В ту минуту, когда Мансо, закутавшись в плащ, в сопровождении толпы друзей спускался с крыльца ратуши, на Гревскую площадь въехала телега, нагруженная соломой.
-- Смотрите-ка, друзья, -- сказал Мансо, -- тут соломы довольно, чтобы весь Париж нарядить. Вперед! Берите воз приступом.
Вмиг все снопы были схвачены и пошли по рукам: кто раздергивал, кто тормошил их.
Крики хозяина разграбленного воза возбуждали только общий смех. Да и Ренэ, узнав его, отошел в сторону и смеялся от души вместе с другими.
Мансо тоже узнал хозяина воза, не обращая внимания на его отчаянные крики, спешил дружески пожать ему руку.
-- Здравствуй, Томас, -- сказал он.
-- Э! Да это никак ты, Жак? Разве ты не в Шарантоне?
-- Сейчас оттуда и совершенно здоров, заверяю тебя.
-- Тем лучше. Но признаюсь, лучше было бы еще посидеть в Шарантоне, чем помогать этим разбойникам разорять меня; ведь я заметил, что ты первым бросился разгружать мой воз.
-- Справедливость требует, чтобы мазаринисты расплачивались за разбитые горшки. Будь ты с нами, не орать бы тебе теперь во все горло.
-- И тогда бы орал.
-- Ну-ка поверни свои оглобли да поспеши домой предупредить наших баб, что я возвращаюсь. Как бы не напугать их.
-- Но что же мне делать с управителем его высочества? Солома-то им была заказана.
-- Пожалуй, ты не хуже лошади: готов подбирать крохи во всех яслях, готов служить нашим и вашим.
-- Но тут было соломы на пятьсот ливров! -- вскричал мельник с отчаянным воплем, который ничуть не тронул Мансо.
-- Полно, придет когда-нибудь расплата! Впрочем, ты и так богат. Ступай же домой. Марш!
Бедняк Томас хорошо видел, что тут ничего не поделаешь, и, скрепя сердце, повернул телегу назад.
Мансо вслед за ним перешел рыночную площадь, оставаясь позади воза, пока Томас пробирался между овощными лавками к лавке своей невестки. Оказалось, что она еще не приходила.
-- Она пошла на Гревскую площадь, -- отвечали торговки.
Грустно стало бедному Мансо, что не удалось попасть прямо в недра родной семьи. Томас, испуганный печальным видом брата, утащил его в ближайшую харчевню и заставил его поесть.
Подкрепившись пищей и стаканом вина, Жак Мансо не мог противостоять сильному желанию поспать. Его брат Томас воспользовался этим, чтобы сбегать на улицу Потри и предупредить семью о возвращении синдика.
-- Где же он? -- воскликнули матушка Мансо и Маргарита с невыразимой радостью.
-- Бедный, бедный батюшка!
-- Милый мой муж!
-- Сидите здесь спокойно, я сейчас приведу его к вам.
-- Но как же быть... -- сказала Маргарита, сильно встревоженная.
-- Что такое?
-- Ну как он, не увидев Марию, опять с ума сойдет?
-- Надеюсь, что этого не будет: я предупредил его.
-- Так бегите же за ним.
День клонился к вечеру, когда синдик переступил порог своего дома; крупные слезы потекли из его глаз, когда жена и дочь повисли у него на шее.
В это время явился и Ренэ. Кажется, никто не был так рад, как он, выздоровлению доброго дяди Мансо. За это искреннее чувство Маргарита была ему очень благодарна, но никак не могла показать ему этого: она видела, что Ренэ с умыслом избегал даже ее взгляда.
Но и в родной семье Мансо оставался мрачен. Видно было, что он не смел расспрашивать о своей любимой малютке, черная тоска легла на его сердце при мысли, что она навсегда погибла для него.
-- Однако я вижу ее во сне каждую ночь! -- вдруг сказал он, как бы отвечая на вопрос.
-- Вот и я также! -- воскликнула Маргарита. -- Мы вместе с тобой будем искать ее.
-- Послушайте, -- вмешался Ренэ, -- мне кажется, я напал на ее след.
-- Рассказывай скорее!
-- Мария исчезла в толпе, когда произошла свалка по случаю песен, пропетых преемником Табарена. Это были не простые песни, их заставили петь по внушению одного человека. Кажется, это был лакей, которому приказано было завлечь ваших дочерей. Храбрый Жан д'Эр расправился с его господином, а мне надо отыскать лакея. И я отыщу его.
-- Каким же образом?
-- Песни были против герцога Бофора и коадъютора. Я отыщу этого лакея между их приближенными, и тогда он заговорит у меня.
-- Исполни это, Ренэ, -- сказал Мансо, -- и тогда мы поведем тебя рука об руку с Маргаритой в церковь.
-- Замолчи, Жак! -- закричала жена, увидев, что Маргарита закрыла лицо руками.
-- Маргарита невинна и честна, -- сказал отец, отодвигая ее руки.
-- И я в том порука ей, -- прозвучал важный голос с улицы. -- Я буду со шпагой в руках утверждать свои слова против всех и каждого.
-- Герцог Бофор! -- воскликнули все в один голос.
Но они видели только герцога и не заметили, что позади него проскользнула другая особа, таинственно закутанная в темный плащ. Человек прижался в уголке темной в это время комнаты.
Увидев принца, мельник хотел убраться вон. Бофор заметил это и с величавым достоинством подошел к нему.
-- В первый раз имею удовольствие говорить с вами, -- сказал он, -- но брат моего друга Мансо -- мне друг.
-- Ваше высочество...
-- Да! Мне известна ваша приверженность кардиналу Мазарини, и я не считаю это преступлением. Всякий волен иметь свое мнение, никто искреннее меня не уважает мнения своих противников.
-- Ваше высочество, -- сказал мельник, -- нам всем известно, что вы самый щедрый вельможа и добрейший принц. Но все люди, которые серьезно смотрят на вещи, желают мира и убеждены, что один только кардинал может дать нам надежный и основательный мир.
-- Но какою ценой? Вам и это известно -- налоги следуют за налогами! Алчный министр накопил кучи денег, пользуется государственными доходами. Он покупает великолепные коллекции, редкие картины, драгоценные статуи, словом, забирает в свои руки все богатства страны, тогда как купец терпит убытки в своей торговле, гражданин видит уменьшение своих доходов, тогда как голодные сотнями падают на улицах и умирают, как будто во время чумы.
-- Однако я видел, как этот народ сегодня толпился на улицах, совершенно здоровый и довольный своей судьбой посреди беспорядков, которые производились им по выходе из ратуши.
-- Да, но это потому, что парижане беспечного характера и выше житейских нужд, потому что их сердца всегда отзываются на призыв великодушных и мужественных людей. Видите ли, друзья мои, в свете считают меня ветреником, повесой, которому делать нечего, как только ухаживать за женщинами и убивать время на кутежи... А я в это время пробираюсь в самые страшные трущобы, чтобы знать все последствия нищеты и лишений. Сердце разрывается. В этом состоит деятельность принца, если он хочет быть на уровне того высокого права, которым он облечен по воле Всевышнего. Должен признаться, что на этом поприще я не один. Часто на пороге самых несчастных лачуг встречалась со мной не женщина, а ангел Божий и побеждала меня в борьбе, предпринятой нами против зла.
-- Мы знаем, кто она, -- сказала госпожа Мансо. -- Еще вчера я видела, как она входила в дом, что напротив нас; там вся семья слегла и присмотреть некому.
-- Слушайте же! Я изучал язву, терзающую народ, изучал с намерением исцелить ее. Чтоб исцелить ее, должно сокрушить все здание феодальных властелинов, господствующих во Франции, должно продолжать дело в том же духе, каким руководствовались Людовик XI и Ришелье, но с той разницей, что цель должна быть другая и благодетельные последствия реформы должны падать на народные массы. Законы должны быть ясны и для всех одинаковы, все должны повиноваться им.
-- Ну, это просто на словах, только трудновато исполнить на деле, -- сказал Томас.
-- Для этого, друзья мои, надо держаться одного правила: пользоваться уроками прошлого; власть должна быть обращена к древним обычаям, как живали наши предки галлы и франки.
-- Ваше высочество, -- заметил Ренэ, -- вы не всегда так думали и говорили.
-- Нет, не всегда.
-- Так вы имеете надежду, что вас провозгласят королем перерожденных франков? -- спросил он.
-- Вся ваша семья состоит из честных людей и благородных граждан: вот причина, почему я решился вам, прежде чем кому другому, представить доказательства моей искренности. Да, признаюсь вам, в сердце моем горит искра честолюбия. Но главная причина, под влиянием которой я действую, -- это пламенное желание вознаградить любовь и самоотвержение того ангела, о котором я вам говорил.
-- Она!.. -- воскликнул Ренэ.
-- Я хочу возложить корону на ее непорочное, девственное чело.
-- А мы станем помогать вам! -- в один голос воскликнули муж и жена.
-- Господин Ренэ, -- сказал Бофор, обращаясь к молодому человеку, -- вам и вашему отцу я выдал тайну моей жизни.
-- Они сохранят ее, -- подтвердила Маргарита, взяв за руку своего кузена.
-- Прелестная девушка, послезавтра я отправляюсь во главе небольшого отряда против Мазарини; сегодня голова его оценена парламентом. Но завтра вечером бал в городской ратуше. Его высочество поручил мне пригласить вас на первый танец с ним, второй я прошу вас танцевать со мной. Ваш жених приглашен ее высочеством. Завтра утром явится сюда ее шталмейстер, чтобы официально передать вам это приглашение.
-- Ваше высочество, -- сказал Ренэ дрожащим от волнения голосом, -- после того, как господин Жан д'Эр возвратил нам Маргариту и сказал, что он убил де Бара, я тотчас отправился в замок Эвекмон. По приказанию владетеля его, маркиза де Жарзэ, я сам осмотрел весь замок сверху донизу; мне помогали лакеи, стараясь друг перед другом исполнить приказание своего господина, но тело де Бара не было найдено.
-- Ну, так что же?
-- Пока я могу предполагать, что этот человек жив, Маргарита не может быть моей женой.
-- Вы правы, друг мой; я сам хочу помочь вам отыскать этого гнусного злодея. И клянусь вам, я покажу вам труп его, лежащий на земле и проколотый моей шпагой или качающийся на виселице.
-- Как же это может быть?...
-- В этом оскорблении и на меня пала часть; справедливость требует, чтобы я принял участие в его казни.
-- Ваше высочество, -- сказала госпожа Мансо, -- ваша жизнь слишком драгоценна для того, чтобы вы могли рисковать ею в схватке с таким злодеем.
-- Я имею обязанности в отношении своей чести, как и в отношении государства... Итак, любезные друзья, это дело решенное: завтра вы все будете на балу в ратуше. Вы там встретите ваших друзей и знакомых с рынков; но вас я желал лично пригласить, потому что знаю и ценю вашу преданность мне и, главное, желаю воздать вам честь, какую вы вполне заслуживаете. Я рассчитываю на вас.
Радостные лица присутствующих доказывали принцу, что честное семейство поняло его. Он простился с ними, повторив еще раз, сколько привязанности и уважения к ним имеет.
Не прошел Бофор и пятнадцати шагов по улице, как вдруг из темного угла вышла женщина и пошла рядом с ним, прикрывая лицо плащом.
-- Герцог, неужели вы меня не узнаете? -- спросила она.
-- Мария! Это вы? -- воскликнул Бофор.
-- Вероятно, вы принимали меня за какое-нибудь погибшее создание. Но оно так и есть: горечью и сокрушением преисполнена душа моя; можно сказать, я погибла, погибла...
В ее голосе слышались рыдания; Бофор остановился, положив руку на ее плечо, и сказал:
-- Мне жаль вас, Мария.
-- Герцог, я стояла в углу той комнаты, откуда вы сейчас вышли; я слышала все, что вы говорили.
-- Несчастная! Как вы могли...
-- Да, могла. И эти гнусные слова, вырывавшиеся с вашего языка, падали прямо на мое сердце, и были они горьки, как яд, тяжелы, как свинец, жгучи, как пламя.
-- Мария! Мария! Будьте великодушны!
-- Великодушна? Для чего и для кого? Для вас ли? Для той ли женщины, которая отняла у меня вашу любовь? И не думайте.
-- Мария...
-- Ага! Наконец она у меня в руках, эта проклятая тайна, эта смертоносная тайна! Вот она! Я могу употребить ее вместо кинжала, чтобы поразить им соперницу!
-- Герцогиня, вы не сделаете этого!
-- Ты так думаешь, Франсуа? Ах, если б ты знал, чем я занималась с тех пор, как ты вместо последнего прости бросил меня в отчаянии и одиночестве! Когда бы ты знал все, что я пережила, как бы теперь ты содрогался, жалкий безумец!
-- Что же вы делали, герцогиня?
-- А! Ты думал безнаказанно играть любовью женщины? Такой женщины, как я, забывая, что я не принадлежу к числу тех малодушных, которые безропотно покоряются страданию. Нет, я не такова -- я мщу за себя.
-- О небо! Что ты задумала? Отвечай же.
-- Приди и узнаешь, как я умею приготовить месть.
Бофор, предчувствуя страшные несчастья от ревности герцогини, следовал за ней по улицам, ни разу не остановившись, чтобы подробнее расспросить ее. Из груди герцогини вырывались по временам глухие восклицания, как будто сердце ее готово было выскочить.
Пройдя целый лабиринт переулков, они остановились неподалеку от отеля герцога Монбазона, в двух шагах от харчевни, где бывал Бофор.
-- Пройди через харчевню ко мне в спальню, -- сказала она.
-- Герцогиня, я войду к вам только через парадное крыльцо.
-- Хорошо, ступай.
Они не заметили, что густая толпа народа так стеснилась на улице, что и пройти было нельзя.
Со всех сторон слышался враждебный гул, во всей суматохе было что-то зловещее.
-- Что случилось? -- спросил Бофор, обращаясь к человеку из толпы, слушавшей оратора у стены дома.
-- Герцог де Монбазон умер, -- отвечал тот.
-- Герцог... -- повторил принц, повернувшись к герцогине, он увидел при лунном свете выражение дикой энергии на ее бледном и прекрасном лице.
-- Он сказал правду, -- произнесла она резким голосом, как кинжалом пронзив сердце принца.
-- О! Это невозможно.
-- Говорят вам, это правда.
-- Пойдемте, пойдемте, герцогиня; я не допускаю мысли, что он умер таким образом. Это ужасно, это принесет мне несчастье.
Схватив ее за руку, он потащил ее в дом; тяжелые двери с шумом затворились за ними.