Съ наступленіемъ сентября мѣсяца и сбора винограда, богачи Хереса были больше обезпокоены поведеніемъ рабочимъ, чѣмъ результатомъ урожая.
Въ Клубѣ Наѣздниковъ даже самые завзятые кутилы позабыли о достоинствахъ своихъ скакуновъ, превосходствѣ своихъ собакъ и прелестяхъ дамъ, изъ-за обладанія которыми вели постоянную борьбу между собой, и говорили только объ этихъ людяхъ, спаленныхъ солнцемъ, изможденныхъ работой, грязныхъ, дурно пахнущихъ, съ враждебными взглядами, руки которыхъ обрабатывали ихъ виноградники.
Въ многочисленныхъ увеселительныхъ мѣстахъ, занимавшихъ почти всѣ нижніе этажи на Широкой улицѣ, не было другихъ разговоровъ. Чего еще нужно этимъ виноградарямъ?.. Они получали по десять реаловъ въ день, ѣли супъ, который готовили себѣ сами, безъ вмѣшательства хозяина, имѣли часъ отдыха зимой и два лѣтомъ, чтобы не задохнуться отъ жары и не упасть на известковую, метавшую искры, землю, имъ позволялось выкуривать восемь сигаръ въ день, а ночью они спали на тростниковыхъ цыновкахъ, причемъ у большинства были даже простыни. Настоящіе сибариты, эти виноградари, и еще жалуются, требуютъ реформъ, угрожая стачкой?!
Владѣльцы виноградниковъ, изъ членовъ Клуба, внезапно начали умиляться надъ сельскими рабочими. Вотъ эти бѣдняги, дѣйствительно, заслуживаютъ лучшей участи! Два реала поденно, безвкусное мѣсиво, вмѣсто всякой пищи, и спанье на полу, не раздѣваясь, съ меньшими удобствами, чѣмъ для скота. Эти могли бы жаловаться; но никакъ не рабочіе на виноградникахъ, живущіе, какъ господа, по сравненію съ полевыми поденщиками.
Но владѣльцы имѣній протестовали, съ негодованіемъ замѣчая, что на нихъ собираются взвалить всю тяжесть опасности. Если они платили столько рабочимъ, то только потому, что производительность имѣнія не позволяла платить больше. Развѣ можно сравнить пшеницу, ячмень и скотоводство, съ знаменитыми во всемъ мірѣ виноградниками, изливающими золото бочками и дающими своимъ хозяевамъ болѣе легкій заработокъ, чѣмъ грабежъ на большой дорогѣ?.. Люди, обладающіе такимъ состояніемъ, должны быть великодушны и удѣлять частицу благосостоянія тѣмъ, которые создаютъ его своими трудами. Рабочіе жалуются основательно.
И собранія богачей проходили въ постоянныхъ раздорахъ между капиталистами обѣихъ партій.
Ихъ веселая жизнь кончилась. Рулетка стояла безъ движенія, колоды не раскрывались на зеленыхъ столахъ; веселыя дѣвицы проходили по тротуару, но изъ оконъ клубовъ не высовывались группы головъ, посылающихъ имъ привѣты съ лукавымъ подмигиваньемъ.
Швейцаръ Клуба Наѣздниковъ, ходилъ, какъ шалый, ища ключъ отъ того, что въ Уставѣ Клуба торжественно величалось библіотекой: отъ шкапа, запрятаннаго въ самомъ темномъ углу помѣщенія, сквозь пыльныя и затянутыя паутиной стекла котораго виднѣлось нѣсколько десятковъ никѣмъ не раскрываемыхъ книгъ. Господъ членовъ вдругъ охватило стремленіе къ просвѣщенію, желаніе усвоить такъ называемый соціальный вопросъ, и они каждый вечеръ смотрѣли на шкапъ, какъ на кладезь премудрости, ожидая ключа, чтобы найти въ содержимомъ шкапа искомый свѣтъ. Въ дѣйствительности, они не особенно спѣшили ознакомиться съ этими выдумками соціализма, будоражившими рабочихъ.
Нѣкоторые возмущались книгами, еще не прочитавъ ихъ. Ложь, все ложь, только омрачающая существованіе! Они не читаютъ и счастливы. Почему бы не поступать такъ-же и этимъ глупцамъ, которые отнимаютъ у себя часы сна, собираясь по вечерамъ вокругъ товарища, читающаго имъ газеты и листки? Чѣмъ меньше знаетъ человѣкъ, тѣмъ онъ счастливѣе... И они бросали ненавистные взгляды на шкапъ съ книгами, какъ будто это былъ складъ всѣхъ золъ, тогда какъ злосчастный шкапъ хранилъ въ нѣдрахъ своихъ безобидныя сочиненія, большей частью подаренныя министерствомъ мѣстному депутату; псалмы Пресвятой Дѣвѣ и патріотическія пѣсни, руководства для воспитанія канареекъ и разведенія домашнихъ кроликовъ.
Въ то время, какъ богачи спорили между собой, или возмущались претензіями рабочихъ, послѣдніе упорно продолжали стачку. Стачка началась частично и не дружно. Общаго противодѣйствія тоже не было. На нѣкоторыхъ виноградникахъ, владѣльцы, опасаясь потерять урожай, "шли на все", лаская въ озлобленномъ умѣ надежду на репрессіи, какъ только угодья будутъ убраны. Другіе, побогаче, вызывающе заявляли, что "считаютъ позоромъ" снизойти до какого-нибудь соглашенія съ бунтовщиками. Донъ Пабло Дюпонъ былъ ретивѣе всѣхъ. Онъ согласенъ былъ лучше потерять свою бодегу, чѣмъ унизиться до этого сброда. Являться съ требованіями къ нему, отцу своихъ рабочихъ, который пекся не только о ихъ тѣлахъ, но и о спасеніи ихъ душъ, избавляя ихъ отъ "грубаго матеріализма!"
-- Это вопросъ принципіальный, -- заявилъ онъ въ конторѣ служащимъ, утвердительно качавшимъ головой, едва онъ заговорилъ.-- Я могу дать имъ то, чего они просятъ, и даже больше. Но пустъ они не просятъ, пусть не требуютъ! Это -- нарушеніе моихъ священныхъ правъ, какъ хозяина... Деньги для меня мало значатъ, и доказательствомъ этого служитъ то, что я соглашусь скорѣе потерять весь урожай Марчамалы, чѣмъ уступить.
И Дюпонъ, непримиримый въ защитѣ того, что называлъ своими правами, не только отказался выслушать требованія рабочихъ, но уволилъ съ виноградника всѣхъ предполагаемыхъ подстрекателей гораздо раньше, чѣмъ они задумали бунтовать.
Въ Марчамалѣ оставалось очень мало виноградарей, но Дюпонъ замѣнилъ стачечниковъ гитанами изъ Хереса и дѣвушками съ горъ, привлеченными крупной поденной платой.
Такъ какъ сборъ винограда не требовалъ большихъ усилій, Марчамала наполнилась женщинами, срѣзавшими, согнувшись, гроздья въ то время, какъ съ дороги ихъ ругали стачечники, лишенныя работы за свои "идеи".
Возмущеніе рабочихъ совпало съ тѣмъ, что Луисъ Дюпонъ называлъ своимъ періодомъ солидности.
Сумасбродъ поражалъ своимъ новымъ поведеніемъ могущественнаго двоюроднаго брата. Ни женщинъ, ни скандаловъ! Маркизочка уже не вспоминала о немъ: оскорбленная его невниманіемъ она вернулась къ своему свиному торговцу, "единственному мужчинѣ, умѣвшему возбуждать ее".
Молодой сеньоръ, видимо, огорчался, когда ему говорили о его славныхъ продѣлкахъ. Это ужъ кончилось: нельзя быть молодымъ всю жизнь. Теперь онъ мужчина, и мужчина серьезный, солидный. У него есть кое-что въ головѣ, это признавали и его бывшіе учителя, отцы іезуиты. Онъ рѣшилъ, что не остановится, пока не завоюетъ такого же высокаго положенія въ политикѣ, какое занималъ его двоюродный братъ въ промышленности. Другіе, еще хуже него, распоряжались дѣлами страны, и правительство въ Мадридѣ прислушивалось къ ихъ словамъ.
Изъ прошлой жизни онъ сохранилъ только дружбу съ разными забіяками, усиливъ свою мызу нѣсколькими изъ нихъ. Онъ подражалъ имъ и поддерживалъ ихъ, предполагая, что они помогутъ ему въ его политической карьерѣ. Кто сможетъ бороться съ нимъ при его первыхъ выборахъ, видя его въ такой почтенной компаніи!.. И чтобы занимать свой почтенный дворъ, онъ продолжалъ ужинать въ вертепахъ и напиваться съ нимъ. Это не нарушало его почтенности. Маленькій кутежъ отъ времени до времени никого не можетъ шокировать. Это въ мѣстныхъ нравахъ, и, къ тому же, создаетъ нѣкоторую популярность.
И Луисъ Дюпонъ, убѣжденный въ значеніи своей личности, переходилъ изъ клуба въ клубъ, говоря о "соціальномъ вопросѣ" съ рѣзкими жестами, грозившими цѣлости бутылокъ и рюмокъ, выстроенныхъ рядами на столахъ.
Въ Клубѣ Наѣздниковъ онъ избѣгалъ собраній молодежи, вспоминавшей съ восторгомъ о его прошлыхъ глупостяхъ и предлагавшей новыя, еще большія. Онъ искалъ бесѣды съ "серьезными мужами", крупными помѣщиками и богатыми коммерсантами, начинавшими съ нѣкоторымъ вниманіемъ прислушиваться къ его словамъ, признавая, что у этого вертопраха недурная голова.
Дюпонъ воодушевлялся ораторскимъ паѳосомъ, говора о мѣстныхъ рабочихъ. Онъ повторялъ слышанное отъ двоюроднаго брата и монаховъ, посѣщавшихъ донъ Дюпона, но преувеличивалъ выводы ихъ съ властнымъ и грубымъ пыломъ, очень нравившимся слушателямъ, людямъ, столь же богатымъ, сколько грубымъ, для которыхъ высшимъ удовольствіемъ было убивать быковъ и объѣзжать дикихъ коней.
Для Луиса вопросъ былъ черезвычайно простъ. Немножко благотворительности и затѣмъ -- религія, побольше религіи, а непокорнымъ -- палка. Этимъ кончится такъ называемый соціальный конфликтъ, и все будетъ, какъ бочка масла. Какъ могутъ рабочіе жаловаться тамъ, гдѣ существуютъ люди подобные его двоюродному брагу и многимъ изъ присутствующихъ (здѣсь -- благодарныя улыбки аудиторіи и одобрительныя движенія), щедрыхъ даже до чрезмѣрности и не могущихъ видѣть несчастья, не взявшись за кошелекъ, не вынувъ изъ него дуро, а то и двухъ?..
Бунтовщики отвѣчали на это, что благотворительности недостаточно, и что, несмотря на нее, много народа живетъ въ нищетѣ. А что могутъ сдѣлать хозяева, чтобъ исправить непоправимое? Всегда будутъ существовать богатые и бѣдные, голодные и сытые, только безумцы и преступники могутъ мечтать о равенствѣ.
Равенство!.. Дюпонъ поднимался до ироніи, восхищавшей его аудиторію. Луисъ повторялъ всѣ сарказмы, внушенные дону Пабло и его свитѣ поповъ, благороднѣйшимъ изъ человѣческихъ стремленій съ глубочайшей убѣжденностью, какъ будто они представляли результатъ міровой мысли. Что такое это пресловутое равенство?.. Любой человѣкъ можетъ завладѣть его домомъ, если того пожелаетъ, а онъ, въ свою очередь, утащитъ пиджакъ у сосѣда, потому что онъ ему нуженъ, -- третій протянетъ лапу къ женѣ четвертаго, потому что она ему понравилась. Вотъ что это такое, кабальеросъ!.. Развѣ не достойны разстрѣла или горячечной рубашки тѣ, что толкуютъ о такомъ равенствѣ?
И смѣхъ оратора смѣшивался съ хохотомъ всѣхъ присутствующихъ. Соціализмъ уничтоженъ!
Многіе старшія съ покровительственнымъ видомъ качали головой, признавая, что Луису слѣдовало бы бытъ въ другомъ мѣстѣ, что жаль, если его слова пропадаютъ въ этой атмосферѣ табачнаго дыма, что при первой же возможности его желаніе должно бытъ удовлетворено и вся Испанія должна услышатъ съ трибуны столь ѣдкую и вѣрную критику.
И Дюпонъ, возбуждаемый общимъ одобреніемъ, продолжалъ говорить, но теперь серьезнымъ тономъ. Простой народъ раньше повышенія заработной платы, нуждается въ утѣшеніи религіи. Безъ религіи живутъ въ озлобленіи, жертвой всякаго рода несчастій, и таково именно положеніе рабочихъ Хереса. Они ни во что не вѣрятъ, не ходятъ къ обѣднѣ, смѣются надъ священниками, думаютъ только о соціальной революцій съ рѣзней и разстрѣломъ буржуазіи и іезуитовъ; не надѣются на вѣчную жизнь, утѣшеніе и награду въ земныхъ бѣдствіяхъ, которыя незначительны, такъ какъ продолжаются всего нѣсколько десятковъ лѣтъ, и логическимъ результатомъ такого безбожія является то, что они находятъ свою бѣдность еще болѣе тяжелой, жизнь еще болѣе мрачной.
-- Кромѣ того, сеньоры, -- ораторствовалъ Луисъ, -- что произойдетъ отъ увеличенія заработной платы? Расплодятся пороки, и больше ничего. Этотъ народъ не копитъ денегъ; онъ никогда не копилъ. Пусть мнѣ покажутъ рабочаго, у котораго есть сбереженія.
Всѣ молчали, сочувственно кивая головой. Никто не показывалъ требуемаго Дюпономъ рабочаго, и тотъ улыбался съ торжествомъ, тщетно ожидая чудесное существо, которое сумѣло бы скопитъ капиталецъ изъ заработка въ нѣсколько реаловъ.
-- У насъ, -- продолжалъ онъ торжественно, -- нѣтъ ни любви къ труду, ни охоты къ сбереженіямъ. Посмотрите на рабочаго другихъ странъ: онъ работаетъ больше нашего и имѣетъ маленькій капиталъ на старость. Но здѣсь! Здѣсь рабочій въ молодыхъ годахъ думаетъ только о томъ, чтобы соблазнить дѣвушку за амбаромъ или въ людской; а въ старости чуть наберетъ нѣсколько сантимовъ, тратитъ ихъ на вино и напивается.
Юный сеньоръ зналъ средство противъ этой анархіи. Въ значительной мѣрѣ въ ней виновато правительство. Теперь, когда началась стачка, въ Хересѣ долженъ бы быть батальонъ, цѣлое войско, если понадобится, да съ пушками, побольше пушекъ. И онъ горько жаловался за нерадивость властей, какъ будто единственное назначеніе испанской арміи -- охранятъ капиталистовъ Хереса, чтобъ они жили спокойно, и считалъ чуть ли не предательствомъ, что поля не заполнились красными панталонами и сверкающими штыками, какъ только рабочіе проявили нѣкоторое недовольство.
Луисъ былъ либераломъ, большимъ либераломъ. Въ этомъ пунктѣ онъ расходился съ своими учителями, іезуитами, съ одушевленіемъ говорившими о донѣ Карлосѣ, утверждая, что онъ -- "единственное знамя". Онъ либералъ; но его либерализмъ былъ либерализмомъ приличнаго человѣка. Свобода для тѣхъ, кому есть что терять, а для простонародья -- хлѣба, сколько возможно, и хорошая палка, единственное средство уничтожить злобу, которая родится вмѣстѣ съ человѣкомъ и развивается, не сдерживаемая уздой религіи.
Онъ зналъ исторію, читалъ больше тѣхъ, что слушали его, и удостаивалъ ихъ своими поученіями съ покровительственной добротой.
-- Знаете ли, -- говорилъ онъ, -- почему Франція богата и опередила насъ? Потому что наложила руку на разбойниковъ Коммуны и въ нѣсколько дней покрылась болѣе, чѣмъ сорока тысячами труповъ. Она пустила въ ходъ пушки и гильотины, чтобы поскорѣе покончить съ этимъ народцемъ, и все успокоилось... Лично мнѣ, -- продолжалъ молодой сеньоръ докторальнымъ тономъ, -- не нравится Франція, потому что это республика, и потому, что тамъ люди забываютъ Бога и издѣваются надъ министрами. Но я желалъ бы для нашей страны человѣка, вродѣ Тьера. Намъ недостаетъ именно человѣка, который улыбаясь разстрѣлялъ бы всѣхъ этихъ каналій.
И онъ улыбался самъ, чтобы показать, что сумѣлъ бы быть такимъ же Тьеромъ, какъ настоящій.
Конфликъ въ Хересѣ уладился бы въ 24 часа. Пусть ему дадутъ власть и тогда увидятъ, какъ надо дѣйствовать. Казни по поводу Черной Руки принесли нѣкоторый результатъ. Народъ испугался висѣлицъ, воздвигнутыхъ на Тюремной площади. Но этого было недостаточно. Нужно настоящее кровопусканіе, чтобы лишить силы мятежное животное. Еслибъ послали его, то главари всѣхъ обществъ сельскихъ рабочихъ, возмущавшихъ городъ, были бы уже въ тюрьмѣ. Но и это казалось ему слабымъ и недостаточнымъ и онъ сейчасъ же переходилъ къ болѣе свирѣпымъ предложеніямъ. Лучше было бы преслѣдовать мятежниковъ, разбить ихъ планы, "раздразнитъ ихъ, чтобы они вышли раньше времени", а когда они возмутятся открыто, -- напасть на нихъ и не оставить ни одного въ живыхъ! Побольше стражниковъ, полиціи, кавалеріи, побольше артиллеріи. Развѣ не для этого богатые платятъ столько налоговъ, большая часть которыхъ идетъ на войско? Если не такъ, то на что нужны солдаты, стоящіе такъ дорого, въ странѣ, которой не приходится вести войнъ?..
Въ качествѣ профилактическаго средства, нужно уничтожить лжепастырей, смущающихъ это жалкое стадо.
-- Всѣхъ ходящихъ по деревнямъ изъ людской въ людскую, раздавая дрянныя бумажонки и вредныя книги -- разстрѣлять. Всѣхъ, подстрекающихъ къ разнымъ звѣрствамъ на ночныхъ собраніяхъ въ сараяхъ или кабакахъ -- разстрѣлять. И всѣхъ, кто на виноградникахъ, пренебрегая запрещеніемъ хозяевъ и гордясь своей грамотностью, разсказываютъ товарищамъ о газетныхъ мерзостяхъ -- разстрѣлять... Фернандо Сальватьерру -- разстрѣлять...
Но, сказавъ это, молодой сеньоръ, видимо, смутился. Инстинктивная краска стыда залила его лицо. Доброта и достоинства этого революціонера внушали ему нѣкоторое уваженіе. Тѣ же люди, одобрявшіе его планы, сидѣли молча, какъ будто имъ претило включитъ этого человѣка въ щедрое распредѣленіе разстрѣловъ. Это былъ безумецъ, внушавшій восхищеніе, святой, невѣрующій въ Бога; и эти помѣщики испытывали къ нему такое же почтеніе, какое испытывалъ мавръ передъ сумасшедшимъ юродивымъ, проклинавшимъ его и грозившимъ ему своимъ посохомъ.
-- Нѣтъ, -- продолжалъ Луисъ, -- Сальватьеррѣ -- смирительная рубашка, и пустъ идетъ проповѣдывать свои ученія въ сумашедшемъ домѣ.
Публика одобрила это рѣшеніе.
-- У парня есть талантъ, -- сказалъ одинъ.-- Онъ говоритъ, какъ депутатъ.
Остальные тоже были въ восторгѣ.
-- Паблито займется тѣмъ, чтобы онъ прошелъ, когда настанутъ выборы.
Луисъ чувствовалъ себя усталымъ отъ тріумфовъ, которые пожиналъ въ клубахъ, отъ удивленія, возбужденнаго его внезапной серьезностью въ прежнихъ товарищахъ по кутежамъ. Въ немъ просыпалось желаніе повеселиться съ простымъ народомъ.
-- Надоѣли мнѣ господа, -- говорилъ онъ брезгливо своему вѣрному спутнику Козлу.-- Поѣдемъ въ деревню: маленькій кутежъ полезенъ для здоровья.
И, желая остаться подъ покровительствомъ своего могущественнаго двоюроднаго брата, онъ отправлялся въ Марчамалу, дѣлая видъ, что очень интересуется сборомъ винограда.
Виноградникъ былъ полонъ женщинами, и Луису пріятно было шутить съ дѣвушками изъ горныхъ поселковъ, смѣявшимися надъ проказами молодого барина и благодарившими его за щедрость.
Марія де ла Луцъ и ея отецъ принимали за честь настойчивость, съ которой Луисъ посѣщалъ виноградникъ. Отъ шумнаго приключенія въ Матанцуэлѣ едва осталось слабое воспоминаніе. Барскія проказы. Эти люди, по традиціи привыкшіе уважать шумныя развлеченія богатыхъ, оправдывали его, какъ будто они были законной данью его молодости.
Сеньоръ Ферминъ былъ посвященъ въ крупную перемѣну, происходившую въ домѣ Луиса, и съ удовольствіемъ видѣлъ, что тотъ пріѣзжалъ на виноградникъ, спасаясь отъ соблазновъ города.
Дочь его тоже ласково принимала молодого сеньора, говорила ему ты, какъ въ дѣтствѣ и смѣялась надъ его продѣлками. Онъ быль хозяиномъ Рафаэля, и когда-нибудь она будетъ его служанкой на мызѣ, которую она постоянно видѣла въ своихъ грезахъ. О скандальной оргіи, за которую Марія такъ разсердилась на своего жениха, она почти забыла. Сеньоръ раскаялся въ своемъ прошломъ, и народъ, по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, совершенно забылъ позорное приключеніе на мызѣ.
Луисъ проявлялъ большое пристрастіе къ жизни въ Марчамалѣ. Иногда онъ засиживался до поздняго вечера и оставался ночевать въ башнѣ Дюпоновъ.
-- Я тамъ, какъ патріархъ, -- говорилъ онъ своимъ друзьямъ въ Хересѣ.-- Окруженъ дѣвушками, который любятъ меня, какъ папу.
Пріятели смѣялись надъ добродушнымъ тономъ, которымъ жуиръ разсказывалъ о своихъ невинныхъ развлеченіяхъ съ работницами. Кромѣ того, ему нравилось оставаться на виноградникѣ изъ за ночной прохлады.
-- Вотъ это жизнь, сеньоръ Ферминъ, -- говорилъ онъ на площадкѣ Марчамалы, при свѣтѣ звѣздъ, вдыхая ночной вѣтерокъ. -- Сейчасъ сеньоры жарятся на тротуарѣ около Клуба Наѣздниковъ.
Вечера проходили въ патріархальномъ спокойствіи. Молодой сеньоръ давалъ гитару приказчику.
-- Поди сюда! Посмотри-ка на эта золотыя руки! -- кричалъ онъ.
И Козелъ, повинуясь его приказанію, вытаскивалъ изъ экипажа корзину съ лучшимъ виномъ фирмы Дюпонъ. Настоящій кутежъ! Но мирный, честный, спокойный, безъ вольныхъ словъ, безъ дерзкихъ жестовъ, пугающихъ зрительницъ-дѣвушекъ, слышавшихъ въ своихъ деревняхъ о страшномъ донѣ Луисѣ и, при видѣ его, терявшихъ свои предубѣжденія, находя, что онъ не такъ дуренъ, какъ его слава.
Пѣла Марія де ла Луцъ, пѣлъ молодой сеньоръ, и даже хмурый Козелъ, повинуясь патрону, подтягивалъ хору своимъ сильнымъ голосомъ, или запѣвалъ отрывки о рыцарскихъ схваткахъ на защиту матери, или любимой женщины.
-- Olè, чудесно!-- кричалъ насмѣшливо приказчикъ фигляру.
Затѣмъ, сеньоръ бралъ за руку Марію де лa-Луцъ, и вытащивъ ее въ центръ круга, начиналъ танцовать съ нею севильяны, съ огнемъ, вызывавшимъ восторженные крики.
-- Ахъ, ты, Боже мой!-- восклицалъ отецъ, яростно ударяя по струнамъ гитары.-- Посмотрите, что за пара голубковъ. Вотъ это такъ пляска!
Рафаэль, появлявшійся въ Марчамалѣ только разъ въ недѣлю, увидѣвъ раза два эти танцы, гордился честью, которую сеньоръ оказывалъ его невѣстѣ. Хозяинъ его былъ не дурной человѣкъ; прежнее -- были глупости молодости; но теперь, остепенившись, онъ оказывался толковымъ малымъ, очень симпатичнымъ, и обращавшимся съ простыми людьми, какъ съ ровней. Онъ аплодировалъ танцующей парѣ безъ малѣйшаго признака ревности, онъ, способный хвататься за наваху, какъ только кто нибудь взглядывалъ на Марію де-ла-Луцъ. Онъ только испытывалъ нѣкоторую зависть, что не умѣлъ танцовать съ ловкостью своего хозяина. Жизнь его прошла въ борьбѣ за хлѣбъ, и ему некогда было научиться такимъ тонкостямъ. Онъ умѣлъ только пѣть, но, пѣть нескладныя, дикія пѣсни, какимъ его научили товарищи контрабандисты, когда они вмѣстѣ ѣхали на коняхъ, согнувшись надъ грузами, нарушая этими пѣснями безмолвіе горныхъ ущелій.
Донъ Луисъ царилъ на виноградникѣ полнымъ хозяиномъ. Властный донъ Пабло находился въ отъѣздѣ. Онъ проводилъ лѣто съ семьей на сѣверномъ побережьѣ, воспользовавшись путешествіемъ, чтобы посѣтить Лойклу и Деусто, центры святости и учености его добрыхъ совѣтчиковъ. Чтобы лишній разъ показать, какимъ онъ сталъ серьезнымъ человѣкомъ, Луисъ писалъ ему длинныя письма, описывая свои поѣздки въ Марчамалу, свой надзоръ надъ работами и благополучный ходъ ихъ.
Онъ дѣйствительно интересовался работами. Солидарность, которую онъ чувствовалъ среди рабочихъ, желаніе побѣдить забастовщиковъ, заставляли его быть дѣятельнымъ и настойчивымъ. Въ концѣ концовъ, онъ совершенно поселился въ башнѣ Марчамалы, поклявшись, что не двинется съ мѣста, пока не кончится сборъ винограда.
-- Дѣло идетъ, -- говорилъ онъ приказчику, лукаво прищуривая глаза.-- Эти разбойники лопнутъ, увидя, что бабы и нѣсколько честныхъ работниковъ кончаютъ работу безъ нихъ. Вечеромъ устроютъ танцы и хорошую пирушку, сеньоръ Ферминъ. Пусть эти разбойники узнаютъ и бѣсятся отъ досады.
И такимъ образомъ, уборка подвигалась среди музыки, шумнаго веселья и щедро раздаваемаго лучшаго вина.
По вечерамъ, въ виноградникѣ, въ присутствіи дона Пабло напоминавшемъ отчасти монастырь по тишинѣ и дисциплинѣ, начинались пирушки, тянувшіяся до поздней ночи.
Рабочіе забывали сонъ, чтобы пить барское вино. Дѣвушки, привыкшія къ нищенской жизни въ экономіяхъ, съ изумленіемъ раскрывали глаза, точно видя на яву слышанныя волшебныя сказки. Донъ Луисъ платилъ великолѣпно, ѣда была прямо господская.
-- Послушайте, сеньоръ Ферминъ: пусть привезутъ мяса изъ Хереса; пусть дѣвки наѣдятся до-отвалу и напьются до-пьяна: я заплачу за все. Хочу, чтобъ эти канальи видѣли, какъ мы обращаемся съ хорошими покорными работниками.
И, смотря на благодарную толпу, онъ скромно говорилъ:
-- Когда увидите забастовщиковъ, скажите имъ, какъ Дюпоны обращаются съ своими рабочими. Правду, одну только правду.
Днемъ, когда солнце нагрѣвало землю, раскаляя бѣлые склоны Марчамалы, Луисъ дремалъ подъ навѣсомъ дома, держа возлѣ себя бутылку для прохлады, и протягивая изрѣдка ситару Козлу, чтобы тотъ зажегъ ее.
Онъ находилъ новое удовольствіе въ разыгрываніи роли хозяина огромнаго помѣстья; онъ чистосердечно полагалъ, что исполняетъ важную соціальную обязанность, смотря изъ своего тѣнистаго убѣжища на работу столькихъ людей, согнувшихся и задыхающихся подъ огненнымъ солнечнымъ дождемъ.
Дѣвушки разбредались по косогорамъ и казались, въ своихъ цвѣтныхъ юбкахъ, стадомъ розовыхъ и голубыхъ овецъ. Мужчины, въ рубахахъ и штанахъ, шли вереницей, какъ бѣлые бараны. Они переходили отъ однѣхъ лозъ къ другимъ, ползя на животѣ по раскаленной землѣ. Красноватыя и зеленыя гроздья тянулись по самой землѣ, и ягоды покоились на известковой почвѣ, до послѣдней минуты великодушно дѣлившейся съ ними своимъ животворнымъ тепломъ.
Другія дѣвушки поднимались въ гору съ большими связками срѣзанныхъ гроздій, неся ихъ въ прессовальни, и проходили непрерывной цѣпью мимо молодого сеньора, который, развалясь на камышевомъ диванѣ, покровительственно улыбался, думая о красотѣ работы и объ испорченности каналій, желавшихъ перевернуть столь мудро организованный міръ.
Иногда, соскучившись молчать, онъ звалъ приказчика, переходившаго съ одного холма на другой, наблюдая за работой.
Сеньоръ Ферминъ садился на корточки передъ нимъ, и они говорили о стачкѣ, о вѣстяхъ изъ Хереса. Приказчикъ не скрывалъ своего пессимизма. Упорство рабочихъ день ото дня возрастало.
-- Очень силенъ голодъ, сеньоръ, -- говорилъ онъ съ убѣжденностью крестьянина, считающаго желудокъ главнымъ двигателемъ всѣхъ поступковъ.-- А за голодомъ идутъ безпорядки, драки и кровопролитіе. Будетъ литься кровь, и въ тюрьмѣ готовятъ мѣсто не для одного. Чудо будетъ, если на Тюремной площади плотники не настроятъ катафалковъ
Сарикъ, видимо, чуялъ катастрофу, но ожидалъ ее съ спокойнымъ эгоизмомъ, такъ какъ оба близкихъ ему человѣка были далеко.
Сынъ его уѣхалъ въ Малагу, по порученію своего принципала, чтобы, въ качествѣ довѣреннаго лица, уладитъ какой то конфликтъ, и провѣрялъ тамъ счета, сносясь съ другими кредиторами. Пожалуй, онъ пробудетъ тамъ не меньше года! Сеньоръ Ферминъ боялся, какъ бы онъ, по возвращеніи въ Хересъ, не скомпрометировалъ себя, ставъ за сторону стачечниковъ, подъ вліяніемъ своего учителя Сальватьерры. Что касается до дона Фернандо, то онъ уже давно выѣхалъ изъ Xepeca подъ охраной полицейскихъ.
Въ началѣ стачки, капиталисты косвенно дали ему знать, чтобы онъ какъ можно скорѣе выѣхалъ изъ провинцій Кадикса. Онъ только одинъ виновенъ въ случившемся. Его присутствіе волновало рабочій народъ, дѣлая его столь же дерзкимъ и мятежнымъ, какъ во времена Черной Руки. Главные агитаторы рабочихъ ассоціацій, почитавшіе революціонера, уговаривали его бѣжать, боясь за его жизнь. Предупрежденія властей были равносильны угрозѣ смерти. Привычные къ репрессіямъ и насиліямъ рабочіе трепетали за Сальватьерру. Можетъ, они убьютъ его ночью на какой нибудь улицѣ, и правосудіе никогда не найдетъ виновника. Возможно, что власти, воспользовавшись длинными прогулками Сальватьерры по полямъ, подвергнуть его смертельнымъ пыткамъ, или устранять его, въ какомъ нибудь глухомъ мѣстѣ, какъ дѣлали не разъ съ другими.
Но донъ Фернандо отвѣчалъ на эти совѣты упорнымъ отказомъ. Онъ здѣсь по доброй волѣ, и здѣсь останется... Наконецъ, власти выкопали одинъ изъ многочисленныхъ процессовъ, поднятыхъ противъ него за революціонную пропаганду, судья потребовалъ его въ Мадридъ, и донъ Фернандо долженъ былъ уѣхать въ сопровожденіи полицейскихъ, какъ будто ему суждено было путешествовать вѣчно между парой ружей.
Сеньоръ Ферминъ радовался этому рѣшенію. Пусть бы его подержали подольше! Пусть вернется не раньше года! Онъ зналъ Сальватьерру и былъ увѣренъ, что, оставайся онъ въ Хересѣ, среди голодающихъ не замедлило бы вспыхнуть возстаніе, за которымъ послѣдовали бы жестокія репрессіи и тюремное заключеніе для дона Фернандо, можетъ быть, на всю жизнь.
-- Это кончится кровью, сеньорито.-- продолжалъ приказчикъ.-- Пока бунтуютъ только виноградари, но подумайте, ваша милость, что это самый тяжелый мѣсяцъ для полевыхъ рабочихъ. Молотьба всюду кончилась, и до начала посѣва тысячи человѣкъ будутъ сидѣть сложа руки, готовые заплясать подъ всякую дудку. Увидите, сеньорито, что они скоро соединятся, и тогда пойдетъ писать. Уже и сейчасъ въ поляхъ загорается много скирдовъ, и неизвѣстно, чьи руки ихъ поджигаютъ.
Дюпонъ кипятился. Тѣмъ лучше: пусть соединяются, пустъ поднимаются какъ можно скорѣе, чтобы ихъ расколотить и заставить вновь подчиниться и успокоиться. Онъ желалъ бунта и столкновенія еще больше, чѣмъ рабочіе.
Приказчикъ, удивленный его словами, качалъ головой.
-- Нехорошо, очень нехорошо, сеньорито. Миръ съ кровью -- плохой миръ. Лучше уладить все по хорошему. Повѣрьте старику, прошедшему черезъ всѣ эти пронунціаменто и революціи.
Когда Луису не хотѣлось бесѣдовать съ приказчикомъ, онъ отправлялся въ домъ и разыскивалъ Марію де-ла Луцъ, работавшую на кухнѣ.
Веселость дѣвушки, свѣжесть ея смуглой кожи вызывали въ молодомъ сеньорѣ нѣкоторое волненіе. Добровольное цѣломудріе, соблюдаемое имъ въ деревнѣ, значительно увеличивали въ его глазахъ прелесть крестьянки. Дѣвушка всегда ему нравилась, онъ находилъ въ ней скромное, но сильное и острое очарованіе, какъ въ ароматѣ полевыхъ травъ. Теперь же, въ одиночествѣ, Марія де ла Луцъ казалась ему выше Маркизочки и всѣхъ пѣвицъ и веселыхъ дѣвицъ Xepeca.
Но Луисъ сдерживалъ свои порывы, скрывая ихъ подъ веселой фамильярностью, воспоминаніемъ ихъ дѣтской дружбы. Если онъ нечаянно позволялъ себѣ какой нибудь намекъ, сердившій дѣвушку, онъ напоминалъ ей о дѣтскихъ годахъ. Развѣ они не братъ и сестра? Развѣ они не выросли вмѣстѣ? Она не должна видѣть въ немъ барина, хозяина своего жениха. Онъ все равно, что ея братъ Ферминъ, она должна считать его своимъ.
Онъ боялся скомпрометировать себя какимъ-нибудь дерзкимъ поступкомъ въ домѣ своего строгаго двоюроднаго брата. Кромѣ того, знаменитая ночь въ Матанцуэлѣ сильно повредила ему, и онъ не желалъ испортить своей нарождающейся репутаціи серьезнаго человѣка новымъ скандаломъ. Это заставляло его быть сдержаннымъ съ многими работницами, которыя ему нравились, и онъ ограничивался въ своихъ развлеченіяхъ тѣмъ, что развращалъ ихъ умственно, подпаивалъ по вечерамъ до того, что онѣ забывали всякій стыдъ, болтали, щипались и гонялись другъ за другомъ, какъ будто были однѣ.
Съ Маріей де ла Луцъ онъ былъ тоже очень сдержанъ. Онъ не могъ видѣть ее, безъ того, чтобы не наговорить цѣлой кучи комплиментовъ ея красотѣ. Но это не пугало дѣвушку, привыкшую къ вычурной любезности мѣстныхъ волокитъ.
-- Спасибо, Луисъ, -- говорила она, смѣясь.-- И что это за любезный сеньоръ!.. Если такъ пойдеъ дальше, я влюблюсь въ тебя, и кончится тѣмъ, что мы вмѣстѣ убѣжимъ.
Иногда, возбужденный одиночествомъ и запахомъ дѣвственнаго тѣла, всѣ поры котораго, въ жаркіе часы, точно дышали жизнью. Дюпонъ поддавался инстинктивному влеченію и украдкой прикасался руками къ этому тѣлу.
Дѣвушку вскакивала, сердито нахмуривъ брови и сжавъ губы.
-- Луисъ, руки прочь! Что это такое? Попробуй еще разъ, и я закачу тебѣ такую оплеуху, что слышно будетъ въ Хересѣ.
И сердитое лицо и угрожающе поднятая рука выражала твердое намѣреніе, дѣйствительно, закатитъ эту баснословную оплеуху. Тогда онъ, въ извиненіе, напоминалъ объ ихъ дѣтской фамильярности.
-- Да, дурочка! Это, вѣдь, шутка, игра, чтобъ видѣть твою хорошенькую мордашку, когда ты сердишься!.. Вѣдь, я же твой братъ Ферминъ и я -- одно и то же.
Дѣвушка нѣсколько успокаивалась, но выраженіе лица оставалось по прежнему враждебнымъ.
-- Ладно; пусть брать держитъ руки, гдѣ слѣдуетъ. Языкомъ болтай, что хочешь, но если протянешь лапы, берегись за свое лицо, я такъ тебя отдѣлаю, что самъ себя не узнаешь.
Когда Рафаэль пріѣзжалъ въ Марчамалу, молодой сеньоръ не оставлялъ своихъ ухаживаній за Маріей де ла Луцъ.
Управляющій съ наивнымъ удовольствіемъ принималъ похвалы хозяина своей невѣстѣ. Въ концѣ концовъ, онъ былъ ей вродѣ брата, и Рафаэль гордился этимъ родствомъ.
-- Разбойникъ, -- говорилъ ему Луисъ съ забавнымъ негодованіемъ, въ присутствіи дѣвушки.-- Ты заберешь себѣ самое лучшее въ этой мѣстности, жемчужину Хереса и всей округи. Видишь виноградникъ Марчамалы, онъ стоитъ нѣсколько милліоновъ. Но это вздоръ;-- самое лучшее здѣсь -- эта дѣвушка. И ее-то ты возьмешь, безстыжій воръ!
Рафаэль смѣялся отъ блаженства, и сеньоръ Ферминъ ему вториль. Что за забавникъ этотъ донъ Луисъ.
По окончаніи сбора винограда, Луисъ преисполнился гордостью, точно совершилъ великое дѣло.
Работа была сдѣлана однѣми женщинами, безъ участія стачечниковъ, осыпавшихъ ихъ угрозами. Несомнѣнно, такъ вышло потому, что онъ охранялъ виноградникъ, потому что имъ достаточно было знать, что донъ Луисъ защищаетъ Марчамалу съ своими друзьями, чтобы ни одинъ не посмѣлъ притти помѣшать работѣ.
-- А, каково, сеньоръ Ферминъ?-- говорилъ онъ вызывающе.-- Хорошо они сдѣлали, что не пришли, я бы ихъ встрѣтилъ выстрѣлами. Сможетъ-ли двоюродный братецъ когда нибудь заплатитъ мнѣ за то, что я для него дѣлаю? Пусть ка заплатитъ! Можетъ, онъ еще скажетъ, что я ни на что не годенъ... Но это надо отпраздновать. Сегодня же поѣду въ Хересъ и привезу самаго лучшаго вина изъ бодеги. И если Пабло будетъ злиться, когда вернется, пустъ злится. Чѣмъ нибудь долженъ же онъ заплатить за мои услуги. А нынче ночью покутимъ... да какъ слѣдуетъ, до восхода солнца. Хочу, чтобъ дѣвки вернулись въ горы довольныя и вспоминали молодого сеньора... Привезу музыкантовъ, чтобъ вы отдохнули, и пѣвицъ, а то приходится пѣть одной Марикитѣ... Вы не хотите, чтобъ такія женщины были въ Марчамалѣ? Да донъ Пабло не узнаетъ! Ладно не пріѣдутъ! Вы, сеньоръ Ферминъ, старая брюзга; но чтобы доставить вамъ удовольствіе, отставимъ пѣвицъ. Тутъ и безъ того столько женщинъ, точно въ пансіонѣ. Но вина и музыки будетъ вволю! И танцы, мѣстные танцы! Увидите, какъ мы славно проведемъ эту ночь, сеньоръ Ферминъ.
И Дюпонъ уѣхалъ въ городъ въ экипажѣ, взбудоражившемъ всю дорогу топотомъ своей запряжки. Онъ вернулся уже съ наступленіемъ вечера, лѣтняго, жаркаго вечера, безъ малѣйшаго дуновенія вѣтерка.
Отъ земли шелъ горячій паръ; синева неба растворилась въ бѣлесоватомъ сумракѣ, звѣзды казались окутанными знойнымъ туманомъ. Въ ночномъ безмолвіи слышался трескъ обрѣзанныхъ лозъ съежившихся отъ жары. Въ бороздахъ яростно трещали кузнечики, обжигаясь о землю; вдали квакала лягушка, точно ей мѣшалъ спать недостатокъ прохлады въ лужѣ.
Спутники Дюпона, безъ пиджаковъ, разставляли подъ навѣсомъ безчисленныя бутылки, привезенныя изъ Хереса.
Легко одѣтыя, въ однѣхъ ситцевыхъ юбкахъ, съ обнаженными руками съ перекрещенными на груди платками, занялись корзинками съ провизіей, разсыпаясь въ похвалахъ щедрому барину. Приказчикъ расхваливалъ закуски и оливки, служащія для возбужденія жажды.
-- Хорошее угощенье готовитъ намъ сеньорито, -- говорилъ онъ смѣясь какъ патріархъ.
Больше всего вызывало восторга въ этихъ людяхъ вино. Мужчины и женщины ѣли, стоя и держа въ рукѣ полный стаканъ, подходили къ столику, занимаемому бариномъ, приказчикомъ и его дочерью, и освѣщаемому двумя свѣчами. Красноватые огоньки, языки которыхъ поднимались безъ малѣйшаго колебанія, озарили золотистую прозрачность вина. Но что это такое? И всѣ снова, полюбовавшись его чудеснымъ цвѣтомъ, пробовали его, тараща глаза съ забавнымъ удивленіемъ и ища словъ, какъ будто не могли выразить всего восхищенія, внушаемаго имъ роскошнымъ виномъ.
-- Да это сами слезки Іисуса, -- говорили одни, чмокая благовѣйно языкомъ.
-- Нѣтъ, -- отвѣчали другіе, -- это само молоко Матери Божьей...
Молодой сеньоръ смѣялся, потѣшаясь надъ ихъ удивленіемъ. Это было вино изъ бодеги "Братья Дюпонъ": дорогое вино, которое пили только лондонскіе милорды. Каждая капля его стоила пезету. Донь Пабло цѣнилъ его, какъ сокровище, и навѣрно будетъ возмущенъ расточительностью своего сумасброднаго родственника.
Но Луисъ не раскаивамся въ своей щедрости. Его веселила мысль свести съ ума этихъ жалкихъ людей виномъ богачей. Это была забава римскаго патриція, напаивавшаго своихъ кліентовъ и рабовъ напиткомъ императоровъ.
-- Пейте, дѣти мои, -- говорилъ онъ отеческимъ тономъ.-- Пользуйтесь, другой разъ не придется. Многіе сеньоры изъ Клуба Наѣздниковъ вамъ позавидуютъ. Знаете, что стоятъ всѣ эти бутылки? Цѣлый капиталъ; оно дороже шампанскаго; каждая бутылка стоитъ не помню, столько дуро.
И несчастные люди набрасывались на вино и пили жадно, точно думая, что въ ротъ имъ льются деньги.
На столъ сеньора вино подавалось, долгое время простоявъ во льду. Вино проходило по рту, незамѣтно оставляя пріятное ощущеніе свѣжести.
-- Мы напьемся, -- говорилъ сентенціозно приказчикъ.-- Оно свалитъ незамѣтно. Это прохлада для рта, а для внутренностей -- огонь.
Но продолжалъ подливать себѣ въ стаканъ, смакуя холодный нектаръ и завидуя богатымъ, которые могли доставлять себѣ ежедневно это удовольствіе боговъ.
Марія де ла Луцъ пила столько же, сколько отецъ. Едва она выпивала рюмку, сеньоръ поспѣшно наполнялъ ее снова.
-- Довольно, Луисъ, -- просила она.-- Вотъ увидишь, я буду пьяна. Это предательскій напитокъ.
-- Глупая, да, вѣдь, это какъ вода! Если даже и запьянѣешь немного, сейчасъ же пройдетъ!..
По окончаніи ужина, зазвенѣли гитары, и люди усѣлись кругомъ на землѣ между стульями, занимаемыми сеньоромъ, съ музыкантами. Всѣ были пьяны, но продолжали пить. Кожа покрылась каплями пота, груди расширялись, словно не находя воздуха. Вина, еще вина! Отъ жары нѣтъ болѣе вѣрнаго средства: это настоящее андалузское прохладительное.
Одни хлопали въ ладоши, другіе стучали пустыми бутылками, сопровождая этой музыкой знаменитыя севильяны Маріи де ла Луцъ и молодого сеньора. Она танцовала посрединѣ круга, съ раскраснѣвшимися щеками и необыкновеннымъ блескомъ въ глазахъ.
Никогда она не танцовала съ такимъ огнемъ и такой граціей. Ея обнаженныя руки жемчужной блѣдности, были закинуты надъ головой, какъ сладострастно округленныя перламутровыя арки. Ситцевая юбка, подъ шелестъ, производимый ея легкими плѣнительными движеніями, позволяла видѣть маленькія ножки, щегольски обутыя, какъ у барышни.
-- Ай! Не могу больше! -- воскликнула она, задыхаясь.
И упала на стулъ, чувствуя, что отъ танца все вокругъ нея закружилось -- площадка, люди и самая башня Марчамалы.
-- Это отъ жары, -- сказалъ серьезно отецъ.
-- Освѣжись немножко, и все пройдетъ, -- прибавилъ Луисъ.
И онъ подалъ ей полную рюмку золотого напитка, холодомъ своимъ туманившаго стекло. Марикита пила жадно, желая возобновить въ горящемъ рту ощущеніе свѣжести. Изрѣдка она протестовала.
-- Я буду пьяна, Луисъ. Мнѣ кажется, что я уже пьяна.
-- Ну что-жъ!-- воскликнулъ сеньоръ.-- Я тоже пьянъ, и твой отецъ, и всѣ мы пьяны. На то и праздникъ. Еще рюмочку. Ну, бодрись же!
Посрединѣ круга танцовало нѣсколько дѣвушекъ и парней, съ неуклюжестью крестьянъ.
-- Это чепуха, -- крикнулъ сеньоръ.-- Долой, прочь! Эй, маэстро Орелъ, -- продолжалъ онъ, обращаясь къ музыканту.-- Настоящій балъ на закуску. Польку, вальсъ, что-нибудь, будемъ танцовать обнявшись, какъ господа.
Дѣвушки, отуманенныя виномъ, обнялись другъ съ другомъ, или упали въ объятія молодыхъ рабочихъ. Всѣ закружились подъ звуки гитары. Приказчикъ и пріятели Луиса въ тактъ стучали пустыми бутылками, или ударяли о землю палками, смѣясь, какъ дѣти.
Марія де ла Луцъ почувствовала, какъ Луисъ притягиваетъ ее къ себѣ, схвативъ за одну руку, а другой обнявъ ее за талію. Дѣвушка отказывалась танцовать. Вертѣться, когда голова и безъ того кружится, и все плыветъ передъ глазами!.. Но въ концѣ концовъ, она уступила.
Луисъ вспотѣль, утомленный инертностью дѣвушки. Ну, и тяжелая же! Сжимая это безсильное тѣло, онъ чувствовалъ на своей груди прикосновеніе ея упругаго бюста. Марикита опустила голову на его плечо, какъ бы не желая ничего видѣть. И только разъ подняла голову взглянувъ на Луиса и въ глазахъ ея сверкнула голубая искра возмущенья и протеста.
-- Пусти меня, Рафаэ; это не хорошо.
Дюпонъ расхохотался.
-- Какой Рафаэль!.. Вотъ, такъ, такъ! Ай да дѣвушка! Меня зовутъ Луисъ!..
Дѣвушка снова уронила голову, словно не понявъ словъ сеньора.
Она все больше изнемогала отъ вина и движенія. Она кружилась съ закрытыми глазами, и ей казалось, что она виситъ надъ пропастью, въ темной пещерѣ, безъ иной опоры, кромѣ этихъ мужскихъ рукъ. Если ее отпустить, она будетъ падать, падать безъ конца, и никогда не долетитъ до дна: и она инстинктивно хваталась за свою опору.
Луисъ былъ смущенъ не меньше своей дамы. Онъ тяжело дышалъ подъ тяжестью дѣвушки. Онъ трепеталъ отъ свѣжаго и нѣжнаго прикосновенія ея рукъ, отъ аромата здоровой красоты, сладостной волной поднимавшагося изъ вырѣза ея лифа. Дыханіе ея губъ щекотало ему шею, распространяя дрожь по всему тѣлу... Когда измученный усталостью, онъ посадилъ Марикиту на мѣсто, она качалась, блѣдная, съ закрытыми глазами. Вздыхая, она подняла руку къ головѣ, какъ будто она у нея болѣла.
Между тѣмъ пары продолжали танцовать съ безумнымъ увлеченіемъ, сталкиваясь, нарочно натыкаясь другъ на друга, чуть не сшибая зрителей, поспѣшно отодвигавшихъ стулья.
Двое парней начала браниться, таща каждый за руку одну и ту же дѣвушку. Отъ вина глаза ихъ сверкали злобнымъ огнемъ и, наконецъ, они отправились въ прессовальню, за тяжелыми и короткими серпами, которыми сразу можно убить человѣка.
Луисъ перегородилъ имъ дорогу.
-- Это что за глупость -- драться изъ-за того, чтобъ плясать съ одной дѣвушкой, когда столько ихъ дожидается кавалера. Замолчать и веселиться!
И онъ заставилъ ихъ пожать другъ другу руки и выпить изъ одной рюмки.
Музыка смолкла. Всѣ съ безпокойствомъ смотрѣли туда, гдѣ стояли поссорившіеся.
-- Продолжайте, -- приказалъ Дюпонъ, тономъ добродушнаго тирана.-- Это пустяки.
Снова заиграла музыка, пары опять завертѣлись, и Луисъ вернулся въ кругъ. Стулъ Марикиты былъ пустъ. Онъ посмотрѣлъ вокругъ, но ея нигдѣ не было видно.
Сеньоръ Ферминъ съ восторгомъ гитариста созерцалъ руки Пакорро Орла и весь былъ поглощенъ этимъ занятіемъ. Никто не видѣлъ, какъ ушла Марія де ла Луцъ.
Дюпонъ вошелъ въ прессовальню, ступая осторожно, и открывая двери съ кошачьей мягкостью, самъ не зная, зачѣмъ.
Онъ заглянулъ въ квартиру приказчика: никого. Онъ думалъ, что дверь въ комнату Марикиты заперта; но она подалась при первомъ его движеніи. Постель была пуста и вся комната въ порядкѣ, какъ будто никто не входилъ въ нее, Та же пустота въ кухнѣ. Онъ ощупью перешелъ въ большую комнату, служившую спальней рабочимъ. Ни души! Онъ высунулъ голову въ отдѣленіе прессовъ. Разсѣянный свѣтъ съ неба, проникая сквозь окна, бросалъ на полъ нѣсколько бѣловатыхъ пятенъ. Въ тишинѣ этой Дюпону показалось, что онъ слышитъ звукъ дыханья, слабое движеніе кого-то, лежащаго на полу.
Онъ вошелъ. Ноги его наткнулись на брезентъ и на тѣло на немъ. Ставъ на колѣни, чтобъ лучше видѣть, онъ угадалъ скорѣе осязаніемъ, чѣмъ зрѣніемъ, что передъ нимъ Марія де ла Луцъ, скрывшаяся сюда. Навѣрно ей непріятно было возвращаться въ свою комнату въ такомъ постыдномъ состояніи.
При прикосновеніи рукъ Луиса, это тѣло, погруженное въ дремоту опьяненія, точно проснулось. Прелестное лицо повернулось, глаза сверкнули на минуту, стараясь удержаться открытыми, и горячія губы прошептали что то на ухо молодому сеньору. Ему послышалось какъ будто:
-- Рафаэ... Рафаэ...
Но больше ничего...
Обнаженныя руки сомкнулись надъ шеей Луиса.
Марія де-ла Луцъ все падала и падала въ черную бездну безсознательности и падая съ отчаяньемъ цѣплялась за эту поддержку, сосредоточивая на ней всю свою волю и не чувствуя своего безпомощнаго тѣла.