Большая толпа стояла перед балаганом знаменитого Мондора у Нового моста.
Предчувствия шарлатана не обманули его: Табарен в свою очередь состарился и окончательно расстался с товарищем своей судьбы, передав свое место новому фигляру. Тот, следуя принятому обычаю, присоединил к своему имени имя своего предшественника и выдавал себя за его племянника, воспользовавшегося по праву наследством.
Во Франции всякая новость пользуется успехом, пусть и самым непродолжительным: шутки и забавные выходки господина Тиртена привлекли толпу.
На всех площадях только и речи было, что об остроумии и веселости Табаренова преемника. На другой день после отъезда герцогини де Лонгвилль в Гавр госпожа Мансо просила Маргариту сводить малютку Марию к Новому мосту. Маргарита оправлялась после испытанных ужасов; ее добрая мать не любила печальных лиц и желала доставить развлечение дочери.
Маргарита послушалась совета матери, хотя не в ее характере было искать спасение от мыслей, запавших в душу, в мишурных выходках шутов.
-- Ступайте-ка, деточки, -- сказал отец Мансо, -- там новый паяц. Мондор чудеса о нем рассказывал сегодня утром. Это, пожалуй, опять вызовет на сцену старика Табарена: ведь эти люди сильно завидуют успехам товарищей.
-- Пуще всего береги крошку. В толпу не заходите.
-- Смотри, Маргарита, запомни хорошенько песенку насчет Мазарини.
-- Может быть, я там встречу Ренэ.
-- Правда, его что-то не видать сегодня, а он такой славный малый.
-- Видно, отправился к отцу в Гонесс.
-- Прощай, папа! -- сказала малютка Мария, протягивая руки к старшине носильщиков.
-- Прощай, сокровище мое, -- сказал отец и, наклонившись к ней, крепко расцеловал ее.
-- Пора идти, -- сказала госпожа Мансо, -- тетка Фортюнэ станет ворчать, а я просила ее присмотреть за моей лавкой.
-- Но как неприятно, -- сказал Мансо, -- что Гонди приказал мне собрать всех носильщиков к полудню. Что-нибудь готовится против кардинала. От этого, видно, и герцогиня не захотела, чтобы я оставался на эту ночь при ней. Не люблю я смут: какой это вред для торговли!
-- А если это так, не лучше ли будет Маргарите с малюткой остаться дома?
-- Ну, вот еще! От Нового моста до рынка недалеко, Маргарита всегда успеет вернуться, чуть каша заварится.
Родители ушли. Маргарита, приодевшись, пошла с сестрой на Новый мост.
Миловидность и веселость малютки-сестры, ее простодушные расспросы и восторги при виде разнообразных увеселений Парижа произвели благодатное влияние на Маргариту, и, когда они дошли до балагана Мондора, Маргарита без отвращения вмешалась в толпу.
В это время Гондрен, следивший за ними с улицы Потри, проскользнул под навес, служивший кулисами в театре Табарена, и отвел в сторону помощника Мондора, смышленого шарлатана, который только на подмостках умел выставляться смешным и дуралеем.
-- Слушай, -- сказал ему Гондрен, -- ты знаешь, кто я? Известно тебе, что по одному моему слову тебя сошлют на вечную каторгу на галеры? Ты должен сослужить мне хорошую службу.
-- Что прикажете, господин Гондрен? -- спросил фигляр, сознававший свое нравственное увечье.
-- У тебя вчера был большой успех, потому что осмелился оскорблять кардинала Мазарини в публичном месте и во время мира. Слушай же хорошенько, господин Тиртен, теперь ты должен делать совсем противное.
-- В таком случае чернь накинет мне петлю на шею.
-- Не бойся: вчера мои друзья тебя поддерживали, сегодня те же друзья выручат тебя. Делай только, как я тебе прикажу.
-- Но как же быть?...
-- Жить или не жить -- понимаешь ли? -- вот в чем вопрос. Господин Гонди позволил тебе оставаться в Париже, но он покинет тебя, если ты перестанешь слушаться.
-- А все же и вы должны выслушать меня, господин Гондрен.
-- Посмотрим, говори короче.
-- Вчера я имел успех, и Мондор так был доволен мною, что обещал половину сбора, если успех не покинет меня на этой неделе.
-- Ну, так что же?
-- А то, что я пропал, если я сделаюсь мазаринистом. Прощай успех, прощай и мои денежки!
-- Уж это твое дело.
-- Но как же мне быть?...
-- У меня одно слово -- подумай и выбирай.
Гондрен проворно ускользнул, несчастный паяц напрасно старался удержать его -- он уже исчез в толпе. Бедному паяцу предстоял безвыходный выбор: или возбудить против себя народную ярость, или подвергнуться еще страшнейшей ярости коадъютора. Обескураженный, в отчаянии он упал на барабан, который приготовлялся надеть на себя, и, схватившись за голову обеими руками, задавал себе вопросы, как бы все это уладить -- с одной стороны, удовлетворить Гондрена и Гонди, с другой -- не раздражать почтеннейшую публику?
Вдруг он почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу. Он оглянулся и увидел молодого человека, который смотрел на него сурово и повелительно.
-- Я понимаю, приятель, как затруднительно твое положение, -- сказал неожиданный посетитель, в котором мы узнаем Ренэ Мансо.
-- Вы слышали! -- воскликнул Тиртен в ужасе, предполагая в нем нового врага и обличителя его бывших шалостей.
-- Все слышал, но успокойся, я не принадлежу к числу тех, которые употребляют во зло несчастные обстоятельства добрых людей. Я стоял за холстом, чтобы поближе любоваться проделками Мондора, и нечаянно подслушал предложение, какое тебе было сделано.
-- Ну, государь мой, что скрывать-то, по чистой совести говорю: я и не знаю, что мне делать! -- сказал паяц.
-- А вот что, хочешь я за тебя выйду?
-- Как это?
-- Надень на меня свой парик, платье, подрумянь и подбели так, чтобы добрые люди меня не узнали, и я за тебя разыграю роль, которую навязал тебе Гондрен.
-- И вы это точно сделаете?
-- Ведь я сам предлагаю это.
-- А как же Мондор?
-- Ему-то что?
-- Он не знает вас и откажет.
-- Только наряди меня, а я уж улажу дело. Как Мондор станет вызывать тебя, я выскочу и так удивлю его, что ему некогда будет отказывать.
Избавиться от страшной ответственности -- это было на руку Тиртену. Не теряя минуты, он принялся за туалет неожиданного двойника, и через несколько минут Ренэ нельзя было узнать; мало того, он стал совсем похож на своего предшественника.
-- Погодите-ка, чтобы не вышло беды, -- вдруг сказал Тиртен.
-- Что с тобой?
-- Государь мой, вид-то у вас такой плутовской; ну, как у вас злой умысел отобрать у меня теплое местечко, мне нос приклеить?
-- Ну что же, сам пой, если не боишься, что за песню против фрондеров чернь заставит тебя поплясать на виселице.
-- Как же мне не бояться-то? Сам посуди.
-- А я мазаринист по убеждению и рад хоть раз в жизни душу отвести, публично насмеявшись над бунтовщиками.
-- Так и в добрый час! -- подтвердил паяц, продолжая наряжать Ренэ.
Едва успел он кончить, как раздались оглушительные крики.
-- Табарен! Табарен! -- заорала толпа, не привыкшая еще к имени Тиртена.
-- Тебя зовут, ступай же, товарищ! -- сказал паяц.
Ренэ одним прыжком вскочил на лестницу, как бомба вылетел на подмостки и, ошеломленный, очутился перед тысячами глаз. Публика встретила вчерашнего любимца оглушительными рукоплесканиями.
-- Что это значит? -- воскликнул Мондор, не узнав помощника, и бросил от удивления свои пузырьки. -- Что я вижу? Тиртена у меня подменили!
Ренэ, сделавшись предметом веселого внимания публики, как вкопанный стоял на подмостках.
Старик Мондор подошел к нему нос к носу и стал рассматривать его с таким комическим, но натуральным любопытством, что народ заливался громким смехом, воображая, что вся эта сцена заранее подготовлена.
-- Тиртен, бедный мой друг и сотрудник, какие злые духи изменили тебя до такой крайности? Ты ли это?
-- Это я, хозяин, -- отвечал тот жалобно.
-- Странная вещь! Непонятная вещь! Клянусь честью хирурга. Как же это? Давеча утром я оставил у себя этого человека с носом вроде трубы, как и подобает быть служителю такого хозяина, как моя особа, а теперь явился он передо мной с носом длинным-предлинным -- чуть не с аршин!
-- Хозяин, а хозяин, -- заговорил под влиянием необыкновенного положения Ренэ настоящим паяцем, -- как же не вытянуться моему носу? Сам суди, ведь я истый парижанин, а у какого парижанина не надорвется нос, когда он видит, как все дела у нас идут шиворот-навыворот? Поневоле нос тебе наклеят!
-- Это что значит? Ах ты плутишка, интриган! Не вздумал ли и ты сунуться носом в таинственные нити политики?
-- Ну как же не попытаться, хозяин, хоть раз-то в жизни? Если сам пороху не выдумаешь, так у других научишься. Вот и я волей-неволей подслушал славные куплетики насчет господ Гонди и Бофора -- объедение, да и только.
-- Насчет отца народа и короля рынков! -- воскликнул Мондор, с почтительною поспешностью снимая шляпу.
-- Да здравствует наш Гонди! -- заорал в толпе какой-то бешеный фрондер.
-- Пошли Господь много лет здравствовать герцогу Бофору! -- подхватил другой, махая шляпой.
-- Что за хвалебные восторги! -- воскликнул Ренэ с горькой усмешкой.
-- Песню! Песню! -- закричали в передних рядах.
-- Не жеманься, дружочек, спой свою песенку, -- сказал Мондор в ожидании блистательного успеха.
В эту минуту Ренэ встретился глазами с Маргаритой, и это возвратило ему смелость. Он схватил пародийную скрипку -- дощечку, на которой натянута одна струна, и, взмахнув толстым смычком, ударил по струне. По всему пространству пронесся глухой сиплый звук, похожий на вызов.
Звучным, приятным голосом он затянул куплет, который в скором времени обошел весь Париж.
Гонди, ты, который называешься нашим отцом, Гонди, ты, который зришь наши беды, Слезы парижанина осуши! Гонди, ты, который называешься нашим отцом, У нас и голод, и война, И крайняя нищета, Тогда как ты спишь на цветах. Гонди, ты, который называешься нашим отцом! Если тебе шапку дадут, От нас ты будешь чересчур высоко.
-- Браво! Браво! -- крикнули мазаринисты, прибывшие на площадь.
-- Это гнусно! Безбожно! -- заревела толпа. -- Тиртен поплатится!.. Его двор подкупил!.. Мазарини денег ему дал!.. Долой его! Выбросьте вон!.. Какое нахальство... Да здравствует Гонди! Долой Мазарини!
-- Слышишь, что ты наделал? -- бормотал раздосадованный Мондор.
-- Правда, правда, господа публика! Гонди великий человек, и я прошу прощения за то, что повторил эту скверную песенку.
-- Давно бы так!..
-- С ващего позволения я намерен угостить вас другой песней, в честь господина Бофора.
-- Браво! Какая славная мысль!
-- Смотри же, друг Тиртен, не осрамись, -- увещевал его Мондор.
Ренэ извлек из своего инструмента такой визгливый звук, что вся площадь разом затихла. На мотив, известный всем уличным мальчишкам, Ренэ громко затянул песенку:
Господин Бофор добрый малый,
Он любит нежное мясцо!
-- Браво! -- восклицала толпа, пуще всех -- женщины. Ренэ опять встретился глазами с Маргаритой, которая остолбенела, узнав в паяце своего кузена, и продолжал:
Он вкрадывается как вор
В спокойные семейства!
-- Долой Тиртена! -- закричал кто-то.
-- Нет, пускай продолжает, -- заорали другие.
Господин Бофор добрый малый,
И вот потому мы его обожаем!
-- Да, да, мы обожаем его! -- пробившись в первые ряды, пронзительно кричали женщины с бойкими манерами.
Господин Бофор желает драться
И с третьим, и с четвертым,
Потому что, благодаря случайности,
В нем есть немного крови
Генриха Четвертого.
-- И точно, есть она, и самая лучшая! -- кричал восторженный человек.
-- Тише! Пускай он докончит.
Господин Бофор хочет сражаться
И направляет свое знамя
Против монмартрских мельниц!
Но он всегда опаздывает.
-- Клевета! Гнусная ложь! -- ревела не на шутку разъяренная толпа.
Несмотря на сопротивление одних, другие бросились на подмостки: все, что попадало под руку, летело в несчастного Мондора, который не знал, куда ему спрятаться. Напрасно он силился убедить публику, что он тут ни при чем, и знать не знает этого паяца.
Как только разразилась буря, Ренэ со всех ног бросился с лестницы долой и чуть не столкнулся с Тиртеном.
-- Караул! С моим париком удирает! -- закричал Тиртен и, проворно стащив парик с головы Ренэ, надел на себя.
-- Это шпион кардинала! -- кричали в толпе.
-- Смерть шпиону! -- повторяла толпа, всегда соглашаясь даже с самым нелепым обвинением.
Но на этот раз вся наружность говорила не в пользу Ренэ; из желания ли мести или по убеждению он поставил себя в опасное положение.
Тиртен хотел доказать почтеннейшей публике, что не от него спета клевета на народных кумиров; схватив Ренэ за руку, он тащил его на подмостки, чтобы выдать народной ярости.
Но молодой силач дал ему сильного пинка и скрылся из глаз разъяренных зрителей.
Мигом балаган был полон, Мондор сбит с ног. Произошла страшная свалка, и балаган бедного врачевателя был разнесен в куски. Все его отчаянные мольбы и слезные уговоры были напрасны.
Появление Ренэ на подмостках балагана задержало Маргариту в толпе; бедняжка понимала, какой опасности подвергался ее кузен. Сначала она стояла в последних рядах, но народ прибывал, скоро ее затянуло в середину толпы, а когда началось смятение, она вместе с маленькой Марией совсем потерялась.
Человеческие волны все уносили в своем течении. Маргарита вдруг почувствовала, что кто-то с силой вырвал у нее из руки ладошку Марии.
Напрасно она пыталась своими пронзительными криками удержать напор толпы: она не смогла ни вырваться оттуда, ни увидеть, куда девалась ее сестра. Может быть, она упала и ее затоптали?
-- Мария! -- кричала она что было силы. -- Мария, где ты?
Несмотря на физическую боль -- ее давили и душили все эти разъяренные груди, несмотря на нравственное страдание -- что она скажет своим родителям и каково будет их отчаяние? -- Маргарита энергично сопротивлялась общему течению.
-- Мария, Мария! -- истошно звала она с отчаянием.
Никто не отвечал на ее призывы, только ревела буря разъяренного народа.
В этой страшной свалке Маргарита забыла про Ренэ, она упорно искала свою сестру. Когда толпа, двинувшись в другую сторону, выпустила ее из железных тисков, она, как безумная, понеслась к Новому мосту, с ужасом приглядываясь к каждой куче обломков.
-- Вы ищете вашего ребенка? -- спросил Гондрен, не выпускавший из виду Маргариту во все время суматохи.
-- Мою сестру. Где моя Мария? Не видали ли вы ее?
Вы ищете девочку в красной юбочке и в черной бархатной шапочке?
-- Да. Где вы ее видели?
-- Я сейчас видел, как эта девочка громко плакала, а какой-то высокий мужчина силой уводил ее.
-- Силой? Что вы говорите? -- спросила Маргарита, и глаза ее загорелись диким огнем.
-- Уверяю вас, он насильно увел ее. Она не хотела идти за ним, так он подхватил ее на руки и уехал с ней в карете.
-- В карете? И ее похитили! Ее украли! Ах! Боже мой!.. Но вы ошибаетесь! Это не она: ее задушили, затоптали в толпе.
-- Уверяю вас, что ее увезли.
-- В какую сторону поехала карета?
-- Вон туда, -- отвечал Гондрен, указывая на левый берег Сены.
-- На улицу Дофина?
-- Да.
-- О! Я вырву ее из их рук! -- закричала Маргарита, бросившись в сторону реки.
Гондрен со смехом смотрел ей вслед и сам отправился в ту же сторону.