Кофенцзы, 26-ое іюля 1904 года.
Пользуясь дождемъ и затишьемъ -- навѣрное передъ бурей -- я расписался эти дни. Въ эти междубоевые періоды часто испытываешь малодушное состояніе больного, которому предстоитъ неизбѣжная операція: можетъ быть, чѣмъ раньше она состоится, тѣмъ лучше, но онъ радъ всякой оттяжкѣ, -- то операціонная комната не готова, то докторъ прихворнулъ, и т. д. Такъ и я: знаю, что бои должны быть и большіе, и много ихъ, и, можетъ быть, иногда чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, но радуешься невольно, когда они оттягиваются, представляя себѣ, сколько опять горя и страданій они должны съ собой принести.
Но такое настроеніе опять-таки развивается преимущественно въ Ляоянѣ. Здѣсь, въ лагерѣ, оно гораздо болѣе боевое, и даже переутомленные офицеры тяготятся натяжкой бездѣйствія. Въ иныхъ полкахъ настроеніе даже очень бодрое, такъ-что радостно на нихъ смотрѣть.
Вообще, солдаты и офицеры въ огромномъ большинствѣ случаевъ дерутся великолѣпно; не всегда удачно бываетъ, повидимому, болѣе высокое командованіе, и вѣчная бѣда, что приказъ къ отступленію приходитъ и неожиданно, и не всюду одновременно, и часто несоотвѣтственно, какъ будто, положенію дѣла, такъ что многое изъ того, что говорилъ мой знакомый сотникъ, въ сожалѣнію, кажется, справедливо.
Во всякомъ случаѣ мы еще въ недостаточной количественной силѣ, и трудности, съ которыми нашимъ войскамъ приходятся бороться, громадны. Но русскій человѣкъ ко всему примѣняется, и многіе полки уже бѣгаютъ по сопкамъ не хуже японцевъ. Большое преимущество вашего врага въ томъ еще, что онъ черезъ китайцевъ отлично о васъ освѣдомленъ, мы же знаемъ о немъ только то, что сами раздобудемъ.
Стойкости японскихъ войскъ и стратегическихъ способностей ихъ военачальниковъ здѣсь никто не отрицаетъ. Самъ Куроки, говорятъ, даже боленъ ревматизмомъ, его носятъ на носилкахъ, но ему особой подвижности и не нужно: со всѣми позиціями онъ соединенъ телефономъ, обо всемъ происходящемъ онъ каждую минуту освѣдомленъ, можетъ немедленно отдать любое распоряженіе и такимъ образомъ объединяетъ дѣйствія всей своей арміи. Кромѣ того, у японцевъ отлично организована система сигнализаціи флагами во время боя. Пользуются они и геліографомъ, по ночамъ рыщутъ съ какими-то огнями по горамъ. Словомъ, многому можно намъ у нихъ поучиться.
Въ Восточномъ отрядѣ, впрочемъ, очень хорошо: позиціи тоже соединены между собой телефонами, настроеніе въ штабѣ разумное и бодрое, у всѣхъ готовность биться до послѣдней капли крови и -- что особенно важно -- вѣра въ возможность побѣды. Дай имъ, Боже, успѣха!
Удивительно, какъ отличается лагерь отъ лагеря. Здѣсь лагерь имѣетъ характеръ боевой, дѣловой, серьезный, въ Кудзяцзы -- казовой и эффектный: пѣсни, музыка, воздушный шаръ. Тамъ я былъ какъ разъ въ очень подавленномъ состояніи, и эти пѣсни раздражали меня: мнѣ слышалась въ нихъ фальшь...
За эту недѣлю, что я въ Восточномъ отрядѣ, я отдохнулъ и снова значительно окрѣпъ нервами. Я высыпаюсь здѣсь, несмотря на крайне жесткое ложе (еще я сплю на буркѣ, которую мнѣ уступаетъ одинъ изъ моихъ сожителей, студентъ летучаго отряда, Перримондъ, большой молодецъ, работавшій въ послѣднемъ бою цѣлый день на батареѣ); ѣда наша крайне умѣренная и дѣла я сейчасъ не имѣю никакого. Я остался здѣсь временно, до присылки уполномоченнаго Восточнаго отряда вмѣсто князя Ширинскаго, и, какъ будто, забытъ начальствомъ. Пока я этимъ только доволенъ, но сейчасъ отрѣзанъ отъ Ляояна на неопредѣленное время: послѣ одного дня дождя рѣка мѣстами уже стала непроходима, и казакъ, чтобы свезти въ штабъ донесеніе, долженъ былъ раздѣться, положить донесеніе въ фуражку, снять сѣдло съ лошади и поплыть рядомъ съ нею. Я же доѣхалъ до рѣки и вернулся назадъ въ свою деревню.
Радуюсь своей задержкѣ еще и потому, что это дастъ мнѣ, я надѣюсь, возможность посмотрѣть на дѣлѣ работу летучихъ отрядовъ. Жизнь я ихъ уже вижу. Внѣ дѣла -- это мытарство: безъ всякихъ удобствъ, безъ настоящаго питанія, безъ книгъ и духовной пищи, жизнь въ грязи и отчаянной скукѣ, когда начинаютъ, какъ три сестры у Чехова, стонать: "въ Москву, въ Москву!". Я этого, конечно, не испытываю, такъ какъ первые дни все ѣздилъ верхомъ: одинъ день объѣхалъ ваши позиціи съ генераломъ Кашталинскимъ и полковникомъ Орановскимъ (начальникомъ штаба отряда), другой -- отыскивалъ мѣсто для перваго летучаго отряда, третій -- устраивалъ Курляндскій отрядъ, на четвертый -- выдѣлялъ изъ Курляндскаго отряда еще меньшихъ размѣровъ летучку для отряда генерала Грекова; на пятый день ѣздилъ въ Сяолинцзы, въ Евгеніевскій госпиталь, -- послѣдніе же два дня сижу и пишу, "какъ поденщикъ". Такъ я могъ бы выдержатъ долго, но на завтра китайцы предвѣщаютъ бой.
Когда китайцы ожидаютъ, что будетъ "война", какъ они говорятъ, они уводятъ своихъ "бабушекъ", "мадамъ" и дѣтей въ горы. Наши хозяева сдѣлали это уже нѣсколько дней тому назадъ и съ горя стали курить опій и пить свою отчаянную китайскую водку -- ханшинъ, отъ которой наши солдатики иногда умираютъ, а въ лучшемъ случаѣ и на второй, и на третій день пьянѣютъ лишь только выпьютъ стаканъ воды. Ханшинъ и опій приводятъ китайцевъ въ разслабленное довольное состояніе, и они дѣлаются смѣшливы. Къ намъ, своимъ непрошеннымъ гостямъ, они относятся вполнѣ дружелюбно, а двое изъ нихъ особенно ко мнѣ расположены: при видѣ меня улыбаются, повторяя каждый разъ: "капитанъ шанго". Чрезвычайно ихъ интересуетъ мое утреннее мытье, изъ котораго они дѣлаютъ себѣ цѣлое зрѣлище.
Кофенцзы -- славная деревушка съ довольно обширными и чистыми фанзами и славными огородами при каждой изъ нихъ. Бобы и огурцы вьются по тщательно переплетеннымъ гаоляновымъ прутьямъ и по каменнымъ стѣнкамъ, отдѣляющимъ одинъ домъ отъ другого. Тутъ ростутъ и баклажаны, и дыни своеобразнаго вида, -- маленькія, но очень недурныя на вкусъ, -- посажены гряды лука, въ иныхъ деревняхъ -- цѣлыя красивыя поля мака. Нигдѣ я не видалъ столько женщинъ, какъ въ этой деревнѣ. Быть можетъ, это объясняется тѣмъ, что здѣсь народъ, повидимому, побогаче, и кто можетъ себѣ позволить эту роскошь, тотъ имѣетъ и двухъ, и трехъ женъ. На иныхъ дворахъ женщины, какъ только появишься, закрываютъ быстро окна, на другихъ онѣ менѣе боязливы и только скромно прячутся, если замѣчаютъ направленный на нихъ взоръ. Когда входишь въ фанзу, китаецъ-хозяинъ любезно приглашаетъ въ лѣвую (большую) мужскую половину ея, проситъ сѣсть: "Садиза!" -- иногда вынимаетъ изо рта трубку и предлагаетъ: "Кури, кури". Но, когда хочешь войти изъ сѣней въ правую дверь, хозяинъ передъ ней останавливается, придерживая ее, и почти шопотомъ предупреждаетъ: "Мадамъ сип и, сип и ". И дѣйствительно, тамъ постоянно какая-нибудь "мадамъ" спитъ, китайцы очень берегутъ своихъ женщинъ, которымъ предоставляютъ, повидимому, только домашнюю работу, на поляхъ же и въ огородахъ работаютъ почтя исключительно мужчины; только однажды случилось мнѣ видѣть двухъ китаянокъ, срывающихъ головки мака.
Высоко цѣня счастье семейнаго очага, китайцы на всѣхъ своихъ издѣліяхъ изображаютъ его эмблемы, часто весьма своеобразныя. Такъ, летучая мышь у нихъ эмблема семейнаго счастья, лягушка -- эмблема любви. Квакаютъ онѣ здѣсь сотнями голосовъ на два тона, съ беззастѣнчивостью привилегированныхъ особъ, и такъ громко, такъ неумолчно, что люди чуть понервнѣе отъ этого не могутъ спать. Ст о итъ выпасть днемъ дождю, чтобы къ вечеру онѣ уже затянули свою пѣснь любви. И съ какимъ благоговѣніемъ слушаютъ подчасъ эту пѣсню китайцы! и видѣлъ одного, который стоялъ передъ лужей, не отрывая глазъ отъ невидимаго хора, -- наконецъ, даже на корточки присѣлъ, чтобы слушать съ полнымъ удобствомъ. Китайцы вообще народъ очень гибкій и на корточкахъ сидятъ, видимо, съ такимъ же удобствомъ, съ какимъ мы сидимъ на креслѣ. Рыба у нихъ тоже прикосновенна въ семейному счастью, и молодымъ на свадьбу принято дарить чашку съ двумя рыбами. Наконецъ, аистъ имѣетъ, надо думать, то же значеніе, что и въ Европѣ, почему въ необыкновенной шпилькѣ, изображающей розу съ удивительными листками, ты найдешь и рыбъ, и лягушку, и аиста, и лотосъ -- цвѣтовъ вѣрности.
Китайцы несомнѣнно очень чадолюбивы. Они нѣжны съ дѣтьми, и я никогда не видалъ, чтобы они ихъ наказывали или били. Зато не видалъ я и дракъ между дѣтьми. Вообще, дѣтишки китайскія -- славныя, только отчаянно грязныя. Манеры, игры и плачъ ихъ совершенно общедѣтскія, рожицы часто очень миловидныя; всѣ они черноглазыя. Лѣтомъ маленькія дѣтки если не совсѣмъ голы (въ большую жару и взрослые китайцы работаютъ совершенно нагишомъ), то имѣютъ въ высокой степени упрощенный костюмъ, состоящій изъ одного передника, висящаго на шеѣ и прикрывающаго только грудь и животъ. Такіе передники носятъ, повидимому, рѣшительно всѣ китайцы подъ своимъ обычнымъ платьемъ, иные даже на серебряной цѣпочкѣ. Большею частью эти передники вышиты, иногда очень красивымъ узоромъ, синимъ по бѣлому. На нѣкоторыхъ изъ нихъ сдѣланы даже карманы. Взрослые китайцы, когда жарко, ходятъ большею частью только въ однихъ панталонахъ, а выше -- или ничего, или такой передникъ. Панталоны у нихъ широкія, но около щиколотокъ туго обтянутыя; сверху они надѣваютъ еще рабочія панталоны, устройство которыхъ я долго не могъ понять вслѣдствіе ихъ страннаго вида: они завязываются такъ же низко, какъ и другая пара, но выше закрываютъ только переднюю часть голени, волѣни и нѣсколько выше ихъ кончаются, привязываясь тесемками къ поясу. Это, такъ сказать, мужской передникъ, который китайцы послѣ работы снимаютъ; но пока они въ немъ, особенно сзади, это имѣетъ препотѣшный видъ. Ужасно уродлива у нихъ эта бритая передняя половина головы; не понимаю, зачѣмъ это они дѣлаютъ. Скорѣе миришься съ ихъ косой, которую они часто кладутъ вѣнцомъ на голову, напоминая тогда, при извѣстныхъ типахъ, древнихъ римлянъ въ вѣнкахъ.
...Я лично не видалъ еще ни одного насилія русскихъ надъ китайцами, -- вижу напротивъ, что за все, за всякую потраву, за всякую вещь, китайцы получаютъ большія, согласно ихъ требованіямъ, деньги; что они часто подходятъ въ "капитану" съ жалобой на того или другого солдата, будто онъ ему денегъ не заплатилъ или срываетъ незрѣлую кукурузу. Эти жалобы доказываютъ, по-моему, ихъ увѣренность, что подобные поступки солдатъ наказуются, и нерѣдко такія обвиненія бываютъ просто шантажными. Такъ, мнѣ разсказывали, какъ одинъ китаецъ, которому не удалось съ обоихъ денщиковъ офицера получить по полтиннику за одну и ту же курицу, сталъ бить себя лицомъ объ дверь и выть. Вбѣжавшій офицеръ, увидавъ китайца въ крови, хотѣлъ сильно наказать денщиковъ, да дѣло объяснилось.
Высказывается, однако, и противоположное мнѣніе. Конечно, отдѣльные случаи безобразій не могутъ не перепадать, но мнѣ невольно вспоминается разсказъ про одного этапнаго коменданта, который, вопреки своимъ обязанностямъ, не давалъ казакамъ сѣна безъ денегъ. Денегъ у казака нѣтъ, а лошадь свою онъ кормить долженъ, ибо что такое казакъ безъ лошади? Ну, и перерубили казаки китайцу руку и отняли у него солому. Кто же наталкивалъ ихъ на разбой, спрашивается?
...Когда я въ Кудзяцзы навѣщалъ ваши отряды, я поѣхалъ отыскивать Курляндскій. Въѣзжаемъ въ ближайшую деревню и натыкаемся на казаковъ съ оголенными шашками, офицеръ -- съ револьверомъ въ рукѣ.
-- Что случилось?-- спрашиваемъ.
-- Сейчасъ изъ гаоляна хунхузы казака ранили и скрылись въ этой деревнѣ.
Деревню сейчасъ оцѣпили казаки, встрѣчныхъ китайцевъ всѣхъ задержали, и, черезъ нѣкоторое время (мы уже проѣхали тогда дальше) поймали двадцать хунхузовъ и между ними двухъ японцевъ.
Былъ еще случай, когда я чуть не попалъ водъ пули хунхузовъ.
Есть у насъ на одной изъ станцій ближе въ Харбину, въ Шуанмяоцзы, госпиталь казанскаго дворянства. Я пріѣхалъ туда въ 11 часовъ вечера, благополучно прошелъ мимо часовыхъ, которые изъ темноты вдругъ громко окликаютъ: "кто идетъ?" (скорѣе отвѣчаешь: "свои!" чтобы не стрѣляли) и пришелъ въ домикъ, занимаемый врачами и сестрами. Старшій врачъ госпитали Н. сталъ разсказывать мнѣ, какъ на дняхъ было нападеніе хунхузовъ на ихъ станцію, какъ нѣсколько пуль попало даже въ крышу госпиталя, и какъ вчера хунхузы опять обстрѣливали неподалеку воинскій поѣздъ; что ихъ -- три эскадрона подъ начальствомъ японскихъ офицеровъ, и что на фуражкахъ убитыхъ хунхузовъ найдена японская надпись "Великая Японія".
Въ это время вдругъ слышимъ свистъ и щолкъ, свистъ и щолкъ.
-- Ну, вотъ, вотъ опять!-- заволновался бѣдный докторъ, потушилъ скорѣе лампу, согласно приказанію пограничной стражи.
-- А то стрѣляютъ на огонь, -- и сталъ успокаивать меня изъ темноты.
-- Вы не бойтесь, сейчасъ перестанутъ.
Его помощникъ, второй врачъ госпиталя, Крамеръ, всталъ съ постели, куда уже улегся на ночь, и пошелъ въ госпиталь на случай прихода раненыхъ. Хорошія условія работы!
Стрѣльба, дѣйствительно, сейчасъ превратилась: пограничная стража пошла усмирять разбойниковъ.
Видѣлъ я хунхузовъ и вблизи: двое лечялись въ Георгіевскомъ госпиталѣ отъ побоевъ, полученныхъ при дознаніи (китайцы при допросѣ подвергаютъ пыткамъ), хотя имъ предстояла смертная казнь. Видъ у нихъ былъ обычныхъ китайцевъ, но они были крупнѣе и мрачнѣе, прямо злѣе, но вѣдь и въ другихъ же условіяхъ!
Однажды видѣлъ я красиваго, большого, пріятнаго хунхуза, ихъ полковника, вошедшаго, со своими солдатами, въ извѣстный отрядъ полковника Мадритова. Онъ дрался за насъ, былъ раненъ, и я засталъ его во время перевязки. Онъ очень благодарялъ за нее, но отказался лечь въ госпиталь и объявилъ, что пойдетъ курить опій. Никогда еще не казалось мнѣ столь умѣстнымъ это употребленіе опія...