Усачъ узналъ ее тотчасъ же и провелъ къ актерскому входу въ театръ. Въ саду еще не было публики. Только оффиціанты накрывали скатертями столы у круга и въ сторонѣ, гдѣ бѣлѣлся большой алебастровый бюстъ среди еще наполовину оголенныхъ деревьевъ.
Жутко опять сдѣлалось Марьѣ Трофимовнѣ. Садъ, буфетъ, эстрада, столы, столбы на отдѣльномъ плацу, сѣрая глыба высокаго деревяннаго театра -- дышали для нея чѣмъ-то совершенно чужимъ, почти зловѣщимъ. Отъ нихъ она не ждала ничего добраго.
На скамейкѣ, у самаго актерскаго входа, сидѣла женщина, по платью и лицу въ родѣ горничной.
-- Вотъ имъ нужна тутъ одна барышня,-- поручилъ ее усачъ. И пояснилъ:-- портниха это театральная. Она вамъ все разскажетъ, сударыня. Прощенья просимъ. Мнѣ пора и къ должности.
Онъ уже надѣлъ голубую ливрею и трехъ-угольную шляпу. Пришлось дать ему еще на водку. Въ такомъ мѣстѣ безъ двугривеннаго ничего не добьешься.
Двугривеннымъ начала она и знакомство съ портнихой.
-- Вамъ кого, сударыня?-- спросила ее та лѣниво и небрежно, даже и послѣ того, какъ получила на чай.
-- Балаханцеву... Адреса ея не знаю... а сегодня нарочно пріѣхала изъ Питера,-- не удержалась Марья Трофимовна.
-- Балаханцева? Такой нѣтъ у насъ. Я всѣхъ на память знаю.
Этакого именно отвѣта и должна была ждать она, а все-таки онъ ее еще разъ огорчилъ. Она вѣдь знала сама, что Маруся по театру иначе прозывается.
Своей тревогой она не хотѣла дѣлиться съ этой прожженой портнихой; но еще разъ не удержалась и начала описывать наружность Маруси.
-- Славская это, по всѣмъ примѣтамъ.
-- Славская? Такъ и на афишѣ?
-- Мы вѣдь, сударыня, не знаемъ, какъ онѣ въ паспортѣ прописаны. А эта Славская родственница вамъ приходится?
Марья Трофимовна отвѣтила глухо.
-- Славская, навѣрно. Только вы не на такой спектакль напали. Сегодня ее въ пажахъ точно будто нѣтъ.
-- Въ пажахъ?-- переспросила Евсѣева.-- Это что же такое?
-- Не знаете? Изъ хористокъ, которыя поскладнѣе... Ихъ такъ и зовутъ: пажами... Въ трико, значитъ, онѣ, кажный вечеръ, по-мужски...
-- Ну да, ну да,-- уже глотая слезы, промолвила Евсѣева какъ бы мысленно.
-- На афишку вы поглядите... вонъ тамъ... у столба... Да навѣрно ея нѣтъ... Что-то мнѣ сдается, не значится ли она въ отпуску?
-- Больна?-- вырвалось у Евсѣевой.
-- Что-то я, какъ-будто, и вчера ея не видала, а ей слѣдовало участвовать... "Бокаччіо" давали. Всѣмъ пажамъ надо быть въ сборѣ...
-- Можетъ, знаете, гдѣ живетъ госпожа Славская?
У нея даже дыханіе перехватило.
-- Справлюсь... Погодите... никакъ въ Телешевскихъ номерахъ, или вотъ тутъ...
-- На Срѣтенкѣ?-- подсказала Евсѣева.
-- И то, должно быть, тамъ. Грандъ-Отель, что ли, называется.
Портниха наморщила одну бровь и прибавила:
-- Нѣтъ, тамъ Пересилина живетъ... Содержитъ ее мучникъ отъ Сухаревки...
Это сообщеніе о "содержателѣ" иначе направило разговоръ... Марья Трофимовна сама не хотѣла дѣлать разспросовъ; но портниха тутъ только и оживилась...
И въ пять минутъ все узнала Евсѣева. Славскую -- не было уже никакого сомнѣнія, что это Маруся -- сманилъ первый актеръ; а теперь онъ ее бросилъ... Съ кѣмъ она теперь "путается" -- доподлинно неизвѣстно еще за кулисами; но навѣрно -- съ кѣмъ-нибудь.
-- И хорошо еще, коли изъ гостей кого подцѣпила, а то если изъ нашихъ,-- еще ее оберетъ, и въ больницѣ належится; такъ-то, сударыня.
Портниха почему-то прищелкнула языкомъ, при этихъ словахъ, и подперла обѣими руками свою тощую грудь, прикрытую голубой полинялой пелеринкой.
Ни жива, ни мертва, сидѣла Марья Трофимовна. Что же еще? О чемъ узнавать? Что исправлять и спасать?..
Такъ горько стало, что чуть-чуть она истерически не расхохоталась.
А все-таки надо было ждать. Рабочіе проходили мимо нея, хористы -- мужчины, а потомъ и дѣвицы, нѣкоторыя очень нарядныя. Изъ-за кулисъ уже слышался гулъ, смѣхъ, рулады, перебранка. Въ саду прибывала публика, заходили пары, заигралъ оркестръ... На плацу гимнасты и рабочіе приготовляли свои сѣтки, веревки, трапеціи... Потянуло по нѣсколько влажному воздуху запахомъ котлетъ и еще чѣмъ-то съѣстнымъ.
Портниха ушла. Марья Трофимовна сидѣла, и глаза ея ничего уже не видѣли, послѣ удара обухомъ по головѣ. Она выдержала, не вскрикнула, даже, кажется, улыбалась, когда та ей кинула слово "путается", говоря о любовныхъ похожденіяхъ Маруси.
Ея дѣтище!.. Сколько лѣтъ дрожала надъ ней!.. Господи!.. Сколько лѣтъ?.. Да, полно, былъ ли надъ ней надзоръ? Развѣ она знала: какъ ея дѣвочка вела себя въ послѣднюю зиму? Да и раньше? Откуда у нея вдругъ бархатное зимнее пальто появилось?.. И разныя вещицы?.. А она еще увѣряла себя, что Маруся -- нетронутая дѣвушка... Кто ее увѣрилъ? По лицу узнала, что ли? Такъ, вотъ, сейчасъ мимо нея больше дюжины промелькнуло дѣвушекъ. Двѣ-три такъ и пышатъ свѣжестью, лица дѣтскія. А разспроси еще у портнихи -- такъ у каждой найдется возлюбленный или старый содержатель.
Чего ждать, чего ждать?!..
Глаза ея все сильнѣе застилала пелена... Мимо прошелъ шумно, давая на кого-то окрикъ, коренастый мужчина въ странномъ костюмѣ: большіе сапоги, парусинная блуза съ греческими рукавами, надѣтая прямо на тѣло; шея голая, какъ у женщины; грудь вся въ цѣпяхъ, монетахъ и брелокахъ. На головѣ -- матросскій картузъ. За нимъ пробѣжало двое служащихъ при театрѣ...
-- Каналья! Сволочь!-- раздавалось изъ-за ограды для гимнастовъ.
Она этого ничего не видала и не слыхала. Но взглядъ ея упалъ на что-то яркое, изжелта-зеленое. То была высокая шляпка, въ полъ-аршина, надѣтая впередъ и вбокъ, вся въ лентахъ, перьяхъ и цвѣтахъ. Такого же почти травяного цвѣта пальто, съ самой узкой тальей, все въ бляхахъ и подковахъ и съ выпяченной турнюрой сзади...
"Вотъ и барышни со Срѣтенки появились", вдругъ промелькнуло у нея въ головѣ, но она еще не разглядѣла ни лица, ни походки.
-- Начали?-- вдругъ раздалось почти надъ ея головой.
-- Маруся!-- глухо вскрикнула она и хотѣла встать; но ноги у нея подкосило.
-- Мамаша!
Маруся обернулась, развела руки, махнула зонтикомъ въ воздухѣ, не покраснѣла, не обрадовалась замѣтно, а только подошла къ ней, сѣла сейчасъ же на скамейку, нагнула голову и потомъ разсмѣялась:
-- Вотъ выкинули штуку!
Онѣ поцѣловались. Марья Трофимовна вся дрожала и ничего не могла выговорить. Руки ея хотѣли обнять Марусю за талію и безпомощно опустились...
-- Здѣсь... жива...-- пролепетала она, удерживая слезы, блѣднѣя и вспыхивая.
Стыдно ей стало и за Марусю, и за себя... Кругомъ народъ... Хорошо, что музыка заглушала всѣ остальные звуки.
-- Это какъ?-- спросила Маруся и вскочила со скамьи.
-- Провѣдать тебя...
-- Надолго?..
-- Какъ поживется...
Выговоровъ, упрековъ Марья Трофимовна не могла дѣлать. Да у нея все это и вылетѣло. Она улыбалась; она рада бы была, еслибъ какое-нибудь дурачество Маруси поощрило ее, вызвало бы въ ней самой шутливый тонъ.
Но глаза жадно оглядывали Марусю... На кого она стала похожа? Двѣ капли -- на тѣхъ барышень, что сѣли на пролетку лихача у Рождественскаго бульвара. Что за прическа!.. Боже ты мой! Весь лобъ покрытъ взбитыми волосами, вплоть до бровей. Ото всей пахнетъ пудрой и крѣпкими духами... Юбка у платья короткая, вся нога выступаетъ въ ботинкѣ изъ желтой кожи. Въ томъ, какъ Маруся откинулась назадъ, въ подергиваньи плечъ, въ движеньяхъ головы, въ самомъ звукѣ голоса -- уже горловомъ и хриповатомъ -- Марья Трофимовна читала безповоротный приговоръ:
"Погибла, погибла"!
Взглянула она опять въ лицо своего дѣтища: глаза подведены, и губы въ красной помадѣ, и пудра на щекахъ, и брови закручены дугой. Никакого смущенія -- ни проблеска... И радости нѣтъ... Даже не улыбнулась. Только взглядъ бѣгаетъ. Онъ сталъ злѣе, фальшивѣе...
-- Чтожъ вы не написали... а вдругъ такъ?-- спросила Маруся и тутъ же оглянулась въ сторону и даже наморщила лобъ.
-- Отъ тебя ничего не было, Маруся... Вотъ я и собралась.
-- Испугались.-- Ха, ха, ха! Что мнѣ дѣлается...
Отъ этого смѣха у Марьи Трофимовны внутри заныло.
-- Ну, слава Богу...-- выговорила она, все еще улыбаясь, а губы у нея подергивало; она боялась, что не выдержитъ.
-- Да что мы здѣсь... Идемъ въ уборную... Я ныньче не занята. На той недѣлѣ какъ лошадь работала. Нашъ-то чадушко -- антрепренеръ,-- пояснила она,-- какъ бѣшеный волкъ рыскалъ по сценѣ-то, до седьмого пота всѣхъ пронималъ... Просто каторжная жизнь!
Она это говорила довольно громко, поднимаясь по лѣсенкѣ за кулисы. Марья Трофимовна слушала и уже боялась,-- какъ бы кто не донесъ на Марусю ея начальству.
На сценѣ шло представленіе. Онѣ прошли мимо кулисъ, гдѣ Марью Трофимовну -- она никогда не попадала за кулисы -- обдало и свѣтомъ и особымъ запахомъ... Фигуранты сидѣли въ костюмахъ; каска пожарнаго свѣтилась въ глубинѣ; декораціи тѣснились у прохода.
-- Сюда вотъ,-- отворила ей Маруся дверку.-- Теперь никого здѣсь нѣтъ.
Это была не общая уборная хористокъ, а одна изъ тѣхъ, что назначаются для солистовъ, на амплуа.
-- Ну, поцѣлуемся! Здравствуйте, мамаша! Очень рада! Только напрасно безпокоились... Тоже вѣдь стоитъ ѣзда-то; или въ лоттерею выиграли?.. Фу ты, жарища анаѳемская!
Маруся скинула съ себя шляпку и пальто, бросила и то, и другое на кресло, погасила одинъ изъ газовыхъ рожковъ у трюмо, а потомъ сѣла противъ Марьи Трофимовны въ ярко-пунцовомъ атласномъ лифѣ на клѣтчатой юбкѣ. Ноги она разставила и закинула голову назадъ, а платкомъ обмахивалась.
Слезы остановились у Марш Трофимовны тамъ гдѣ-то, въ груди. Она машинально засмѣялась. Ей легче стало вести разговоръ въ шутливомъ тонѣ...
-- Такъ ты ныньче вольный казакъ?-- спросила она.
-- Да, мнѣ все едино. Я до перваго числа дослуживаю.
-- Куда же та?..
-- Охъ, мамочка...-- заговорила Маруся и положила одну ногу на другую.-- Ничего вы не понимаете житейскаго. Вотъ меня воспитали... а все вы какъ маленькая... Я въ полгода того насмотрѣлась и сама восчувствовала, точно я въ семи котлахъ купалась... Ученая! Ха, ха, ха!..
-- Не смѣйся такъ, ради Бога... Что съ тобой?.. Скажи мнѣ...
Головой Марья Трофимовна прильнула въ груди Маруси. Дольше она не могла выдерживать веселый тонъ.
-- Письмо мое помните?-- рѣзко и вызывающе крикнула Maруся.
-- Оно-то меня и переполошило.
-- Думали -- бѣдъ надѣлаю?..
-- Все думала... все было...
-- А слѣдовало тогда этой черномазой образинѣ купороснымъ масломъ плеснуть, чтобы гулялъ тогда по Европѣ съ пуделемъ и просилъ на пропитаніе, какъ калики перехожіе... Моментъ пропустила; а теперь уже глупо. Да и думать я объ немъ забыла... Что онъ -- первый сюжетъ, что нашъ плотникъ, Махоркинъ... Ха, ха, ха!
Только бы она не смѣялась! Этотъ смѣхъ обдавалъ Марью Трофимовну ужасомъ.
-- Малютка!-- успѣла она выговорить и глухо, глухо разрыдалась.
-- А вы не надрывайтесь надо мной: я вѣдь еще не къ гробу... Житейская школа называется... Мало ли о чемъ мечтала... Дебютъ въ "Перик о лѣ", а теперь вотъ въ "пажахъ" состоимъ... Только послѣ перваго числа они отъ меня вотъ чего дождутся?
Она показала кукишъ и вскочила.
-- Нечего канючить, мамаша! Ну и прекрасно, что пріѣхали. Я вамъ, благо, и писать собиралась... Исторія короткая. Глупа была; поумнѣла. Со всѣми этими подлецами -- и она злобно поглядѣла сквозь дверь -- я не хочу дня оставаться дольше перваго... Ничего я не должна... Не нужно намъ подачекъ! Мы сами кого хотѣли, того и полюбили...
Она опять развалилась на стулѣ и хлопнула себя по тому мѣсту, гдѣ карманъ.
-- Чортъ!.. Забыла... Память у меня куриная стала. У васъ папироски есть?
-- Когда же я курила, Манюша?
-- Пора бы... Ха, ха... Въ малолѣтствѣ находитесь. И наши-то всѣ на сценѣ... Этакое свинство!
Никакихъ вопросовъ уже не дѣлала, мысленно, Марья Трофимовна. Она видѣла теперь, что сталось изъ ея Маруси, въ какихъ-нибудь четыре мѣсяца. Женщина, узнавшая мужчину, сидѣла передъ ней. Было бы смѣшно даже заговорить съ ней въ тонѣ увѣщанія. И что-то особенное зашевелилось въ душѣ пріемной матери... Вѣдь эта "погибшая" дѣвушка все-таки живетъ въ своей волѣ, испытала страсть; бросили ее, озлобили; но она и теперь съ кѣмъ-то утѣшается... Жалко все это, позорно для хорошо-воспитанной дѣвицы; но развѣ ея-то собственная непорочность на что-нибудь нужна была? Она-то -- развѣ не жалка тоже по своему?
-- Хотите въ залу?-- спросила Маруся и начала надѣвать шляпку.-- Я могу контрмарку попросить...
-- Зачѣмъ же?
-- Экая важность!.. Вотъ и полюбуйтесь на перваго-то сюжета... На моего благодѣтеля... Онъ ныньче своимъ надтреснутымъ горломъ рулады выводитъ...
-- А ты?.. Со мной?-- чуть слышно выговорила Евсѣева.
-- Я приду... послѣ... Мнѣ нужно повидаться со знакомыми... Вечеръ еще великъ. Отошелъ актъ!
Она начала торопливо напяливать пальто и, одѣвшись, повела за собой Марью Трофимовну.