§ 43. "Къ уму своему" Кантемира (Хрест. Галах. II, 370). Въ этой сатирѣ, написанной въ 1729 г., въ формѣ діалога между авторомъ-сатирикомъ и умомъ Кантемиръ осмѣиваетъ тѣхъ "хулящихъ ученіе", которые, въ своемъ упорномъ мракобѣсіи, враждебно косились на западную науку, усматривая въ ней источникъ "расколовъ и ересей", и чуждались писателей, "какъ мора". Для этой цѣли сатирикъ беретъ изъ современнаго ему общества самыхъ типичныхъ представителей умственнаго застоя и уполномочиваетъ каждаго изъ нихъ нападать на западное просвѣщеніе, тогда едва только насажденное въ Россіи трудами Петра В.,-- то изъ побужденій слѣпого изувѣрства или узко-практическихъ видовъ, то изъ празднаго легкомыслія.
Ханжа Критомъ "съ чётками въ рукахъ" приписываетъ всеобщій упадокъ благочестія въ его время -- тлѣтворному вліянію наукъ. Онъ "ворчитъ и вздыхаетъ", видя, какъ некстати любознательные молодые люди начинаютъ, къ соблазну Церкви, читать Библію и всему хотятъ знать поводъ и причину; не дорожа обычаями предковъ, не пьютъ кваса, "не прибьешь ихъ палкою къ соленому мясу"; постовъ не держатъ, свѣчекъ не кладутъ, пастырей духовныхъ не почитаютъ и (верхъ дерзости!) смѣютъ шептать, что церковнымъ рукамъ "помѣстья и вотчины весьма не пристали".
Сильванъ, типъ скряги-помѣщика, считаетъ "вреднымъ безумствомъ" все то, "съ чего вдругъ карманъ не толстѣетъ". Понятно,-- для науки онъ не дѣлаетъ исключенія, такъ какъ она въ то время начинала служить въ Россіи только правительству, но еще не могла способствовать матеріальнымъ выгодамъ частныхъ лицъ. Пользу реторики, логики, психологіи, метафизики, химіи, астрономіи, алгебры и медицины Сильванъ отрицаетъ съ узко-практической точки зрѣнія круглаго невѣжды. Онъ пренаивно размышляетъ, что такъ-какъ лѣкарю нельзя-же видѣть внутренностей живою тѣла, то, значитъ, совѣты и рецепты врача -- вздоръ, однѣ только "басни", подъ предлогомъ которыхъ "лучшій сокъ изъ нашего мѣшка въ его входитъ".... Часъ солнечнаго восхода, когда крестьяне Сильвана начинаютъ полевыя работы, на всякій день показанъ въ часовникѣ: ясное дѣло, почему астрономіей онъ не интересуется; металлы, изъ которыхъ чеканятся деньги, онъ и безъ металлургіи знаетъ досконально: вотъ почему и въ этой наукѣ не видитъ ни на волосъ проку и т. д., и т. д. Однимъ словомъ --
...Сильванъ одно знаніе слично *) людямъ хвалитъ,
Что учитъ множить доходъ и расходы малитъ".
*) Слично (польск. слово)= отлично, весьма.
Румяный Лука, представитель золотой молодежи того времени, кутила и вертопрахъ, усматриваетъ въ ученіи одну только скучную помѣху беззаботному прожиганію жизни въ пріятельскихъ попойкахъ и кутежахъ. Для "мертвыхъ друзей", т. е. книгъ, отказаться отъ компаніи живыхъ пріятелей и, обложась бумагой, чернилами, перьями и пескомъ, запереться въ чуланѣ -- развѣ это не равносильно "разрушенію людского содружества"?...
Медоръ, пустѣйшій франтъ, для котораго фунтъ пудры дороже всей философіи Сенеки, а щегольской камзолъ изъ мастерской моднаго портного Рекса -- милѣе Цицеронова краснорѣчія, не можетъ одобрить занятій литературой и науками оттого, что "на письмо, на печать книгъ" черезчуръ много истребляется бумаги: иной разъ ему не хватаетъ ея на папильотки для "завитыхъ кудрей".
Довольно и этихъ примѣровъ, чтобы отбить у писателя охоту къ литературнымъ или научнымъ трудамъ. По предвидя возможные со стороны ума доводы, хотя-бы въ томъ смыслѣ, что мракобѣсіе Притона, Сильвана, Луки, Медора и подобныхъ имъ невѣждъ -- не уставъ умнымъ людямъ,-- Кантемиръ спѣшитъ обезоружить своего собесѣдника слѣдующими возраженіями. въ наше время -- говоритъ онъ -- "злобныхъ слова умными владѣютъ" и потому пренебрегать ими не должно. Это разъ. Во-вторыхъ, науки имѣютъ болѣе многочисленныхъ недоброжелателей, чѣмъ сколько онъ ихъ назвалъ для краткости. Ботъ еще, напр., списковъ, всѣми почитаемый за архипастыря и отца потому только, что "клобукомъ покрылъ главу, брюхо бородою" и, "въ каретѣ раздувшися, когда сердце съ гнѣву трещитъ", благословляетъ встрѣчныхъ направо и налѣво; судья-взяточникъ, который только и дѣлаетъ, что подписываетъ приговоры, предоставляя подьячимъ "лѣзть на бумажны горы"; вотъ (при этомъ сатирикъ мелькомъ заглядываетъ въ низменные слои общества) -- "безмозглый" дьячекъ, претендующій на епископскій посохъ, и полуграмотный солдатъ, ропщущій на то, что онъ еще не командуетъ полкомъ.... Однимъ словомъ --
"Наука ободрана, въ лоскутахъ обшита,
Изо всѣхъ почти домовъ съ ругательствомъ сбита".
Итакъ, въ сатирѣ "Къ уму своему" Кантемиръ негодуетъ на невѣжество своихъ современниковъ, какъ на такое явленіе, которое особенно тормозило умственный и нравственный ростъ русскаго общества того времени.
Совершенно инымъ характеромъ отличается сатира Дмитріева: "Чужой толкъ" (Хрест. Галах. II, 373). Она направлена противъ бездарныхъ одописцевъ, "едва-ли вывѣски надписывать способныхъ", противъ искусственности, громогласія и безпредметнаго восторга ложно-классической оды. Это ненормальное явленіе русской литературы Дмитріевъ поражаетъ не бичомъ желчной и негодующей сатиры, съ образчикомъ которой мы имѣли случай познакомиться у Кантемира,-- но легкою лозой ироніи и незлобиваго смѣха. Вотъ какъ, напр., живописуетъ сатирикъ процессъ писанія оды нашими Пиндарами;
Лишь пушекъ громъ подаетъ пріятну вѣсть народу,
Что Рымникскій Алкидъ поляковъ разгромилъ,
Иль Ферзенъ ихъ вождя Костюшку полонилъ,--
Онъ (піита) тотчасъ за перо и разомъ вывелъ -- Ода!
Потомъ, въ одинъ присѣстъ: такого дня и года!
"Тутъ какъ?... Пою!... иль нѣтъ, ужъ это старина!
"Не лучше-ль: даждъ мнѣ, Фебъ! Иль такъ: не ты одна
Попала подъ пяту, о чалмоносна Порта!
"Но что-же мнѣ прибрать къ ней въ риѳму, кромѣ чорта?
"Нѣтъ, нѣтъ! не хорошо, я лучше поброжу
"И воздухомъ себя открытымъ освѣжу"...
Наконецъ, собравшись съ мыслями, кое-какъ обсудивъ планъ будущей "реляціи въ стихахъ", нашъ поэтъ съ прогулки бѣжитъ на свой чердакъ, чертитъ -- и въ шляпѣ дѣло:
И оду ужъ его тисненью предаютъ,
И въ одѣ ужъ его намъ ваксу продаютъ....
Если припомнимъ, что большая часть изъ нашихъ Пиндаровъ были -- "лейбъ-гвардіи капралъ, ассесоръ, офицеръ, какой-нибудь подьячій, иль изъ кунсткамеры антикъ въ пыли ходячій, уродовъ стражъ -- народъ все нужный, должностной"; что, наконецъ, одописцы эти сочиняли оды не по вдохновенію, а ради награды перстенькомъ или дружества съ князькомъ,-- то, понятно, не станемъ удивляться печальной судьбѣ ихъ пѣснопѣній.
§ 44. Опредѣленіе сатиры. Сатира есть такое лирическое стихотвореніе, въ которомъ поэтъ или негодуетъ на пороки современниковъ, глубоко оскорбляющіе его нравственное чувство, или незлобивой насмѣшкой поражаетъ людскіе слабости и недостатки съ ихъ забавной стороны. Въ первомъ случаѣ сатира называется важной, серьезной, во второмъ -- легкой, шуточной.
Что, однако-жъ, даетъ право сатирику бичевать общественные пороки? Во имя чего дѣлаетъ онъ это? Во имя разумнаго и нравственнаго идеала, который живетъ въ его сознаніи. Только идеальный смѣхъ и можетъ быть достойнымъ орудіемъ сатирика.
Первыхъ зародышей сатиры нужно искать въ древне-греческой поэзіи, въ ямбахъ {Шерръ говоритъ: "Поэтической формой сатиры былъ ямбъ, названіе котораго происходитъ отъ греческаго глагола, означающаго -- бросать, метать. Такъ этотъ стихъ названъ потому, что въ немъ насмѣшка и порицаніе какъ будто бросались въ того, кто служилъ предметомъ сатиры".} Архилоха и Симонида {Объ Архилохѣ сохранилось преданіе, что онъ былъ виновникомъ смерти нѣкоего Ликамба и его дочери Необулы, доведя ихъ до самоубійства своими безпощадно-язвительными насмѣшками. Симонидъ извѣстенъ желчными и остроумными ямбами на женщинъ.} (оба жили въ VII в. до Р. Хр.). Но сатира у грековъ никогда не была самостоятельнымъ литературнымъ видомъ, какъ это случилось впослѣдствіи у римляпъ, которые могли съ полнымъ правомъ сказать о себѣ словами Квинтиліана "satira omnis nostra est" (т. e. "вся сатира -- наша"). Начатки римской сатиры -- фесценнины (versus Fescennini) и тріумфальныя пѣсни (carmina triumphalia). Фесценнипами назывались стихотворныя насмѣшки, которыми италійскіе поселяне любили пересмѣивать другъ друга во время отдыха, наступавшаго за уборкой жатвы и сборомъ винограда; carmina triumphalia -- хвалебныя и вмѣстѣ пасквильныя пѣсни; ихъ распѣвали солдаты за тріумфальной колесницей полководца.
Основателемъ римской сатиры {Слово сатира (въ буквальномъ переводѣ съ лат. яз.-- смѣсь) обыкновенно производятъ отъ названія одного римскаго блюда (satura), которое приготовлялось изъ всякой всячины, на подобіе теперешняго винограда.}, какъ особеннаго литературнаго вида, былъ Луцилій (180 г., до Р. Хр.). Онъ первый далъ ей форму гекзаметра и ввелъ въ нее самое разнообразное содержаніе, самую безцеремонную шутку надъ лицами и явленіями современной ему жизни. Его преемниками и продолжателями были Горацій, Персіи и Ювеналъ.
Сатиры Горація (род. въ 65 г., до Р. Хр.) отличаются рѣдкимъ изяществомъ формы, звучнымъ стихомъ, незлобивымъ юморомъ и трезвымъ содержаніемъ морали. Лучшая характеристика сатирическаго направленія Горація заключается въ этихъ словахъ его: "Ridendo verum dico (= смѣясь, я высказываю правду),
Персій (род. въ 34 г. по Р. Хр.) -- сатирикъ мрачный и скорбный. Слабая сторона его произведеній -- изысканность и темнота слога.
Разгадка озлобленной и бѣшеной сатиры Ювенала (род. около 47 г. но Р. Хр.) заключается въ собственномъ признаніи поэта: Si natura negat, facit indignatio versus" (= если у меня нѣтъ природнаго таланта, то стихи родитъ негодованіе). А въ поводахъ къ негодованію онъ не имѣлъ недостатка, живя въ эпоху чудовищнаго деспотизма Клавдія, Нерона и Домиціана, когда, не рискуя жизнью, нельзя было обмолвиться правдой даже о лѣтнихъ жарахъ, дождливой погодѣ или ненастной веснѣ.
Въ нашей литературѣ первымъ по времени сатирикомъ явился Кантемиръ (+ 1744 г.), авторъ девяти сатиръ, написанныхъ 13-ти сложнымъ силлабическимъ стихомъ. За нимъ слѣдовали -- Сумароковъ, Нахимовъ, Дмитріевъ, Вяземскій, Лермонтовъ ("Дума"), Некрасовъ и друг.
Примѣчаніе. Со времени Гоголя въ русской литературѣ начинаетъ первенствовать сатирическое, обличительное направленіе, которое, однако-жъ, нельзя смѣшивать съ сатирой, какъ особеннымъ видомъ лирическихъ стихотвореній.