1.
Любовь к ближнему это есть главнейшая из всех заповедей -- заповедь, и из всех законов -- закон, и из всех добродетелей -- добродетель. Нету ей подобной добродетели ни на небеси, ни на земле; нету ей подобной и в половинной части, нету в десятеричной, -- нету и в сотой, то есть хотя бы сотую часть добродетели в себе имела какая-либо заповедь в сравнении с любовью, и той нету. Я этим все заповеди и законы не унижаю, а только любовь ценю.
2.
Теперь спрашиваю: труд и любовь, которые из них полезней для людей и приятней для Бога? Без сомнения труд полезнее и приятнее любви. Но не всякий труд полезней любви, а только тот один, который в честь этой заповеди происходит, то есть "в поте лица твоего снеси хлеб твой". Этот один труд полезней и приятней любви. А кроме этой цели, всякий труд бесполезен, а иногда и вреден.
3.
Но как этого еще не было на свете, кто бы трудился в честь этого закона, (то есть трудился бы не в силу одной практической нужды пропитания, а во имя принципа {Закона -- так толкует Бондарев это выражение в тексте.} или заповеди и в честь разъяснения силы его, потому никто и не знает сладостей, от этого труда происходящих. Затем то никто из вас, читатели, и не будет согласен со мною, что труд полезней любви к ближнему.
4.
Вот доказательство тому: похвалу любви к ближнему на всяком шагу, во всех писаниях я встречал. Любовь во всех верах и народах, и даже самых дикарей превозносят; любовь на всех языках и наречиях хвалят. Любовь во многих пословицах и поговорках величают. От похвалы любви у проповедников уже и языки утомились.
Спрашиваю: есть ли в мире плоды и действия от этих похвал и проповедей о любви к ближнему? Нету. Голодного не накормят, жаждущего не напоят, нагова не оденут, бедному не помогут, вдову не помилуют, сироте добра не сделают и т. д. и т. д.
5.
Почему же это любовь не уважают? Тут ответ коротенький: потому что она великая, но односторонняя добродетель, затем, что труд в себя любовь забрал, а любовь в себя труда не приняла. Любовь без труда, как человек без головы, мертва есть. Вот почему любовь односторонняя добродетель.
6.
Для большого и вернейшего доказательства вышесказанного я приведу пример такой, -- вот он: уничтожь и сгладь все те места в писании, которые направлены на утверждение любви к ближнему, а на местах тех пробелов поставь разъяснение этого закона, то есть "в поте лица твоего снеси хлеб твой". А о любви не говори не слова, а доведи до сведенья всякого человека, -- тогда в короткое время, даже в один день, почувствует всякий человек невольное влечение к любви к ближнему своему, потому что коренной дом учительства ее в хлебе да в хлебопашце. А праздность и роскошь, напротив того, главнейший враг и недоброжелатели ее, этой любви к ближнему.
7.
И так, прошу вас читатели, затвердите вы это слово на памяти и запишите его на скрижалях сердца своего, что труд, происходящий в честь этого закона, голова любви. Этот труд силен без любви, т. е. не проповедовавши любовь, силен есть поставить вселенную на высшую степень достоинства пред Богом, а любовь без труда не сильна это сделать, как мы уже выше говорили, потому что истинная и нелицемерная любовь в труде скрыта, а без труда любовь мертва есть (ближнего любить и уважать, а хлеб его трудов туне есть). Я выше говорил и опять говорю, что проповедники изнемогли от вопля, засохла гортань их, заболели языки, проповедовавши любовь, и сколько с того пользы? Нисколько в мире нету.
Если бы любовь была на свете, то отдали бы 24 миллиона людей под неограниченную власть помещикам, как это недавно было у нас? Если бы любовь была, то отдали бы плодородную землю белоручкам, -- это тем же помещикам, -- в вечное владение, тогда как люди, а еще уязвительнее представить -- маленькие дети, на один шаг от голодной смерти за недостатком земли. А помещики эти свою собственную землю (которую они еще при создании неба и земли, кроме Бога, сами должно сотворили, почему и называют ее собственностью) этим бедным людям за дорогую цену продают, а деньги в карты проигрывают, да еще куда то да на что то расходуют. Вот насколько велика ваша любовь к ближнему!
9.
"Дах вам", -- сказал Бог в день шестый творения своего "дах вам всякое семя сеющее". Вселенная же вся не повинуется приказу его, сеять не хочет, а свалила эту тяжкую работу на руки того бедного человека, который не в силах стать в защиту сам себе. И хлебородную землю от него отобрала и на вечное время белоручкам отдала и его собственностью наименовала, то есть тому человеку, который вечно ничего не работает. Вот сколько велика ваша любовь к ближнему, которую вы для нас, а не для себя проповедуете.
10.
Не верны ли мои доказательства, что любовь без труда мертва есть, а труд, происходящий в честь этого закона, без любви живой есть. Потому что любовь в труде скрыта: это дом ее, это местожительство ее, любовь без труда, как тело без души. Но только и этот закон живой, но не для всех, а только для тех, которые исполняют волю его; также и для тех, которые от всей души желают исполнять волю его, то есть работать, но нет на то никаких возможностей. Но для лентяев и для лодырей, -- он для них, а они для него жертвы есть. А о любви к ближнему тут и говорить нечего.
11.
Теперь представьте, читатели, если человек примет с такою жадностью этот закон, как выше сказано, то пожелает ли он тогда другому того, чего себе не желает, пожелает ли он, каким бы ни было путем, чужой собственности? может ли допустить, чтобы, пожелавши собственных своих трудов хлеб есть и правдою на свете жить, а потом бы допустить иметь в доме своем неправдою приобретенное чужое добро, иметь пред глазами своими, -- этого думать и воображать нельзя. Да может ли настолько чистая совесть удержаться, чтобы не подать всевозможную руку помощи ближнему своему, то есть видевши голодного, не накормить, жаждущего -- не напоить, странника -- в дом свой не ввесть и т. д. В чистой совести глаза ангельские, от них ничего нигде не скроется.
12.
Не вкусившему и не испытавшему сладостей от трудов, происходящих в честь этого первородного и первозданного, еще при сотворении неба и земли самим Богом данного человеку закона, трудно, очень трудно всему сказанному мною поверить. Но если мне блеснуло на уме, что труд, благословенный Богом, в сто раз полезнее любви, то сказать или написать вам, это дело мое, а принять в уважение или опровергнуть, это дело ваше; а разобрать кто из нас прав и кто виноват -- это дело Божие.
13.
Как без Бога, так и без хлеба, также и без хлебодельца вселенная существовать не может. Тут ясно и верно видно, что Богом, да хлебом, да -- третьим -- земледельцем держится весь свет, о чем последствия разъяснять.
14.
Бог есть дух, пребывающий на небе и на земле и под землею, а главное место пребывания Его, то есть местожительство Его, -- где? Этот вопрос и до сего времени остается нерешенным. -- Теперь ясно и для всякого здравомыслящего человека без малейшего сомнения открылось, что главное место пребывания Божия и коренной дом жительства Его в хлебе, да в хлебодельце. Уничтожь из трех одно что нибудь: Бога или хлеб, или хлебодельца, тогда вселенная вся в короткое время должна придти в исчезновение.
15.
Теперь, как вы думаете, читатели, если бы услыхали со всего света наши земледельцы все сказанное мною, то не вспорхнули бы они тогда как на крыльях выше облаков, да не устремились бы они тогда всевозможно на все труды и на все добродетели, они бы тогда сами обогатились и вас всех золотом обсыпали.
Вы сами знаете, что ваши все блаженства состоят в ваших трудах, а кроме того вы счастливы быть не можете. Но что же я буду делать? Нету на то никаких возможностей.
Ни одного сожаления, а самого оплакивания достоин тот земледелец, который сеет доброе семя на бесплодную землю и плода не получает. Я есть земледелец и сеятель, а доброе семя сказанный закон Божий с его отраслями, а бесплодная земля, -- это погруженные в светских роскошах сердца ваши, которые с омерзением отвращаются от трудов, Богом нам вообще всем назначенным.
16.
Теперь опять на преждереченное возвращаюсь.
Если же главное место пребывания Божьего в хлебе да в хлебодельце, то мне кажется и непогрешительно покланяться ему, этому хлебу, как истинному Богу, да и земледельца почесть выше и дороже всего того, что есть на небе и на земле.
Говорю ли я это с целью о себе? Нет. Я уже старик, -- на что мне ваши почести.
17.
Бог хоть и в силах удержать вселенную без хлеба и без хлебодельца, -- для него нету невозможного, но в таком случае ему нужно переменить весь ход природы и отступить от своего слова, когда он, создавши небо и землю, сказал: , "Совершилось небо и земля и все украшение их". А теперь нужно это совершенство опровергнуть, причем и все законы Его должны потерять силу свою. А для кого нужно переменять ход природы? Для нашей лености.
18.
Спросить о полезном или вредном деле для всего мира, это дело мое, а дать или не дать мне на этот вопрос ответа, это дело ваше. Потому и спрашиваю у вас: если того человека, который сам от своих трудов хлеб ест и других людей и животных кормит и от голодной смерти спасает, при всем этом, несмотря на всю вселенную великую его заслугу, называют его глупым, безумным дураком, скотом, нулем и на все лады, как нельзя более выразить, его унижают. И это верно, что мы глупы (это я не иносказательно говорю, а буквально, что мы глупы), потому что сколько бы человек ни учился и сколько бы ни усовершенствовался, а граница совершенства всегда далека от него; покуда век не кончен, дотоле и наука его недостаточна, а когда умер, тогда сразу очутился на границе совершенства.
19.
И чем более учен человек, тем более видит сам в себе недостатки ума и т. д. Если же того человека, опять говорю, который сам своих трудов хлеб ест и других людей и животных кормит, и от голодной смерти спасает, на все лады его унижают, -- потому спрашиваю у вас, читатели, как же нам теперь называть того человека, который, вместо того, чтобы других кормить, а он и сам без всяких уважительных причин, ради одной лености, вечно чужие труды пожирает, да, кроме того, под видом только денег, а на самом деле кровь из бедных людей высасывает. Как назвать того человека? Злодеем? -- нет, злодея закон судит, а его уважают и на высокую степень достоинства поставляют. Все унизительные прибутки мы земледельцы на себя забрали, а дармоеда как назвать? Это есть не маловажный вопрос. Да что я спрашиваю! скорей от камня можно получить ответ, нежели от вас, читатели!
20.
А теперь, как я узнал стороною, цензуры не пропускают в свет настоящей моей проповеди {Это писалось в 80-х годах.}, а с какою целью не пропускают? Первое, чтобы самим избавиться от этой пустой для них хлебной работы, а второе, по немилосердию к нам, это к своим кормилицам. Пусть они, 60 миллионов, страдают голодом и холодом, а лишь бы нам и нам подобным людям было хорошо! А начни с ними говорить о любви к ближнему, он еще тебе будет подавать к тому направление на словах, а на деле вот что!
21.
Не сбылось ли пять годов тому назад здесь же сказанное мною слово, что мы все пред вашим одним человеком единицы, а он пред нами орел: одним только словом, и одним только изречением, и одним только пера почерком может всех нас растерзать! Вот и растерзал, предал все это уничтожению. Царапнул один раз пером -- уничтожено: вот и растерзал нас многие миллионы. И еще: я говорил тогда же, что пред лицом великого правительства праздность и тунеядство процветут и возвысятся, а хлеб и труд увянут и обнизятся; вот и обнизились. Вот видите ли, насколько истинны мои предсказания, -- вот настолько и всякое слово мое здесь верно и правдиво.
22.
Все заповеди и законы нового и ветхого заветов, все они запечатаны и засвидетельствованы в своей истине человеческою кровью и слезами. А за эту первородную заповедь, которая всем заповедям и даже любви к ближнему есть мать и родительница, за нее никто ж никогда ни одной капли крови и ни одной слезинки не пролил, то есть не запечатал ее истину, почему она и осталась ложною. Поэтому то и не принимает, а с негодованием отвергает ее вся вселенная, чему свидетели вышеупомянутые цензуры. Запечатал ли ее Христос своею кровью? Нет. Он сказал в Евангелии: "воззрите на птицы небесные" и пр. Это есть верное доказательство, что он ее отринул так-же, как и вся поднебесная еще до рождения Его опровергла; не за самую малейшую добродетель не признала, а за главнейший порок сочла работать хлеб.
23.
А теперь по всему ходу этого дела видно, что мне определило правосудное небо засвидетельствовать и запечатать истину этой заповеди моею кровью и слезами, то есть не буквально пролить кровь, а иссушить ее, которой и теперь уже не малая часть оной во мне иссохла, а слезы, если не из глаз (я по природе на это крепкий), то из сердца моего льются.
24.
Спрашиваю я сам у себя, с чего ради я столько тружусь над развитием этой заповеди среди забот и попечений крестьянских? Получу ли от мира сего благодарность за эти труды, как многие за какую нибудь безделицу в сравнении с настоящим моим добром для всего мира получают тысячи наград, -- об этом и говорить нечего! Тут только одна великая награда для меня та, чтобы избегнуть мне кары за это: вот великая награда для меня, потому что я здесь задеваю за живое, -- кого же? Об этом стоит подумать. Да чего же ради я маюсь? Я чувствую, а глазами не вижу, что какая-то невидимая или тайная рука невольно влечет меня к тому. Я это работаю не по своей воле, а по неволе.
25.
У меня прежде было легонькое упование и хотя не совсем крепкая надежда в загробном веке получить от Бога за это спасибо, потому что я, хотя и тоже не с охотою, а трудился. А теперь как узнали великоученые люди эту цель мою и уверяют меня так: ты трудился не по чистой любви к ближнему, а по любви к самому себе, потому эта твоя любовь к ближнему, которая смешана с самолюбием, это есть вражда на Бога и ненависть к ближнему. И я признаю это их доказательство за чистую истину, как будто Бог с ними говорил истинно.
26.
Но я из таких своих запутанностей, как выше сказано, и иного исхода не нахожу, как только следующее: если разделить все мои труды на 10 частей, то пусть девять частей из них погибнет для меня за сказанное самолюбие, а десятая останется в пользу мою, -- и того будет для меня довольно. Да пусть и десятая исчезнет, я и тем не буду обижен, потому что я твердо уверен в том, что не буду я в загробном веке иметь нужды в суде Божьем, -- а судья и решитель будет мне моя совесть, которая не будет меня съедать за то, что постарался сделать добро для себя и для ближнего своего. А в чем окажется мое недоумение -- это разобрать будет дело Божие, а не совести.
27.
Мне кажется, что читатели пожелают узнать, какие горести иссушили во мне кровь мою, вот они: 1-ое: то, что писал я без привычки к тому, что видно по почерку моему. Одну и ту же статью много раз переписывал. Можно не всякому представить, сколько тут трудов было. 2-ое: занимался я этим среди тяжких работ, -- день работаю, а ночь пишу, когда глаза мои и с помощью очков плохо видят. 3-е: был бы я богат, тогда много было бы у меня помощников, наставников, советников и правителей по этому делу. Но, как я хотя и не беден, но очень скромные пожитки имею, потому сколько я не обращался за советами по этому делу к людям, но они и говорить со мною не хотят, -- тогда я и ухожу от них со стыдом. 4-ое: велико ли у меня семейство, то есть много ли у меня в доме работников? Один сын с женою и у них трое маленьких детей, да я с женою; но мы очень слабы к работе теперь. Нанять людей не на что, да по моему убеждению и не нужно чужих трудов хлеб есть. 5-ое: вот уже четыре года как начал я подавать прошения правительству, в которых пролил сердце свое, как воду, пред лицом его и просил, чтобы обнародовали мою эту проповедь. Но что же? Как в мертвые руки подаю, как в слепые очи показываю и как в глухие уши говорю -- ответа нет. 6-ое: всего более сушит во мне кровь то, что до 60 миллионов в нашей России страдают людей в нищете и в убожестве собственно оттого, что этот закон скрыли от них. С какою же целью скрыли его? С тою, чтобы самим пожить в негах да в роскошах и во всех сластями разжигаемых пристрастиях света сего, о которых стыдно и грех мне на этом месте и пред этими честными людьми буквально разъясниться, разве только одними точками да знаками восклицания.
Да все ли скорби и болезни, горести и печали сердца моего я описал здесь? Нет, этого сделать невозможно.
28.
Да верно ли я говорю, что мне определило правосудное небо запечатать эту заповедь мою кровью и омыть ее слезами? Вот и запечатал, вот и омыл. Может статься, хотя после смерти моей заповедь процветет! Нет, это немыслимо. Вот какая преграда стоит на этом пути. Это верно я говорю, мое пророчество мимо не пройдет. Добиваюсь ли я этим славы себе? Нет. Я уже старик, на что мне слава? Если не сегодня, то завтра пойду в землю темную, в землю мрачную, где вечно не увижу свита, -- в таком случай на что мне слава?
29.
Теперь я кончил все нужные дела свои, то есть вывел на белый свет первородный закон или заповедь из той преисподней бездны, куда погрузила ее вселенная еще от начала века и притом омыл ее слезами своими и запечатал кровию своею так, как выше сказано.
30.
Теперь осталось у меня еще одно важное и полезное дело, вот оно: покуда я жив и здоров, положу сам себя в гроб и выстрою на нем памятник себе такой, чтобы равнялся достоинством и ценою с первородным законом, это "в поте лица твоего снеси хлеб твой", в сравнении с которым все драгоценности света сего есть нуль без единицы, -- какой я памятник выстрою себе. Это разъяснят вам впоследствии.
31.
Сделаю я, Бондарев, не на словах, а на бумаге завещание сыну своему Даниилу такое: когда умру и положишь меня в гроб, тогда вложи все эти бумаги в руки мои, а Бог и в землю видящий, также как и на поверхности, узнает, с какою целью держу я эти бумаги, -- потому он не оставит их без разбирательства.
Вот тогда-то он скоро потребует к себе на суд всех тех противников, которые их прочитывали или прослушивали и не употребили всех возможных мер для распространения их; он их потребует к вечному осуждению, а защитников этого закона не оставит без наград. Я крепко и крепко и еще крепко вас уверяю, что это мое пророчество мимо не пройдет. Одного человека обидишь, -- и тут не избегнешь за то достойного воздаяния; а опровергши все это -- тут многие миллионы людей и маленьких детей, которые в утробе матери, да и тех, которые будут родиться до скончания века, обидели бы как больше быть нельзя. Да это так слепым случаем и пройдет? Это могут думать только одни те, которые твердо уверены в том, что Бога нет.
32.
И похоронить меня прикажу я сыну своему не на кладбище, а на той земле, где мои руки хлеб работали, и, четверти на две не досыпавши песком или глиною, досыпь ее плодородною землею, а оставшуюся землю свези домой так чисто, чтобы и знаку не было, где гроб покоится, и таким же порядком продолжай на ней всякий год хлеб сеять. А со временем перейдет эта земля в другие руки и также будут люди на моем гробе сеять хлеб до скончания века. Вот тут-то и сбудется реченное: "да снидем в гроб, как пшеница созрелая, или как стог гумна во время связанный". (Иов. 5, 26).
Примечание. Этот мой памятник будет дороже ваших миллионных памятников, и о такой от века неслыханной новости будут люди пересказывать род родам до скончания века; да и многие из земледельцев сделают то же самое. А может статься и из вас именитых людей кто либо пожелает и прикажет похоронить себя на той земле, где люди хлеб сеют.
Теперь я избрал желаемое место и положил сам себя в гроб (я сегодня еще жив и здоров, а будущее не в нашей воле), на этом и проповедь моя кончилась. Теперь, читатели и слушатели, прощайте. Если не в сей жизни, то в будущем веке я вас всех, а вы меня увидите. Но я надеюсь, что вы своим красноречием да хитростию перед Богом более оправдаетесь, нежели я.
Тимофей Бондарев.
Изд: Т. Бондарев. Трудолюбие и тунеядство, или торжество земледельца. С пред. Л. Н. Толстого. М., "Посредник", No 597, 1906.
БОНДАРЕВ Тимофей Михайлович 3(15).4.1820, с. Михайловка (?) Донецк. окр. земли Войска Донского -- 22.10(3.11).1898, с. Иудино. Минусин. у. Енисейск. губ. Писатель-самоучка, философ. Из крепостных. В 1857 отдан в солдаты. В 1865 за переход в секту субботников был посажен в Усть-Лабин. тюрьму. В 1867 сослан в Сибирь.
СОЧ.: Учение Бондарева. Ж., 1892; Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца. СПб., 1906.
ЛИТ.: Минокин М. В. Т. М. Бондарев // Зап. Хакас. науч.-исслед. ин-та яз., лит., ист. Вып. 2. Абакан, 1951; Барашков-Энгелей И. Т. Бондарев // Сиб. огни. 1958. N 5; Рус. писатели, 1989.
БОНДАРЕВ Тимофей Михайлович (13.04.1820--22.10.1898), писатель-самоучка, философ. Родился в с. Михайловка Донецкого округа Области войска Донского. Из крепостных. В 1857 отдан в солдаты. Служил в 26-м конном полку Кубанского войска, был одно время полковым дьяконом. В 1865 за переход в секту субботников посажен в Усть-Лабинскую тюрьму, в 1867 сослан в Сибирь. Поселился вместе с семьей в Минусинском у. Енисейской губ., где занимался сельским трудом и сочинительством. В 1883 написал главное произведение -- "Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца" -- в жанре философских размышлений, где осветил в 250 статьях-"вопросах" нравственную ценность труда, в духе народной утопии выразил идеал братства и справедливости и др.
Пропагандистом труда Бондарева был Л. Н. Толстой, по инициативе которого "Трудолюбие..." издано в Париже в 1890. "Трудолюбие..." явилось основой для написания и др. сочинений Бондарева (большинство не издано): "О нравственном значении земледельческого труда" (1886). "Первородное покаяние" (1890), "Небесный посланник" (1894), "Польза труда и вред праздности" (1896), "Се Человек" (1890-е). "Гордиев узел" (1898; у Бондарева -- "Гордеев...").
Бондарев, Тимофей Михайлович // Сибирская советская энциклопедия: в 4-х томах. Т. 1: А-Ж / Западно-Сибирское отделение ОГИЗ. - М., 1929. -- Стб. 379.
БОНДАРЕВ, Тимофей Михайлович (1820-1898) -- крестьянин, философ-писатель. За переход в сектантство был сослан в 1867 в Сиб. (с. Иудино, Минусинского окр.). В 80-х гг. рукописное сочинение Б. "Торжество земледельца или трудолюбие и тунеядство" имело значит. успех. О нем писали Глеб Успенский, Златовратский, Белоконский, Михайловский и др. В лице Льва Толстого Б. нашел восторженного сторонника, к-рый пропагандировал его идеи на рус. и французском языках и вел с ним переписку. В России сочинение Б., признанное Л. Толстым "гениальным", было напечатано дважды в журн. "Русское Дело" за 1888 и брошюрой в изд. "Посредник" в 1906. Кроме того, Б. оставил шесть рукописей, хранящихся в Минусинском музее и в Толстовском музее (в Москве). Основная мысль "учения" Б. -- утверждение закона "хлебного труда": все без исключения должны "работать своими руками хлеб, разумея под хлебом всю черную раб., нужную для спасения человека от голода и холода". Соблюдение этого закона приведет к переустройству всего общества на справедливых началах. Этот своеобразный утопический примитивизм воспринимался в свое время (Л. Толстым, Успенским и др.) за попытку разрешения социального вопроса.
О нем: Венгеров, С. А. Крит.-биогр. словарь, т. V, 1879 (ст. Л. Толстого); Толстой, Л. Н. Трудолюбие или торжество земледельца, Соч., т. XII; Успенский, Гл. Трудами рук своих, Соч., т. VIII; Шохор-Троцкий, К. Сютаев и Бондарев, "Толстовский Ежегодник", 1913; Белоконский. На сиб. темы, СПб., 1905.
Крестьянин-правдоискатель // Красноярский материк: времена, люди, документы. -- Красноярск : Гротеск, 1998. -- С. 69-7 2.