Отъ Елены Дмитріевны Храбриной къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.
Уѣздный городъ ****......
Милостивая Государыня
Графиня Екатерина Александровна!
Не знаю, какъ собраться съ духомъ, чтобы писать къ вамъ!-- И горесть, и сожалѣніе, и досады, всѣ чувства, вмѣстѣ соединились въ сердцѣ моемъ! Я не рѣшилась бы, можетъ быть, и открыть вамъ здѣшнихъ, совершенно неожиданныхъ, для меня происшествій, еслибъ Елизавета Сергѣевна не требовала сама настоятельно, чтобы я Васъ обо всемъ увѣдомила.
Какъ можно было думать, чтобы человѣкъ, который жилъ, дышалъ, казалось, одною добродѣтелью, на смертномъ. одрѣ измѣнилъ правиламъ своимъ; чтобы человѣкъ, проповѣдывавшій всегда твердость и великодушіее, человѣкъ, гордившійся, тѣмъ, что можетъ управлять страстями своими, передъ послѣднимъ, издыханіемъ содѣлался низкимъ рабомъ ихъ!
Но нѣтъ, я заблуждаюсь.-- Любрсердовъ палъ не теперь, когда угасаетъ уже въ немъ послѣдній лучъ жизни, онъ палъ еще тогда, какъ въ полномъ цвѣтѣ силы и мужества могъ онъ налагать законы страстямъ своимъ! тогда, какъ всѣ чтили добродѣтель его и поставляли примѣромъ благородной твердости и терпѣнія!-- Ахъ! Я напрасно виню его, одно приближеніе смерти могло исторгнуть, изъ устъ его признаніе чувства, которое вѣроятно осталось бы навсегда, сокрытымъ въ глубинѣ души его!-- О, сколь жалокъ человѣкъ, если и лучшій изъ нихъ во всѣ минуты жизни своей самъ на себя походить не можетъ!
Приступаю къ горестному повѣствованію, сильно оскорбляющему меня! О еслибъ я, могла, сокрыть, и отъ самой себя, что Елизавета раздѣляетъ чувство, снѣдающее Любосердова!
Больной, видимо слабѣлъ; лѣкарь, просилъ, чтобы послали за операторомъ; мужъ мой, не теряя ни минуты, опять поскакалъ въ Губернскій, городъ.-- На третій день Любосердовъ былъ уже почти безъ надежды, хотя въ твердой памяти, и сохранилъ еще довольно силъ. Лѣкарь почелъ нужнымъ объявить, ему объ опасности его положенія, это происходило при мнѣ; слова опасность и смерть, казалось, оживили Любосердова: томная радость блистала въ глазахъ его. Если такъ сказалъ онъ, если все должно для меня кончиться, то благодарю Всевышняго, что Онъ призываетъ меня къ Себѣ, прежде, нежели я содѣлался совершенно недостойнымъ. Его неизреченнаго милосердія! -- Долго ли я, могу еще прожить?-- Лѣкарь, отвѣчалъ, что если онъ проживетъ до будущаго, вечера, то онъ можетъ еще надѣяться спасти его.-- Тогда Любосердовъ просилъ, чтобы дали ему чернильницу, перо и бумагу; онъ и до этаго еще пользовался минутами, въ которыя возвращалась ему часть силъ его, чтобы писать, наединѣ; велѣлъ также послать за присудствующими и за Священникомъ! Я вышла; что первое встрѣтилось глазамъ моимъ?-- Елизавета, лежащая безъ чувствъ; я не могла никого позвать, опасаясь открыть другимъ, силу горести ея; съ трудомъ перенесла я ее въ отдаленную комнату. Едва открыла она глаза: ахъ! и такъ онъ умретъ! воскликнула она. Боже! продолжала она, кинувшись на колѣна, спаси меня!-- Я силилась поднять ее, но она упала къ ногамъ моимъ и рыдая, говорила мнѣ: Оставьте, оставьте меня; вы не знаете, кого хотите, утѣшать! Бѣгите отъ меня! Я не та, которую вы знали; я люблю его, я страстно его люблю! -- Елизавета! сказала я ей, что ты дѣлаешь? опомнись! Не уже ли ты хочешь быть на ряду съ тѣми презрительными твореніями, которыя обществу служатъ посмѣшищемъ?-- Ахъ браните меня, сказала она, но, не презирайте; минута отчаянья, изступленія открыла вамъ тайну! Помогите мнѣ, защитите меня отъ себя самой, или лучше забудьте то, что вы отъ меня слышали!-- Она плакала у ногъ моихъ; слезы мои лились градомъ, и я не находила словъ, чтобы утѣшить несчастную!
Между тѣми Судья пріѣхалъ; я оставила Елизавету, и проводила его къ больному. Любосердовъ съ твердостью началъ сказывать свое завѣщаніе, которое впрочемъ ничего важнаго въ себѣ не заключало; душеприкащикомъ назначалъ онъ моего мужа; приказывалъ отпустить на волю нѣкоторыхъ изъ своихъ людей, и наградить ихъ деньгами; имѣніе же оставлялъ, законнымъ по себѣ наслѣдникамъ. Между тѣмъ я ушла къ Елизаветѣ; она плакала; я почитала нужнымъ ее утѣшать. Милая Елизавета Сергѣевна! говорила я ей, благодари Бога, что избавляетъ тебя отъ раскаянія, которое было бы неминуемымъ послѣдствіемъ несчастной страсти; эта страсть день ото дня усиливалась бы, и частыя твои свиданія съ Любосердовымъ, не говорю, довели бы тебя до какого нибудь проступка, но часъ отъ часу заставляли бы тебя болѣе и болѣе ненавидѣть обязанности жены, ненавидѣть и самаго своего мужа: тогда, скажи, чѣмъ бы ты вознаградила утрату спокойствія и чистой совѣсти, которыми ты, по крайней мѣрѣ, до сихъ поръ наслаждалась?-- Правда, правда, говорила Елизавета, но ручьи слезъ ея доказывали, что мои утѣшенія не достигали: до ея сердца.
Присутствующіе уѣхали; а Любосердовъ велѣлъ позвать меня и Елизавету Сергѣевну. Она немного успокоилась, и мы вошли.-- Любосердовъ казался очень слабъ.-- Елизавета взглянула на него, и въ безсиліи сѣла, или, лучше сказать,-- упала на близь стоящія кресла. Любосердовъ взялъ ея руку прижалъ къ губамъ и сказалъ ей: Простите меня, если я огорчаю васъ, зрѣлищемъ страданій моихъ; но успокойтесь, будьте увѣрены, что страданія мои для меня не тягостны: я радъ, что умираю и минута смерти будетъ для меня первою минутою счастія -- съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ васъ!-- Елизавета ничего не отвѣчала; она задыхалась отъ слезъ.-- Послушайте, сказала я Любосердову, если дѣйствительно близокъ конецъ жизни вашей, то я думаю, что послѣдніе часы должны быть, употреблены на успокоеніе остающихся послѣ насъ, а не на усиленіе въ сердцахъ ихъ ощущенія, которое можетъ быть для нихъ горестно.-- И, безъ сомнѣнія, отвѣчалъ онъ, еслибъ я думалъ, что близкая смерть моя внушаетъ сожалѣніе не по одному чувству человѣколюбія и сострадательности, то я конечно наложилъ бы на себя молчаніе, сколько оно впрочемъ ни было бы для меня горестно; но теперь, при послѣднемъ издыханіи, увѣренный въ совершенномъ равнодушіи другихъ, не думаю, чтобъ то, что я сказать могу, могло потревожить ихъ спокойствіе!-- О Любосердовъ! сказала сквозь рыданій Елизавета, не уже ли вы почитаете меня равнодушною къ страданіямъ вашимъ? Не уже ли вы думаете, я когда нибудь забуду, что вы для спасенія моего пожертвовали жизнію вашею?-- О, не говорите объ этой, жертвѣ, отвѣчалъ Любосердовъ; одна смерть могла мнѣ быть наградою, и я получилъ ее!-- Послушайте, продолжалъ онъ, видя отчаяніе Елизаветы, не оплакивайте смерти моей; я былъ слишкомъ несчастливъ, и не могъ предвидѣть никакого конца моимъ горестямъ; сердце мое было истерзано, и ни что не могло бы излѣчить моихъ страданій! Но оставимъ это. Возмите этотъ пакетъ; въ немъ заключается послѣдняя воля моя.-- Елизавета не могла отвѣчать, взяла пакетъ,-- и страшась оказать слишкомъ много чувствительности, хотѣла выдти; но Любосердовъ вскричалъ: Остановитесь, Бога ради, не удаляйте лица своего отъ послѣднихъ взоровъ умирающаго; будьте Ангеломъ утѣшителемъ моимъ въ послѣдній часъ; пусть будетъ сей ужасный часъ блаженнѣйшимъ часомъ жизни моей, и пусть воспоминаніе его служитъ мнѣ утѣшеніемъ и въ предѣлахъ вѣчности!
Елизавета осталась и продолжала плакать. Я обратилась къ Любосердову и сказала ему: Еслибъ вы не были уже при концѣ дней вашихъ, то я открыла бы вамъ все негодованіе, которое поступокъ вашъ поселяетъ во мнѣ и, увѣрена я, въ несчастной, сидящей у ногъ вашихъ; но страданія ваши требуютъ нѣкотораго снисхожденія. Однако я долгомъ почитаю вамъ сказать, что вы поставляете бѣднаго моего друга въ самое тяжкое положеніе: она должна или отравить послѣдніе часы умирающаго, или измѣнить своему долгу.-- Не ужели, прервалъ Любосердовъ съ горькою улыбкою, обязанности жены столь строги, что запрещаютъ и состраданіе?-- Нѣтъ, сказала я, не состраданіе, но запрещаютъ слушать изъясненіе чувствъ, которыя должны были, еслибъ вы уважали ее, навсегда остаться отъ нее сокрытыми.-- И я не уважаю ее? воскликнулъ Любосердовъ; ахъ! какъ вы умножаете мои страданія!-- Елизавета въ слезахъ, съ досадою сказала мнѣ: Ради Бога, оставьте его; и вамъ не жаль его такъ мучить?-- Клянусь, продолжала она, обратясь къ Любосердову, не оставлять васъ до тѣхъ поръ..... Но слезы и рыданія помѣшали ей кончить.
Я не знала уже, что дѣлать въ томъ затруднительномъ положеніи, въ которомъ находились: одинъ умиралъ и не былъ въ силахъ удержать порывовъ страсти своей; другая, не находила въ себѣ довольно твердости, чтобы устоять противу благодарности, состраданія и собственнаго своего сердца! -- Къ счастію, зазвенѣлъ колокольчикъ, и я у слышала голосъ моего мужа. Съ трудомъ могла я вывести Елизавету.-- Мужъ мой привезъ оператора, и оба съ лѣкаремъ теперь у больнаго; Елизавета въ своей комнатѣ плачетъ и молится на колѣняхъ, а я воспользовалась симъ временемъ, чтобы написать это письмо.
Не могу сказать вамъ, сколько я всѣмъ этимъ встревожена; я увѣрена, что и вы, не бывъ даже и свидѣтельницею всѣхъ здѣшнихъ происшествій, огорчаетесь не менѣе
сердечно преданной вамъ
Елены Xрабриной.