Бабушка Мавра была доброе, хорошее существо, какія, къ счастью бѣдныхъ и страждущихъ, угнетенныхъ и оскорбленныхъ, существуютъ во всѣхъ слояхъ и классахъ общества. Въ свое время сама она такъ много жила -- любила, страдала и росла сердцемъ, что впослѣдствіи, когда осиротѣла, нагоревалась и постарѣла, не могла уже зарыть его сокровищъ и не дѣлиться ими съ бѣднымъ, горькимъ и темнымъ роднымъ міромъ.
Да, бабушка Мавра не всегда была той старухой, которой застаетъ ее нашъ разсказъ. Въ молодые свои годы это была высокая, красивая, веселая баба, выросшая на тяжеломъ крестьянскомъ трудѣ, могущая постоять за себя и потягаться съ добрымъ мужикомъ. Недаромъ мужъ ея былъ кузнецъ, и полевыя работы, главнымъ образомъ, лежали на ней, женѣ, слышать не хотѣвшей и считавшей грѣхомъ забросить родимое поле. Какъ она успѣвала управляться съ кучей ребятишекъ и батракомъ,-- вѣдаетъ одинъ Богъ, но дѣло горѣло и спорилось въ сильныхъ рукахъ расторопной женщины -- воплощенья дѣятельности, умѣнья и упрямаго труда. Немудрено, что мужъ и дѣти не чаяли въ ней души, да и постороннимъ любо-дорого было смотрѣть на эту бабу-орлицу.
Но недолго радовалось гордое женское материнское сердце на любимаго мужа и веселыхъ, рѣзвыхъ, здоровыхъ дѣтей. На деревнѣ подуло съ лихой стороны, нанесло какую-то лютую непонятную. хворь и скосило, одного за другимъ, всѣхъ -- отца и дѣтей. Внезапно, вмѣсто живой, шумной, любящей семьи, Мавру окружили тихіе, грустные и безотвѣтные холмики могилъ, не требовавшіе и не дававшіе ничего, кромѣ скорбной, дорогой и свѣтлой памяти о спящихъ въ нихъ.
Но, живое -- живому, не умерло, не погибло и не перестало любить и жить сердце доброй женщины, хотя самой судьбѣ понадобилось удесятерить темныя силы, чтобы испытать ее. Однимъ страшнымъ и внезапнымъ ударомъ она отняла у Мавры все, чѣмъ дорога, красна и полна жизнь. Въ то время, правда, всѣ силы души ея дрогнули, баба пошатнулась, но... устояла на ногахъ. Устояла и осталась, можетъ быть, тверже, чѣмъ была. Ея теплое, упругое, просторное сердце, вмѣсто того, чтобы разорваться, только расширилось до послѣднихъ предѣловъ. Оно вмѣстило въ себѣ огромное личное горе, словно затѣмъ, чтобъ умѣть принять болѣе обширное людское. Да, жестокимъ урокомъ, но тетка Мавра научилась этому.
Не надо было много времени, чтобъ жизнь, со своими печалями и радостями, вновь заговорила и закипѣла около дѣятельно-доброй женщины. У нестарой, одинокой сироты-вдовы вдругъ оказалось множество дѣтей, племянниковъ, сестеръ и братьевъ, съ которыми тепло и тѣсно породнилась она въ тѣсномъ родномъ мірѣ. Вскорѣ безъ тетки Мавры не дѣлалось ничего, но чаще всего она оказывалась тамъ, гдѣ нуждались болѣе въ помощи. Немудрено, что нуждавшіеся-то особенно и цѣнили ее.
Нѣтъ ничего удивительнаго, что женщина, успѣвавшая думать о другихъ, не опустила рукъ и не растерялась у себя, оставшись одна. Трудомъ и терпѣніемъ ее нельзя было удивить, а потому даже до послѣдняго времени Мавра вела собственное небольшое хозяйство и жила домомъ не богато, но и не бѣдно. Люди болтали, что послѣ кузнеца остались и деньжонки, потому ли, что при Маврѣ жила воспитанница "сиротка Груня", извѣстная подъ этимъ именемъ во всемъ околоткѣ, или потому, что бабушка Мавра, теперь уже старуха, умѣла гдѣ-то находить помощь именно въ то время, когда та была особенно необходима, и ее было неоткуда ждать. Груня жила при Маврѣ дивнымъ-давно. Та взростила ее, считала за дочь и, во время нашего разсказа, любила всѣми силами старой, вѣчно юной души.
-- Вотъ тебѣ, Грунюшка, покуда и братъ съ сестрой,-- ласково и серьезно обратилась она къ дѣвушкѣ, когда погребенье Аннушки кончилось и гробъ завалили пескомъ и комьями мерзлой земли.-- Бери ихъ къ намъ, сироты -- Божьи дѣти!
И хотя ожесточенный, словно замершій мальчикъ, съ упрямымъ любопытствомъ смотрѣвшій на послѣдній печальный обрядъ, пошелъ отъ свѣжаго песчанаго холма, краснѣвшаго на снѣгу, только за Марьюшкой, которую зарытая поручила ему, но онъ не забылъ этихъ словъ и разразился рыданіями, какъ только добрался до избы бабушки Мавры.
Такъ бѣдныя осиротѣвшія дѣти начали новую жизнь, хотя, строго говоря, и сама бабушка Мавра не предполагала, что они долго останутся у нея.
У сиротъ въ сосѣднемъ селѣ Бабановѣ, большомъ, проѣзжемъ и торговомъ, жилъ родной дядя по матери -- тотъ брательникъ, о которомъ она упоминала передъ смертью. Естественно было разсчитывать на него, тѣмъ болѣе, что жилъ онъ далеко не бѣдно. Это былъ средній торгашъ разнообразными сельскими товарами и продуктами, начиная съ гвоздя, кнута, веревки, кошельковъ, рукавицъ, дугъ, допотопныхъ окаменѣвшихъ кренделей-баранокъ, хомутовыхъ клещей, сапоговъ, валенокъ, кушаковъ и шапокъ, дегтя, хлѣба, овса, масла и кончая свитымъ китайскимъ чаемъ, изъ котораго давнымъ-давно улетучилась и выварилась всякая память о Китаѣ. Самъ по себѣ онъ былъ, что называется, ни рыба, ни мясо и, пожалуй, если бы и не призрѣлъ, то не отказалъ бы въ помощи дѣтямъ по мѣрѣ силъ и возможности, но жена -- вотъ главное! Ея онъ боялся, какъ огня, да и было чего. Жена его, тетка Дарья, имѣвшая собственныхъ двухъ дѣтей, и для нихъ-то была не лучше лютой мачихи, почему можно судить, каково было бы постороннимъ, да еще беззащитнымъ сиротамъ. Это была недобрая баба, со сварливымъ, бѣшенымъ характеромъ, обращавшимъ домъ въ содомъ. Недаромъ на селѣ прозвали ее вѣдьмой.
Бабушка Мавра, знай она все это, ни за что не обратилась бы къ запуганному супругу Дарьи, во избѣжаніе напраснаго стыда и грѣха, какъ говорила потомъ, но, прежде всего, старуха считала себя обязанной исполнить волю умершей -- поговорятъ брательнику и поклониться міру, а, съ своей стороны, не упускать случая, могущаго пригодиться будущности сиротъ. Такъ она и сдѣлала, но съ первыхъ же словъ растерявшійся дядя сталъ открещиваться отъ живаго наслѣдства и совсѣмъ упалъ духомъ и оторопѣлъ, когда старики рѣшили было единогласно отдать сиротъ ему. Совсѣмъ иначе приняла извѣстіе о томъ Дарья. Она, какъ бѣшеная, ворвалась въ кругъ этихъ "старыхъ дураковъ", изругала ихъ вдоль и поперекъ, кричала и выла, что у нея свои пострѣлы, и клялась утопить щенятъ, которыхъ хотятъ навязать ей на шею. Кстати, проклятая баба за что-то ненавидѣла покойную невѣстку.
При послѣднихъ словахъ, изумленная и негодующая бабушка Мавра истово и молча перекрестилась нѣсколько разъ, поклонилась старикамъ и, не промолвивъ слова, быстро пошла по дорогѣ домой. Чувство стыда и гнѣва отняло у ней языкъ.
Вотъ какъ Божьи дѣти сдѣлались дѣтьми бабушки Мавры и начали новую жизнь.