МОМЪ, БАХУСЪ, АМУРЪ.
АМУРЪ[въ печальной задумчивости никово не видя и говоря съ собою.]
Вотъ божество! вотъ владычество! люди думаютъ, что я всѣхъ щастливѣе: а я всѣхъ нещастнѣе - - - Третій день не видалъ я улыбки на лицѣ ей - - - не потребляю къ еіо удовольствію, а она стала еще груснѣе.
АРІЯ.
АМУРЪ.
Пускай кто хочетъ ищетъ славы,
Въ заботахъ пышности пустой;
А я ищу моей забавы,
Плѣняясь Душинькой одной,
Ея прискорбностью смущаюсь,
Ея весельемъ наслаждаюсь,
Ея печаль мои духъ томитъ,
Усмѣшка щастье мнѣ даритъ.
Пускай кто хочетъ ищетъ славы
Въ заботахъ пышности пустой;
А я ищу моей забавы
Плѣняясь Душинькой одной.
АМУРЪ[увидя Мома и Бахуса.]
Другъ мой Момъ! не ошибся ли я въ словѣ, когда просилъ тебя развеселить Душиньку? можетъ быть я забывшись, сказалъ вмѣсто развеселить, опечалить.
МОМЪ.
Нѣтъ. Ты такъ часто всѣмъ твердилъ стараться развеселить ее, что мы ни какъ не могли разумѣть худо, хотя бы ты и промолвился. И намъ всѣмъ было бы веселѣе, когда бы вы съ нею были веселы.
АМУРЪ.
Какъ вы ей забавляли?
МОМЪ.
Да мы чево не дѣлали? Марсъ передъ нею скакалъ сорокою.
АМУРЪ.
Это подлинно смѣшно, какъ Марсъ скакалъ сорокою; и она не улыбнулась?
МОМЪ.
Нѣтъ.
АМУРЪ.
Чтожъ она сказала?
МОМЪ.
Сказала ему: вѣть ты не сорока, и по томъ отвернулась.
АМУРЪ.
А другіе боги?
МОМЪ.
Сказала: смотришь грусно. Мы по томъ и новыя театральныя представленія выдумывали.
АМУРЪ.
Чтожъ она сказала?
МОМЪ.
Крѣпко зѣвать стала. Мы было и разныя игры затѣяли.
АМУРЪ.
Чтожъ она сказала?
МОМЪ.
Просила освободить еіо отъ игоръ нашихъ.
АМУРЪ.
Старой Силенъ явился такъ же показать свое усердіе. Авосьлибо, говоритъ, увидя фигуру мою улыбніотся Душинька.
БАХУСЪ.
О! о! онъ старой шутникъ и забавникъ. У нево на пиру всѣ бывали веселы.