Деревня Кофенцзы (Восточный отрядъ) 25 іюля 1904 г.
Живу я здѣсь цѣлую недѣлю почти на самыхъ позиціяхъ, каждый день можетъ разразиться бой, но именно здѣсь я я отдохнулъ немного, и поуспокоился. Въ вашемъ Управленіи въ Ляоянѣ необычайно нервная атмосфера. Правда, всюду всѣ переутомлены и всѣ изнервничались: покойный генералъ Келлеръ послѣднее время почтя не спалъ по ночамъ, вставалъ и говорилъ своему адьютанту:
-- Voue savez, je ne sais pas alarmiste, mais j'entends qu'on tire.
Адьютантъ выходитъ изъ палатки, вслушивается въ темноту и убѣждается, что это двуколка громыхаетъ гдѣ-нибудь по каменистой дорогѣ (звукъ, дѣйствительно, очень похожій на ружейную стрѣльбу).
-- Какая двуколка, это стрѣляютъ!-- Не сразу успокаивается графъ.
Какъ жаль этого храбраго рыцаря! Я помню его еще въ Ляоянѣ, когда онъ пришелъ въ Георгіевскій госпиталь лечиться: небольшого роста, съ розовыми щеками, ясными голубыми глазами и бѣлокурой съ просѣдью, расчесанной на-двое, бородкой, -- онъ былъ сама любезность. Въ отрядѣ всѣ скоро полюбили его и прежде всего за его необыкновенную со всѣми обходительность. Затѣмъ онъ съ перваго же боя проявилъ необычайную, даже излишнюю храбрость: онъ ходилъ часто въ бѣломъ кителѣ по самымъ батареямъ подъ отчаяннымъ огнемъ. Ему говорили, что такъ нельзя, такъ не надо, но онъ ничего не хотѣлъ слушать. 18-го іюля онъ продѣлывалъ то же самое. Когда онъ шелъ съ одной батареи на другую, ему предстояло пройти по сильно обстрѣливаемому мѣсту; его предупредили, онъ молча взглянулъ на говорившаго и своимъ особымъ смѣлымъ шагомъ пошелъ впередъ. Тотчасъ же разорвалась шрапнель, и онъ упалъ; никто на батареѣ и никто имъ его штаба не былъ раненъ, но онъ, бѣдняга, получилъ въ себя весь зарядъ, -- говорятъ, до 34 разъ. Когда его поднимали, онъ могъ только сказать: "оставьте меня", и тотчасъ же, повидимому, скончался. Это было въ бою подъ Ходангоу. Говорятъ, бой шелъ блестяще, мы положительно побѣждали, когда вдругъ одинъ полкъ, по приказанію своего командира, ушелъ и тѣмъ открылъ японцамъ мѣсто къ наступленію. Командира смѣнили, его собрались судить, есть слухъ даже, что онъ куда-то скрылся, но, тѣмъ не менѣе, мы все-таки должны были отступить.
Никогда не забуду этой ужасной ночи, cette nuit funèbre (вѣдь нѣтъ точнаго перевода этого выразительнаго слова) съ 18-го на 19-е іюля.
18-го іюля, утромъ, я выѣхалъ изъ Ляояна сюда, въ Восточный отрядъ, съ особымъ порученіемъ и особыми полномочіями отъ Александровскаго. Со мной ѣхали одинъ изъ главноуполномоченныхъ земской соединенной организаціи, H. H. Ковалевскій, и еще одинъ изъ ея членовъ. Мы отлично, несмотря на сильнѣйшую жару, доѣхали до полуэтапа Сяолинцзы; я осмотрѣлъ тамъ этапный лазаретъ харьковскаго земства, полюбовался чуднымъ устройствомъ Евгеніевскаго госпиталя, только-что вновь открытаго, и мы поѣхали дальше.
Это -- та самая дорога, которую я дѣлалъ ровно три мѣсяца тому назадъ, когда послѣ тюренченскаго боя ѣхалъ въ Лян-шань-гуань. Теперь живописныя скалы покрылись пятнами темной бархатистой зелени, поля -- высокимъ изумруднымъ гаоляномъ, такимъ высокимъ, что, сидя верхомъ на конѣ и поднявъ нагайку, я все-таки оказываюсь ниже этого лѣса тонкихъ тростниковыхъ стеблей. Недаромъ китайцамъ запрещено сѣять гаолянъ ближе трехъ сотъ, если не ошибаюсь, саженъ отъ желѣзнодорожнаго пути, -- иначе въ немъ прятались бы хунхузы и обстрѣливали бы поѣзда. И то онъ служитъ японцамъ во время ночныхъ разъѣздовъ: юркнетъ на лошади въ гаолянъ -- и не найти его. Гаолянъ даетъ китайцамъ прекрасную кашу, вродѣ гречневой, даетъ солому для скота и даетъ топливо. Временами и мѣстами другого топлива не найти. Изъ гаоляна же плетутся отличныя изгороди. Теперь онъ достигъ, кажется, своей максимальной высоты и цвѣтетъ густыми, съ лиловатымъ отливомъ, кистями. У китайцевъ примѣта, что если періода дождей не было до начала цвѣтенія гаоляна, то его и не будетъ вовсе.
Мы пріѣхали на первый этапъ, въ Ляндясянъ, уже вечеромъ, въ полную темноту. Около русской лавочки, гдѣ можно поѣсть и попить, стояли спѣшившіеся казаки и ихъ лошади. Въ ресторанчикѣ мы нашли одного моего знакомаго сотника, измученнаго, исхудалаго, истерзаннаго душой. Сначала онъ не хотѣлъ разбалтываться, сказалъ только, что подъ Ходангоу, куда мы ѣхали, цѣлый день идетъ сильный бой, что Келлеръ смертельно раненъ, генералъ Гершельманъ отброшенъ, князь Д.-- въ очень опасномъ положеніи, терско-кубанскій полкъ зашелъ японцамъ въ тылъ и, вѣроятно, погибнетъ.-- Ты себѣ легко представишь, какое впечатлѣніе должны были произвести на меня всѣ эти извѣстія въ эту мрачную ночь, въ маленькомъ закоптѣломъ кабачкѣ, полученныя отъ офицера, только-что выскочившаго, какъ онъ выражался, "изъ грязной исторіи". Онъ разговорился и сталъ отводить душу. Не смѣю даже повторить всего, что онъ говорилъ, но впечатлѣніе отъ его словъ получалось удручающее: такому-то было приказано начать бой ночью, -- онъ началъ его только утромъ, когда было свѣтло; другого предупреждали не идти такой-то дорогой, а непремѣнно другой, такъ какъ иначе онъ рискуетъ всей своей частью, а онъ повелъ ее именно по запрещенной дорогѣ, вслѣдствіе чего массу потерялъ, во-время не пришелъ и способствовалъ проигрышу боя, и т. д., и т. д.
Мы съѣли по яичницѣ, выпили по стакану чая и всѣ вмѣстѣ выѣхали.
-- Евгеній Сергѣевичъ, разскажите что-нибудь!-- проситъ мой бѣдный спутникъ, чтобы отвлечься.
-- Что я могу вамъ разсказать послѣ всего, что слышалъ: языкъ присохъ у меня въ гортани.
Мы разстались около самаго Ходангоу. Сотникъ поѣхалъ въ лагерь, а мы -- въ этапный лазаретъ харьковскаго земства.
Тамъ уже лежало свыше ста раненыхъ. Князь Ширинскій-Шихматовъ досказалъ намъ новости: графъ Келлеръ убитъ, докторъ Ивенсенъ, старшій врачъ 6-го московскаго летучаго отряда, раненъ въ ногу; сейчасъ идетъ военный совѣтъ, обсуждающій вопросъ, держаться ли на позиціяхъ, или отступать.
Мрачность ночи все сгущалась.
Я прошелъ въ тѣлу Келлера (раненые были уже всѣ перевязаны); оно стояло подъ шатромъ Краснаго Креста, любовью убраннымъ княземъ Ширинскимъ разнообразной зеленью; двѣ свѣчи тускло освѣщали послѣднее земное жилище храбраго воина; два солдата стояли на часахъ у тѣла. Съ глубокимъ чувствомъ поклонился я останкамъ, едва приведеннымъ въ человѣкоподобный видъ и закутаннымъ кисеей. Кто знаетъ, не есть ли это самый счастливый удѣлъ русскаго гражданина въ настоящую тяжелую годину?!
Князь ушелъ узнать результатъ совѣщанія военачальниковъ, а я остался поджидать его. Вдругъ въ темнотѣ раздались стоны, и справа отъ меня показалась черная вереница носилокъ, съ которыхъ и долетали эти стоны на разные голоса.
Мы еще распредѣляли этихъ раненыхъ во палаткамъ этапнаго Харьковскаго лазарета, когда вернулся Ширинскій и объявилъ, что рѣшено отступать и раненыхъ приказано немедленно эвакуировать. Было 2 1/2 часа утра. На чемъ и какъ эвакуировать? Стали разсортировывать несчастныхъ, и раненымъ въ руку, только-что уснувшимъ послѣ пережитыхъ душевныхъ и физическихъ напряженій, было предложено идти пѣшкомъ. Ширинскій остановилъ ѣхавшія мимо пять санитарныхъ двуколокъ, въ одной изъ которыхъ едва разтолкали измученнаго заснувшаго врача, и вопросили его ваять съ собой человѣкъ двѣнадцать, которые идти не могли. Я отдалъ фудутунку Краснаго Креста, въ которой пріѣхали наши вещи, раненымъ, чтобы перевезти еще троихъ. Осѣдлали лошадей и думали и ихъ отдать подъ раненыхъ, когда подошелъ еще цѣлый транспортъ пустыхъ санитарныхъ двуколокъ. Усадили всѣхъ, кого было можно, остались только такіе, которыхъ необходимо было нести на носилкахъ. Но кто ихъ понесетъ? Китайцы наотрѣзъ отказались. Спасителями явились саперы съ своимъ милѣйшимъ офицеромъ, капитаномъ Субботинымъ, которые принесли раненыхъ; они и понесли ихъ дальше и захватили еще новыхъ. Наконецъ, пришли санитары съ носилками изъ дивизіоннаго лазарета, и всѣ больные были унесены. Унесли и графа Келлера, положеннаго въ неимовѣрной тяжести гробъ, за ночь сволоченный солдатиками.
Къ этому времени солнце уже ярко горѣло на небѣ, освѣщая все по-своему и отогрѣвая измученныя души. Шла рѣчь о томъ, какъ хорошо шелъ бой, какая была бы славная побѣда, если бы не такой-то полкъ; что съ княземъ Д. ничего не случилось; что терско-кубанскій полкъ благополучно вернулся, и т. д. Никакія осадныя орудія, которыхъ боялись ночью, не стрѣляли, и сестры лазарета, уложивъ вещи, тоже благополучно уѣхали. Ковалевскій остался укладывать оставшееся имущество, а я пустился въ обратный путь. Встрѣчаю молодого офицера, съ которымъ познакомился въ Ляоянѣ, гдѣ онъ навѣщалъ одного изъ нашихъ уполномоченныхъ. Онъ былъ у Ренненнампфа и занимался развѣдками. Каждое утро выѣзжалъ онъ съ 16-ью казаками искать японцевъ, постоянно на нихъ натыкался и замучился такъ, что въ Ляоянѣ находили его сильно измѣнившимся и изнервничавшимся.
-- Знаете, -- разсказывалъ онъ тогда, -- иной разъ выѣзжаешь такой бодрый и все ничего; встрѣтишь японцевъ, скомандуешь -- и все такъ покойно; но иной день такъ скверно себя чувствуешь, что такъ бы и удралъ отъ нихъ, ей Богу.
Теперь онъ имѣлъ довольный видъ, солнце играло и на немъ, и въ немъ.
-- А знаете, докторъ, вѣдь я перехватилъ транспортъ, ей Богу! хоть паршивый, но перехватилъ, ужъ и въ газетахъ объ этомъ было, ей Богу! Вы не читали?
Милое его улыбающееся лицо само дѣйствовало на меня, какъ солнце, и я поѣхалъ пріободренный, не замѣчая, что не спалъ ночь.
Дорогой я нагонялъ раненыхъ, которыхъ несли, и слѣдилъ за ними; на первомъ этапѣ вздремнулъ два часа, затѣмъ пріѣхалъ въ Чинертунь, около котораго и теперь стоимъ, а къ вечеру добрался до военнаго госпиталя, куда прибыли всѣ наши раненые и гдѣ и я переночевалъ.