§ 30. Баллада (отъ греч. слова βαλλίζειν -- плясать ) имѣла первоначально видъ пѣсни о тревогахъ и радостяхъ любви -- пѣсни, сопровождавшейся пляскою и обыкновенно состоявшей изъ трехъ или четырехъ строфъ, причемъ каждая строфа заключала 8, 10 или 12 стиховъ съ припѣвомъ. Въ Италіи звучныя баллады этого рода слагали Петрарка (+ 1374 г.) и Дантъ (+ 1321 г.). Въ Провансѣ онѣ тоже пользовались всеобщей любовью народа отъ Карла V до эпохи Людовика XIV. Впрочемъ, въ средніе вѣка, особенно у англичанъ, шотландцевъ и нѣмцевъ, баллада утратила свой первоначальный смыслъ, и въ содержаніе ея стало входить чудесное мрачнаго и меланхолическаго характера, чему сильно благопріятствовало суевѣрное настроеніе средневѣковаго европейскаго общества. Фантазіи слушателя рыцарская баллада не даетъ вполнѣ ясныхъ, опредѣленныхъ и законченныхъ образовъ: гибель человѣка то въ борьбѣ съ своими страстями, то съ загадочнымъ рокомъ или, наконецъ, со стихійными силами природы; поединки рыцарей съ фантастическими чудовищами, драконами, змѣями и съ сарацинами, врагами христіанства -- вотъ ея излюбленные сюжеты. Съ паденіемъ феодализма, пала и рыцарская баллада. Забытая на нѣкоторое время, она возродилась у нѣмцевъ въ концѣ прошедшаго столѣтія, въ періодъ господства въ литературѣ ихъ, такъ-называемаго, романтическаго направленія, когда Бюргеръ, Гэте, Шиллеръ, Уландъ, Шамиссо, Гейне, Зейдлицъ и друг. даровитые нѣмецкіе поэты успѣли пробудить въ соотечественникахъ любовь къ изученію народныхъ преданій и старины въ ихъ фантастической обстановкѣ. Въ Англіи заброшенное поле средневѣковой баллады начали успѣшно воздѣлывать Вальтеръ-Скоттъ, Соути и Робертъ Берисъ. Благодаря соединеннымъ дарованіямъ этихъ и вышепоименованныхъ нѣмецкихъ поэтовъ, баллада въ наше время пріобрѣла значеніе небольшой поэмы фантастическаго содержанія, которое берется главнымъ образомъ изъ матеріала народныхъ сказаній, повѣрій и легендъ.
Въ нашу литературу балладу перенесъ Жуковскій, чьи художественные переводы изъ Соути ("Епископъ Гаттонъ"), Бюргера (" Лепора"), Гэте ("Лѣсной царь"), Шиллера ("Ивиковы журавли", " Кубокъ ", "Графъ Габсбургскій ", "Сраженіе со змѣемъ", " Поликратовъ перстень", " Перчатка " и друг.), изъ Уланда ("Гарольдъ") и Зейдлица ("Ночной смотръ") -- чрезвычайно вѣрно передаютъ духъ и поэтическія красоты подлинника {Правда, о точности перевода Жуковскій не всегда заботился, стараясь прежде всего о томъ, чтобы переводъ имѣлъ съ подлинникомъ одинаковое количество красокъ и производилъ то-же дѣйствіе, какое производитъ подлинникъ". } Жуковскій также писалъ и оригинальныя баллады, стяжавшія ему прозваніе "балладника"; лучшія изъ нихъ: " Людмила" и " Свѣтлана ". Пушкинъ подарилъ русскую словесность нѣсколькими образцовыми по своей художественности балладами, какъ-то: " Утопленникъ", "Пѣснь о вѣщемъ Олегѣ " и " Бѣсы ". Назовемъ также прекрасныя баллады Лермонтова: " Воздушный корабль " (изъ Зейдлица), " Морская царевна " и "Тамара"; графа А. Толстого: " Василій Шибановъ", "Змѣй Тугаринъ ", " Садко ", "Ялеша поповичъ " и "Святогсида"; Некрасова: "Власъ"; Полонскаго: " Солнце и мѣсяцъ "", " Рыбакъ "; Фета (Шеншина): " Тайна", "На дворѣ не слышно вьюги"; А. Майкова: " Приговоръ " (Легенда о Констанскомъ соборѣ) и друг.
§ 31. Опредѣленіе баллады. Балладой называется небольшая поэма фантастическаго содержанія, которое берется главнымъ образомъ изъ матеріала народныхъ сказаній, повѣрій и легендъ, въ отличіе отъ сказки, баллада вноситъ фантастическій вымыслъ только въ повѣствовательную часть своего содержанія, тогда какъ въ ея описательной части предметы и явленія изображаются чертами, вѣрными дѣйствительности. Кромѣ того, фантастическій вымыслъ баллады въ большинствѣ случаевъ можетъ быть оправданъ разумными причинами, т. е. другими словами, сведенъ на реальную почву. Напр., въ " Утопленникѣ" Пушкина появленіе мертвеца въ ночную пору, подъ окномъ избы крестьянина, который, вопреки христіанскому долгу, не похоронилъ утопленника, вытащеннаго сѣтями, но оттолкнулъ его отъ берега весломъ,-- это сверхъестественное появленіе мертвеца можно объяснить съ одной стороны суевѣріемъ мужика, съ другой -- угрызеніями его преступной совѣсти.
Въ балладѣ Шиллера " Ивиковы журавли " фантастическій вымыслъ, заключающійся въ томъ, что журавля, нечаянные свидѣтели убійства Ивика, какъ-бы изобличаютъ его убійцъ и предаютъ ихъ въ руки правосудія,-- можно свести на реальную почву сообразно указанію, сдѣланному на этотъ счетъ самимъ Шиллеромъ въ письмѣ къ Гэте: "Убійцы между зрителями,-- пишетъ онъ; пьеса, правда, не особенно тронула и подавила соучастника Парѳенія; но она напомнила ему о его дѣлѣ, а слѣдовательно и о томъ, что при этомъ случилось ("шумъ отъ стаи журавлиной"). Явленіе журавлей должно застигнуть его такимъ образомъ въ-расплохъ; онъ человѣкъ грубый и глупый, надъ которымъ моментальное впечатлѣніе имѣетъ полную власть -- и громкое восклицаніе ("Парѳеній, слышишь?... Крикъ вдали: то Ивиковы журавли!"...) при этихъ обстоятельствахъ естественно".
Баллада Лермонтова: "Воздушный корабль" (изъ Зейдлица) тоже уясняетъ смыслъ жизненнаго явленія посредствомъ фантастическаго его воспроизведенія. Сверхъестественный образъ Наполеона, который, въ часъ своей грустной кончины, несется на воздушномъ кораблѣ съ о. св. Елены къ берегамъ Франціи,-- есть ле болѣе, какъ поэтически выраженное условіе: если-бъ развѣнчанный императоръ могъ встать изъ гроба и явиться во Францію, то ни въ комъ не нашелъ-бы участія къ своей превратной судьбѣ и т. д.