Тавагауза. 12-ое ноября 1904 г.
Сегодня я заночевалъ въ 20-ти верстахъ отъ главной квартиры въ вашемъ 7-мъ подвижномъ лазаретѣ, куда пріѣхалъ верхомъ, посмотрѣть заболѣвшую сестру И. Я бы могъ уѣхать сегодня же, но мнѣ хочется еще посмотрѣть ее утромъ, чтобы рѣшить вопросъ, нужно ли ее увозить куда-нибудь, или можно, согласно ея настойчивому желанію, оставить ее въ томъ лазаретѣ, въ которомъ она работаетъ. Я выѣхалъ къ ней въ снѣжную метель; дорогой вѣтеръ стихъ, окрестность покрылась снѣгомъ, и воздухъ пріобрѣлъ ту необычайную чистоту, которую вдыхаешь всегда съ такимъ наслажденіемъ послѣ того, какъ небесная пыль прибьетъ къ землѣ всѣ скверныя испаренія человѣчества, слишкомъ дерзко взвивающіяся въ высь. Я любовался закатомъ: сопки, съ сѣвера окаймляющія горизонтъ, снѣгомъ не покрылись и чудно выдѣлялись на бѣломъ фонѣ персиковымъ отливомъ въ косыхъ лучахъ усталаго свѣтила...
Тавагауза -- тихая деревня на Фушунской вѣткѣ желѣзной дороги, и мнѣ представляется, будто я пріѣхалъ въ гости къ сосѣду-помѣщику...
Мы все стоимъ съ японцами лобъ въ лобъ на разстояніи нѣсколькихъ сотъ шаговъ, будто играемъ въ игру, когда два человѣка упорно смотрятъ другъ другу въ глава, ожидая, кто первый отвернется; обѣ стороны укрѣпляются, -- японцы, конечно, усиленнѣе насъ, -- и кто первый двинется, долженъ будетъ уложить нѣсколько десятковъ тысячъ жизней. На дняхъ японцы попробовали сдѣлать набѣгъ на Путиловскую сопку, убили у насъ четырехъ, ранили четырнадцать, а своихъ уложили болѣе ста человѣкъ.
Кажется, "les vis-à-vis " скоро станутъ "des amis". По крайней мѣрѣ, уже теперь, говорятъ, есть между обѣими сторожевыми линіями колодезь, изъ котораго черпаемъ воду и мы, и японцы. Если обѣ стороны встрѣчаются у колодезя вооруженными, то стрѣляютъ; если же нѣтъ, то мирно дѣлятся водой.
Я самъ чувствую, какъ перемѣнился къ японцамъ. Ѣхалъ я съ самыми кровожадными чувствами. Первые раненые японцы мнѣ были непріятны, и я долженъ былъ заставлять себя подходить къ нимъ такъ же, какъ къ нашимъ. Когда я видѣлъ одного японца съ отнятой рукой въ Восточномъ отрядѣ послѣ нашего отступленія отъ Холангоу, мнѣ казалось, что его большіе черные глаза съ надменнымъ торжествомъ и злорадствомъ осматриваютъ окружающую его массу нашихъ страдальцевъ, и самодовольная душа его радуется нашему позору и несчастію. Когда В. И. Немировичъ-Данченко однажды спросилъ присутствующихъ: -- "А кто изъ васъ чувствуетъ непріязнь къ японцамъ?" -- я первый заявилъ, что я. Я объяснялъ это тѣмъ, что каждый нашъ солдатъ мнѣ слишкомъ близокъ, слишкомъ родной, чтобы не чувствовать непріязни къ тѣмъ, которые ему причиняютъ боль. Такъ, если бы какой-нибудь другой мальчикъ, даже мнѣ симпатичный, обидѣлъ моего сына, напримѣръ, то даже раньше, чѣмъ я бы зналъ, кто изъ нихъ виноватъ, онъ былъ бы мнѣ непріятенъ.
Съ тѣхъ поръ я иного перевидалъ раненыхъ японцевъ, видѣлъ разъ и не-раненаго. Мы ужинали на большомъ балконѣ дома намѣстника въ Мукденѣ, когда на огонекъ пришелъ казакъ съ вопросомъ, куда отвести ему плѣннаго японца. Привели плѣннаго. Это былъ небольшого роста, но плотно и хорошо сложенный юноша лѣтъ 16-ти, съ едва пробивающимися усиками. Онъ держалъ въ рукѣ свое кепи, его непокрытая голова била немного опущена, и онъ исподлобья смотрѣлъ на насъ съ великимъ страхомъ. Сердце его часто билось, и весь онъ напоминалъ птенчика, выпавшаго изъ гнѣзда и попавшаго въ большой человѣческій кулакъ. Мнѣ было жаль бѣднягу.
Въ Крестовоздвиженскомъ госпиталѣ видѣлъ я студента токійскаго университета, пошедшаго на войну добровольцемъ; мы сдѣлали съ нимъ shake-hands, и онъ по-англійски заявилъ мнѣ про главнаго врача госпиталя, д-ра Бутца, что онъ очень къ нему добръ. Другого я погладилъ по головѣ и нашелъ, что у него очень мягкіе волосы. и разсказалъ объ этомъ Р.
-- Какъ! -- воскликнулъ онъ: -- ты гладилъ голову японца?! Теперь я всегда буду здороваться съ тобой на лѣвую руку.
Теперь у меня совсѣмъ нѣтъ дурного чувства къ нимъ, и мнѣ жаль ихъ такъ же, какъ и нашихъ.
Въ Евгеніевскомъ госпиталѣ въ Гудзядзахъ лежитъ раненый японецъ, страдающій вмѣстѣ съ тѣмъ "бери-бери". Когда онъ слышитъ это слово, онъ откликается, какъ на собственное имя, и, осклабившись, киваетъ головой.
-- Итай, итай, -- повторяетъ онъ во время перевязки, что значитъ:-- больно, больно.
Да, больно, очень больно! Пора кончать это взаимное истребленіе... Пора кончать и письмо; кругомъ меня всѣ спятъ, и ноги начинаютъ застывать.
Мукденъ. 19-го ноября 1904 г.
Сегодня цѣлый день стрѣляли, и вообще, повидимому, намъ на-дняхъ придется принять бой -- и раньше, пожалуй, чѣмъ мы ожидаемъ.