Передо мною сидѣлъ мой "повѣренный".
Да, у меня адвокатъ. Это -- нашъ юрисконсультъ въ томъ торговомъ домѣ, гдѣ я служу, изъ нѣмцевъ, степенный, скуповатый на слова, дѣльный и честный. Я просилъ его взять и себя переговоры съ моею женой.
Какъ я приведенъ былъ къ этому?
Послѣ визита на Захарьевскую я слегъ. Со мной, однако не случилось ни тифа, ни нервнаго удара, -- я пожалѣлъ объ этомъ. Тогда пришелъ бы конецъ... Теперь я захваченъ колесомъ машины, которая можетъ размозжить меня.
Когда я оправился послѣ трехдневнаго жара и даже бреда я все съ ясностью увидѣлъ, понялъ и не сталъ больше обманывать себя.
Я люблю Мари, люблю ее и не стыжусь этого чувства. Оно меня сдѣлало другимъ человѣкомъ, оно -- и не что-либо другое. Это чувство воскресило во мнѣ и достоинство мужа не затѣмъ, чтобы что-нибудь вымогать, попрежнему, а чтобы спасти ее отъ позора.
У себя, на кровати, когда мнѣ стало полегче, пережилъ я еще разъ то, что у ней, въ ея золотистой гостиной, я слышалъ и видѣлъ... Она озлилась, она извѣрилась въ мужчинъ и сбросила съ себя всякія иллюзіи. Теперь она хочетъ быть хищницей, заставить мужчину служить себѣ, исполнять всѣ ея прихоти, обезпечить ее матеріально до самой смерти. Развѣ такой душевный процессъ не понятенъ?... Я не возмущался, я только скорбѣлъ, но меня не покидала надежда.
Почему же мнѣ было не надѣяться? Вѣдь, эта несчастная женщина не знала ни отъ кого любви... настоящей, вотъ такой, какая теперь колышетъ меня, когда я пишу эти строки. Я не любилъ ее, а только овладѣлъ ею гнусными средствами. Тотъ французъ пошелъ въ ея любовники, былъ ею увлеченъ, но удалился, когда она ему пріѣлась. О Карчинскомъ стыдно и упоминать. Отъ кого же слышала она трепетное слово, идущее въ душу? Ни отъ кого!
У меня была надежда. Я и написалъ ей письмо, гдѣ я весь,-- внсь, до послѣдней капли крови, отдавался ей, гдѣ я умолялъ позволить мнѣ отдать ей всю мою жизнь, силы, здоровье, трудъ,-- все, все... Я умолялъ ее оглянуться, увѣрялъ ее, что она не можетъ быть такъ безповоротно ожесточена, указывалъ ей неизбѣжность дальнѣйшаго паденія. Не то ужасно, что она живетъ не съ мужемъ своимъ, съ чужимъ человѣкомъ, а то, что она продаетъ себя спокойно или съ ожесточеніемъ, съ цинизмомъ, и еще ужаснѣе.
Я кончилъ признаніемъ, что мое чувство къ ней не станетъ торговаться, что оно способно на всякую жертву. Полюби она сейчасъ, я дамъ ей свободу, я возьму вину на себя, я готовъ не собственнымъ трудомъ покрыть издержки развода.
И на другой день, когда этотъ конецъ письма всталъ передо мною отъ первой строки до послѣдней, я испугался моего безумаго порыва. Развѣ я способенъ развестись съ нею, теперь? Еслибъ я долженъ былъ это сдѣлать, я покончилъ бы съ собою сейчасъ.
Приди ко мнѣ тогда самый преданный другъ и начни мнѣ говоритъ, какъ могъ я впасть въ такую запоздалую страсть, что нашелъ въ той женщинѣ, которая собиралась отравить меня, имѣла нѣсколькихъ любовниковъ, ничѣмъ не проявила хоть какой-нибудь симпатичности и теперь такъ быстро и такъ откровенно пошла въ содержанки,-- я бы не далъ ему говорить, я бы бросился на него. Пускай никто этого не понимаетъ; но я знаю, это чувство живетъ во мнѣ, я знаю, что оно -- великій подарокъ судьбы, я знаю, что никто иной не толкнулъ первоначально жены моей на распущенность и циническое ожесточеніе, какъ я, одинъ.
Отвѣта я отъ нея не получилъ. Произошло опять то же, что сталось и съ первымъ моимъ письмомъ послѣ маскарада. Идти к ней значило нарваться на отказъ. Она не приметъ меня, она напугана, она вправѣ была увидать въ этомъ безумномъ посланіи на восьми страницахъ новый видъ вымогательства, шантажъ.
Тогда я обратился съ просьбой къ нашему юрисконсульту Адольфу Ѳедоровичу. Я поручилъ ему переговорить съ нею не отъ имени мужа, заявляющаго свои права, а просто какъ частному человѣку, который спроситъ: находитъ она возможнымъ вернуться къ мужу, на скромную жизнь, или считаетъ всякую связь съ нимъ порванною?
Имя адвоката ей не было извѣстно. Онъ явился къ ней предупредивъ ее письмомъ, безъ обозначенія по какому дѣлу.
И вотъ Адольфъ Ѳедоровичъ, съ своимъ бритымъ, добродушнымъ, степеннымъ лицомъ, сидитъ передо мною, въ пріемной комнатѣ нашей конторы и говоритъ мнѣ:
-- У васъ мало шансовъ вернуть ее въ честной жизни. Махните рукой!
Онъ сначала не хотѣлъ было передавать мнѣ подробностей ихъ объясненія. Я настоялъ.
Не только она наотрѣзъ отказала, но просила даже передать "господину" Самуилову, что если онъ будетъ продолжать свои "вымогательства", она съумѣетъ заставить его "присмирѣть".
О, тогда я попросилъ у моего повѣреннаго другой консультаціи. Я забылъ тотъ билетъ изъ гражданскаго права, гдѣ перечисляются "личныя отношенія супруговъ между собою", но не всѣ... Одинъ пунктъ я хорошо помнилъ: мужъ имѣетъ право требовать жену свою, по мѣсту жительства, силой, даже и по этапу.
Адольфъ Ѳедоровичъ подтвердилъ мнѣ, что такой законъ существуетъ.
Послѣ разговора съ нимъ я нашелъ прямой выходъ изъ моего невыносимаго душевнаго состоянія. Здѣсь, въ этомъ Петербургѣ, я не могу настаивать, чтобы жена моя переѣхала ко мнѣ въ домъ. У меня и квартиры-то нѣтъ, я живу все въ той же убогой меблированной комнатѣ. Но я не останусь здѣсь. Вотъ уже вторая недѣля пошла, какъ я получилъ отъ своего принципала предложеніе: перейдти на службу того же торговаго дома, въ одинъ изъ южныхъ портовыхъ городовъ. Мнѣ удвоятъ жалованье и сдѣлаютъ завѣдующимъ отдѣльною частью.
Вотъ онъ -- предлогъ, и самый законный. Я предложу женѣ млей, черезъ повѣреннаго, переѣхать со мною... Она не согласится... Что я буду тогда дѣлать? Употребить насиліе?
Не насилія я хочу, а только моего неоспоримаго права... Не для себя я это дѣлаю, не изъ одного неудержимаго желанія -- имѣть подъ своею рукой женщину, обладать ею, пользуясь правами мужа, насильно,-- нѣтъ, я долженъ вырвать ее изъ ея теперешней жизни. И я сдѣлаю это. Пускай будутъ кричать, что я потерялъ на это нравственное право. Не во мнѣ тутъ дѣло, а въ ней.
Да если я и не то говорю, если во мнѣ другое побужденіе, если я хочу получить обратно жену мою,-- зачѣмъ же мнѣ укрываться и хитрить передъ самимъ собою? Ну, да, я ее люблю, ее ли люблю, или только самое чувство, которымъ живу теперь, люблю любовь?... Развѣ это не все равно?!
Въ чемъ заключаются мои преступленія передъ Мари, какъ передъ женщиной? Я завладѣлъ ею при сообщничествѣ продажной женщины,-- да; но она мнѣ и тогда нравилась. Я самъ не продавался женщинѣ, которая была бы мнѣ противна. Я былъ ей вѣренъ. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ я живу монахомъ. И прежде, когда мы жили въ одной квартирѣ, несмотря на ея поведеніе, на ея чувства ко мнѣ, я искалъ утѣшеній на сторонѣ въ чемъ угодно, только не въ любовныхъ похожденіяхъ.
Черезъ повѣреннаго я послалъ мое послѣднее слово. Если ей нельзя повидаться со мною, выслушать мои... не требованія, а мольбы -- я знаю, что буду умолять ее -- тогда я воспользуюсь своимъ правомъ мужа. Довольно унижаться! Что бы ни вышло: пускай она меня убьетъ или отравитъ, но я не могу оставь ее здѣсь.
Пусть я буду считаться падшимъ человѣкомъ, а не она!