промокли до костей. Замёрзшие, сонные, голодные и разочарованные, чувствующие глубокое отвращение к бесславной участи, на которую их обрекли... солдаты моего полка всё делали с упорством. Они уже утратили свой боевой дух. Синяя пелена порохового дыма, плывущая между деревьями, оседала на склонах холмов и втаптывалась дождём в ничто, наполняя воздух своеобразным едким запахом, но это больше не воодушевляло. На мили в обе стороны было слышно хриплое бормотание битвы, которая то ревела рядом с ужасной чёткостью, то затухала в отдалённом бормотании; ни тот, ни другой звук не привлекали внимания.
Нас снова разместили за этими орудиями, но, казалось, даже они и их железные противники устали от своей вражды и теперь молотили друг друга с любезной редкостью. Правый фланг нашего полка простирался немного за поле. Дальше в том направлении были какие-то полки другой дивизии с одним в резерве. В трети мили сзади находились остатки чьей-то бригады, которая зализывала раны. Полоса леса, ограничивавшая эту сторону поля, прямо, как стена, тянулась от правого фланга моего полка до небеса знают какого полка неприятеля. Там, не дальше чем в двухстах ярдах от нас внезапно появилась, маршируя вдоль этой стены, дюжина шеренг одетых в серое солдат с ружьями на правом плече. На расстоянии пятидесяти ярдов от них следовали, вероятно, ещё полдюжины шеренг, а на расстоянии, недосягаемом для огня, с гордым, уверенным видом шествовал один человек! Мне казалось, что есть что-то чрезвычайно нелепое в том, как эта горстка солдат, пусть даже их левый фланг защищён лесом, движется на нашу армию. Сейчас это не производит на меня такого впечатления. Это были неприкрытые фланги из трёх рядов пехоты, каждая в полмили длиной. Наши артиллеристы в один миг схватились за ближайшие орудия, развернули их полукругом и залили потоком картечи захваченный лес. Вся пехота поднялась, выстраиваясь в ряд. Наши подвергнувшиеся угрозе полки стояли, как стена, с заряженными ружьями на "готовсь", со штыками, мирно висящими в ножнах. Правое крыло моего полка было брошено немного назад, чтобы угрожать флангу нападавших. Побитая бригада взяла себя в руки и отошла в тыл.
Затем разразилась буря. Казалось, огромная серая туча выскочила из леса перед лицом ожидавших батальонов. Её встретили с грохотом, от которого с деревьев опали листья. Нападавшие на одно мгновение замерли над своими мертвецами, затем ринулись вперёд, их штыки сверкали в глазах, которые сияли в дыму. Вот-вот, и эти неподвижные солдаты в синем будут пронзены. Чего они ждут? Почему они не примкнут штыки? Неужели они оглушены собственным залпом? Их бездействие сводило с ума! Ещё один ужасный грохот - выстрелил задний ряд! Хвала небесам, человечество не рождено для этого, и разгромленная серая толпа отступила на два десятка шагов, открыв слабый огонь. Свинец одержал старую, добрую победу над сталью; высокопарный героизм со своим большим сердцем разбился о банальность. Говорят, что иногда бывает по-другому.
Всё это произошло за одну минуту, и сейчас второй ряд конфедератов, ведя усиленный огонь, ринулся вперёд. Синий ряд дрогнул и отступил; казалось, что он вложил весь свой дух в эти два ужасных залпа. Сейчас к этой смертельной работе приступил наш, резервный полк. Было удивительно видеть огонь без звука, поскольку ухо больше не могло воспринимать такой адский шум. Эта жуткая сцена разворачивалась в пятидесяти шагах от наших носков, но мы словно вросли в землю. Но вот наш командир выехал на коне вперёд, сделал рукой учтивый жест, который означал "apres vous"[8], и мы с едва слышными возгласами рванулись в бой. Дымящийся фронт серых снова попятился, и снова, когда третий ряд неприятеля появился из-под своего лиственного укрытия, он, выставив сталь, ринулся вперёд через груды мёртвых и раненых. Никто ещё не видел такого поразительного доказательства первостепенной важности чисел. На участке триста на пятьдесят ярдов боролись не менее шести полков, и вступление в бой каждого из них склонило бы чашу весов, если бы не уравновешивалось немедленным пополнением.
При таком положении силы были равны, и мы могли держаться бог знает сколь угодно долго. Но вдруг на левом фланге неприятеля что-то пошло не так; наши солдаты кое-где прорвали его ряды. Через одно мгновение весь его фронт в крайнем смятении отступил, и мы с примкнутыми штыками погнали его назад, на его первоначальные позиции. Здесь, среди палаток, оставленных вчера людьми Гранта, наши побитые, беспорядочно перемешанные, пьяные от вина успеха полки столкнулись с парой опрятных батальонов, вызвав бурю свистящего свинца, который заставил нас пошатнуться под своей тяжестью. Из-за резкого натиска мы развернулись на пятках, и свежие силы врага начали беспощадное преследование, но оно, в свою очередь, было отбито ранее упомянутой искалеченной бригадой, которая выдвинулась из тыла, чтобы помочь нам в этом весёленьком деле.
Когда мы собрались позади наших любимых орудий, чтобы перестроиться, и обратили внимание на смехотворную краткость наших рядов... когда мы повалились от усталости и пытались сдержать ужасное биение наших сердец... когда мы перевели дыхание, чтобы спросить, кто видел такого-то и такого-то товарища, и при ответе истерически смеялись... тут позади нас и над нами на открытом поле появился полк с примкнутыми штыками и ружьями на правом плече. Ещё один, и ещё... два... три... четыре! О, небеса! Откуда пришли все эти солдаты, и почему они не пришли раньше? Как величественно и уверенно они шагали, похожие на синие волны океана, бьющиеся о жестокие скалы! Мы невольно подбирали под себя усталые ноги, готовые вскочить и грудью вклиниться в эти доблестные ряды, когда они будут возвращаться к нам через ужасное поле, и залить огнём деревья за их спинами. Мы затаили дыхание, чтобы не пропустить величественный залп, который разорвёт их в клочья. Проходила минута за минутой, но ничего не было слышно. Затем мы впервые обратили внимание, что тишина по всей округе не относительна, но абсолютна. Неужели мы оглохли? Смотрите: вот идёт санитар, а вот хирург! Боже правый, капеллан!
Битва действительно закончилась.