3 мая 1904 г. Ляоянъ.
Въ день освященія 1-го Георгіевскаго госпиталя въ Ляоянѣ его посѣтилъ командующій арміей генералъ-адъютантъ Куропаткинъ, одобрилъ его устройство, осмотрѣлъ помѣщеніе "сестеръ", и, зайдя въ аптеку, спросилъ, во сколько времени госпиталь можетъ свернуться, въ случаѣ отступленія.
-- Въ три дня, -- отвѣтилъ аптекарь.
-- Ну, это много; столько мы вамъ, можетъ быть, и не дадимъ.
То было 21-го марта, сегодня 3-е мая, и мы уже отправляемъ все, безъ чего можемъ обойтись, въ Харбинъ. То, что недѣль пять, шесть тому навалъ казалось невозможнымъ, -- теперь почти стучится въ дверь. Тяжело это ужасно. Больно разстраивать то, что создавалось съ такими трудами и любовью.
Цѣлая цѣпь нашихъ краснокрестныхъ этапныхъ лазаретовъ между Ляояномъ и передовыми частями: Сяолинцзы, Ляндясянь, Хоянъ, Лян-шань-гуань, должны быть ликвидированы. Поддерживаютъ только мысль о солдатѣ, которому отступленіе должно быть еще неизмѣримо тягостнѣе, и вѣра въ Куропаткина, который, конечно, знаетъ, что дѣлаетъ. Какую выдержку нужно имѣть, чтобы при настоящихъ условіяхъ неуклонно вести дѣло вопреки окружающему нервному настроенію, только подчиняясь точнымъ соображеніямъ и благоразумію! Простое, симпатичное отношеніе Куропаткина къ людямъ еще увеличиваетъ его обаяніе. Меня онъ однажды привелъ въ такой восторгъ, что я въ тотъ же день хотѣлъ написать тебѣ цѣлое письмо, посвященное ему, -- но, конечно, не поспѣлъ.
Въ тотъ же день уѣзжалъ Н. П. Линевичъ, этотъ почтенный и симпатичнѣйшій генералъ, дважды георгіевскій кавалеръ, командовавшій Маньчжурской арміей до пріѣзда Куропаткина и назначенный послѣднимъ въ Уссурійскій край (въ Хабаровскъ).
Мы съ С. В. Александровскимъ присоединились въ группѣ военныхъ, собравшихся его проводить. Къ этому времени очистили платформу, чтобы пропустить передъ отъѣзжающихъ, церемоніальнымъ маршемъ, почетный караулъ. Вдругъ Куропаткинъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ навстрѣчу этому караулу и бодро, молодцевато прошелся во главѣ его передъ Линевичемъ. Это было такъ мило и хорошо сдѣлано, что привело меня въ восторгъ.
Но какъ давно это было и сколько воды и крови съ тѣхъ поръ утекло! Какъ будто и не во время войны было, а мирнымъ лѣтомъ въ лагерѣ подъ Краснымъ Селомъ.
Не то теперь.
Теперь война чувствуется около насъ, какъ чувствуется смерть въ домѣ безнадежно-больного. Каждая мысль твоя связана съ войною, каждое дѣйствіе твое должно съ нею сообразоваться. Я былъ только-что въ лагерѣ на передовыхъ позиціяхъ, гдѣ ждали врага со дня на день, гдѣ недѣлю передъ тѣмъ отступали наши и провезли тысячу раненыхъ, но тамъ война, гдѣ все для нея приспособлено, меньше ощущается, чѣмъ здѣсь, на фонѣ обычной комфортабельной жизни: ты хочешь отдать бѣлье въ стирку, -- говорятъ, прачка (китаецъ) не беретъ, значитъ ожидаютъ скораго приближенія японцевъ; то ты слышишь, что такой-то госпиталь свернулся, то такая-то канцелярія выѣзжаетъ, и т. д.
А какъ хорошо теперь стало въ Георгіевскомъ госпиталѣ: всѣ зданія отремонтированы, офицерскій флигель вышелъ отличный, впереди разведенъ милый садикъ, въ большомъ саду поставлены шатры, съ другой стороны -- крытые желѣзомъ асбестовые переносные бараки, выросшіе какъ грибы; всѣмъ раненымъ, прибывавшимъ сразу по 150 человѣкъ, хватало и мѣста, и бѣлья, всѣхъ ихъ, бѣдненькихъ, сестры обмывали, врачи перевязывали, и солдатики, накормленные и отогрѣтые, ѣхали дальше уже въ благоустроенномъ санитарномъ поѣздѣ.
Ляоянъ, 16-ое мая 1904 года, воскресенье.
Я удручаюсь все болѣе и болѣе ходомъ нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываемъ и столькихъ теряемъ, но едва ли не больше потому, что цѣлая масса нашихъ бѣдъ есть только результатъ отсутствія у людей духовности, чувства долга, что мелкіе личные разсчеты ставятся выше понятія объ отчизнѣ, выше Бога. Мы не имѣемъ въ достаточномъ количествѣ новѣйшаго образца пушекъ. Куропаткину не подвозится достаточное число войскъ. Подъ Тюренченомъ мы потеряли батареи и сраженіе, которое по геройству 11-го и 12-го полковъ и большинства батарей, костьми легшихъ за свое святое дѣло, должно бы остаться въ исторіи, какъ геройскій подвигъ и, можетъ быть, блестящая побѣда. Взята у насъ подъ Артуромъ позиція, которая считалась неприступной. Вчера узнали ни объ этой потерѣ нашей, и я весь день былъ самъ не свой, да и сегодня я еще не отошелъ отъ этого впечатлѣнія, и потому, вѣроятно, и пишу въ такомъ мрачномъ тонѣ, -- ты ужъ прости меня. Не знаю, какъ бы я пережилъ всѣ эти событія въ Петербургѣ, ковыряясь въ обыденныхъ мирныхъ дѣлахъ. Только и спасаетъ хоть нѣкоторая непосредственная прикосновенность къ этому великому испытанію, ниспосланному бѣдной Россіи.
Всю тяжесть потерь вашихъ въ смыслѣ гибели людей я испытываю теперь, когда у насъ постепенно умираютъ наиболѣе тяжело раненые, задержанные нами поэтому здѣсь. На дняхъ, при моемъ ночномъ обходѣ Георгіевскаго госпиталя, я нашелъ одного солдатика, Сампсонова, раненаго въ грудь и оперированнаго, -- вслѣдствіе образовавшагося у него нарыва надъ печенью и гнойнаго плеврита, -- въ бреду и въ тяжеломъ состояніи. Онъ обнималъ санитара, трогательно за нимъ ухаживавшаго, и стоналъ. Когда я пощупалъ его пульсъ и погладилъ его руку, онъ потащилъ обѣ мои руки въ своимъ губамъ и цѣловалъ ихъ, воображая, что это его мать. Когда я подошелъ къ нему съ другой стороны и заговорилъ съ нимъ, онъ сталъ звать меня тятей и опять поцѣловалъ маѣ руку. Я не могъ лишить его этой потребности въ ласкѣ въ родителямъ и тоже поцѣловалъ этого безропотнаго и по этой безропотности высокаго душой страдальца за родину... И никто-то, никто изъ нихъ не жалуется, никто не спрашиваетъ: "За что, за что я страдаю?" -- какъ ропщутъ люди нашего круга, когда Богъ посылаетъ имъ испытанія.
Ляоянъ, 19-е мая 1904 года.
Въ четвергъ на прошлой недѣлѣ вернулся я изъ поѣздки по нашимъ сѣвернымъ госпиталямъ, завтра уѣзжаю на югъ.
Здѣсь у васъ, въ Южномъ Управленіи главноуполномоченнаго, не только благополучно, но даже премило: между тремя приспособленными фанзами разбитъ прелестный садикъ, въ которомъ пышно цвѣтутъ розы, азаліи, функіи и гранаты; обѣщаютъ даже плоды. Вчера только отчаянно изводила китайская скрипка, визжавшая и свистѣвшая цѣлый день на сосѣднемъ дворѣ надъ покойникомъ. Такъ полагается у китайцевъ, которые дежурятъ около своихъ умершихъ, чтобы къ нему не забѣжала вошка или собака. Если же забѣжитъ, то, по ихъ повѣрью, покойникъ встанетъ и пойдетъ къ живымъ людямъ, которые отъ этого начинаютъ помирать.
-- И часто это случается?-- спрашиваетъ нашъ санитаръ переводчика.
-- Постоянно, постоянно, -- убѣжденно отвѣчаетъ тотъ. А между тѣмъ, мертвыхъ дѣтей своихъ они бросаютъ на съѣденіе собакамъ. Д. самъ видѣлъ, какъ недалеко отъ госпиталя собака тащила трупикъ ребенка лѣтъ четырехъ уже съ выгрызенной грудкой.
Когда я былъ недавно въ Мукденѣ, я осматривалъ, между прочимъ, знаменитыя могилы императоровъ. Каждая китайская могила есть просто песчаный бугоръ, совершенно подобный обыкновеннымъ кучкамъ, въ которыя сваливается у насъ песокъ. Кто можетъ, ставитъ передъ могилой каменный столбъ, не круглый, а плоскій. У болѣе богатыхъ онъ выше, украшенъ рѣзьбой и надписями и стоитъ на спинѣ высѣченной изъ камня черепахи. Императорская могила изображаетъ все то же, но въ гигантскихъ размѣрахъ. Огромный песчаный бугоръ окруженъ высокой каменной стѣной, за которую рѣдко кого пускаютъ, но все, что за нею, ясно видно съ сосѣдняго гребешка. На могилѣ растетъ корявое полуизсохшее дерево, а на немъ -- орлиное гнѣздо. Такъ и рѣютъ обитатели его надъ всѣмъ этимъ уединеннымъ мѣстечкомъ. Входъ за стѣну, которою окруженъ собственно могильный холмъ, представляетъ собою прелестныя по красотѣ ворота съ чудными орнаментами изъ разноцвѣтныхъ изразцовъ.
Еще лучше, прямо дивно хороши первыя ворота, которыя ведутъ въ садъ, окружающій стѣну. Въ этомъ саду, между первыми и вторыми воротами -- традиціонный, но исполинскихъ размѣровъ каменный столбъ на черепахѣ и по бокамъ главной аллеи -- высѣченныя изъ камня животныя: верблюды, слоны, львы (собакоподобные) и т. п. Сбоку отгорожена полуразвалившаяся кумирня.