Сильное, непреодолимое безпокойство весь этотъ вечеръ мучило молодаго лѣсничаго Губерта Бухгардта.
Домикъ лѣсничаго, въ которомъ онъ родился и гдѣ отецъ его провелъ большую часть своей жизни, лежалъ среди лѣса. Тамъ и послѣ смерти отца оставался жить Губертъ, вмѣстѣ со своею престарѣлой матерью и почти слѣпой сестрою, которыхъ онъ долженъ былъ содержать.
Графъ сдѣлалъ его лѣсничимъ и постоянно заботился о томъ, чтобы семейство стараго Бухгардта ни въ чемъ не нуждалось.
Ребенкомъ молодой Бухгардтъ по цѣлымъ днямъ бывалъ въ замкѣ, играя съ Лили и съ ея молочной сестрой, и всѣ привыкли звать его просто Губертомъ, какъ роднаго; такъ продолжали звать его и впослѣдствіи, когда уже онъ сталъ взрослымъ мужчиной и поступилъ на мѣсто своего отца.
Сдѣлавшись юношей, онъ, по желанію покойнаго графа, обучалъ маленькую графиню верховой ѣздѣ, а впослѣдствіи также и стрѣльбѣ. Такъ росла и крѣпла дружба между молодымъ Губертомъ и обѣими дѣвушками въ замкѣ. Онъ пользовался ихъ полнѣйшимъ довѣріемъ.
Губертъ отъ природы былъ очень добрый, любящій, вѣрный своему долгу. Онъ считалъ своей священной обязанностью содержать старую мать и полу-слѣпую, почти ни къ какой работѣ не способную сестру, которая съ трудомъ могла только прясть и вязать, въ этомъ случаѣ вмѣсто зрѣнія ей помогали осязаніе и привычка. Въ послѣднее же время съ нимъ произошла большая перемѣна. Онъ сталъ молчаливъ и сосредоточенъ, не находилъ себѣ мѣста въ домѣ, по цѣлымъ днямъ проводилъ въ лѣсу и выглядѣлъ такимъ мрачнымъ и угрюмымъ, какимъ до сихъ поръ еще не бывалъ.
Старушка-мать его давно замѣтила, что съ молодымъ человѣкомъ происходитъ что-то странное, но что именно, она понять не могла. Въ описанное нами злополучное воскресенье, вечеромъ, Губертъ по обыкновенію отправился въ лѣсъ, несмотря на то, что тамъ ему вовсе нечего было дѣлать и не слушая предостереженій матери, которая уговаривала его остаться, такъ какъ въ воздухѣ висѣла гроза.
Бѣдная старушка, стоя у окна своей маленькой комнатки, съ упрекомъ поглядѣла ему вслѣдъ и грустно покачала головой. На простомъ, ветхомъ столѣ стоялъ еще кофейникъ и подносъ съ чашками. Рядомъ сидѣла съ прялкою полу-слѣпая Софія, хотя она была всего нѣсколькими годами старше Губерта, но выглядѣла уже не молодой женщиной.
Обстановка домика лѣсничаго была весьма убогая. Мать и дочь одѣты были очень бѣдно, въ простыхъ, старомодныхъ платьяхъ изъ домашней пряжи.
Вся квартира состояла изъ трехъ маленькихъ комнатъ. Переднюю комнату и другую, крошечную, рядомъ занимали мать съ дочерью, задняя служила спальней и кабинетомъ для Губерта.
-- Опять онъ уходитъ! съ тяжелымъ вздохомъ заговорила старушка, всплеснувъ руками, и ума не приложу, что съ нимъ такое дѣлается!
-- У него завелась любовь, матушка, я вѣдь давно говорила это, замѣтила Софія, останавливая на минуту жужжащее колесо прялки, развѣ ты не видишь, что у него голова идетъ кругомъ.
-- Любовь? съ чего ты взяла это? Я ничего подобнаго не замѣчаю, вижу только, что онъ съ каждымъ днемъ дѣлается все молчаливѣе и угрюмѣе.
-- Я все знаю!
-- Развѣ онъ говорилъ тебѣ?
-- Нѣтъ, говорить-то не говорилъ! Но онъ воображаетъ, что я ужь совсѣмъ ослѣпла, а я еще кое-что вижу лѣвымъ глазомъ, отвѣчала сестра Губерта; недѣли двѣ тому назадъ нашла я на полу въ его комнатѣ что-то черное, я подняла и увидѣла что то была женская перчатка.
-- Женская перчатка!
-- Я оставила ее на томъ же мѣстѣ, какъ будто и не видѣла, потомъ она куда-то скрылась, вѣрно онъ спряталъ. Недавно нечаянно увидѣла я, что онъ стоитъ въ своей комнатѣ и что-то цѣлуетъ. Я не могла разглядѣть издали, что прижималъ онъ къ своимъ губамъ, я замѣтила только, что онъ положилъ эту вещь подъ счетную книгу -- это какой-то портретъ, матушка.
-- Чей же это?
-- Я видѣла только, что это фотографическая карточка, разглядѣть же ее я не могла. Но поди къ нему въ комнату, приподыми книгу, тамъ ты увидишь карточку и разглядишь, чей это портретъ.
-- Не хорошо мы, по-настоящему, дѣлаемъ, стараясь крадучись вывѣдать его тайну, замѣтила старая, честная лѣсничиха. Но мнѣ очень хотѣлось бы знать, кого это избрало его сердце. Я ничего не имѣю противъ того, чтобы Губертъ женился на доброй, порядочной дѣвушкѣ, онъ, вѣроятно, считаетъ насъ въ этомъ случаѣ помѣхой, но я докажу ему, что онъ ошибается, я уговорю его не жертвовать для нихъ своимъ счастіемъ. Да и зачѣмъ! Развѣ добрая жена можетъ мѣшать матери! Я съ радостью уступлю ей первенство въ домѣ, мнѣ ужъ и пора на покой. Мы съ тобой можемъ переѣхать въ верхнюю комнатку, на чердачокъ, а онъ пусть живетъ здѣсь съ молодой женой.
-- Твоя правда, это-то вѣрно и дѣлаетъ его такимъ молчаливымъ и угрюмымъ согласилась Софья. Дѣйствительно, нужно сказать ему это! Объ насъ нечего ему хлопотать, мы мѣшать ему не будемъ, его счастіе для насъ дороже всего и я съ своей стороны буду очень рада, если онъ найдетъ себѣ добрую жену, какой онъ вполнѣ заслуживаетъ.
И старушка-мать отправилась въ комнату сына.
Крикъ удивленія вырвался изъ груди ея при взглядѣ, на карточку.
-- Софія, да вѣдь это молодая графиня! вскричала старушка.
-- Лили? удивленно переспросила сестра Губерта.
-- Царь небесный, какъ попалъ къ нему ея портретъ?
-- Теперь мнѣ все ясно! Ея, значитъ, была и перчатка, такая крошечная, нѣжная!
-- И этотъ-то портретъ цѣловалъ онъ, Софія?
-- Да, матушка, этотъ, его-то онъ и положилъ подъ счетную книгу!
Старая лѣсничиха принялась разглядывать фотографическую карточку Лили, очень похожую и чистой, хорошей работы.
-- Какъ похожа молодая графиня, ну точно живая! прошептала она.
-- Я объясню тебѣ даже, какъ и добылъ онъ этотъ портретъ, сказала Софія. Нѣсколько времени тому назадъ, Лили снималась у какого-то фотографа въ городѣ. Я припоминаю, что Губертъ вскорѣ послѣ того ѣздилъ въ городъ, вѣроятно за карточками. Навѣрно онъ попросилъ фотографа приготовить для него одну лишнюю.
Старая лѣсничиха казалась сильно озабоченной.
-- Пусть такъ, сказала она, но что ему въ этомъ портретѣ? Ужь не влюбленъ ли онъ въ молодую графиню? Вотъ несчастіе-то! Какъ смѣетъ онъ поднять взоры свои на графиню! А все отъ того, что они почти-что росли вмѣстѣ! Я говорила покойному мужу, что этого ее слѣдуетъ дѣлать, что изъ этого добра не выйдетъ, онъ не вѣрилъ мнѣ, онъ смѣялся надъ моими опасеніями!
-- Но вѣдь это чистая глупость! Какъ онъ могъ позволить себѣ влюбиться въ графиню! замѣтила Софія.
-- Какъ могъ позволить! повторила мать. Но развѣ сердце спрашивается разсудка? Не онъ первый, не онъ и послѣдній, но подобныя вещи никогда до добра не доводятъ! Молодая графиня всегда такъ ласкова и снисходительна, она обращается съ нимъ, какъ съ другомъ, ну, вотъ онъ и забралъ себѣ Богъ знаетъ что въ голову!
-- Но вѣдь, долженъ же онъ понимать, что ему никогда и думать нельзя жениться на графской дочери, ему простому охотнику?
-- Онъ долженъ понимать это, да, но Боже милосердый, вѣдь сердце любитъ не спросясь, оправдывала мать сына. Это бываетъ сплошь, да рядомъ. Помнишь въ Берендорфѣ? Не женился ли молодой баронъ на бѣдной, простой, деревенской дѣвушкѣ?
-- Да, но это все же какъ то сноснѣе, матушка!
-- Много труда и борьбы стоило ему уговорить стараго барона согласиться на этотъ бракъ! Это все же сноснѣе, говоришь ты, но развѣ это не одно и тоже. И ничего нѣтъ удивительнаго, что молодой человѣкъ влюбился въ такое личико, продолжала вдова, любуясь портретомъ.
-- Она хороша, какъ картинка! И всегда такая привѣтливая, какъ и покойная графиня, всегда веселая,-- и конечно ужь всегда ласковая къ Губерту! Дай Господи, чтобы это не привело ни къ какому несчастью, молилась старушка и положила портретъ на прежнее мѣсто.
Теперь въ рукахъ у нихъ была разгадка странной перемѣны, происшедшей съ нѣкоторыхъ поръ въ Губертѣ. Но разгадка эта готовила бѣдной матери только заботу и безпокойство! Молча вернулась она въ свою комнатку, сѣла къ окну и задумчиво принялась смотрѣть въ лѣсъ. Неужели никогда не увидитъ она истинной радости отъ дѣтей.
Тутъ бѣдная, полуслѣпая дочь, эта ужь довольно несчастлива! А тамъ Губертъ, своимъ безразсуднымъ поведеніемъ, тоже готовившій себѣ несчастье!
Онъ пошелъ въ ту сторону, гдѣ вдали росли три дуба на дворѣ. Очень рано стемнѣло, такъ какъ все небо было обложено черными тучами.
Съ безпокойствомъ смотрѣла лѣсничиха на ночную мглу лѣса -- ея сынъ, ея единственная надежда и подпора, кормилецъ своей несчастной сестры, давно уже исчезъ между деревьями -- отчего сердце матери сжималось такой страшной тоской -- ужь не было ли это предчувствіемъ?
Но вернемся къ Лили. Безконечно счастливая любовью Бруно, она спѣшила въ замокъ. Ея чистое, невинное дѣтское сердце было такъ переполнено, что ей хотѣлось какъ можно скорѣе увидѣться съ Маріей и излить передъ нею свою душу.
Этотъ часъ, который провела она здѣсь у трехъ дубовъ, былъ счастливѣйшимъ въ ея жизни! Послѣ послѣдняго прощальнаго привѣта, Бруно скоро исчезъ вдали. Лили шла теперь одна по дорогѣ, которая съ каждой минутой, дѣлалась все темнѣе и темнѣе. Но молодая дѣвушка и не замѣтила этого. Въ душѣ у ней было такъ ясно и свѣтло, звѣзда любви свѣтила ей, передъ ней носился милый образъ Бруно, ей столько нужно было передумать, перечувствовать, окружающій внѣшній міръ не существовалъ для нея въ эту минуту. Она не знала ни страха, ни опасности; не разъ приходилось ей по вечерамъ, темнымъ лѣсомъ, возвращаться въ замокъ и на лошади и пѣшкомъ и одной и съ Маріей. А тутъ еще въ такой блаженный день, какъ сегодня! Она съ радостью еще нѣсколько часовъ проболтала бы со своимъ милымъ, вмѣсто того, чтобы идти въ замокъ.
Но когда поднялась буря и гроза, малодая дѣвушка невольно остановилась, тревожно думая о томъ, какъ то дойдетъ ея Бруно до дома. Еще какихъ нибудь полчаса, и она будетъ уже въ замкѣ; а онъ то бѣдный какой длинный путь предстоитъ ему еще. Вдругъ, какъ и давича во время разговора съ Бруно, Лили услыхала легкій шорохъ въ кустахъ у самой дороги, по которой она шла. Она тревожно осмотрѣлась кругомъ. Не было такъ темно, что она ничего не могла видѣть.
-- Есть тутъ кто-нибудь? смѣло спросила Лили. Подойдя ближе она убѣдилась что это былъ человѣкъ. Онъ шелъ ей на встрѣчу.
-- Это вы Губертъ? съ облегченнымъ вздохомъ сказала Лили, хорошо, что я не изъ робкихъ, а то вы могли бы меня испугать.
-- Я желалъ бы проводить васъ, графиня, произнесъ Губертъ такимъ взволнованнымъ голосомъ, что Лили съ удивленіемъ взглянула на него- такимъ она его еще никогда не видала.
-- Какими судьбами вы очутились здѣсь, Губертъ? спросила она.
-- Я былъ у трехъ дубовъ, отвѣчалъ онъ.
-- И вы пришли подслушивать? это не совсѣмъ то мило съ вашей стороны, Губертъ, это значитъ злоупотреблять довѣріемъ! Такъ вѣрно и давича, когда я слышала шорохъ въ кустахъ, это тоже были вы, стыдитесь Губертъ, этого я отъ васъ ужь никакъ не ожидала!
-- Я и самъ не знаю, что привело меня къ тому мѣсту, какая-то невидимая сили влекла меня сюда; но я не могъ иначе, сказалъ Губертъ, не могъ иначе.
Лили была страшно поражена такимъ страннымъ поведеніемъ всегда скромнаго и почтительнаго лѣсничаго; но, сама не знала она почему только ей было какъ-то страшно оставаться съ нимъ одной въ лѣсу.
-- Я не желаю, чтобы вы провожали меня, Губертъ, сказала она, я хочу одна итти въ замокъ.
-- Но мнѣ такъ бы хотѣлось, о Боже, въ замѣшательствѣ произнесъ Губертъ.
Это было уже слишкомъ.
-- Вернитесь назадъ и ступайте домой, Губертъ, строго и рѣшительно сказала Лили, поведеніе лѣсничаго съ каждой минутой удивляло ее болѣе и болѣе. Я хочу итти одна! Слышите ли? Я хочу итти одна!
Губертъ не двигался съ мѣста.
-- Вы не хотите, заикаясь пробормоталъ онъ.
-- Я рѣшительно не желаю чтобы вы меня провожали! громко вскричала Лили, въ подобныя минуты она умѣла быть смѣлой и рѣшительной.
-- Я хотѣлъ сказать вамъ, что привело меня сюда.
-- Я ничего не хочу слышать! ступайте къ себѣ домой! приказала графиня.,
-- Въ такомъ случаѣ смотрите, чтобы не случилось несчастія! простоналъ Губертъ и быстро бросился въ сторону.
-- Что это съ нимъ такое? спрашивала себя Лили, онъ никогда еще такимъ не былъ! Что значатъ его замѣшательство, его странныя, безсвязныя рѣчи? Смотрите, чтобы неслучилось несчастія! закричалъ онъ мнѣ на прощанье. Что все это значитъ? О Боже, вѣдь я ему кажется ничего не сдѣлала! Хоть теперь въ лѣсу и темно и страшно, но съ нимъ какъ-то еще страшнѣе.
Бодро пошла она впередъ. Вотъ уже она приближалась къ той части дороги, которая шла у самыхъ обрывовъ известковыхъ утесовъ, круто спускавшихся въ море.
Но Лили не боялась. Она такъ хорошо знала эту мѣстность, что даже и ночью безъ всякой опасности могла обойти обрывы. На обрывѣ, правда, не было перилъ, и стоило только вступить на него, чтобы неминуемо упасть въ бездну. Но дорога здѣсь шла немного отступя отъ обрыва и отдѣлялась отъ него цѣлымъ рядомъ деревьевъ. Надо было только держаться тропинки, не отступать въ сторону за эту черту на мѣсто поросшее мхомъ и верескомъ. Тамъ гибель была уже неизбѣжна.
Но въ эту ужасную ночь, дорога мимо обрывовъ была чрезвычайно опасна. При страшной темнотѣ и сильныхъ порывахъ вѣтра не трудно было сбиться съ настоящей тропинки и попасть на край обрыва. Но Лили, занятая своимъ Бруно и его словами и не думала объ опасности. Плотно закутавшись въ платокъ, она храбро шла впередъ, и только старалась держаться поближе къ деревьямъ.
Но вотъ въ ту минуту, какъ шла она около самаго того мѣста, гдѣ дорога ближе всего подходила къ обрыву, вдругъ услышала она позади себя чьи-то шаги. которые въ тоже мгновеніе были заглушены глухими раскатами грома.
Не успѣла Лили оглянуться, какъ кто-то съ сверхъестественной силой схватилъ ее. Въ ту же минуту бѣдняжка почувствовала, что страшный врагъ, во мракѣ ночи напавшій на нее, толкаетъ ее все ближе и ближе къ пропасти.
Какая ужасная минута! Лили чувствовала, что врагъ слишкомъ силенъ для нея, что ей съ нимъ не справиться, и что въ слѣдующую за тѣмъ минуту она должна неминуемо погибнуть. Но присутствіе духа не покидало ее хотя волосы становились у ней дыбомъ отъ ужаса!
Въ отчаяніи звала она на помощь, но раскаты грома и завываніе вѣтра заглушали голосъ.
-- Помоги мнѣ! Боже, помоги мнѣ! еще разъ крикнула она, кто бы вы ни были, сжальтесь! Отпустите меня!
Но просьба осталась неуслышанной, ужасный призракъ ночи, напавшій на нее, для того, чтобы обречь ее вѣрной смерти, не зналъ состраданія.
Она пробовала обороняться! Она боролась съ нимъ! Смертельный страхъ придалъ ей какую-то сверхъестестественную силу она оборонялась, но врагъ былъ сильнѣе все дальше и дальше толкалъ онъ ее къ поросшему мхомъ, верескомъ и молоденькими деревцами, краю крутаго обрыва, куда не осмѣливался вступать никто, такъ какъ часто большія глыбы земли падали отъ сюда въ море.
Въ эту самую минуту сверкнула молнія и блѣдный лучъ ея освѣтилъ на одно мгновеніе эту ужасную сцену, страшную борьбу разыгравшуюся на краю пропасти при свѣтѣ молніи Лили узнала своего страшнаго врага, хотѣвшаго столкнуть ее въ бездну, гдѣ ее ожидала вѣрная смерть, крикъ ужаса вырвался изъ груди ея, и съ поблѣднѣвшихъ губъ молодой дѣвушки сорвалось одно имя, имя существа, желавшаго ея гибели, но крики ея замерли среди раскатовъ грома и завываній бури. Эти минуты ужаса рѣшили борьбу. При видѣ врага у Лили опустились руки, она чувствовала, что силы оставляютъ ее. Ужасный врагъ продолжалъ толкать ее въ пропасть; она ухватилась, за молоденькое деревцо, стоявшее у самой бездны: она все еще надѣялась на спасеніе; но руки ужаснаго существа продолжали толкать ее. Молоденькое деревцо не выдержало напора, большая глыба земли оторвалась въ томъ мѣстѣ, гдѣ сидѣли корни, деревцо нагнулось къ пропасти. Лили чувствовала, что она падаетъ въ бездну.
Раздался ужасный крикъ, на минуту заглушившій ревъ бури, ужасный крикъ, вопль несчастнаго о помощи, послѣдній мучительный признакъ погибающей человѣческой жизни.
Въ ту же минуту, казалось, что и темная тѣнь другаго существа тоже наклонялась къ пропасти, казалось она тоже готова была низринуться въ бездну и собственною жизнью поплатиться за свое гнусное дѣло, призракъ ночи тоже вслѣдствіе обрушившейся глыбы земли потерялъ равновѣсіе и чуть было не упалъ въ пропасть. Но онъ въ ту же минуту отшатнулся назадъ, успѣлъ во время ухватиться за толстое старое дерево, способное выдержать его тяжесть.
Но Лили упала внизъ. Умолкъ послѣдній крикъ несчастной и тишина настала у пропасти, только продолжался шумъ буруна, вѣтеръ свирѣпствовалъ въ вершинахъ деревъ и слышались раскаты грома. Непроницаемая ночь покрыла ужасную глубину, въ которой исчезла Лили -- алчныя волны внизу уже приняли милое, прекрасное дитя въ свои шумящія объятія и унесли его въ море, въ ужасное, коварное море, неотдающее обратно своихъ жертвъ живыми.
V.