Мукденъ. 9-ое октября 1904 г.
Да, я усталъ, я невыразимо усталъ, но усталъ только душой. Она, кажется, вся изболѣла у меня. Капля по каплѣ, истекало сердце мое, и скоро у меня его не будетъ: я буду равнодушно проходить мимо искалѣченныхъ, израненныхъ, голодныхъ, иззябшихъ братьевъ моихъ, какъ мимо намозолившаго глаза гаоляна; буду считать привычнымъ и правильнымъ то, что еще вчера переворачивало всю душу мою. Чувствую, какъ она постепенно умираетъ во мнѣ. На-дняхъ я уже пережилъ дни какого-то полнаго безразличія ко всему, что совершается.-- Ахъ, бьютъ!-- ну, и пусть бьютъ! Бѣгутъ, -- пускай бѣгутъ! Страдаютъ, -- ну, и пусть страдаютъ! Позоръ пережитъ, страданія перенесены, -- не все ли теперь безразлично?!..
Мы наступали...
29-го сентября, пока въ Тунснихе собирался транспортъ, который я взялся сопровождать на станцію Шахэ, масса раненыхъ уже успѣла уйти пѣшкомъ и пошла, куда глаза глядятъ. Такъ какъ они всѣ пришли изъ Мукдена, и съ той же стороны, изъ Санлинзы, шелъ намъ навстрѣчу 1-ый армейскій корпусъ, -- то, за исключеніемъ 30--40 человѣкъ, всѣ двинулись къ Гудядзы. Путеводитель, который былъ данъ намъ изъ дивизіоннаго лазарета и который спорилъ со мной по вопросу о дорогѣ въ Шахи, утверждая, что онъ наканунѣ оттуда пріѣхалъ, завезъ транспортъ тоже на дорогу въ Гудядзы и внезапно скрылся. Пришлось продолжать длинный томительный путь, хотя одна изъ сестеръ съ нѣсколькими ранеными и уѣхала впередъ правильной дорогой въ Шахэ; обѣ другія сестры, Тучкова и Черкасова, уступивъ свои мѣста въ двуколкѣ раненымъ, шли пѣшкомъ.
Убѣдившись, что мы неизбѣжно попадемъ на Фушунскую вѣтку, я поскакалъ впередъ, чтобы заказать въ нашемъ подвижномъ лазаретѣ обѣдъ на 200 человѣкъ и предупредить на станціи о раненыхъ. Большинство, какъ я потомъ убѣдился, разспрашивая въ вагонахъ, дѣйствительно и пообѣдали въ Красномъ Крестѣ, и остались очень довольны, но нѣкоторые все-таки, благодаря отсутствію провожатаго, несмотря на выставленнаго на дорогъ санитара и флаги съ краснымъ крестомъ, доплелись до Гудядзъ голодными. Вчера тамъ еще пункта питательнаго не было, такъ какъ земскій сталъ совершенно въ сторонѣ въ ближайшей деревнѣ, но въ Гудядзахъ я встрѣтился съ кн. Долгоруковымъ, который обѣщалъ перенести пунктъ на самую станцію, гдѣ уже стоитъ готовый большой циновочный сарай. Вчера, кого нужно было, покормили военные госпиталя.
Поручивъ сестрамъ Тучковой и Черкасовой со студентомъ Рѣдниковымъ сопровождать раненыхъ въ теплушечномъ поѣздѣ, я поѣхалъ дальше на дрезинѣ съ капитаномъ Полуэктовымъ, желая непремѣнно все-таки добраться до Шахэ. Для этого отъ угольнаго разъѣзда до Суетуня я прошелъ верстъ восемь пѣшкомъ, а здѣсь попалъ какъ разъ на паровозъ, повезшій отсюда двѣнадцать теплушекъ на станцію Шахэ.
Никогда не забуду я этого путешествія. Около моста, перекинутаго черезъ рѣку Шахэ, намъ представилась картина, напомнившая мнѣ Великій Четвергъ, когда народъ расходится послѣ чтенія Двѣнадцати Евангелій, со свѣчами въ рукахъ. Мы увидали въ глубокой темнотѣ толпу черныхъ людей; у многихъ изъ нихъ были огоньки (фонаря). Громкій крикъ радости раздался изъ этой толпы при приближеніи нашего поѣзда: это раненые, которые въ состоянія были ходить, добрели до моста (въ болѣе безопасное мѣсто) навстрѣчу желанному поѣзду и привѣтствовали его прибытіе. Но мы разочаровали ихъ, не подобравъ никого, такъ какъ мы знали, что въ Шахэ ожидаетъ насъ цѣлая тысяча и болѣе тяжелыхъ раненыхъ, находящихся еще въ опасности.
Къ 12 часамъ ночи назначено было очистить станцію: къ тому времени долженъ былъ пройти черезъ нее уже нашъ арріергардъ. Тамъ, дѣйствительно, мы нашли человѣкъ 800 раненыхъ и въ полной тьмѣ съ фонарями принялись усаживать ихъ. Набили одинъ поѣздъ, остальныхъ уложили въ другой, обошли съ фонарями всю станцію и площадку около платформы и, убѣдившись, что остались только здоровые, собрались ѣхать, такъ какъ было уже около часа ночи. Вдругъ приходитъ вѣсть, что къ станціи подходятъ и подъѣзжаютъ еще 170 раненыхъ. Подполковникъ Гескетъ, распоряжающійся теперь (поѣздъ Спиридонова расформировавъ) закрытіемъ оставляемыхъ станцій, хотя страшно опасался за поѣздъ, однако рѣшился дождаться всѣхъ. Мы ушли благополучно, но у поста остановились, подобрали добравшихся туда раненыхъ и долго стояли, поджидая еще другихъ. Но ихъ было только нѣсколько человѣкъ.
Такимъ образомъ, и во второй разъ схоронилъ я Шахэ...
1-го октября, отправивъ въ Мукденъ, по требованію генерала Трепова, нашъ Георгіевскій отрядъ, прекрасно начавшій работать въ Суятуни, въ качествѣ перевязочнаго пункта, мы съ уполномоченнымъ Григорьевымъ поѣхали вдоль нашихъ позицій съ праваго фланга къ центру, въ штабъ командующаго. По всей линіи шла отчаянная стрѣльба, почти исключительно наша и лишь относительно слабая со стороны непріятеля. Стоялъ сплошной грохотъ, гулъ и свистъ. Стрѣльба была такая частая, что свистъ одного снаряда сливался со свистомъ другого, и въ общемъ сочетаніи получался непрерывный гулъ, на фонѣ котораго раздавались рѣзкіе удары нашихъ орудій. У меня просто голова разболѣлась, казалось, именно отъ этого ужаснаго шума, сотрясавшаго воздухъ въ такой мѣрѣ, что прутья срѣзаннаго гаоляна издавали свистъ и потревоженный лѣсъ недовольно ворчалъ всей своей листвой. Можетъ быть, однако, причиной головной боли или тяжести была и надвигавшаяся гроза. Тучи все гуще и плотнѣе заволакивали небо, пока оно не разразилось на васъ величественнымъ гнѣвомъ.
Это былъ Божій гнѣвъ, -- но гнѣвъ людской отъ этого не прекратился и, Господи! -- какая рѣзкая была между ними разница!..
Какъ ни похожъ грохотъ орудій на громъ грозы, онъ показался мелкимъ и ничтожнымъ передъ громовыми раскатами: одно казалось грубымъ, распущеннымъ человѣческимъ переругиваніемъ, другое -- благороднымъ гнѣвомъ величайшей души. Какъ свободно и легко, будто совершенно самостоятельно вытекаетъ чудный голосъ изъ горла Баттистини, такъ изъ исполинской груди природы лился грозный рокотъ оскорбленной людской ненавистью Божественной любви. Какъ ясно представилось ничтожество только-что казавшейся безконечной линіи пушекъ -- передъ этими величественными раскатами, охватывавшими все небо... Злыми искрами разгоряченныхъ глазъ явились яркіе огни стрѣляющихъ орудій рядомъ съ ясной молніей, болью раздиращей Божественную душу.
-- Стойте, люди!-- казалось, говорилъ Божій гнѣвъ:-- очнитесь! Тому ли Я учу васъ, несчастные! Какъ дерзаете вы, недостойные, уничтожать то, чего не можете создать?! Остановитесь, безумные!
Но, оглушенные взаимной ненавистью, не слушали Его разъяренные люди и продолжали свое преступное, неумолимое взаимное уничтоженіе.
И небо заплакало... Полились съ него частыя, частыя крупныя слезы, въ одинъ мигъ затопившія землю, и многія изъ нихъ леденѣли отъ великаго ужаса передъ человѣческой озвѣрѣлостью, крупнымъ градомъ падая на наши разгоряченныя головы. Лошади не могли стоять подъ болѣзненными ударами льдинокъ, которыя больно били насъ по темени и лицу... Въ одно мгновеніе земля вся обратилась въ непролазную кашу, дороги полились бурными рѣками, а рѣки вздулись такъ, что въ нихъ тонули лошади и люди.
Мы не могли найти командующаго и поѣхали на его главную квартиру, только-что отъѣхавшую верстъ на шесть назадъ (изъ Хуань-Шаня въ Санлинзы). По всему пути нашему плелись раненые, на ногахъ и на носилкахъ, не зная, куда идти, и съ трудомъ пробираясь между отступающими обозами и орудіями. Когда мы подъѣхали къ броду, котораго прежде даже не замѣчали, то нашли, вмѣсто него, широкій бурный потокъ; лошади должны били идти черезъ него вплавь, едва перетаскивая съ трудомъ удерживавшихся на нихъ всадниковъ. Было грязно, свѣжо и мокро. У брода начала собираться цѣлая группа людей, прикосновенныхъ къ главной квартирѣ, когда подъѣхалъ транспортъ раненыхъ. Что было дѣлать этимъ несчастнымъ и что съ ними было дѣлать?! Скажи, развѣ не можетъ охватить душу холодное отчаяніе при сознаніи безпомощности нашей сдѣлать что-нибудь для тѣхъ несчастныхъ, для которыхъ мы пріѣхали?!
Мы поскакали искать проѣзда у верховьевъ ничтожной рѣчонки, внезапно обратившейся въ бурный потокъ. Подъ сильнымъ дождемъ обогнули мы нѣсколько верстъ и дѣйствительно добрались до одной изъ трехъ рѣчекъ, составляющихъ одну ту, чрезъ которую раньше не могли перебраться. Первый истокъ мы переѣхали свободно; я уже хотѣлъ послать казака, чтобы онъ велъ раненыхъ этой дорогой; но нужно было убѣдиться, что другіе истоки такъ же легко проходимы. Оно такъ и оказалось, я невольно вспомнилъ и о прутьяхъ, изъ которыхъ каждый такъ легко ломается, а связанные вмѣстѣ -- они являются неодолимыми. Какой наглядный примѣръ того, что въ единеніи -- сила, а люди все не хотятъ понимать этого и въ безумной гордынѣ своей думаютъ, что каждый изъ нихъ въ отдѣльности все можетъ, а другіе ничего не стоятъ!
Мы пріѣхали въ Санлинзы уже въ совершенную темноту; за ранеными посылать было поздно, но на другой день я узналъ, что рѣка, къ счастью, скоро спала, и они въ тотъ же вечеръ переѣхали на другой берегъ.
Командующаго не было дома: эту ночь, чтобы быть ближе въ позиціямъ, онъ остался въ Хуань-Шанѣ.