§ 17. Хотя русскій народъ и называетъ сказку "складкой", т. е. небылицей, тѣмъ не менѣе было-бъ ошибочно видѣть въ сказкахъ только одну праздную игру ума или произволъ необузданной фантазіи. Помимо наивной прелести поэтическаго разсказа и живого, мѣткаго языка, сказки любопытны еще въ томъ отношеніи, что въ нихъ народъ не только выразилъ свои миѳическія воззрѣнія на обоготворенныя силы природы и нравственное міросозерцаніе, но и увѣковѣчилъ нѣкоторыя подлинныя черты своего стародавняго патріархальнаго быта,
Въ эпоху возникновенія миѳическаго эпоса (§ 13), народъ воплощалъ въ матерьяльныхъ образахъ дѣятельность стихійныхъ силъ природы. Напр., зимнюю стужу онъ представлялъ себѣ въ образѣ дѣдушки Морозна; олицетвореніемъ водяной стихіи являлся Морской царь. Сказочная Жаръ-птица, которая въ глубокую полночь прилетаетъ въ садъ и освѣщаетъ его собою такъ ярко, какъ тысячи зажженныхъ огней,-- есть воплощеніе бога грозы. Когда поетъ Жаръ-птица, изъ ея раскрытаго клюва сыплются перлы, т, е. вмѣстѣ съ торжественными звуками грома разсыпаются блестящія искры молніи. Сапоги-скороходы, которые могутъ переносить своего владѣльца и черезъ огонь, и черезъ воду, съ каждымъ шагомъ мча его за семь миль впередъ,-- суть поэтическая метафора бурно несущагося облака, равно какъ скатерть-самобранка -- метафора дождевой весенней тучи, дарующей землѣ плодородіе, а людямъ -- хлѣбъ насущный. Часто убитые сказочные герои воскресаютъ, лишь-только окропятъ ихъ сначала мертвой-водой, а потомъ живою; въ этомъ скрытъ глубокій иносказательный смыслъ: въ самой природѣ первые дожди, сгоняя льды и снѣга, растаявшіе отъ лучей весенняго солнца, какъ-бы сгоняютъ разсѣченные члены матери-земли, а слѣдующіе за вини даютъ ей зелень и цвѣты.
Эти и подобные имъ поэтическіе образы обоготворенныхъ силъ природы сложились въ народной фантазіи такъ давно, что никому и не вспомнить, гдѣ и когда именно. Отсюда -- всегдашняя неопредѣленность мѣста и времени сказочнаго дѣйствія, которое, какъ извѣстно, происходитъ въ нѣкоторое время въ нѣкоторомъ царствѣ, за тридевять земель, въ тридесятомъ государствѣ, за горами, за долами, за дремучими лѣсами или просто между небомъ и землей.
Нравственное міросозерцаніе народа, его взгляды на жизнь и человѣческія отношенія составляютъ вторую любопытную сторону сказокъ. Ихъ обычная развязка -- торжество добродѣтели и казнь порока. Такъ въ "Морозкѣ" порокъ въ лицѣ злой мачихи карается смертію ея дочери, а добродѣтель многострадальной падчерицы щедро награждаетъ дѣдъ Морозно. Въ " Двухъ доляхъ " богатый мужикъ, отказавшійся помочь своему брату, бѣдняку и неудачнику, наказывается тѣмъ, что братнино горе привязалось къ нему и, разоривъ его, пустило по міру съ сумою. Такое неизмѣнное сказочное торжество добродѣтели надъ порокомъ объясняется, вѣроятно, естественнымъ побужденіемъ народа -- на крыльяхъ мечты унестись подальше отъ неприглядной дѣйствительности,-- въ иной фантастическій міръ, гдѣ кривда не можетъ безнаказанно глумиться надъ правдой.
Высокую идею о томъ, что преступленіе, содѣянное на землѣ, рано или поздно обнаруживается Небеснымъ Промысломъ, народа, опоэтизировалъ въ " Чудесной дудкѣ ". Подружки изъ зависти убили Снѣживиночку и кодъ сосенкой схоронили. На могилкѣ несчастной выросъ камышъ. Бурлаки его срѣзали, сдѣлали изъ него дудочку и заиграли. Вдругъ, о чудо!... дудочка, какъ живой человѣкъ, слова выговариваетъ: "ду-ду-ду-ду!... меня дѣвушки убили изъ-за блюдечка, изъ-за ягодокъ. Онѣ меня убили, подъ сосенкой схоронили, катышкомъ укатали, блюдечкомъ утрепали".
Разсматривая русскія сказки съ точки зрѣнія нравственныхъ понятій народа, нельзя пройти молчаніемъ сказочнаго героя -- Иванушку-дурачка, обычно младшаго изъ трехъ братьевъ. Дурень этотъ вѣчно лежитъ на печи, вѣчно попадаетъ въ просакъ и терпитъ побои. Тѣмъ не менѣе въ концѣ сказки онъ благополучно побѣждаетъ всѣ ухищренія завистливыхъ старшихъ братьевъ и вмѣстѣ съ рукою царевны, писанной красавицы, получаетъ полцарства въ приданое. Такимъ неизмѣннымъ благоволеніемъ къ Иванушкѣ-дурачку народъ доказалъ только, что онъ гораздо выше цѣнитъ доброе и сострадательное сердце, нежели своекорыстный умъ. Притомъ сказочный дурень въ сущности вовсе не глупъ: онъ только блаженный, небывалый простакъ, но "гдѣ просто, тамъ ангеловъ со ста" говоритъ народная мудрость.
Сказки имѣютъ и бытовое значеніе, правдиво рисуя нѣкоторыя подробности будничной семейной обстановки нашего простолюдина. Оказывается, что дѣти безпрекословно подчиняются во всемъ волѣ отца, зачастую суровой и даже взбалмошной. Послѣ его смерти, между сыновьями обыкновенно возникаетъ вражда изъ-за наслѣдства и первенства въ домѣ. Въ случаѣ женитьбы братьевъ, она обостряется сварами и ссорами неуживчивыхъ снохъ, что, наконецъ, вынуждаетъ братьевъ раздѣлять отцовское добро поровну и разойтись ("Двѣ доли"). Самой горемычной является въ сказкахъ участь падчерицы, которую ѣстъ поѣдомъ злая мачиха. Каждый Божій день она слезами умывается. Родная дочь что ни сдѣлаетъ, за все ее гладятъ но головкѣ да приговариваютъ: умница! а падчерица, какъ ни угождаетъ -- ничѣмъ не угодитъ,-- все не такъ, все худо ("Морозко"), Длинный рядъ сказокъ, посвященныхъ горькой долѣ сиротки въ чужой семьѣ, свидѣтельствуетъ, конечно, о заурядности этого прискорбнаго явленія въ быту нашего темнаго простолюдина.
Въ народномъ сказочномъ мірѣ видное мѣсто принадлежитъ сказкамъ о животныхъ. Въ этихъ, такъ сказать, обломкахъ когда-то цѣльнаго животнаго эпоса животнымъ присвоенъ не только умъ и чувства, но и даръ человѣческаго слова, хотя ихъ природныя склонности оставлены неприкосновенными: лисица -- плутовата, волкъ -- глупъ и жаденъ, пѣтухъ -- бдителенъ, кошка -- блудлива и т. п.
Надѣленные умомъ и человѣческою рѣчью, сказочные звѣри дѣйствуютъ совсѣмъ какъ люди. Напр., журавль съ цаплей строятъ себѣ по концамъ болота избушки, и долговязый, наскуча одинокой жизнію, идетъ къ цаплѣ свататься; лиса просится къ мужику въ избу ночевать; медвѣдь, у котораго старикъ отрубилъ лапу, дѣлаетъ себѣ липовую ногу, идетъ къ нему на деревяшкѣ и поетъ: "Скрипи нога! скрипи, липовая!" Зайчикъ, выгнанный изъ своей хатки "козою рьяною, за боки драною", плачетъ неутѣшно и т. п.
Сказкамъ о животныхъ, какъ продукту, безмятежно-наивнаго творчества народа, вовсе чужды сатирическія нападки на отдѣльныхъ личностей или цѣлыя сословія; исключеніе составляютъ нѣкоторыя сказки позднѣйшаго происхожденія, какъ напр. " Судное дѣло леща съ ершомъ ", гдѣ остроумно и неподдѣльно весело осмѣяно наше старинное судопроизводство.
Примѣчаніе. Въ новѣйшее время многіе поэты у насъ и въ Западной Европѣ пробовали сочинять искусственныя сказки въ подражаніе народнымъ, каковы сказки Андерсена, Топеліуса, Мюссе и Сталя, Гофмана, Лабулэ, Жуковскаго ("О сѣромъ волкѣ ", "О мудрецѣ Керимѣ"), А. Пушкина ( "О рыбакѣ и рыбкѣ"), Гоголя ("Вій"), Ершова ("Конекъ-горбунокъ"), Кота-Мурлыки, Одоевскаго (Дѣдушки Иринея) и многихъ друг.
§ 18. Опредѣленіе сказокъ. Сказками называются фантастическія произведенія безыскусственнаго эпоса, въ которыхъ народъ не только выразилъ свои миѳическія воззрѣнія на обоготворенныя силы природы и свое нравственное міросозерцаніе, но и увѣковѣчилъ нѣкоторыя подлинныя черты своею стародавняго патріархальнаго быта.