28-го іюля 1904 года. Кофенцзы.
Ложимся мы здѣсь спать довольно рано, не позже одиннадцати, а подъ-утро спишь уже сквознымъ сномъ: съ одной стороны, бока разболятся отъ жесткаго ложа, съ другой -- невольно прислушиваешься къ жизни лагеря, не начинается ли, молъ, что, и присматриваешься къ небу; съ третьей -- начинаютъ одолѣвать мухи. Это настоящія мухи-назои, которыя называются здѣсь нѣкоторыми египетскою казнью. Обиліе ихъ, дѣйствительно, неимовѣрное, и, глядя на нихъ, я себѣ ясно представляю, какъ могутъ японцы намъ досаждать уже одною своею численностью. Мухи покрываютъ собою все съѣстное, такъ что все приходится защищать колпаками, для чего пользуются обычными китайскими соломенными шляпами конической формы; чуть на столѣ появится кусокъ сахару, онъ тотчасъ дѣлается чернымъ отъ насѣвшихъ на него мухъ; потолки черны и отъ мухъ, и отъ ихъ слѣдовъ; пока стоитъ рюмка вина или ты пьешь чай, тебѣ неоднократно приходится вылавливать оттуда утопленницъ; иной разъ вздохнешь неосторожно, и тебѣ въ горло попадаетъ муха; чтобы спастись отъ нихъ, тебѣ нужно и окна, и двери затянуть кисеей, первыя никогда не открывать, вторыя держать на блокѣ, чтобы онѣ были открыты только когда пропускаютъ человѣка; гдѣ этого нѣтъ -- облегчаешь свое существованіе вѣеромъ, который заводятъ здѣсь почти всѣ въ борьбѣ со страшной жарой. китайцы всѣ ходятъ съ вѣерами, даже самые бѣдные (намъ продаютъ вѣера по пятнадцати копѣекъ), а отъ мухъ у нихъ особыя опахала изъ конскихъ волосъ. Я тоже ложусь спать съ вѣеромъ (окна у васъ въ фанзѣ, конечно, никогда не запираются) и подъ утро обмахиваюсь имъ, иногда даже во снѣ.
Боя все нѣтъ, и я продолжаю писать.
Слѣдовало бы брать примѣръ съ солдатиковъ. Спрашиваю одного раненаго въ Евангелическомъ госпиталѣ, котораго засталъ за письмомъ.
-- Что, другъ, домой пишешь?
Обыкновенно лицо солдатика при этомъ засіяетъ.
-- Домой, -- говоритъ.
-- Что же, описываешь, какъ тебя ранили (онъ былъ раненъ легко) и какъ ты молодцомъ дрался?
-- Никакъ нѣтъ, пишу, что живъ и здоровъ, а то бы старики страховаться стали.
Вотъ оно -- величіе и деликатность простой русской души!
Въ томъ же Евангелическомъ госпиталѣ была слѣдующая трогательная сцена. Куропаткинъ обходилъ раненыхъ и раздавалъ георгіевскіе кресты. Получилъ и одинъ фельдфебель или унтеръ-офицеръ 34-го сѣвскаго полка. Разспросивъ, по обыкновенію, раненаго о дѣлѣ и похваливъ за него: "хорошо работали", Куропаткинъ своимъ громкимъ, покойнымъ голосомъ, передавая ему знакъ военнаго отличія, говоритъ:
-- Именемъ Государя Императора поздравляю тебя кавалеромъ.
-- Покорнѣйше благодарю, ваше высокопревосходительство!-- молодецки выкликаетъ раненый.
-- Теперь тебѣ всюду и всегда почетъ будетъ за этотъ крестъ. Постарайся его еще разъ заслужить, -- продолжаетъ Куропаткинъ и отходитъ.
-- Радъ стараться, ваше высокопревосходительство!-- громко раздается ему вслѣдъ.
Такъ обошелъ онъ весь баракъ и вышелъ. Я задержался за какими-то разспросами, когда меня остановилъ новый кавалеръ 34-го сѣвскаго полка и въ волненіи заговорилъ:
-- Ваше высокородіе, я еще долженъ доложить, я непремѣнно долженъ доложить его высокопревосходительству...
-- Что, другъ?
-- Меня командиръ полка отъ плѣна японскаго спасъ; когда я былъ раненъ, онъ мнѣ отдалъ свою лошадь и велѣлъ скорѣе везти. Я непремѣнно долженъ это доложить, -- повторялъ со слезами на глазахъ благодарный солдатикъ.
-- Хорошо, я передамъ.
На первомъ же обѣдѣ у Куропаткина я разсказалъ ему это.
-- За такимъ командиромъ -- сказалъ онъ, -- конечно, весь полкъ, какъ одинъ человѣкъ, пойдетъ.
Черезъ нѣсколько времени въ Кудзяцзы мнѣ пришлось обѣдать у Куропаткина какъ-разъ рядомъ съ этимъ командиромъ. Это оказался высокій, полный, съ большой бѣлокурой бородой и добродушнымъ лицомъ человѣкъ. Я разсказалъ ему все, что написалъ тебѣ, и онъ былъ, видимо, доволенъ.
-- Повидимому, солдатикъ увѣренъ, что вы сами рисковали плѣномъ японскимъ, когда отдали ему свою лошадь. Вѣрно ли это?
-- Нѣтъ, конечно, этого риска не было, но онъ все вѣрно разсказалъ.
Послѣ этого обѣда Куропаткинъ собралъ у себя въ палаткѣ всѣхъ полковыхъ командировъ и другихъ начальниковъ частей и сказалъ имъ, какъ мнѣ потомъ передавали слышавшіе, блестящую импровизированную рѣчь. Онъ очертилъ имъ весь ходъ истекшей кампаніи, описалъ дальнѣйшіе планы, указалъ на назначеніе 10-го корпуса и коснулся нѣкоторыхъ, замѣченныхъ имъ, недостатковъ.
-- Мы не привыкли, -- говорилъ онъ, -- къ горной войнѣ, и думаемъ ужъ, что трудности ея непреодолимы. Такое представленіе передается отъ офицеровъ и нижнимъ чинамъ. Между тѣмъ, къ ней можно пріучиться, -- нужно только упражняться.
На другой же день солдатъ стали заставлять брать приступомъ сопки или, какъ ихъ здѣсь нѣжно называютъ, "сопочки". Пошли на одну изъ нихъ и генералы осматривать позиціи, но одинъ, бѣдняга, отсталъ на первой трети и сталъ взывать о помощи: онъ не могъ ужъ сойти -- такъ у него кружилась голова. Красный Крестъ и тутъ помогъ.
-- Ну, вотъ, -- говорилъ бѣдный генералъ, спустившись, -- я, пѣхотный генералъ, говорятъ, долженъ видѣть все расположеніе моихъ частей, -- ну, гдѣ мнѣ съ моимъ сердцемъ!
-- Да зачѣмъ вамъ самому, ваше превосходительство, у васъ есть замѣститель, -- утѣшаетъ его другой генералъ.
-- Да онъ совсѣмъ не можетъ по горамъ ходить! -- съ отчаяніемъ воскликнулъ первый:-- отяжелѣли мы, засидѣлись!