-- Куда, однако, пристать?-- подумала Марья Трофимовна, подъѣзжая въ станціи: никого вѣдь у нея не осталось въ Москвѣ, въ кому можно прямо въѣхать. И въ перепискѣ она ни съ вѣхъ не состояла.-- Надо -- въ номера!
Но сердце у нея опять вздрогнуло, когда поѣздъ вошелъ подъ желѣзныя стропила дебаркадера. Затерялась было она въ толпѣ; кто-то почти сбилъ ее съ ногъ; артельщики забѣгали въ длинномъ хвостѣ пассажировъ съ котомками, узлами, рогожами, кульками, подушками. Мало кто попользовался ихъ услугами. Навѣрно, половина пассажировъ была все простой народъ и даже цѣлая вереница мужиковъ, рабочихъ съ инструментами въ котомкахъ.
Безъ артельщика Марья Трофимовна растерялась бы совсѣмъ. Ея петербургская дѣльность и бывалость исчезли отъ душевнаго волненія. Даже руки вздрагивали, когда она отдавала артельщику одинъ изъ своихъ узловъ.
-- Багажъ имѣется?-- бойко спросилъ онъ ее.
Ей даже досадно стало, что тамъ еще сундучокъ есть въ багажѣ. Сейчасъ бы вотъ положить все, что было при ней въ вагонѣ, и летѣть... А теперь надо въѣзжать въ гостинницу... Очень ей этого не хотѣлось...
Она посовѣтовалась съ артельщикомъ. Выдался толковый малый.
-- Вамъ этого не надо, сударыня. Багажъ вы оставьте -- сундучокъ, что ли... тамъ, въ багажномъ; у васъ квитанція есть; это все у меня. Вотъ и номеръ мой -- двадцать-девятый.
-- Сохранно будетъ?-- спросила его, кротко улыбаясь, Марья Трофимовна.
-- Помилуйте... Вѣдь мы достояньемъ отвѣчаемъ.
Она улыбнулась снова. Слово "достояніе* успокоило ее своимъ звукомъ.
У крыльца галдѣли легковые извозчики, совали ей жестянки. Артельщикъ помогъ ей и тутъ, приторговавъ ей за два двугривенныхъ на Самотеку. Ей, послѣ петербургской ѣзды, и это показалось очень дорого.
Два узла она все-таки же взяла съ собой "на всякій случай"; оставила у артельщика только подушки да мѣшокъ съ разнымъ "дрянцомъ", какъ она сама называла.
Пролетка, съ откиднымъ верхомъ, тряская и высокая -- по-московски, подбрасывала ее и трещала по разлѣзшейся мостовой. День стоялъ все такой же свѣтлый и теплый, какъ и утромъ былъ; даже потеплѣе стало. Весна давала о себѣ знать не такъ, какъ въ Петербургѣ, въ ту же пору. И деревья здѣсь и тамъ, зеленѣли прямо надъ заборами.
Мѣста около московской машины мало измѣнились -- туда, вверхъ въ Краснымъ воротамъ и правѣе, куда извозчикъ повезъ Марью Трофимовну, по направленію къ Самотекѣ. Кажется ей, что вотъ этотъ длинный, извилистый переулокъ совсѣмъ тотъ же. Та же грязноватая и изрытая мостовая, бани, портерныя, калашни съ паромъ изъ подвальныхъ оконъ, мастеровые попадаются съ испитыми лицами, въ халатахъ, въ стоптанныхъ опоркахъ на босую ногу; также продаются на лоткахъ "кокурки" на постномъ маслѣ, и по всему переулку пахнетъ постнымъ днемъ. Только люднѣе стало, больше треску, гораздо больше всякихъ вывѣсокъ пивныхъ и трактирныхъ заведеній.
Послѣ Петербурга все погрязнѣе, шумно, на-распашку; на улицѣ живутъ, какъ у себя въ комнатахъ. Между двумя перекрестками Марья Трофимовна насчитала до двадцати мужчинъ и женщинъ безъ шапокъ и съ непокрытыми головами... Вольнѣе, хоть и съ грязцой, и пестрѣе; такъ изъ каждой харчевушки или мучного лабаза и ползетъ особый какой-то свой, московскій духъ...
Ей стало опять радостно на душѣ. Далеко-ли до Самотеки? Вотъ уже и Цвѣтной бульваръ. Она взглянула влѣво: все новые дома; красныя двѣ глыбы,-- одна совсѣмъ круглая.
-- Это панорама,-- пояснилъ ей извозчикъ;-- а то -- Саломонскаго циркъ: по зимамъ конное ристаніе бываетъ.
Марья Трофимовна во второй разъ широко улыбнулась слову. Артельщикъ пустилъ слово " достоянье"; а этотъ вотъ паренекъ "ристаніе" гдѣ-то подцѣпилъ.
-- Это что же такое, голубчикъ?-- почти вскрикнула она, когда пролетка проѣхала дальше и поровнялась съ мѣстомъ, гдѣ еще недавно стоялъ Самотецкій прудъ.
-- Самотека!-- отвѣтилъ весело извозчикъ.
-- Какъ Самотека? Это садъ какой-то... Совсѣмъ другое мѣсто...
Извозчикъ обернулъ къ ней щекастое лицо и показалъ всѣ свои бѣлые зубы.
-- Знать не признали, сударыня? Или не здѣшняя вы?
-- Да когда же это все передѣлалось?
-- Первый годъ такъ въ настоящемъ видѣ... А завалили прудъ давненько ужъ!..
Узнать нельзя! Марьѣ Трофимовнѣ и жалко стало прежняго заглохшаго развороченнаго оврага, и радостно за новую прогулку... И ея старушка-Москва охорашивается...
Дальше идутъ тоже все новыя аллеи, цѣлый молодой паркъ. Она разспросила обо всемъ извозчика. Шутка! Такое гулянье: тянется вплоть почти до института. Они уже ѣхали по лѣвой сторонѣ Самотеки, гдѣ тоже идетъ бульваръ. Вотъ сейчасъ и подъемъ будетъ въ гору, на Божедомку. Тутъ какъ-будто все по старому осталось. Она и садъ этотъ отлично помнитъ. Ее брали дѣвочкой-подросткомъ раза два. За то какая радость была! Тогда гремѣлъ тутъ Морель, и оркестръ Сакса, и на пруду брилліантовые фейерверки жгли; цѣлыя морскія сраженія давались. И цыганъ она тутъ въ первый разъ въ жизни слышала на эстрадѣ... Не слыхала она до того и французскихъ шансонетокъ, и ей смутно помнится, какъ на эстрадѣ какая-то брюнетка передергивала юбками. Но она сама стояла въ толпѣ и не могла всего видѣть.
Повернула пролетка въ переулокъ и начала подниматься на крутой подъемъ, шагомъ...
Волненіе свое Марья Трофимовна сдерживала тѣмъ, что сжимала крѣпко, правой рукой, одинъ изъ узловъ.
-- Вамъ къ самому саду?-- спросилъ ее извозчикъ,-- къ лѣстницѣ?
-- Да, да...-- порывисто выговаривала она,-- Я, голубчикъ, не знаю... давно не была въ Москвѣ. А гдѣ входъ?...
-- Есть вѣдь, никакъ, и задній ходъ для актерокъ.
Это онъ сказалъ такъ, наобумъ; но слово "актерокъ" и кольнуло ее, и заставило еще сильнѣе забиться сердце.
Подъѣхали къ лѣстницѣ. Наверху, на площадкѣ -- раскрашенный входъ и двѣ кассы. Все у нея въ глазахъ запестрѣло. Она соскочила на мостовую въ одинъ мигъ и засуетилась; хотѣла-было брать съ собою и узлы.
-- Да вы поспрошайте, барыня, мы подождемъ,-- основательно замѣтилъ ей извозчикъ.
Одна касса была заперта; въ другой виднѣлась голова молодого брюнета. Марья Трофимовна недовѣрчиво подошла къ нему х заговорила:
-- Позвольте узнать...
-- Вамъ ложу?-- остановилъ онъ ее.
Выговаривалъ онъ съ нерусскимъ акцентомъ.
-- Нѣтъ... я справку... артистка тутъ...
Онъ ее не сразу понялъ и не сразу спросилъ:
-- Какъ фамилія?
Надо было назвать ея настоящую фамилію: Балаханцева; а театральной она не знала.
-- Балаханцева,-- выговорила она самымъ мягкимъ голосомъ.
-- Какъ?-- переспросилъ кассиръ и поморщился.
Она повторила.
-- Такой нѣтъ.
-- Въ хорѣ...-- попробовала она пояснить.
-- И въ хорѣ... Я не знаю...
И онъ отвернулся и сталъ считать на счетахъ.
Какъ могла она не узнать актерской фамиліи Маруси? Вѣдь это безуміе какое-то!.. И вотъ, теперь нѣтъ возможности допытаться!..
Она такъ разстроилась, что ей не пришла даже мысль объ адресномъ столѣ, гдѣ Маруся должна была значиться на основанія своего паспорта.
Постояла она съ минуту, бросила еще разъ жалобный взглядъ въ глубь кассы, заикнулась-было:
-- Позвольте!
И смолкла... А тутъ еще извозчикъ... Какъ бы не уѣхалъ: она не догадалась и номера посмотрѣть. Нѣтъ, извозчикъ стоитъ.
Какъ быть?
Вся глупость ея поѣздки, этого бѣгства изъ Петербурга встала передъ ней. Но страхъ за Марусю превозмогъ. Ей вдругъ показалось, что это -- конецъ: Маруси больше уже нѣтъ въ Москвѣ... Или она наложила на себя руки, или сгинула, уѣхала куда-нибудь, съ горя, съ труппой, на югъ, на какую-нибудь ярмарку.
Мысли чередовались быстро-быстро; а Марья Трофимовна все стояла въ двухъ шагахъ отъ кассы, но уже ближе къ лѣстницѣ.
-- Да вамъ кого, сударыня?-- спросилъ ее кто-то хриплымъ голосомъ, и на нее повѣяло дыханіе съ запахомъ спиртного.
Передъ ней что-то въ родѣ швейцара или сторожа, съ усами, одѣтаго еще не парадно... Она его совсѣмъ и не примѣтила.
Обрадованно бросилась она къ нему и сейчасъ же сунула ему въ руку два пятиалтынныхъ. Это очень подѣйствовало. Марья Трофимовна разсказала ему, въ чемъ дѣло,-- подробнѣе, чѣмъ кассиру.
-- Да я всѣхъ знаю барышень... Черноватая изъ себя?... Большого роста... Изъ Питера?...
-- Да, да!.. Балаханцева ея настоящая фамилія.
-- Этакой нѣтъ...
-- Я знаю, голубчикъ, она по другому называется... Красивая... Въ посту она поступила...
-- Это точно,-- согласился усачъ...-- Жила она, еще о Святой, на Срѣтенкѣ, въ номерахъ, тутъ -- наискосокъ "Саратова"... Изволите знать?
-- Помню, помню,-- готова была она прилгать, только чтобы онъ добрался до Маруси...
Но все-таки фамиліи онъ не припомнилъ, даже и какъ она въ афишахъ называется. Только обнадежилъ и, по плечу ее хлопнувъ, сказалъ, чтобы сегодня -- пораньше, передъ началомъ -- пріѣхала. Онъ ее проведетъ къ задамъ театра.
-- Делекторъ ругается, и чтобъ, значить, постороннихъ не было, да я уже уважу вамъ.
И онъ подмигнулъ ей правымъ глазомъ и получилъ отъ нея еще пятиалтынный.