"Когда всѣ мы были молоды".
Рано всталъ и вышелъ на другой день изъ дому мистеръ Вилли, такъ рано, что ему ничего не оставалось дѣлать, какъ только бродить по широкимъ улицамъ Корка.
Было превосходное утро; солнце ярко озаряло высокіе фасады домовъ; легкій южный вѣтерокъ заносилъ въ городъ запахъ морской волны; тишина лишь изрѣдка нарушалась звукомъ отдаленнаго колокола. Фицджеральдъ долго бродилъ по улицамъ, стараясь какъ-нибудь убить время; наконецъ, взглянувъ на часы, онъ увидалъ, что уже половина девятаго, и направился въ террасѣ, расположенной на вершинѣ холма, чтобы притаиться тамъ и ожидать прихода Китти. Сердце его страшно билось отъ волненія; долго ходилъ онъ взадъ и впередъ, пока, наконецъ, стрѣлка башенныхъ часовъ не приблизилась къ половинѣ десятаго. Въ эту минуту весь міръ внезапно преобразился въ его глазахъ; мимо него, медленно и не глядя по сторонамъ, шла Китти, одѣтая въ его любимое сѣрое шелковое платье. Но что такое съ ней? Зачѣмъ старается она скрыть свое лицо отъ прохожихъ? Ужь не плачетъ ли она?
-- Китти, Китти! что съ тобою?
Она обернулась съ испуганнымъ взоромъ и внезапно поблѣднѣла; потомъ съ громкимъ крикомъ радости бросилась въ его объятія, плача навзрыдъ.
-- О! неужели это въ самомъ дѣлѣ ты, Вилли? Я была увѣрена, что ты пріѣдешь; все утро только объ этомъ и думала. А потомъ, когда пришла сюда и не застала никого...
-- Но почему же ты думала, что я пріѣду, милая?-- спросилъ онъ.
-- Не знаю, право,-- отвѣчала Китти, страшно взволнованная,-- должно быть, что-нибудь въ твоемъ письмѣ навело меня на эту мысль. Развѣ ты не видишь, что я надѣла даже твое любимое платье? Я была такъ увѣрена, что увижу тебя. А вотъ ты и въ самомъ дѣлѣ пріѣхалъ!
И она цѣловала его руки, одежду, все время крѣпко прижимаясь къ нему.
-- О, не уѣзжай больше, Вилли. Не покидай меня. Я не могу жить безъ тебя; это просто не жизнь. Не уѣдешь, Вилли? Будемъ лучше жить вмѣстѣ, хоть въ нуждѣ!
-- Да, милая моя, чье же ненасытное честолюбіе заставило хевя уѣхать?-- шутливо сказалъ Фицджеральдъ, поправляя на ней шляпку.
-- О, я уже поняла свою ошибку, Вилли, и не мало плакала. У меня нѣтъ болѣе честолюбія; мнѣ нуженъ только ты, и я готова для этого работать день и ночь.
Въ эту минуту изъ воротъ казармъ, находившихся по близости, вышелъ щеголеватый офицеръ. Китти поспѣшно вытерла глаза и рука объ руку съ Фицджеральдомъ пошла по хорошо знакомой обоимъ дорогѣ.
-- Твои чувства очень похвальны, Китти,-- сказалъ онъ въ отвѣтъ на ея послѣднее замѣчаніе.-- Ты бы стала, конечно, пѣть на улицахъ, а я покамѣстъ курилъ бы трубку въ пивной. Вѣдь, такъ, кажется, обыкновенно бываетъ? Но разъ я принялся за работу, я хочу ее продолжать, и придетъ время, когда тебѣ не нужно будетъ болѣе мокнуть до костей, возвращаясь домой изъ концерта...
-- О, Вилли, это слишкомъ жестоко съ твоей стороны. Развѣ я когда-нибудь жаловалась? Какъ глупо, что я писала тебѣ объ этомъ!
-- Ничего, Китти. Дѣла мои идутъ очень недурно для начала; я буду получать четыре фунта въ недѣлю за трудъ, который можно назвать почти механическимъ; кромѣ того, я могу еще работать на сторонѣ. Ну, что скажешь ты теперь о Гильтонѣ-Клеркѣ? Мнѣ кажется, что ты должна быть ему очень благодарна.
-- Вотъ, это ужь совсѣмъ на тебя похоже,-- быстро отвѣчала миссъ Ромэйнъ.-- Очень ты простъ. Ты, право, думаешь, что всѣ люди такіе, какъ ты. Да я увѣрена, что самою мыслью о журналѣ Гильтонъ-Клеркъ обязанъ тебѣ. Наконецъ, гдѣ найдетъ онъ человѣка, который такъ превосходно знаетъ все, что касается собакъ, лошадей, рыбъ, при этомъ хорошо воспитанъ, ювокъ, остроуменъ и умѣетъ сдѣлать все это интереснымъ для публики?
-- Нѣтъ, я долженъ отдать справедливость Клерку: не доставь онъ мнѣ этого мѣста, развѣ я сегодня былъ бы здѣсь? Увѣряю тебя, Китти, что не всѣ смотрятъ на мои литературные труды твоими глазами. Я писалъ тебѣ, кажется, о моей рецензіи. Нечего и говорить, что я былъ бы въ восторгѣ помѣщать въ Либеральномъ Обозрѣніи статьи, хотя не болѣе трехъ разъ въ году. Но Джиффордъ даже и не принялъ моей работы.
-- Совсѣмъ онъ глупъ послѣ того,-- энергически произнесла Китти, топнувъ ногою.-- Еслибъ онъ былъ здѣсь, я такъ и сказала бы ему въ лицо. Эти старикашки никогда не умѣютъ цѣнить свѣжихъ талантовъ. Гдѣ же Джиффорду понять тебя! Ты выросъ не въ пыльныхъ библіотекахъ, а посреди природы; ты все знаешь, все видѣлъ: и море, и темныя ночи, и зимнее небо. Вотъ это настоящая жизнь, а не пустые толки о ней.
-- Но всего этого вовсе не нужно для редактированія журнала, Китти,-- смѣясь возразилъ Фицджеральдъ.-- Я очень благодаренъ тебѣ за доброе намѣреніе, но думаю, что статья моя была просто плоха, и что Джиффордъ тутъ нисколько не виноватъ. Но, все-таки, это меня очень огорчило, такъ какъ я скорѣе желалъ бы увидать свою работу въ Либеральномъ Обозр ѣніи, чѣмъ сдѣлаться... ну, хоть вице-королемъ Ирландіи и жить въ замкѣ. Послѣ этой неудачи я много бродилъ по улицамъ, вспомнилъ, какъ хорошо цвѣтетъ теперь у васъ черемуха, подумалъ, что ты будешь гулять въ воскресенье одна, и сказалъ себѣ: поѣду-ка я къ Китти, что бы со мной ни случилось.
-- Если я обязана этимъ мистеру Джиффорду, Вилли, то я согласна его простить, хотя, все-таки, считаю его глупцомъ, который не понимаетъ собственныхъ выгодъ. А, вѣдь, я была вполнѣ увѣрена, что ты сегодня пріѣдешь! Ты сказалъ мнѣ на прошлой недѣлѣ, чтобъ я всегда готовилась къ чему-нибудь неожиданному, а о чемъ же мнѣ теперь думать, какъ не о тебѣ?
Въ это время они вышли за городъ, на поляну, усѣянную цвѣтами и пересѣченную живою изгородью. Китти нагнулась, сорвала незабудку, поцѣловала ее и подала своему спутнику. "Это цвѣтъ твоихъ глазъ, Вилли,-- сказала она.-- Незабудки всегда напоминаютъ мнѣ тебя! Я постоянно говорю себѣ: вотъ тутъ мы съ нимъ поссорились, а тутъ помирились. И мнѣ становится очень грустно; кого я здѣсь ни встрѣчу, всѣ ходятъ вдвоемъ, и только я одна..."
-- Не тужи объ этомъ, Китти,-- перервалъ онъ ее.-- У тебя будетъ много знакомыхъ въ Дублинѣ. Сколько однихъ офицеровъ захотятъ быть тебѣ представленными!
-- Еще бы!-- возразила она.-- А съ твоей стороны, все-таки, хорошо, Вилли, что ты не мѣшаешь мнѣ ѣхать въ Дублинъ. Это будетъ для меня шестинедѣльнымъ праздникомъ, и мнѣ не придется даже покупать для этого ни туалетовъ, ни перчатокъ, словомъ, ничего. Декораціи, говорятъ, превосходныя. Подумай только, какъ это будетъ эффектно! Весь театръ погрузится въ полумракъ, луна выйдетъ на небѣ, оркестръ тихо заиграетъ, и въ эту минуту я начну пѣть нѣжно, мягко, чтобы всѣ думали, что голосъ мой носится гдѣ-то въ воздухѣ. Но, увы, единственный человѣкъ, для котораго я люблю пѣть, будетъ въ эти минуты далеко отъ меня въ своей роскошной лондонской квартирѣ.
Онъ разразился громкимъ смѣхомъ.
-- Моя роскошная квартира, Китти, имѣетъ всего одинъ столъ и два стула, а въ остальномъ -- хоть шаромъ докати. За шесть шиллинговъ въ недѣлю нельзя ожидать много блеску.
Долго гуляли они среди благоухающихъ полей, но миссъ Ромэйнъ не повторяла уже болѣе своей просьбы покинуть Лондонъ и вернуться въ Ирландію. Китти была дѣвушка разсудительная и не могла не видѣть, что Гильтонъ-Клеркъ доставилъ ея другу весьма выгодное положеніе. Просить его пожертвовать всѣми своими надеждами ради нея она не хотѣла, и думала только какъ бы устроить, чтобъ имъ чаще видѣться.
-- Когда долженъ ты ѣхать отсюда, Вилли?
-- Завтра утромъ.
-- Завтра утромъ?!-- воскликнула она, и все лицо ея омрачилось.-- Развѣ это необходимо?
-- Да, милый другъ мой, необходимо.
-- Но, вѣдь, это ужасно! Неужели мы должны были видѣться всего только три часа, да и тѣ уже почти прошли.
Глаза ея наполнились слезами, губы задрожали.
-- Что ты говоришь, Китти! Весь день еще передъ нами.
-- Мы обѣдаемъ въ два часа,-- отвѣчала она, не глядя на него,-- а потомъ надо идти въ церковь. А тамъ миссъ Пэшьенсъ захочетъ, чтобъ я осталась дома,-- гдѣ же мнѣ тебя видѣть?... Три часа всего, а потомъ, можетъ быть, пройдутъ годы...
-- Нѣтъ, ужь это вздоръ, Китти. Я не за тѣмъ пріѣхалъ сюда, чтобъ у меня отняли полдня. Я пойду къ миссъ Пэшьенсъ, извинюсь передъ нею во всѣхъ проступкахъ, которые она захочетъ взвести на меня, самъ я, честное слово, не знаю, чѣмъ виноватъ передъ нею. Пусть она сдѣлаетъ списокъ моихъ грѣховъ, длиною хоть съ мою руку или съ ея лицо, что еще длиннѣе,-- и я подпишу подъ нимъ: "peccavi peccatum grande, et mihi conschis multorum delictortim, sed gratia Patientiae", т.-е. по милости миссъ Пэшьенсъ грѣхи мои мнѣ отпускаются.
Лицо Китти снова прояснилось.
-- Мнѣ кажется, Вилли, можно бы, уладить дѣло, еслибъ ты согласился быть поосторожнѣе. Я теперь знаю, въ чемъ главная бѣда. Ты напечаталъ одно изъ писемъ миссъ Пэшьенсъ въ Коркской Лѣтописи.
-- Это правда, но я думалъ, что доставлю ей этимъ удовольствіе.
-- Оно было, однако, написано анонимно.
-- Я и выставилъ только первыя буквы ея имени. Я узналъ ея почеркъ; письмо было весьма неглупо, и мнѣ пришло въ голову, что она будетъ довольна.
-- Ты ничего не понимаешь, Вилли. Миссъ Пэшьенсъ, видишь ли ты, очень интересуется общественными дѣлами и воображаетъ, что находится въ самомъ удобномъ положеніи, чтобъ давать безпристрастные совѣты безъ всякихъ корыстолюбивыхъ мотивовъ. Понимаешь? Вотъ она и пишетъ письма редакторамъ газетъ и министрамъ, даетъ имъ указанія, выражаетъ одобреніе тому, что они дѣлаютъ или говорятъ, предлагаетъ то ту, то другую мѣру и, конечно, иногда случается, что они дѣйствительно поступаютъ такъ, какъ бы она желала, и въ эти дни жить съ миссъ Пэшьенсъ отлично, такъ какъ мнѣ позволяется тогда дѣлать все, что я хочу. Вмѣстѣ съ тѣмъ, она увѣрена, что разъ ея имя будетъ извѣстно, все ея значеніе утратится; люди вліятельные подумаютъ тогда, пожалуй, что она отъ нихъ чего-нибудь добивается. Вотъ поэтому-то она и пишетъ анонимно. А ты взялъ, да и разоблачилъ ея тайну и выставилъ подъ статьей начальныя буквы ея имени.
-- Въ письмѣ не было ничего дурного, Китти; въ немъ говорилось, что по какому-то вопросу одна только наша газета сказала правду, а всякій редакторъ любитъ, конечно, печатать подобныя письма.
-- И не дальше какъ на другой день, сколько мнѣ помнится, ты вздумалъ говорить при ней о томъ, что редакторовъ просто забрасываютъ письмами. Она приняла это, конечно, на свой счетъ.
-- Я и не думалъ вовсе о ней, хотя, правду сказать, нѣтъ ничего ужаснѣе на свѣтѣ женщины, которая всю свою жизнь терзаетъ редакторовъ и министровъ своею корреспонденціею.
-- Молчите, пожалуйста. Многими пріятными вечерами, сэръ, обязаны вы миссъ Пэшьенсъ. А теперь я пойду обѣдать, и все устрою. Мужчины только портять тѣкія дѣла. Если ты теперь тоже пообѣдаешь, Вилли, и вернешься сюда около трехъ, я какъ-нибудь дамъ тебѣ знать, что мнѣ удалось сдѣлать... Да гдѣ ты живешь?
-- Въ Королевской гостинницѣ.
-- Ну, хорошо. Я пришлю тебѣ туда записочку.
-- Да нужно ли это, Китти?-- спросилъ онъ.-- Я рѣшился провести съ тобою день, что бы тамъ у васъ ни случилось.
-- Иди скорѣе прочь, упрямый мальчишка! Быть можетъ, ты имѣешь власть надъ дономъ Фіерной и его свитой, но ужь во всякомъ случаѣ не знаешь, какъ обращаться съ женщинами. Прощай, Вилли.
-- Прощай, Китти. Скажи твоей миссъ Пэшьенсъ, что я теперь отлично понимаю, кому мы обязаны благополучнымъ исходомъ нашихъ несогласій съ американскимъ правительствомъ.
Онъ пошелъ въ гостинницу и спросилъ себѣ поѣсть. Его не очень волновалъ результатъ переговоровъ Китти, такъ какъ онъ рѣшился провести съ нею вечеръ вопреки всѣмъ женщинамъ-дипломатамъ Ирландіи. Черезъ полчаса послѣдніе слѣды тревоги огладились въ его сердцѣ подъ вліяніемъ слѣдующей записки Китти, наскоро написанной карандашемъ:
"Милый Вилли! Я смягчила миссъ Пэшьенсъ, и она позволила тебѣ придти къ намъ ужинать въ восемь часовъ. Если ты будешь у дверей церкви св. Анны по окончаніи службы, я еще разъ пойду съ тобою гулять, только дай мнѣ сначала разстаться съ миссъ Пэшьенсъ, такъ какъ ей были бы непріятны объясненія на улицѣ. Войдешь ли ты въ церковь? Поищу тебя тамъ. Пожалуйста, будь сегодня повѣжливѣе съ миссъ Пэшьенсъ.
"Китти".
Еще разъ удалось имъ въ этотъ день погулять вмѣстѣ, но теперь они оставались уже вблизи города. Китти слушала съ большимъ интересомъ малѣйшія подробности жизни Фицджеральда въ Лондонѣ, но, что бы онъ ни говорилъ, ничто не въ силахътбыло побѣдить ея отвращенія или ревности къ Гильтону-Клерку. Это казалось тѣмъ страннѣе, что она никогда не обмѣнивалась съ нимъ ни однимъ словомъ и всего только раза два видѣла его у входа въ айнишинскую гостинницу. Даже самая внѣшность его, которая по первому взгляду всѣмъ нравилась, не удовлетворяла ее. Онъ фатъ, много думаетъ о себѣ, глядитъ на всѣхъ дерзко, поклоняется, главнымъ образомъ, своему портному и такъ далѣе.
-- Не тебѣ бы такъ говорить,-- увѣщевалъ ее мистеръ Вилли.-- Онъ никогда дурного слова про тебя не сказалъ, а, напротивъ, отзывался даже очень любезно, такъ что, еслибъ въ твоей душѣ была хоть искра благодарности...
-- О, спасибо,-- отвѣчала она, вырывая у него руку.-- Иди-ка лучше въ свою гостинницу, а я пойду домой.
Но гнѣвъ Китти былъ всегда очень непродолжителенъ. Стоило только взять ее за руку, и она сразу сдавалась. Вскорѣ они весело взбирались по крутому холму и во время пути Китти разъясняла своему товарищу всю мудрость деликатнаго обращенія, всѣ выгоды вѣжливости, совѣтовала вставить случайно въ разговоръ имена нѣсколькихъ политическихъ дѣятелей. Миссъ Пешьенсъ, худая, высокая женщина, съ смуглымъ лицомъ и строгими сѣрыми глазами, придававшими ей видъ коршуна, оказалась въ весьма миролюбивомъ настроеніи духа. Она избѣгала всякихъ намековъ на недавнее несогласіе, выразила надежду, что Фицджеральдъ преуспѣваетъ въ Лондонѣ, потомъ зажгла двѣ свѣчи, поставила ихъ на столъ, спустила шторы и позвонила.
Мистеръ Вилли сторицею отплачивалъ ей за ея любезное обращеніе. Когда горничная накрыла столъ и принесла холодное мясо, салатъ, сыръ и бутылку стоута, а миссъ Пэшьенсъ зажгла въ честь гостя еще двѣ свѣчи, они сѣла за скромную трапезу, и Фицджеральдъ принялся сообщать разныя важныя политическія новости. Съ большимъ вниманіемъ выслушивалъ онъ замѣчанія старушки до поводу ихъ, хотя она и говорила съ нѣкоторой осторожностью, точно опасаясь разоблачить важныя тайны. Ей очень хотѣлось знать, одобряетъ ли публика отношеніе Times'а къ правительству и что за человѣкъ редакторъ этой газеты. Мистеръ Вилли отвѣчалъ, что познакомился въ Лондонѣ съ нѣкоторыми очень извѣстными литераторами, но не съ редакторомъ Tïmes'а, вѣроятно, мало доступнымъ по своему положенію и обязанностямъ.
-- Вотъ въ этомъ случаѣ нельзя не оцѣнить всѣхъ благодѣяній, которыми мы обязаны почтовому вѣдомству,-- замѣтила миссъ Пешьенсъ, забывъ на минуту всякую осторожность.-- Всѣ общественныя преграды пали. Теперь нѣтъ болѣе нужды подкупать лакеевъ, чтобъ получить доступъ къ сильнымъ людямъ. Голосъ самаго ничтожнаго изъ насъ можетъ достигнуть престола.
"Великій Боже!-- подумалъ Фицджеральдъ,-- неужели эта безумная женщина пишетъ даже самой королевѣ?" Но онъ тутъ же поспѣшилъ согласиться съ нею. Дешевыя почтовыя сношенія -- учрежденіе благородное, и если миссъ Пэшьенсъ письменно обратится къ редактору Times`а, то нѣтъ сомнѣнія, что и онъ окажется доступнымъ этимъ путемъ. Но она устремила на него свои строгіе глаза и сразу пресѣкла всякіе дальнѣйшіе намеки. Ее интересуетъ только сама система и поразительныя преимущества ея, какъ средства сближенія между богатыми и бѣдными. Потомъ она снова окружала себя таинственностью, начала разспрашивать о результатахъ, ожидаемыхъ отъ брака одного изъ членовъ королевской семьи.
Но вечеръ не былъ исключительно посвященъ политикѣ. Добродушная миссъ Пэшьенсъ вышла подъ какимъ-то предлогомъ и уже болѣе не возвращалась. Китти сѣла за фортепіано, а молодой человѣкъ помѣстился недалеко отъ нея. Она хорошо знала, какія пѣсни могутъ всего легче расшевелить въ его сердцѣ нѣжныя воспоминанія, и выбирала именно тѣ, которыя пѣла, когда они гуляли нѣкогда вдвоемъ.
-- Съиграй мнѣ, Китти: "Прости! Когда бы ни насталъ нашъ часъ свиданья",-- нѣжно просилъ Фицджеральдъ.-- Помнишь, какъ ты пѣла эту пѣсню, когда мы возвращались домой въ лодкѣ?
-- Помню ли я? Да развѣ я могу забыть когда-нибудь эту страшную ночь, въ которую я отдала при лунномъ свѣтѣ свою душу нечистой силѣ?-- отвѣчала Китти.
Она, все-таки, съиграла эту пѣсню, очень мило и нѣжно, а за нею еще много другихъ, переходя отъ мотива къ мотиву; слушая, онъ снова переживалъ мысленно прекрасныя утра, ясные дни и тихія сумерки, такъ счастливо проведенныя ими вмѣстѣ. Она хорошо знала, что какъ ни безхитростны показались бы эти пѣсни другимъ, для него онѣ были прекрасны. Что бы она ни играла, во всѣхъ пѣсняхъ слышалось имъ одно: воспоминанія о морѣ, объ Айнишинѣ и о минувшихъ радостныхъ дняхъ. Весь остальной міръ исчезъ. Еслибъ только не угрожало имъ завтра безжалостное, мрачное утро, обширное сырое море и неизбѣжное разставанье!
Но минута разлуки, все-таки, настала, тамъ за воротами, подъ усѣяннымъ звѣздами небомъ. Китти плакала. Зачѣмъ только пріѣхалъ онъ на одинъ день, чтобы ей снова пришлось переживать все горе разлуки? Онъ тихо журилъ ее. Развѣ они не провели вмѣстѣ прекраснаго, счастливаго дня, о которомъ будутъ вспоминать потомъ долгіе годы? Развѣ это не счастье, что онъ держитъ ея маленькія, теплыя ручки, слышитъ ея мягкій и нѣжный голосокъ? Быть можетъ, Китти вовсе даже и не желала его видѣть? "О да, да,-- бормотала она, прижимая его къ себѣ.-- Пріѣзжай какъ можно чаще,-- вотъ все, что мнѣ надо. Это, право, не много, другіе люди имѣютъ все, что желаютъ, и вовсе не такъ благодарны, какъ была бы я на ихъ мѣстѣ. Неужели ты въ самомъ дѣлѣ долженъ ѣхать?"
Долго еще тянулось прощанье; и даже тогда, когда Фицджеральдъ уже исчезъ во мракѣ ночи, она все еще стояла у воротъ, тщетно силясь осушить глаза, прежде чѣмъ возвратиться домой, и все время недоумѣвая, почему судьба такъ жестока къ инымъ и такъ балуетъ другихъ.