Буря и затишье.
Какъ странны были вторичные сборы Фицджеральда на свиданіе съ Китти! Мало въ нихъ было радостнаго. Страхъ, стыдъ, сотни тревожныхъ мыслей вытѣснили изъ его сердца сознаніе, что скоро наступитъ блаженная минута, когда глаза Китти любовно взглянутъ на него. Спалъ онъ въ эту ночь мало. Задолго до времени онъ уже одѣлся, вышелъ изъ дому и направился по пустыннымъ и темнымъ улицамъ къ станціи желѣзной дороги. Въ вагонѣ онъ былъ разсѣянъ, и картина утренней зари, занимавшейся на небосклонѣ, вовсе не интересовала его. Онъ дѣйствовалъ точно во снѣ.
По временамъ онъ предлагалъ себѣ рѣзкіе и раздражающіе вопросы. Положимъ даже, что дошедшіе до него слухи вѣрны, не самъ ли онъ во всемъ виноватъ? Зачѣмъ уѣхалъ онъ изъ Корка? Что общаго между его жалкими стремленіями играть роль въ литературномъ мірѣ и счастьемъ цѣлой жизни? Что дѣлаетъ онъ въ Лондонѣ, когда его мѣсто около Китти? Не глупо ли уѣхать и оставить въ полномъ одиночествѣ молодую, любящую дѣвушку, переѣзжающую, къ тому же, изъ города въ городъ? Неужели ограниченная миссъ Пэшьенсъ -- надежная для нея защита? Удивительно ли, что всѣ готовы оказывать вниманіе такой милой, симпатичной дѣвушкѣ, какъ Китти!
Потомъ онъ снова укорялъ себя, зачѣмъ хоть на минуту повѣрилъ, что его преданная Китти могла обращать вниманіе на кого бы то ни было. Какъ подойдетъ онъ теперь къ ней? Чѣмъ объяснитъ онъ свой пріѣздъ? Не играетъ ли онъ роль шпіона?
Но, когда Фицджеральдъ приблизился къ Голигэду, одинъ видъ моря заставилъ уже его сердце забиться сильнѣе. Не были ли всѣ мрачныя мысли и предчувствія просто слѣдствіемъ городской жизни? Они сразу разсѣялись подъ вліяніемъ холоднаго морскаго воздуха. Понятно, что онъ встрѣтится съ Китти по старому; они потолкуютъ объ Айнишинѣ и, если окажется слишкомъ грязно для загородной прогулки, походятъ по широкимъ тротуарамъ города. Теплая ручка Китти будетъ опираться на его руку, и славно помечтаютъ они о своемъ будущемъ! Какъ посмотритъ она на него, довѣрчиво или робко, когда узнаетъ, что онъ высмотрѣлъ уже для нихъ на берегу Темзы хорошенькій домикъ съ красивою бѣлою и зеленою рѣзьбою?
Онъ до того пріободрился, что вспомнилъ даже Росса и пожалѣлъ, что его нѣтъ на пароходѣ. Навѣрное, и его удовлетворили бы чудеса, которыя ихъ теперь окружали. То плыли они посреди густаго тумана, окрашеннаго желтоватой дымкой лучемъ невидимаго солнца; сигнальная труба раздавалась гдѣ-то вдали и ей вторили съ кораблей, затерянныхъ въ туманѣ. То выплывали они въ совершенно ясное пространство; голубое море было гладко, какъ зеркало; массивныя суда едва качались на заснувшей водѣ, которая отражала ихъ паруса и снасти. Но пароходъ не дошелъ еще до Кингстоуна, а ужь туманы остались далеко позади, и солнце весело освѣщало гавань, суда и дома, точно родина дружески и нѣжно привѣтствовала Фицджеральда.
Когда молодой человѣкъ пересѣлъ, наконецъ, въ вагонъ, онъ очутился въ обществѣ пожилаго священника, худаго, смуглаго, съ сѣрыми глазами и черными бровями и рѣсницами. Фицджеральдъ вскорѣ увидалъ, что эти сѣрые глаза могли принимать весьма страстное выраженіе, въ особенности оттѣнокъ гнѣва. Священникъ немедленно заявилъ себя ярымъ политикомъ, и рѣчи его не отличались большою умѣренностью. Что касается Фицджеральда, то онъ никогда не занимался спеціально политикою. Въ его время Коркская Лѣтопись удѣляла мало вниманія государственнымъ вопросамъ, и черезъ нѣсколько мгновеній священникъ уже яростно громилъ его за то, что онъ, ирландецъ, способенъ на такой индифферентизмъ.
Но, когда они стали приближаться къ Корку (дѣло было ночью), ни политика, ни художественныя наслажденія уже не въ состояніи были приковать вниманія, Фицджеральда. Онъ едва слушалъ священника, соглашался со всѣмъ, что бы онъ ни говорилъ, и думалъ только о свиданіи съ Китти. Сердце его билось отъ страха; онъ и самъ не зналъ, чего боялся. Какъ странно, что онъ пугается встрѣчи съ Китти! Повѣритъ ли она этому? Замѣтитъ ли его волненіе? Чѣмъ объяснитъ онъ его?
Фицджеральдъ вспомнилъ ея недавнія письма. Правда, нѣкоторыя изъ нихъ были немного грустны, точно она устала ждать; но большею частью она писала весело и ласково, какъ всегда. Чѣмъ же объяснить онъ ей свой внезапный пріѣздъ? Сознается ли, что усомнился въ ней, да еще на основаніи сплетенъ какого-то Анди Скакуна?
-- Значитъ, не вѣришь моимъ письмамъ,-- спроситъ она,-- считаешь меня лицемѣрною и думаешь, что я лгу, увѣряя тебя въ любви? Ты усомнился во мнѣ и пріѣхалъ самъ посмотрѣть. Такъ-то ты уважаешь клятву, которую мы произнесли у ручья?
Устоитъ ли онъ передъ ея укоризненнымъ взглядомъ? Рѣшится ли показать ей, какъ слаба его вѣра въ нее? Да, онъ откровенно скажетъ ей: "Китти, смѣйся надо мною, если хочешь, но одинокая жизнь въ Лондонѣ разстроила мои нервы; я не могу слышать ни малѣйшаго слова про тебя, чтобы сердце мое не похолодѣло. Вотъ я и пріѣхалъ снова взглянуть на тебя; если хочешь, посмѣемся вмѣстѣ надъ моимъ пустымъ страхомъ". Засмѣется ли тогда Китти? Нѣтъ. Она слишкомъ добра. Въ ея кроткомъ сердцѣ нѣтъ злобы. Она, навѣрное, скажетъ: "Взгляни мнѣ прямо въ глаза. Что видишь ты въ нихъ, кромѣ любви, правды и вѣрности?"
Пріѣхавъ въ Коркъ, онъ отправился прямо въ Королевскую гостинницу. Былъ третій часъ утра. Онъ очень усталъ и заснулъ крѣпко. Проснувшись, въ первую минуту онъ не могъ понять, гдѣ находится. Но черезъ мгновенье сердце его уже замерло; онъ вспомнилъ, что ему предстоитъ встрѣтиться съ Китти.
А если такъ, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Когда онъ вышелъ на широкую улицу въ тихое воскресное утро, все было такъ же ярко освѣщено лучами солнца, какъ въ то другое утро, когда сердце его радостно билось при мысли, что онъ сейчасъ подымется на вершину крутаго холма, гдѣ жила Китти. Теперь онъ зорко оглядывался по сторонамъ, точно боялся, что кто-нибудь подкарауливаетъ его. Ужь не знаютъ ли прохожіе, зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Коркъ? Нѣтъ ли случайно между ними знакомаго Китти, который удивится, замѣтивъ его? Быть можетъ, даже... но нѣтъ; объ этомъ онъ и вспоминать не хочетъ.
Какъ странно было думать, что, не дальше вчерашняго дня, Китти смотрѣла на эти самыя набережныя и лодки, переходила черезъ мостъ и стояла противъ этого дома. Весь интересъ окружающихъ предметовъ заключался теперь для него именно въ этой мысли; наставленія Росса были забыты. Фицджеральдъ не думалъ болѣе ни о цвѣтѣ моря, ни о зеленыхъ, сѣрыхъ и бѣлыхъ оттѣнкахъ, представлявшихся его взору. Взобравшись на вершину холма, онъ почти не взглянулъ на старую башню, не замѣтилъ инея на землѣ въ тѣхъ мѣстахъ, куда не проникла еще солнце, не обратилъ вниманія на широкій зимній ландшафтъ съ обнаженными деревьями и изгородями. Онъ понималъ только одно,-- что на всей террассѣ у подножья башни нѣтъ ни души и что самъ онъ не посмѣетъ подойти къ дому миссъ Ромэйнъ. Онъ долженъ видѣть ее одну и именно здѣсь.
Онъ все ждалъ и ждалъ, шагая изъ стороны въ сторону, но не проходя мимо дома. Башенные часы пробили половину одиннадцатаго, а Китти все еще не было. Да и зачѣмъ бы ей придти? Загородныя прогулки теперь невозможны; дожди размыли, конечно, всѣ дороги. А что, если она вовсе не выйдетъ, несмотря на всю прелесть утра?
Вдругъ міръ преобразился, какъ въ то другое, незабвенное утро; появилась Китти. День сдѣлался точно ярче и красивѣе; восторгъ наполнилъ сердце Фицджеральда; страхъ исчезъ. Сначала Китти его не замѣтила, такъ какъ, направляясь къ калиткѣ, глядѣла вдаль. Въ рукахъ у нея былъ молитвенникъ.
-- Китти!
Она подняла глаза. Въ ея изумленномъ взглядѣ почудилось ему выраженіе испуга.
Фицджеральдъ схватилъ ея руки и поцѣловалъ ихъ.
-- Развѣ ты не рада видѣть меня?-- спросилъ онъ.
-- Нѣтъ, но, вѣдь, ничего, кажется, не случилось?
-- Ровно ничего,-- отвѣчалъ онъ.-- Я пріѣхалъ съ тобою повидаться, вотъ и все.
-- Какъ ты меня испугалъ,-- сказала дѣвушка. Она все еще была блѣдна.-- Зачѣмъ не предупредилъ ты меня? Что значитъ все это?
Онъ былъ такъ счастливъ смотрѣть на нее, на красивыя очертанія лица, нѣжные, робкіе, черные глаза, кудри, вившіяся вокругъ маленькихъ ушей, что почти не слушалъ ея словъ.
-- Ты совсѣмъ не перемѣнилась, Китти,-- радостно говорилъ онъ.-- Ты все та же, что и прежде, и глядѣть на тебя гораздо пріятнѣе, чѣмъ на твой портретъ. Только, отъ чего ты такая странная? Неужели ты въ самомъ дѣлѣ не рада мнѣ?
-- Конечно, рада,-- отвѣчала она, однако, не слишкомъ сердечно.-- Только не за чѣмъ было меня пугать. Почему не писалъ ты о своемъ пріѣздѣ?
-- Я хотѣлъ сдѣлать тебѣ сюрпризъ.-- Онъ не рѣшался сказать ей всю правду; къ счастью, въ этомъ не было никакой нужды. Онъ смотрѣлъ въ ея глаза и былъ совершенно доволенъ.
-- Вѣдь, это большой расходъ,-- продолжала Китти.-- Ужь не думаешь ли ты, Вилли, что очень умно сорить такъ деньгами? Я не подозрѣвала, что твои дѣла идутъ такъ хорошо.
Онъ глядѣлъ на нее съ изумленіемъ; не обиду, не досаду чувствовалъ онъ, а просто не вѣрилъ ушамъ.
-- Да ты говоришь такъ, какъ будто совсѣмъ не рада, что я пріѣхалъ. Ты вовсе не похожа на мою милую Китти.
-- Конечно, рада,-- снова повторила она.-- Только нельзя же дѣлать все, что хочешь. Право, неблагоразумно бросать деньги на вѣчныя поѣздки, въ особенности людямъ, чье будущее вовсе ее особенно блестяще.
-- Вѣчныя поѣздки, Китти? Да это мой второй пріѣздъ изъ Лондона, а въ первый разъ я былъ здѣсь мѣсяцевъ восемь или девять тому назадъ.
-- Да какая въ этомъ польза?
-- Никакой, Китти;-- отвѣчалъ онъ, совершенно ошеломленный.-- И еслибъ я думалъ, что ты меня встрѣтишь...
-- О, только не вздумай, пожалуйста, ссориться,-- прервала она его тономъ, нѣсколько болѣе похожимъ на ея обычную манеру:-- Ужь если ты разъ сдѣлалъ глупость, то съ этимъ надо помириться. Я иду въ церковь; не пойдешь ли и ты со мною?
Она взяла его подъ руку, какъ въ былые дни. Онъ ласково погладилъ ея ручку.
-- Пойдемъ въ церковь, если хочешь, Китти, но не лучше ли идти гулять? Намъ, вѣдь, есть о чемъ поговорить послѣ такой долгой разлуки.
-- Теперь нельзя гулять,-- отвѣчала она.-- Дороги слишкомъ грязны. Къ тому же, я сказала миссъ Пэшьенсъ, что пойду въ церковь. Да, правду сказать,-- прибавила она, усмѣхнувшись,-- мы переписывались не особенно лѣниво, такъ что и говорить намъ почти не о чемъ.
-- Въ такомъ случаѣ хорошо, Китти. Я пойду въ церковь; мнѣ все равно, гдѣ бы ни быть, лишь бы находиться съ тобою. Когда ты помолишься, Китти, ты сдѣлаешься, быть можетъ, помягче и повѣжливѣе.
-- О! да я воплощенная нѣжность и вѣжливость,-- возразила она.-- Это ты только такой необузданный. Тебѣ горя мало, что бы ни стоили твои капризы. Мнѣ кажется иногда, что я была точно во снѣ, когда сошлась съ тобою.
-- Теперь ужь поздно тужить объ этомъ, Китти.
-- Должно быть, что такъ.
-- Кстати,-- снова началъ Фицджеральдъ,-- мы еще не подумали о томъ, гдѣ насъ будутъ вѣнчать.
-- Объ этомъ еще рано заботиться,-- отвѣчала она.-- Зачѣмъ преждевремено загадывать о будущемъ?
-- Въ этомъ я вовсе не увѣренъ,-- сказалъ онъ.
-- Да ты золотую руду, что ли, нашелъ, Вилли? Ужь не для того ли, чтобы сообщить мнѣ эту новость пріѣхалъ ты?-- сказала она съ какой-то странной усмѣшкой.
Въ эту минуту они входили въ церковь и дальнѣйшій разговоръ сдѣлался невозможнымъ. Сидя рядомъ съ нею, онъ не ропталъ на вынужденное молчаніе. Для него было достаточно видѣть ее и слышать, какъ ея милый голосъ сливался съ общимъ хоромъ. Быть можетъ, онъ не слишкомъ внимательно вслушивался въ проповѣдь и не особенно слѣдилъ за богослуженіемъ. Мечты о томъ, что готовила имъ обоимъ судьба, закрадывались по временамъ въ его душу. Страшныя сомнѣнія исчезли, лишь только онъ увидалъ Китти. Онъ не нуждался теперь ни въ объясненіяхъ, ни въ признаніяхъ; онъ былъ снова съ своей милой, и жизнь опять стала радостна и полна надеждъ. Лондонъ, съ его борьбою и разочарованіями, былъ забытъ, точно ручка Китти стерла всѣ воспоминанія о Фольгемской дорогѣ.
Когда они вышли изъ церкви, Китти сказала ему:
-- Пойдемъ и пообѣдаемъ вмѣстѣ, Вилли, и постарайся быть повѣжливѣе съ миссъ Пэшьенсъ.
-- Я охотнѣе пошелъ бы гулять, Китти,-- возразилъ онъ.-- Мы, вѣдь, еще вовсе не говорили съ тобою.
-- Что можемъ мы сказать теперь, чего бы не говорили уже прежде,-- отвѣчала она шутливо,-- или чего не было бы сказано въ нашихъ письмахъ?
-- Твои письма очень милы, Китти, но не такъ краснорѣчивы, какъ твои глаза.
-- Да, вѣдь, я возьму съ собою свои глаза всюду, куда бы я ни пошла. Не бойся. Глаза будутъ со мною, все равно, сядемъ ли мы обѣдать или станемъ гулять по грязнымъ дорогамъ.
Ее никакъ нельзя было уговорить. Она была увѣрена, что времени не хватитъ даже для короткой прогулки къ рѣкѣ и назадъ. Слишкомъ холодно, да она и устала.
-- Устала?-- изумленно переспросилъ онъ.-- Что же утомило тебя?
-- Какъ ты настойчивъ,-- нетерпѣливо возразила дѣвушка.-- Вѣчно споришь, требуешь объясненій. Если я говорю, что устала, неужели этого не довольно?
-- Совершенно довольно,-- кротко отвѣчалъ онъ.-- Да я и самъ думаю, что ты устала.
Этотъ тонкій намекъ задѣлъ ее за живое. Она слегка покраснѣла
-- Я всѣми силами стараюсь быть ласкова съ тобою, а ты все споришь,-- проговорила она, наконецъ.
Потомъ разсмѣялась и сдѣлалась такой хорошенькой, веселой и смущенной, что онъ готовъ былъ разцѣловать ее тутъ же, на глазахъ всего Корка.
-- Надо сказать, что ты можешь вывести изъ терпѣнія всякаго,-- продолжала она съ обычною бойкостью и откровенностью.-- Живу я себѣ здѣсь и думаю, что ты денно и нощно трудишься для меня въ Лондонѣ. Какая преданность, не правда ли? Стоитъ, вѣдь, помнить о такомъ человѣкѣ! И вдругъ, ни съ того, ни съ сего, ты предпринимаешь праздничную экскурсію, пугаешь меня до полусмерти и не находишь даже ни одного слова, чтобъ объяснить или извинить свой поступокъ.
-- Объясненій у меня много, Китти,-- отвѣчалъ онъ.-- Одно уже удовольствіе слушать твои дерзкія слова чего стоитъ.
-- Я вовсе не говорю дерзкихъ словъ; у меня есть здравый смыслъ, а это такая вещь, которая тебѣ мало знакома. Дѣло въ томъ, что тебя страшно избаловали айнишинскіе жители. Ты воображаешь, что долженъ имѣть все, чего бы ни захотѣлъ. Къ несчастью, это не всегда возможно.
-- Ты, должно бытъ, только что прочла какое-нибудь назидательное сочиненіе, Китти, и потому страшно разсудительна сегодня. Во второй разъ уже доказываешь ты мнѣ сегодня, что люди не могутъ имѣть всего, что имъ нужно. Надо сознаться, что этотъ афоризмъ болѣе вѣренъ, чѣмъ новъ...
-- Ого!-- сказала она.-- Такъ-то у васъ говорятъ въ Лондонѣ?
-- Мнѣ нужно только одно,-- продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея слова,-- и это я держу крѣпко въ рукахъ.
-- Но зачѣмъ же ломать мои пальцы, Билли? Мнѣ нельзя будетъ играть завтра на фортепіано. Что это у тебя въ карманѣ, отъ чего мнѣ такъ больно?
-- Здѣсь?-- спросилъ онъ.-- Твой портретъ, Китти. Я велѣлъ вставить его въ футляръ.
-- Покажи-ка.
Онъ вынулъ портретъ изъ кармана и Подалъ ей. Она взглянула на футляръ, не открывая его.
-- Ну, посмотрите на это, ради Бога! Позволительна ли такая расточительность? Такъ-то ты сберегаешь деньги въ Лондонѣ? Покупаешь все, что тебѣ ни приглянется, или тратишься на ненужныя поѣздки! Это ужъ совершенно по-ирландски. Ирланцы не могутъ отказать себѣ ни въ чемъ, тратятъ постоянно больше, чѣмъ наживаютъ, а потомъ разсчитываютъ на поддержку правительства...
-- Кто это преподаетъ тебѣ политическую экономію, Китти?-- спросилъ онъ, принимая изъ ея рукъ футляръ и кладя его въ другой карманъ.-- Ты стала до того практична...
-- Ну, этого качества у тебя никогда не будетъ,-- замѣтила она, не то съ искреннимъ, не то съ поддѣльнымъ вздохомъ.
-- Я не полагалъ, что ты назовешь большою расточительностью хорошенькій футляръ для твоей фотографіи.
-- Но пріѣздъ сюда...
-- Право, я начинаю думать, что онъ тебя раздражаетъ!
-- О, нѣтъ!-- отвѣчала она.
Въ это время они приближались къ дому, и Китти заговорила уже болѣе дѣловымъ тономъ.
-- Можетъ быть, я должна бы радоваться ему. Онъ доказываетъ во всякомъ случаѣ, что твои дѣла идутъ хорошо.
Входя въ сѣни, Фицджеральдъ замѣтилъ какую-то женскую фигуру, бѣжавшую по лѣстницѣ наверхъ. Китти попросила его войти въ парлоръ и подождать, пока она сниметъ шляпку. Потомъ оставила его одного.
Нѣтъ, эта вторая встрѣча съ любимою дѣвушкой совсѣмъ не походила на послѣднее свиданіе! Тогда она, рыдая, льнула къ нему, просила не покидать ее, вызывалась жить на самыя скудныя средства, только бы не разлучаться. Теперь она стал практична и какъ будто желаетъ, чтобы онъ скорѣе вернулся въ Лондонъ. Не восторгъ и счастье наполняютъ ея мысли, а только соображенія о томъ, во что обошлась поѣздка. Тѣмъ не менѣе, онъ все же опять находится въ хорошо знакомой комнаткѣ; вотъ фортепіано Китти съ брошенными на него нотами, которыя она никогда не могла научиться держать въ порядкѣ; вотъ книги, присланныя имъ изъ Лондона (онъ былъ настолько уменъ, что не полюбопытствовалъ, разрѣзаны ли ихъ листы, или нѣтъ); вотъ хрустальный пресъ-папье, въ который Китти вставила его фотографію,-- все, какъ въ старину.
Размышленія эти были прерваны приходомъ служанки, явившейся накрывать на столъ. Вслѣдъ за нею вошла и миссъ Пэшьенсъ. Она привѣтствовала Фицджеральда съ невозмутимою вѣжливостью, говорила болѣе таинственно, чѣмъ когда-либо, и, видимо, предполагала, что долгое пребываніе въ Лондонѣ дало ему возможность узнать многія политическія тайны. Фицджеральду пришлось объяснить ей, что онъ мало занимается политикою и что со времени его послѣдняго пріѣзда въ Коркъ ему не удалось встрѣтиться даже съ тѣмъ единственнымъ редакторомъ, котораго онъ узналъ въ Лондонѣ.
-- Да, я слышала, что вамъ не везетъ,-- спокойно замѣтила миссъ Пэшьенсъ.
-- Не везетъ?-- переспросилъ онъ, слегка вздрогнувъ.-- Это сказать еще трудно. Я началъ нѣсколько работъ и не могу пока опредѣлить, которая изъ нихъ мнѣ удастся. Нельзя же получить все заразъ. Въ литературѣ и газетномъ дѣлѣ много путей; надо только умѣть ждать. А пока я еще и самъ не знаю, везетъ мнѣ, или нѣтъ.
-- Да,-- отвѣчала миссъ Пэшьенсъ не безъ внутренняго довольства.-- Это совсѣмъ не то, что торговля. Коммерческія операціи -- вещь вѣрная. Возьмемъ, для примѣра, хоть это: пошлите телеграмму, ну, хоть въ Одессу,-- такъ, нѣсколько словъ; въ тотъ же день вы получаете отвѣтъ, идете на биржу, покупаете какія-нибудь бумаги и наживаете двѣ тысячи фунтовъ, тысячи фунтовъ! И прибавьте, безъ всякаго труда...
Въ эту минуту вошла миссъ Ромэйнъ. Она была одѣта прелестно и Фицджеральдъ не могъ не залюбоваться ею, такъ что, когда они сѣли къ своему раннему обѣду, Лондонъ, мрачныя предчувствія, разочарованія,-- все было забыто.
-- Мнѣ кажется, Китти,-- шутливо началъ Фицджеральдъ,-- что какой-то коммерческій духъ пронесся надъ вами со времени моего отъѣзда. Ты читала мнѣ все утро лекціи политической экономіи, а миссъ Пэшьенсъ объяснила мнѣ сейчасъ, что можно шутя нажить двѣ тысячи фунтовъ,-- стоитъ только послать телеграмму въ Одессу. Мнѣ кажется, что такъ же легко и проиграть двѣ тысячи.
Китти бросила на миссъ Пэшьенсъ тревожный взглядъ, смыслъ котораго Фицджеральдъ не понялъ.
-- Я сказала мистеру Фицджеральду, что жалѣю о его неудачахъ въ Лондонѣ,-- спокойно отвѣчала она.
-- А я замѣтилъ на это, что не испыталъ пока ни удачи, ни разочарованія,-- бодро возразилъ молодой человѣкъ.-- Конечно, слѣдуетъ еще сдѣлать нѣсколько попытокъ...
-- О, да, понятно,-- поспѣшила прервать его Китти, слегка покраснѣвъ.-- Миссъ Пэшьенсъ говоритъ только о томъ, что уже сдѣлано тобою. Мы знаемъ, какъ трудно успѣвать въ литературномъ мірѣ, и миссъ Пэшьенсъ вполнѣ понимаетъ...
Если миссъ Пэшьенсъ понимала что-нибудь, то Фицджеральдъ былъ, какъ въ лѣсу. Изъ-за чего все это смущеніе, что за толки о преимуществахъ торговли и на чемъ основано предположеніе, что онъ пробовалъ жить въ Лондонѣ литературнымъ трудомъ и потерпѣлъ неудачу?
Миссъ Пэшьенсъ продолжала съ кроткою улыбкою:
-- Но разъ вы овладѣли коммерческимъ механизмомъ, мистеръ Фицджеральдъ, что это за славная вещь! Торговля даетъ вамъ деньги независимо отъ вашего труда; вы можете уѣхать, странствовать по всему свѣту; достаточно оставить вмѣсто себя агента. Какъ должно быть пріятно такое чувство независимости и обезпеченности! Литераторъ, даже самый знаменитый, всегда находится въ шаткомъ положеніи. Черепица можетъ свалитьси съ крыши, ударить его по головѣ и лишить возможности трудиться; средства въ жизни для него изсякли. Никто не можетъ работать за него. Все равно, если художникъ ослѣпнетъ; нѣтъ такой машины, которая продолжала бы дѣйствовать вмѣсто него и кормить его жену и дѣтей. Нѣтъ, ничто не можетъ сравниться съ торговлей! Въ коммерческой странѣ это самое подходящее занятіе для человѣка. И какое безопасное!
-- Полно, безопасное ли?-- оспаривалъ Фицджеральдъ, нѣсколько горячась, самъ не зная почему, такъ какъ лично ему торговля никогда не сдѣлала никакого вреда.-- Если можно легко и безопасно нажить двѣ тысячи фунтовъ, только пославъ телеграмму въ Одессу, почему же всѣ не посылаютъ туда телеграммы? Мало ли мы видимъ неудачныхъ предпріятій? Мало ли людей на краю банкротства? Отлично, конечно, располагать такой машиной, о которой только что говорила миссъ Пэшьенсъ; но что, если она начнетъ вдругъ работать не въ ту сторону, если обратится назадъ и раздавитъ своего же хозяина? Очень хорошо, безъ сомнѣнія, что коммерческій человѣкъ можетъ обезпечить жену и дѣтей; но развѣ писатель, въ случаѣ успѣха, не въ состояніи сдѣлать того же? Что же касается черепицы, падающей съ крыши, то хорошъ будетъ и коммерсантъ, если она ударитъ его по головѣ. Случайности всегда возможны. Одно только невозможно -- основать свое благополучіе на сомнительныхъ спекуляціяхъ. Что касается меня,-- продолжалъ Фицджеральдъ гордо,-- то я предпочелъ бы жить на самыя ничтожныя деньги литературою, чѣмъ утопать въ богатствѣ, добытомъ изъ Одессы или откуда бы то ни было.
Китти сдѣлала примирительную попытку.
-- Конечно,-- начала она (видно было, что ей очень хочется замять этотъ жгучій вопросъ),-- всякій желалъ бы быть писателемъ... но писателей, особливо хорошихъ, очень мало; это, вѣроятно, трудное дѣло. Безъ сомнѣнія, миссъ Пешьенсъ хотѣла только сказать, что хорошо имѣть занятіе, которое идетъ само собою, оставляетъ человѣка свободнымъ, не причиняетъ ему тревогъ...
-- Мнѣ кажется, что такихъ занятій немного,-- возразилъ молодой человѣкъ.-- Бросьте дѣло, и оно броситъ васъ, говоритъ извѣстное купеческое изреченіе. Проснешься въ одно прекрасное утро и увидишь себя несостоятельнымъ.
-- Можетъ быть,-- вздохнувъ, отвѣчала Китти?-- Хорошо, по крайней мѣрѣ, хоть тѣмъ, кто уже начинаешь жизнь съ готовымъ состояніемъ, о которомъ нечего заботиться.
-- Въ этомъ я вовсе не увѣренъ,-- замѣтилъ Фицджеральдъ.-- Все наслажденіе жизни въ трудѣ. Я не вижу, чтобы люди обезпеченные были счастливѣе другихъ. Во всякомъ случаѣ я не высоко ставлю женщинъ, воззрѣнія которыхъ на жизнь окрашиваются отсутствіемъ или присутствіемъ денегъ.
Дѣло становилось серьезнымъ. Китти сказала съ притворнымъ смѣхомъ:
-- Мнѣ кажется безполезнымъ даже и говорить объ этомъ, Вилли, потому что тѣ деньги, которыя мы имѣемъ или будемъ имѣть съ тобою, не нарушатъ равновѣсія вселенной. Разскажи-ка лучше миссъ Пэшьенсъ о людяхъ, съ которыми ты познакомился въ Лондонѣ. Ну, а старушка твоя? Она въ самомъ дѣлѣ такая милая, какъ ты писалъ? Въ какой части залива Бэнтри находится домъ ея племянника? Я искала на картѣ Boat of Harry, но не могла найти. Это, должно быть, очень маленькое мѣстечко.
Такимъ образомъ прекратился разговоръ о преимуществахъ коммерціи надъ литературою. Вскорѣ Фицджеральдъ, увлеченный юмористической стороной положенія, дѣлалъ миссъ Пэшьенсъ такіе мрачные намеки на нравы и образъ жизни политическихъ дѣятелей эпохи, отъ которыхъ эти высокопоставленныя лица пришли бы въ немалое изумленіе. Китти вздохнула свободнѣе и слушала съ удовольствіемъ. Миръ осѣнилъ, наконецъ, скромную трапезу. Что касается Фицджеральда, то ему было совершенно безразлично, какой бы вздоръ ни говорить и ни слушать, лишь бы Китти была въ комнатѣ. Къ миссъ Пэшьенсъ онъ относился съ величайшимъ почтеніемъ и по временамъ ловилъ взглядъ Китти.
Обѣдъ уже давно кончился и они сидѣли около камина, какъ вдругъ на тропинкѣ подъ окномъ раздался звукъ шаговъ, а вслѣдъ затѣмъ и громкій стукъ въ дверь. Китти вздрогнула и тревожно взглянула на миссъ Пэшьенсъ. Въ комнатѣ водворилось полнѣйшее молчаніе; послышался шорохъ въ сѣняхъ и вслѣдъ затѣмъ появилась горничная.
-- Мистеръ Боббсъ, миссъ,-- доложила она.
Фицджеральдъ былъ совершенно ошеломленъ, когда въ комнату вошелъ молодой человѣкъ, державшій себя, какъ старый знакомый Китти и миссъ Пэшьенсъ. Никогда не слыхалъ онъ даже его имени. Это онъ такой? Минуту спустя ихъ представляли другъ другу, и они обмѣнивались внимательнымъ взглядомъ, причемъ на сторонѣ гостя оказалось преимущество большаго спокойствія. Онъ взялъ стулъ, положилъ шляпу и трость на столъ и спросилъ Китти, ходила ли она утромъ въ церковь.
Лѣтъ ему было съ небольшимъ двадцать. Онъ былъ нѣсколько полонъ, средняго роста, румянъ, съ коротко-остриженными желтыми волосами, одѣтъ по послѣдней модѣ; руки и ноги у него были маленькія. Всякій назвалъ бы его зауряднымъ, красивымъ, хорошо одѣтымъ молодымъ человѣкомъ, быть можетъ, нѣсколько пристрастнымъ къ золотымъ побрякушкамъ. Что думалъ о немъ Фицджеральдъ, объ этомъ лучше умолчать.
Да правду сказать, онъ былъ слишкомъ ошеломленъ для какого-нибудь яснаго представленія о вещахъ. Одно только онъ порѣшилъ: что бы ни случилось, онъ не оскорбитъ Китти подозрѣніемъ чего-либо дурнаго и будетъ вѣжливъ съ незнакомцемъ. Да почему бы праздному молодому человѣку и не сдѣлать въ самомъ дѣлѣ утренняго визита Китти?
Китти, совершенно потерявшая въ эту минуту свою обычную манеру, на половину самонадеянную, на половину насмѣшливую, всѣми силами старалась заставить гостей разговориться. Мистеръ Фицджеральдъ только что пріѣхалъ изъ Лондона; вѣдь, кажется, и мистеръ Коббсъ былъ недавно тамъ? Гости же, казалось, хотѣли говорить только съ нею или съ миссъ Пэшьенсъ, но не другъ съ другомъ, и неловкость положенія возрастала съ минуты на минуту, пока Фицджеральдъ ни рѣшился, наконецъ, положить ей конецъ. Онъ видѣлъ, что его милая Китти испугана и взволнована, и этого онъ не допуститъ. Съ большой предупредительностью началъ онъ говорить ci Коббсомъ, а такъ какъ политика очень удобная тема для разговора, предложилъ ему нѣсколько вопросовъ о положеніи дѣлъ въ Ирландіи. Въ отвѣтъ на эту примирительную попытку мистеръ Коббсъ началъ бранить Ирландію и ирландцевъ, повторять всѣ глупости, обыкновенно распространяемыя сытыми и богатыми англичанами, которые устанавливаютъ для Ирландіи экономическіе законы, вовсе не зная ни самаго народа, ни земледѣльческихъ условій страны. Къ тому же Коббсъ оказался еще человѣкомъ самонадѣяннымъ, любилъ слушать только самого себя и произносилъ свои пошлости диктаторскимъ тономъ.
Фицджеральдъ все болѣе и болѣе волновался. Отвѣчать Коббсу онъ не хотѣлъ, а обращался только къ дамамъ, сообщалъ имъ, что зналъ и видѣлъ самъ, описывалъ изможденныхъ обитателей болотныхъ мѣстностей, разсказывалъ, какъ ихъ одолѣваютъ лихорадки и нужда, потомъ коснулся жителей холмистыхъ полосъ, которые воздѣлываютъ почти голыя скалы, способныя прокормить развѣ кроликовъ. А когда послѣ неимовѣрныхъ трудовъ болото, наконецъ, осушается или на каменистой почвѣ начинаетъ расти картофель, является агентъ и требуетъ непомѣрно высокую арендную плату, между тѣмъ какъ самъ владѣлецъ живетъ гдѣ-нибудь въ Лондонѣ, Венеціи или Монако и ничего не знаетъ, да и знать не хочетъ. Всего не передашь, чего наговорилъ по этому поводу Фицджеральдъ! Его страстныя рѣчи были обращены теперь только къ Китти, и Китти со всѣмъ робко соглашалась, не спуская глазъ съ огня.
-- Но почему же не выселяются они въ такомъ случаѣ?-- спросила миссъ Пэшьенсъ.
-- Да они и такъ выселяются, даже тысячами,-- отвѣчалъ онъ.-- Молодежь уходитъ, а старики, неспособные трудиться, остаются дома и мрутъ съ голода.
-- Ну, что-жь? Если они не въ состояніи работать, то должны страдать,-- замѣтилъ молодой англичанинъ.-- Не можешь жить, такъ умирай,-- таковъ законъ природы. По моему, это просто негодяи, которые будутъ льстить вамъ въ ту минуту, когда вы даете имъ милостыню, и мгновенье спустя подстрѣлятъ васъ изъ-за угла.
-- Если подстрѣлятъ послѣ милостыни, поданной вами, то, я полагаю, для васъ мало риску,-- раздражительно отвѣтилъ Фицджеральдъ.
Ясно было, что готовится гроза; миссъ Пэшьенсъ благоразумно встала и удалилась. Всего болѣе удивляло Фицджеральда то, что гость былъ какъ дома. И комната, и все, что въ ней находилось, казалось ему совершенно знакомо; съ Китти онъ обращался крайне фамильярно, сѣлъ къ фортепіано, открылъ его, какъ человѣкъ привычный, перерылъ всѣ ноты, точно онѣ ему принадлежали; наконецъ, сдѣлавъ нѣсколько небрежныхъ руладъ, спросилъ:
-- Не споете ли что-нибудь, миссъ Ромэйнъ? Я готовъ вамъ аккомпанировать. О! я ужь знаю, чѣмъ васъ можно соблазнить.
Онъ всталъ, направился на противуположный конецъ комнаты и принесъ оттуда толстую тетрадь нотъ. Открывъ ее, онъ съигралъ нѣсколько тактовъ и вопросительно взглянулъ на Китти.
-- Неужели это васъ не соблазняетъ?
-- Мнѣ не хочется пѣть,-- отвѣчала она, не подымая глазъ.
-- Что вы? Какой вздоръ! Спойте что-нибудь.
-- Не хочу,-- снова произнесла она.
Онъ обернулся къ Фицджеральду; пальцы его все еще бѣгали по клавишамъ.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ,-- я нахожу, что это не мужское дѣло.
-- Должно быть, потому, что не умѣете играть.
Въ этихъ словахъ слышалась иронія. Фицджеральдъ всталъ и прошелъ мимо Коббса, будто желая посмотрѣть въ окно. Поравнявшись съ молодымъ человѣкомъ, онъ сказалъ тихимъ, но внятнымъ голосомъ:
-- Играть я, конечно, не могу, за то съумѣю выбросить изъ окна нахала.
Назначалась ли эта фраза исключительно для слуха Коббса, или нѣтъ, сказать трудно; во всякомъ случаѣ, такъ какъ въ эту самую минуту онъ пересталъ играть, слова эти прозвучали настолько ясно, что Китти должна была ихъ слышать. Фицджеральдъ подошелъ къ окну, запустилъ руки въ карманы и уставился глазами на улицу. Послѣ минутнаго молчанія Коббсъ всталъ, взялъ шляпу и трость и сказалъ Китти съ утонченною вѣжливостью:
-- Прощайте, миссъ Ромайнъ, я позволю себѣ зайти къ вамъ въ другое время, когда у васъ не будетъ гостей.
Съ этими словами онъ вышелъ.
-- Кто этотъ нахалъ?-- спросилъ Фицджеральдъ, сердито отворачаваясь отъ окна.
-- Какой нахалъ?-- отвѣчала миссъ Ромэйнъ, не менѣе раздражительно.-- Онъ -- джентльменъ. Ты не смѣешь оскорблять его; онъ имѣетъ такое же право быть въ моемъ домѣ, какъ и ты. Хорошее мнѣніе составитъ онъ о тебѣ!
-- Мнѣ дѣла нѣтъ до его мнѣнія. Я хочу знать, зачѣмъ онъ здѣсь?
-- Онъ зашелъ меня провѣдать,-- упрямо отвѣчала она.
-- Зашелъ тебя провѣдать? Вотъ что! А благодаря его визитамъ, твое доброе имя дѣлается предметомъ сплетенъ.
Глаза ея засверкали.
-- Теперь я все поняла. Ты слышалъ какія-нибудь презрѣнные толки и поэтому пріѣхалъ такъ неожиданно. Ну, я готова отвѣчать на допросъ; скажу тебѣ все, что ты хочешь знать, если ты за этимъ пріѣхалъ.
Онъ посмотрѣлъ на нее и догадался о ея душевномъ состояніи. Это была не первая ихъ ссора.
-- Хорошо, будь по твоему,-- отвѣчалъ онъ.-- Кто же этотъ молодой человѣкъ, позволь спросить?
-- Ты слышалъ его имя. Онъ компаньонъ одной ливерпульской фирмы.
-- А, понимаю!-- воскликнулъ Фицджеральдъ, внезапно озаренный лучемъ свѣта.-- Такъ вотъ чѣмъ объясняются гимны въ честь коммерціи!
-- Я ни слова не сказала объ этомъ,-- горячо возразила она.-- Если ты желаешь оскорблять и миссъ Пешьенсъ, такъ позови ее сюда. Пусть всѣмъ достанется на долю по частицѣ твоей вѣжливости.
-- Но, должно быть, онъ не присматриваетъ вовсе за той машиной, которая зарабатываетъ двѣ тысячи фунтовъ въ нѣсколько часовъ. Или это онъ изъ Корка, телеграфируетъ въ Одессу?
-- Не знаю.
-- Можешь ли ты мнѣ сказать, что онъ дѣлаетъ здѣсь?
-- Путешествуетъ. Ѣдетъ въ Килларнэй.
-- Въ Килларнэй? Въ это время года? И долго живетъ онъ здѣсь, въ Коркѣ, по пути въ Килларнэй?
-- Почемъ мнѣ знать!
-- Однако, все-таки, ужь нѣсколько времени?
-- Да, нѣсколько времени.
-- И онъ не въ первый разъ здѣсь?
-- Да, не въ первый разъ. Какая же въ этомъ бѣда?
-- Я не сказалъ, чтобы въ этомъ была какая-нибудь бѣда.
-- Такъ зачѣмъ же говоришь ты со мною такимъ тономъ?-- воскликнула она, бросивъ на столъ книгу, которую держала въ рукахъ.-- Я тебѣ этого не позволю. Я не сдѣлала ничего дурнаго. Ты не смѣешь говорить со мною точно съ ребенкомъ. Ты долженъ бы извиниться предо мною, что оскорбилъ въ моемъ домѣ одного изъ моихъ друзей...
-- Одного изъ твоихъ друзей?-- холодно повторилъ онъ.-- Такъ вотъ до чего дошло дѣло? Впрочемъ, такъ какъ ты выразила готовность отвѣчать на нѣкоторые вопросы...
-- Да, я готова,-- произнесла она хмуро.-- Ты можешь узнать все, что хочешь, и тогда увидишь самъ, имѣлъ ли ты право явиться сюда съ своими оскорбительными подозрѣніями.
-- Развѣ я высказалъ какія-нибудь подозрѣнія?
-- Ты не былъ бы здѣсь, еслибъ не подозрѣвалъ меня.
-- Мнѣ хочется узнать нѣкоторыя подробности относительно этого молодаго человѣка, Китти.
-- Очень хорошо.
-- Гдѣ была ты ему представлена или, быть можетъ, тебя вовсе даже и не представляли ему?
-- Меня представляли,-- вызывающимъ тономъ отвѣчала она. Щеки ея пылали.-- Меня представляли въ Дублинѣ.
-- Въ Дублинѣ? И это онъ изъ Дублина послѣдовалъ за тобою сюда?
-- Какъ смѣешь ты такъ говорить? Онъ можетъ путешествовать, гдѣ ему угодно; онъ человѣкъ со средствами. Быть можетъ, онъ здѣсь по своимъ дѣламъ, почемъ я знаю.
-- О нѣтъ, Китти, не по дѣламъ; вѣдь, онъ ѣдетъ въ Килларнэй глубокою зимою. Не странно ли, однако, что, зная его со времени твоей поѣздки въ Дублинъ, ты ни разу не упомянула даже его имени въ письмахъ?
-- Ничего тутъ нѣтъ страннаго,-- возразила она раздражительно.-- Нельзя же упоминать о всякой бездѣлицѣ. Я писала о томъ, что было въ самомъ дѣлѣ интересно для тебя и для меня.
Эти послѣднія слова нѣсколько смягчили Фицджеральда. Гнѣвъ и негодованіе его быстро проходили. Ему было такъ тяжело видѣть передъ собою Китти съ потупленнымъ взоромъ, точно преступницу.
-- Я думалъ бы,-- началъ онъ уже болѣе мягко,-- что все, что касается твоего добраго имени, интересно для меня.
-- Еслибъ я знала, что обо мнѣ говорятъ дурно,-- отвѣчала она, и губы ея дрожали,-- что кто-нибудь затрогиваетъ мое доброе имя... я никогда не повѣрила бы, что именно ты, Вилли....
Тутъ она разразилась громкими рыданіями, бросилась къ нему на шею, крѣпко прижимаясь къ его груди.
-- Ничего не случилось дурнаго, Вилли; я не могу слышать, когда ты говоришь со мною такимъ тономъ. Ты мнѣ просто душу надрываешь. Лучше бы мнѣ умереть, чѣмъ видѣть, какъ ты на меня сердишься. Ничего дурнаго нѣтъ во всемъ, что я дѣлаю; онъ... да онъ просто мальчишка. Онъ былъ очень добръ ко мнѣ, когда устраивался мой бенефисъ; всѣ о немъ такъ хорошо отзывались...
-- Но почему не сказала ты мнѣ всего этого прежде?-- снова спросилъ онъ.
-- Это только встревожило бы тебя,-- рыдала она.-- Ты былъ такъ далеко, навѣрное, ничего бы не понялъ. А теперь я ненавижу Коббса за то, что онъ сталъ между тобою и мною. Зачѣмъ только надѣлалъ онъ намъ всѣ эти хлопоты? Никто не звалъ его сюда.
-- Успокойся, Китти,-- отвѣчалъ Фицджеральдъ, взявъ, по обыкновенію, ея голову обѣими руками и цѣлуя ее.-- Думаю, что никакой бѣды не произошло, но надо сказать, что ты была очень неосторожна...
-- О, да я признаюсь во всемъ, если только ты будешь говорить со мною такъ, какъ теперь,-- радостно воскликнула она, глядя на него сквозь слезы.
-- Никакой бѣды не случилось бы, еслибъ ты написала мнѣ обо всемъ во время. Конечно, то, что я сказалъ о потерѣ твоего добраго имени, быть можетъ, нѣсколько сильно. Толковъ было, правда, много, только я ни на минуту не обратилъ бы на нихъ вниманіе, еслибъ зналъ все заранѣе...
-- Увѣряю тебя, мнѣ все равно, что бы ни говорили обо мнѣ, лишь бы только ты не сердился, Вилли,-- сказала она, взявъ его руку и цѣлуя ее.-- Мнѣ слѣдовало бы предвидѣть все это. Миссъ Пэшьенсъ даже предостерегала меня, но я отвѣчала ей, что ты, навѣрное, не разсердишься за то только, что кто-нибудь дѣлаетъ намъ послѣобѣденные визиты. Еслибъ ты зналъ, Вилли, какъ грустно бываетъ намъ иногда вдвоемъ, ты понялъ бы, что мы должны быть рады всякому случайному гостю. Къ тому же, Коббсъ держалъ себя такъ мило по поводу моего бенефиса, купилъ на двадцать фунтовъ билетовъ прямо отъ меня, не черезъ агента, такъ что мы ничего не потеряли на коммиссіи. Я сдѣлала столько сбереженій нынѣшней зимою, что, еслибъ было теперь лѣто, прокатила бы на свой счетъ и тебя, и себя, и миссъ Пэшьенсъ въ Килларнэй.
-- Китти,-- сказалъ Фицджеральдъ рѣзко,-- этотъ негодяй тебя морочитъ. Онъ и не думаетъ вовсе о Килларнэѣ, а просто волочится за тобою; всѣ это замѣтили. Но, ради насъ самихъ, ради былыхъ дней, тебѣ слѣдуетъ быть осмотрительнѣе.
-- О!-- сказала она добродушно.-- Я готова слушать всякіе выговоры, если только они всѣ будутъ въ этомъ родѣ. Пока ты меня обнимаешь, брани сколько хочешь; я всему вѣрю, даже тому, что я очень дурная дѣвушка. Конечно, совсѣмъ другое дѣло, когда ты меня раздражаешь; тогда я чувствую себя оскорбленною, обиженною, и мнѣ кажется, что виноватъ во всемъ ты. Теперь ты знаешь, какъ заставить меня дѣлать все, что хочешь.
Мириться съ Китти было очень пріятно, и примиреніе тянулось обыкновенно весьма долго. Кто-то постучался въ дверь.
-- Войдите,-- сказала Китти, быстро отодвигаясь отъ Фицджеральда на большое разстояніе.
-- Миссъ Пэшьенсъ приказала узнать, барышня, когда вамъ угодно пить чай?
-- О, да теперь же, сейчасъ, такъ и скажите ей...-- Ну, мистеръ Вилли,-- обратилась она къ молодому человѣку,-- помоги-ка мнѣ зажечь газъ; спустимъ шторы, напьемся чаю, а когда кончимъ, прочти намъ что-нибудь хорошенькое, и все будетъ, какъ по старому. Какъ странно,-- продолжала она, накрывая столъ.-- Мы всегда рады, когда намъ случается что-нибудь вродѣ того, что уже было раньше... Годъ или два спустя мы скажемъ другъ другу: пойдемъ, напьемся поуютнѣе чаю, какъ въ прежнее время, или какъ въ то воскресенье, когда мы поссорились. И это будетъ гораздо лучше, чѣмъ еслибъ у насъ не на что было оглянуться.
-- А гдѣ будетъ происходить это чаепитіе, Китти?-- спросилъ онъ.
-- Почемъ я знаю,-- шутливо отвѣчала она.-- Кто можетъ это предвидѣть? Думаю, что въ Лондонѣ.
Миссъ Пэшьенсъ вошла съ нѣсколько испуганнымъ лицомъ и, видимо, обрадовалась, замѣтивъ, что молодые люди находятся въ наилучшихъ отношеніяхъ. Когда они сѣли къ чайному столу, ей пришлось даже сдѣлать выговоръ Китти, насмѣшливо называвшей Коббса "толстякомъ".
-- Онъ занимаетъ выдающееся мѣсто въ обществѣ,-- сказала она не безъ достоинства,-- можетъ дѣлать много добра, въ состояніи помогать ближнему и не обязанъ думать все о себѣ.
-- Это для него большое счастье,-- замѣтилъ Фицджеральдъ несовсѣмъ великодушно,-- такъ какъ въ такомъ случаѣ ему думать было бы не о чемъ, да и не чѣмъ, надо прибавить. Мнѣ показалось, напротивъ, что онъ воображаетъ о себѣ весьма много.
-- Онъ очень изящный молодой человѣкъ,-- рѣшительно сказала миссъ Пэшьенсъ.-- Положеніе его завидное; онъ не имѣетъ никакихъ заботъ и можетъ помогать другимъ. Государство нуждается въ такихъ людяхъ; не въ искателяхъ приключеній, дѣвающихъ изъ политики средство пріобрѣтать деньги, а въ истинныхъ джентльменахъ, людяхъ воспитанныхъ, которые стоятъ выше подкупа и помогаютъ управлять страною безкорыстно. Коббсъ принадлежитъ къ тому классу людей, отъ котораго мы можемъ ожидать настоящихъ администраторовъ.
-- Да сохранитъ насъ Богъ отъ такихъ...-- сорвалось съ языка Фицджеральда.
-- Я съ удовольствіемъ замѣчаю, что его взгляды на общественныя дѣла...
-- Его -- что?
-- Его взгляды,-- повторила миссъ Пэшьенсъ съ достоинствомъ.
-- Ну, называть невѣжественные предразсудки такого самонадѣяннаго глупца взглядами, по меньшей мѣрѣ, любезно съ вашей стороны. Вреда такія существа, конечно, не дѣлаютъ. Они вращаются въ Божьемъ мірѣ безцѣльно, безъ опредѣленнаго мѣста, и столько же вліяютъ на ходъ политическихъ событій, какъ сетеры и понтеры трехъ соединенныхъ королевствъ. Думаю, впрочемъ, что подобные молодые джентльмены поощряютъ ввозъ третьестепенныхъ гаванскихъ сигаръ, значительно увеличиваютъ доходы производителей дрянныхъ сортовъ шампанскаго, такъ что ихъ существованіе имѣетъ нѣкоторое оправданіе.
-- Онъ очень милый мальчикъ, и я не хочу слышать о немъ такихъ отзывовъ,-- вмѣшалась Китти, смѣясь потому, что миссъ Пэшьенсъ дѣлала оскорбленное лицо.
-- Одному только нельзя не удивляться въ немъ,-- продолжалъ Фицдферальдъ, говоря о мистерѣ Коббсѣ съ фамильярной презрительностью, точно о букашкѣ, ползающей передъ нимъ,-- именно нужно удивляться его умѣренности. Подумайте только: большинство людей, имѣющихъ возможность наживать двѣ тысячи фунтовъ въ двадцать пять минутъ, оставаясь для этого въ Ливерпулѣ, дважды подумали бы, прежде чѣмъ пріѣхать въ Коркъ и болтаться безъ дѣла. Удивительная умѣренность! Онъ могъ бы измѣнить все положеніе курса, притягивая въ Англію груды золота изъ Одессы и другихъ мѣстъ! Впрочемъ, быть можетъ, въ немъ слѣдуетъ болѣе всего удивляться силѣ его фантазіи?
-- Вилли!-- укоризненно сказала Китти.-- Ты какъ будто заразился въ Лондонѣ безвѣріемъ.
-- О, нѣтъ,-- возразилъ онъ.-- Я занимаюсь теперь только философскими изслѣдованіями. Мнѣ хотѣлось бы знать, передъ какой чертою характера мистера Коббса я долженъ преклоняться, Думаю, что или передъ его фантазіею, или передъ осторожностью; что-то скоро ушелъ онъ отсюда.
-- Я нахожу, что онъ поступилъ очень хорошо, а ты -- прегадко,-- отвѣтила Китти съ обычною откровенностью.-- И ты даже не извинился предо мною въ твоей грубости.
-- Ну, такъ извиняюсь теперь, Китти. Никогда не буду я болѣе такъ грубъ въ твоемъ присутствіи.
Она прикоснулась подъ столомъ къ его рукѣ.
-- И никогда не будешь болѣе имѣть никакихъ поводовъ для этого,-- сказала она въ полголоса.
Они провели вмѣстѣ весь день, но время всегда казалось короткимъ, когда они находились вдвоемъ. Миссъ Пэшьенсъ добродушно выходила иногда изъ комнаты,-- быть можетъ, для того, чтобы заняться политикою,-- и оставляла ихъ однихъ въ уютной, маленькой гостинной, гдѣ они забывали Лондонъ и всѣ свои мрачныя мысли и помнили только лѣтнія прогулки въ солнечные дни да скитанія въ лунныя ночи по айнишинскому берегу. Китти была теперь всѣмъ довольна, мила и обворожительна, какъ прежде; никто не подумалъ бы, что нѣсколько часовъ тому назадъ она стояла передъ Фицджеральдомъ съ сверкающими глазами и щеками, блѣдными отъ гнѣва. Теперь она казалась такою кроткою, нѣжною; прикосновеніе ея маленькой ручки было мягко, какъ бархатъ.
-- Неужели ты въ самомъ дѣлѣ уѣдешь завтра?-- спросила она, сидя на коврѣ передъ огнемъ и опирая голову о колѣно молодаго человѣка.
-- Непремѣнно. Я написалъ уже мистриссъ Четвиндъ, прося ее уволить меня на завтрашній вечеръ, а завтра вечеромъ я не буду ни тутъ, ни тамъ, Китти, а на томъ широкомъ морѣ, которое насъ разлучаетъ.
-- Предпринять такое далекое путешествіе только для того, чтобы немного поболтать -- просто не стоитъ.
-- Я не за этимъ только ѣхалъ, Китти.
Она слегка покраснѣла и ничего не отвѣтила.
-- Я приду завтра на станцію тебя проводить,-- промолвила она, наконецъ.
-- Неужели?-- сказалъ онъ съ восторгомъ.-- Ты не побоишься и этого безпокойства?
-- Хорошо безпокойство!-- воскликнула она.-- Да я сдѣлаю еще больше, если хочешь, принесу тебѣ вкусный завтракъ въ маленькой корзинкѣ. Заботиться о такихъ вещахъ дѣло женщинъ,-- продолжала Китти съ оттѣнкомъ гордости въ голосѣ.-- Я, вѣдь, знаю, какъ поступаете вы, мужчины: заворачиваете въ бумагу кучу сандвичей, берете ихъ съ собой и ѣдите тогда, когда они становятся похожими на кожу.
-- Но только не я. Меня уже предостерегали относительно этого. Жена одного академика сказала мнѣ, что сандвичи вещь вредная.
-- Жена академика?-- повторила Китти.-- А ты еще говоришь, что не посѣщаешь въ Лондонѣ важныхъ баръ. Что же ты не торопишься сдѣлать и меня знатною дамою и взять меня съ собою, вмѣсто того, чтобы бродить тамъ одному?
-- Развѣ я не тороплюсь, Китти?
-- Торопишься, сидя вотъ тутъ въ Коркѣ и давая мнѣ гладить свою руку, вмѣсто того, чтобы бороться всѣми силами въ Лондонѣ и сокрушать все на своемъ пути.
-- Еслибъ борьба велась такимъ образомъ, Китти, было бы легче,-- отвѣчалъ онъ задумчиво. Въ эту минуту передъ нимъ рисовалась одинокая комната, въ которую онъ вскорѣ вернется и гдѣ Китти не будетъ сидѣть около него на коврѣ, мѣшая огонь, когда онъ начинаетъ угасать.
На другое утро онъ думалъ, что она забыла свое обѣщаніе проводить его; уже приближалось время отхода поѣзда, а Китти не было видно. Наконецъ, она прибѣжала, совершенна запыхавшись.
-- О, Вилли, я боялась, что опоздаю. Вотъ корзина. Если пирогъ еще горячъ теперь, то онъ остынетъ къ тому времени, когда ты проголодаешься. Я сама его приготовила,-- прибавила она, смѣясь и краснѣя,-- вчера вечеромъ, когда ты ушелъ.
-- Вчера вечеромъ?-- воскликнулъ онъ.-- Послѣ двѣнадцати часовъ?
-- Ну, что значитъ это въ сравненіи съ твоимъ комфортомъ?-- бойко сказала она.-- Я думала, что тебѣ будетъ пріятно знать, что мои руки могутъ сдѣлать что-нибудь полезное, а не все только посылать тебѣ поцѣлуи. А сегодня я встала въ шесть часовъ, чтобъ посадить пирогъ въ печь. Но у меня такъ мало было времени, Вилли,-- продолжалала она, задыхаясь,-- что я даже не успѣла хорошенько обдуть опилки съ винограда... Ты будь остороженъ...
-- О, не заботься объ этомъ,-- сказалъ онъ, видя, что кондукторъ уже начинаетъ выказывать нетерпѣніе.-- Какъ все это мило съ твоей стороны, Китти! Ты всегда такъ добра... а вотъ я опять долженъ ѣхать, и почемъ знать, скоро ли мы свидимся?
-- Это ужь отъ тебя зависитъ,-- отвѣчала она, улыбаясь и цѣлуя его на прощанье. Долго стояла она потомъ, глядя вслѣдъ удалявшемуся поѣзду и не переставая махать платкомъ.
Фицджеральдъ былъ одинъ въ вагонѣ; онъ напряженно смотрѣлъ въ окно, но отъ волненія ровно ничего не видѣлъ. Какъ странна, неожиданна вышла эта поѣздка къ Китти! Онъ былъ безмѣрно счастливъ, услышавъ снова изъ устъ дѣвушки увѣреніе въ любви, преданности, постоянствѣ, и, все-таки, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни въ немъ проснулось неясное сознаніе, что теперь болѣе, чѣмъ когда-либо, необходимо скорѣе прокладывать себѣ дорогу въ Лондонѣ.
День прошелъ въ этихъ размышленіяхъ, и только пробудившійся голодъ напомнилъ ему о прощальномъ дарѣ Китти. Съ восторгомъ открылъ онъ хорошенькую корзинку. Въ ней находилась маленькая салфетка, ножикъ, вилка, рюмка и полбутылки клярета, а рядомъ помѣщался пирогъ и салатъ, уже совершенно заправленный. Но мало-по-малу мысли молодаго человѣка опять удалились отъ приготовленной для него трапезы. Онъ размечтался о томъ, что за славная хозяйка выйдетъ изъ Китти, и какъ она наполнитъ жизнью и свѣтомъ ту хорошенькую дачку съ бѣлой и зеленой рѣзьбою, которую онъ видѣлъ въ одну изъ своихъ прогулокъ съ Россомъ.
Надвинулась ночь, тихая и ясная. Звѣзды ярко сіяли, и Фицджеральдъ, сидя на палубѣ, залюбовался ихъ красотой. Потомъ онъ невольно усмѣхнулся, подумавъ о томъ, что оказали бы его новые ученые знакомые о такомъ способѣ изученія звѣздъ. Его чрезвычайно мало интересовало знать, изъ какого вещества онѣ состоитъ; любуясь ихъ блескомъ, онъ мечталъ о глазахъ Китти; неизмѣнность ихъ сіянія, изъ года въ годъ, напоминала ему о ея постоянствѣ; казалось, что и весь необъятный небосклонъ существуетъ только для него съ Китти, для ихъ свиданій и тайныхъ прогулокъ по пустынному берегу моря въ прекрасныя лѣтнія ночи.