Двѣ недѣли не видалъ я Мари. Она куда-то уѣхала. Сдѣлалось это неожиданно. Когда я, черезъ два дня послѣ маскарада, написалъ ей большое письмо, оно осталось безъ отвѣта. Я не жаловался въ немъ на нее; во всемъ обвинялъ я самого себя. Она вправѣ была такъ клеймить меня, даже еслибъ и не находилась въ полуистерическомъ припадкѣ...
Развѣ я не "гадкій", не "презрѣнный"?... Я не оправдывался, не напоминалъ ей въ этомъ письмѣ ея прошлаго, ея долгой мстительности, ея преступныхъ замысловъ. Я просилъ объ одномъ: не отталкивать меня, забыть, что я ея мужъ, не подозрѣвать во мнѣ никакихъ разсчетовъ. Она -- безпомощна,, нуженъ хоть одинъ вѣрный человѣкъ.
Письмо мое способно было бы растрогать всякую женщину, -- всякую, только не ее... Отвѣта я такъ и не получилъ. Узналъ я, что Мари прописалась отъѣзжающей въ Москву.
Я сталъ ждать.
Съ меня каждый день спадала точно какая-то шелуха. Сегодня одна чешуйка опадетъ, завтра другая. Я чувствовалъ, что могу прощаться съ моимъ прошлымъ. Оно было пошло, грязно, всего болѣе жалко; но оно меня уже не тянуло къ себѣ такъ, какъ прежде, какъ еще мѣсяцъ тому назадъ...
Мой сосѣдъ Леонидовъ былъ удивленъ внезапнымъ прекращеніемъ нашего "дѣла". Онъ успѣлъ собрать еще весьма цѣнныя свѣдѣнія о новой любовной связи Карчинскаго. Подкупъ прислуги въ отелѣ оказался также ни къ чему. Я отдалъ ему за труды почти все, что у меня оставалось. Поскорѣе хотѣлъ я раздѣлаться съ этими деньгами, послѣдними, принятыми отъ Мари. У меня осталось нѣсколько рублей.
Они будутъ послѣдніе: я это говорю смѣло, и не потому только, что Мари прожилась и ей трудно было бы выплачивать мнѣ мою субсидію.
Надо "пересѣдлать". Такъ выражался обыкновенно одинъ мой однокурсникъ, перешедшій къ намъ изъ Дерпта. Перес ѣ длать значило на его жаргонѣ -- перейти съ одного факультета на друой: былъ естественникъ, сталъ юристъ, или наоборотъ.
Такъ и я. Чувствую, что пришло время пересѣдлать...
Я по привычкѣ, да и для сокращенія расходовъ на свѣчи, лежалъ у себя въ сумеркахъ. Въ комнатѣ стало совсѣмъ темно. Думалъ я, куда же идти за работой: въ контору или просто "публиковать себя въ газетахъ? На это у меня еще хватитъ Нннсовъ.
Во что идти? Для какихъ услугъ рекомендовать себя? Во все... вѣдь, я съ университетскимъ дипломомъ администратора. Въ свидѣтельствѣ на дѣйствительнаго студента стоитъ много предковъ: и политическая экономія, и международное право, и боословіе, и французскій языкъ...
Да чего же проще и прямѣе? По-французски я знаю хорошо, произношеніе у меня не хуже, чѣмъ у Мари; а она можетъ щеголять чистотой и литературностью своего языка... Ныньче хорошихъ иностранныхъ учителей мало, или они не знаютъ по-русжи. Что же, буду довольствоваться полтинниками... И проживу! Могу даже предложить занятія по двумъ другимъ новымъ языкамъ. Я давно не говорилъ по-нѣмецки; но я читаю свободно и когда-то порядочно писалъ. Англійскій разговоръ могу вести почти такъ же, какъ по-французски.
Перебиралъ я это въ головѣ и трудъ, возможность прокармливать себя, даже и съ большимъ усиліемъ, вдругъ представить мнѣ,-- рѣшительно въ первый разъ на моемъ вѣку,-- какъ это-то легкое, совсѣмъ не страшное, какъ что-то такое, безъ чего я задохнулся бы въ теперешнемъ моемъ душевномъ состояніи.
Прежде я не хотѣлъ ничего дѣлать, по долгому навыку, по моему хищному безпутству. Я мстилъ, я находился въ постоянномъ нравственномъ возмущеніи. Кому мнѣ мстить теперь? Передъ кѣмъ стыдиться дешевой работы? Въ чиновники я не хочу идти, еслибъ мнѣ и предлагали. Всякое мѣсто въ департаментѣ напоминало бы мнѣ прежняго меня,-- того, что числился и нолучалъ чины и велъ жизнь мужа на содержаніи...
Чѣмъ дальше шла моя легкая дума о близкой и возможно работѣ, тѣмъ все больше переплеталась она съ образомъ Мари.
Вѣдь, она если не въ нищетѣ, то близка къ разоренію. Е тоже придется, быть можетъ, не въ далекомъ времени искать мѣста чтицы, гувернантки или учительницы. Врядъ ли она и состояніи будетъ взять на себя серьезный трудъ. Она слаба тѣломъ, анемична, нервы ея расшатаны.
Кто знаетъ?! Придетъ, пожалуй, и такой день, когда мой, хотя самый маленькій, заработокъ пригодится и не для меня одного..
Я такъ былъ близокъ къ ней сердцемъ въ ту минуту, что неизвѣстность -- гдѣ она, что съ ней -- засосала мнѣ сердце. И ея внезапной поѣздкѣ было что-то зловѣщее. А я, все-таки, вѣрилъ, что мнѣ удастся смягчить ее, когда она вернется. Кто знаетъ, съ чѣмъ она придетъ назадъ?... Она, быть можетъ, и оттолкнетъ руку, протянутую ей "презрѣннымъ" ея мужемъ.
Нервы мои такъ были напряжены, что я ощущалъ въ концахъ пальцевъ особую тревогу... Въ темнотѣ, за перегородкой я различалъ цредметы, и пролежи я такъ еще пять минуть,: бы сталъ видѣть передъ собою сцену моего недалекаго свиданія съ Мари...
Въ дверь постучали. Я вскочилъ. Сердце у меня такъ за билось, что дыханіе сперло въ груди. Я долженъ былъ схватиться за столбикъ перегородки.
Стукъ еще разъ... И стукъ шелъ отъ женской руки.
Въ головѣ завертѣлось многое. Я похолодѣлъ отъ чего-то никогда мной не испытаннаго и съ тѣмъ же замираніемъ сердца пошелъ въ потьмахъ въ двери. Я и не подумалъ зажечь свѣчу. Въ темнотѣ перешелъ я быстро къ двери и когда отворилъ дверь то совершенно невольно протянулъ руки, точно хотѣлъ привлечь къ себѣ ту, кто стоялъ въ корридорѣ. Меня наполняло, вѣроятно чувство, что это -- она, Мари, никто другой.
Почти на грудь ко мнѣ упала женщина, въ шелковою платьѣ, я ее удержалъ на нѣсколько секундъ и такъ мнѣ сладко стало.
-- Модестъ Ивановичъ, это я!...
Голосъ моей квартирной хозяйки заставилъ меня отступить назадъ.
Она вошла ко мнѣ.
-- А вы кого ждали?-- игриво спросила она меня, и въ ея голосѣ заслышалъ я ноты удовольствія отъ того, что случилось.
Я чуть не разсердился. Эта женщина стала мнѣ вдругъ противна. Съ трудомъ сдержалъ я свое брезгливое чувство къ хозяйкѣ, ни въ чемъ, однако, не виноватой.
-- Можно войти?-- спросила она меня уже поскромнѣе.
Я попросилъ ее и тотчасъ же зажегъ свѣчу.
Марѳа Львовна была наряднѣе обыкновеннаго, при часахъ и браслетахъ. Судя по ея возбужденному лицу, она, кажется, вернулась съ веселаго обѣда.
Сама сейчасъ же сѣла на диванъ и пригласила меня жестокъ головы.
Я сѣлъ. Она протянула мнѣ руку. Ея улыбка мнѣ опять не понравилась. Прежде у меня не было такой брезгливости къ этой женщинѣ, хотя я и не отвѣчалъ никогда на ея довольно прозрачныя заигрыванія. Теперь не то.
-- Вы это... кого ждали нешто?-- спросила она и подмигнула мнѣ.
-- Ждалъ?... Съ какой стати?
-- Да не меня же вы такъ приняли?... Что-жь, дѣло простое... Вотъ сколько у меня живете, въ комнатахъ, а что-то за вами не замѣчалось ничего... Пора и разрѣшить.
По моему лицу она, однако, догадалась, что мнѣ такой тонъ непріятенъ.
-- Вотъ что, Модестъ Ивановичъ, я къ вамъ постучалась... дѣло есть...
Глазки ея остановились на мнѣ съ другимъ выраженіемъ. Лицо приняло оттѣнокъ добрый.
-- Вы не бойтесь. Я не для себя; мнѣ съ васъ ничего не нужно.
За квартиру я заплатилъ за два мѣсяца; но на мнѣ опять накопилось за нѣсколько недѣль.
-- Вотъ что, Модестъ Ивановичъ,-- повторила она еще разъ,-- вы, вѣдь, думается мнѣ, соскучились такъ-то, безъ всякаго занятія.
Это "соскучилось" было съ ея стороны очень деликатно.
-- Еще бы!-- выговорилъ я.
-- У меня для васъ есть занятіе.... кажется, самое подходящее.
Я украдкой взглянулъ на нее. Неужели она пришла сдѣлать мнѣ это предложеніе такъ, безкорыстно?... А почему же бы нѣтъ? Марѳа Львовна меня "одобряетъ", какъ выражается наша корридорная горничная, но я ей ничѣмъ не подавалъ повода къ мысли, что готовъ принять отъ нея даровое содержаніе, жалѣетъ меня! Этимъ обижаться нечего.
-- Благодарю васъ, Марѳа Львовна.
Она еще ближе подсѣла ко мнѣ и оживленно заговорила:
-- Мѣсто хорошее. У насъ новый постоялецъ, контористъ холостой, бухгалтеромъ въ большой конторѣ, на Острову, пять тысячъ жалованья. Такъ вотъ я съ нимъ разговорилась. Вы, вѣдь, на трехъ языкахъ умѣете и говорить, и писать, нихъ можно имѣть, хоть сейчасъ, работу, переписку, что ли; вѣсти и переводить... по ихней части, письма, депеши. Можно на первыхъ же порахъ до ста рублей заработать въ мѣсяцъ, заниматься до четырехъ. Модестъ Ивановичъ, а? Идетъ?...
Все это было сказано съ такимъ удовольствіемъ, что я пожалъ ей руку. Я пересталъ ее подозрѣвать въ личныхъ видахъ на меня. Какъ хозяйка, она могла быть очень рада такой случаю заработка. Постоялецъ ея будетъ отъ этого аккуратнѣе на расплату.
-- Спасибо!
Я еще разъ пожалъ ея руку. Она обѣщала завтра же свѣсти насъ съ тѣмъ контористомъ. Уходя, она никакихъ сладкихъ взглядовъ на меня не кидала. Только у самой двери шепнула на ухо:
-- Вы держите это въ секретѣ. А то тѣ,-- она кивнула и сторону комнаты моего сосѣда,-- червонные-то валеты забѣгутъ, пожалуй, перебивать будутъ.
Весь вечеръ я ходилъ въ сильномъ возбужденіи по комнатѣ до поздняго часа.
Работа! Что же можетъ быть проще? И такъ она прямо кстати, эта работа, дающая полный міръ душѣ, свободу и достоинство. Эти слова сами слетаютъ съ пера; а еще такъ и давно они казались бы мнѣ такими глупыми и смѣшными.
Сто рублей. Я проживу на себя не больше пятидесяти. Вѣдь если это все такъ случится, я могу копить. Да, копить, и кто знаетъ, быть можетъ, мои деньги я снесу Мари въ такую и рѣшительную минуту, въ какую постучалась ко мнѣ Марѳа Львовна?