Андерсъ Гудмундсонъ Рустадъ былъ младшимъ сыномъ состоятельнаго поселянина въ Гардангерѣ, на западномъ берегу Норвегіи. Его отецъ, считавшійся магнатомъ во всей общинѣ, оставилъ своимъ тремъ сыновьямъ большую ферму, которую они, согласно послѣдней его волѣ, подѣлили поровну между собою. Въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, они мужественно старались поддержать себя и свои семейства на доходъ съ причитавшейся каждому изъ нихъ долѣ отцовскаго наслѣдства. Но эта была тяжелая борьба за существованіе и, наконецъ, они дошли горькимъ опытомъ до убѣжденія, что безъ капитала для возведенія построекъ и улучшенія земли ихъ жизнь будетъ вѣчнымъ единоборствомъ съ нищетой. Къ тому же -- и это было имъ очень чувствительно -- они не могли болѣе пользоваться тѣмъ вліяніемъ на общинныя дѣла, которое принадлежало ихъ семьѣ въ прежнія времена. Поэтому братья составили семейный совѣтъ, чтобъ рѣшить, какими мѣрами поддержать честь и авторитетъ ихъ стариннаго почтеннаго имени. Всѣ трое были строго честными, прямыми, уважавшими законы людьми и каждый одинаково не употребилъ бы во зло вѣкового вліянія своего рода на общественныя дѣла. Кромѣ того, они отличались глубокой нравственностью, серьёзнымъ характеромъ, благоразуміемъ и упорнымъ преслѣдованіемъ однажды намѣченной цѣли. Такимъ образомъ, каждый изъ нихъ явился на семейный совѣтъ съ заблаговременно обдуманнымъ планомъ разрѣшенія важнаго вопроса и отстаивалъ его съ непреодолимой энергіей. Только послѣ долгой и упорной борьбы, былъ, наконецъ, принятъ планъ Андерса, и старшій братъ Торкель, какъ законный представитель семьи, рѣшился, во имя интересовъ ихъ стариннаго рода, воспользоваться его самопожертвованіемъ. По словамъ Андерса, было совершенно правильно и справедливо, чтобъ меньшій братъ, мѣшавшій семьѣ поддержать свое прежнее значеніе въ общинѣ, удалился въ другую страну, гдѣ собственнымъ трудомъ создалъ бы себѣ новую сферу дѣятельности. Постояннымъ дѣлежомъ земли между потомками каждаго новаго поколѣнія, самая могучая раса могла выродиться въ безземельныхъ поселянъ и поденьщиковъ, неблагоразумно потерявъ то общественное значеніе, которое пріобрѣли разумные, работящіе предки. Не желая служить помѣхой старшему брату въ сохраненіи вліянія и независимости, Андерсъ предложилъ уплатить ему тысячу долларовъ, какъ вознагражденіе за его долю въ отцовскомъ наслѣдіи, и переселиться въ Америку съ женою, у которой было такъ-же пятьсотъ долларовъ приданнаго. Эта мысль о переселеніи не вошла ему въ голову вдругъ среди бурныхъ споровъ, но уже два года онъ изучалъ англійскій языкъ, произношенію котораго онъ научился у одного англійскаго лорда, бравшаго его въ проводники во время экспедицій по окрестной странѣ въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтнихъ сезоновъ.
Второй братъ Бьормъ, не желая отстать отъ меньшого въ великодушіи, также согласился взять тысячу долларовъ и рѣшилъ сдѣлаться лѣсопромышленникомъ въ одномъ изъ приморскихъ городовъ Норвегіи. Однако, было уговорено, что жена и ребенокъ Андерса останутся въ родительскомъ домѣ, пока онъ устроится на новой своей родинѣ по ту сторону океана.
Уже во второй половинѣ апрѣля 186* года, Андерсъ прибылъ въ Нью-Іоркъ и вышелъ на берегъ у Крѣпостного сада. Тысяча пятьсотъ долларовъ были старательно зашиты въ кожанномъ кушакѣ, который онъ носилъ на тѣлѣ подъ рубашкой, но, несмотря на это, пароходный комиссаръ догадался, что онъ имѣетъ при себѣ большую сумму денегъ и, отозвавъ его въ сторону, предупредилъ шопотомъ о тѣхъ опасностяхъ, которымъ подвергается эмигрантъ, оставаясь своимъ собственнымъ банкиромъ. Онъ дружески совѣтовалъ ему помѣстить свои деньги поскорѣе въ безопасный банкъ, который будетъ выдавать ихъ по мѣрѣ надобности и платить проценты на остальную сумму. Норвежецъ, не говорившій никому ни полслова о своемъ сокровищѣ, былъ очень перепуганъ догадливостью комиссара и тотчасъ рѣшилъ послѣдовать его совѣту, хотя не посмѣлъ спросить у него дальнѣйшихъ подробностей. Онъ вообще не довѣрялъ чужестранцамъ и, какъ всѣ норвежцы, считалъ главнымъ занятіемъ американцевъ обманываніе болѣе наивныхъ и простоватыхъ націй. Отдавъ на храненіе свои вещи агенту пароходной компаніи, онъ смѣло отправился осматривать городъ, предварительно избранія временнаго мѣстожительства. Но едва только онъ вышелъ изъ воротъ Крѣпостного сада, какъ на него набросилось около дюжины людей, изъ которыхъ одни рекомендовали никому невѣдомыя гостиницы, а другіе радостно привѣтствовали его, какъ стараго друга, навязываясь съ своими услугами. Андерсъ привыкъ, что его всѣ считали смышленнымъ и достойнымъ уваженія человѣкомъ, а потому ему показалось очень обиднымъ, что эти негодяи выбрали его жертвой своихъ мошенническихъ продѣлокъ. Но, конечно, для нихъ его старинное, почтенное имя было только непонятнымъ, варварскимъ звукомъ, и потому не стоило отстаивать свой авторитетъ, котораго никто не призналъ бы; съ другой стороны, онъ боялся прибѣгнуть къ силѣ, чтобъ не нарушить законовъ этой новой для него страны. Кое-какъ освободившись отъ навязчивыхъ американцевъ, онъ продолжалъ свой путь по странному городу.
Съ каждымъ шагомъ усиливались вокругъ него шумъ и гамъ. Для его ушей, привыкшихъ только къ плеску морскихъ волнъ и крику орлана горныхъ вершинахъ, этотъ безпокойный топотъ людей и лошадей, грохотъ колесъ но каменной мостовой и несмолкаемые крики на различныхъ непонятныхъ ему языкахъ до того его смущали, что онъ часто останавливался, чтобъ собраться съ мыслями. Его умъ путался и впервые пошатнулась въ немъ твердая увѣренность въ себя, какъ въ нормальное и разумное человѣческое. существо. Его норвежская одежда, которую онъ носилъ съ дѣтства и въ приличіи которой никогда не сомнѣвался, теперь вдругъ показалось ему странной, невозможной; а полулюбопытные, полупрезрительные взгляды, бросаемые на него быстро пробѣгавшими мимо мужчинами и женщинами, заставляли его желать скрыться въ какомъ-нибудь невѣдомомъ убѣжищѣ, гдѣ бы никто его не нашелъ. Его пугала мысль, что, пожалуй, эти странные люди, съ ихъ проницательными, несимпатичными взглядами, догадались, подобно пароходному комиссару, что у него въ карманѣ большая сумма денегъ и только ждали удобной минуты, чтобъ его ограбить. Тяжесть золотыхъ монетъ стала для него невыносимымъ бременемъ; ноги у него подкашивались, въ вискахъ стучало и онъ, наконецъ, боялся сдѣлать шагъ, чтобъ не упасть и не быть раздавленнымъ окружавшей его толпой. Въ ту минуту, когда его силы совершенно уже отказывались, онъ вдругъ случайно увидалъ на большомъ каменномъ домѣ надпись громадными золотыми буквами: -- "Сохранный банкъ и общество содѣйствія для эмигрантовъ". Прежде всего, обратили на себя его вниманіе слова для эмигрантовъ, а потомъ онъ разобралъ и остальную надпись съ помощью словаря, который онъ всегда держалъ въ карманѣ. Онъ именно нуждался въ такомъ учрежденіи, одно названіе котораго вселяло въ немъ довѣріе. Очевидно, само Провидѣніе привело его къ двери "Сохраннаго банка и общества содѣйствія для эмигрантовъ".
Смущенный и растерявшійся норвежецъ выпрямился, снялъ шляпу и провелъ рукой по своимъ русымъ волосамъ. Вполнѣ убѣжденный, что Богъ его родной Норвегіи протянулъ ему руку помощи въ этой чужой, шумной, бѣшенной странѣ, онъ шопотомъ затянулъ какой-то гимнъ и поспѣшно перешелъ улицу къ большему гранитному дому. Прежде чѣмъ войти въ него, онъ полюбовался имъ снаружи. Самое зданіе, гдѣ помѣщался "Сохранный банкъ и общество для содѣйствія эмигрантамъ", было основательное, солидное; тутъ не было никакихъ легкомысленныхъ украшеній, бьющихъ на оригинальность, а громадная каменная масса своимъ почтеннымъ видомъ отгоняла всякое сомнѣніе въ нравственныхъ качествахъ лицъ воздвигнувшихъ ее. Но, очевидно, съ цѣлью разсѣять и послѣднюю тѣнь недовѣрія, которая могла еще находиться въ умѣ вкладчика, на одной изъ гранитныхъ колоннъ великолѣпнаго портика, виднѣлась надпись золотыми буквами: "Благородный Рандольфъ Мельвиль старшій, предсѣдатель". Было что-то звучное, чарующее въ этомъ имени. Мистеръ Рандольфъ Мельвиль былъ благородный; въ этомъ наивный норвежецъ ни на минуту не усомнился, не зная, какъ легко добывался этотъ титулъ, столь иронически звучащій въ Соединенныхъ Штатахъ. Но для него важнѣе казалось то, что мистеръ Рандольфъ былъ старѣйшимъ въ своемъ родѣ и онъ рисовалъ себѣ почтеннаго предсѣдателя банка сѣдовласымъ патріархомъ, окруженнымъ семьей, для которой онъ былъ поддержкой и совѣтникомъ. Съ этой пріятной картиной передъ глазами, онъ смѣло вошелъ въ контору и положилъ свою шляпу на бѣлый мраморный прилавокъ. За перегородкой съ маленькими окошками сидѣло около полудюжины конторщиковъ съ серьёзными лицами. Они дѣятельно писали и какъ бы не замѣчали норвежскаго поселянина, который съ видомъ скромнаго просителя переходилъ отъ одного окна къ другому, надѣясь, что на него обратятъ вниманіе. Наконецъ, одинъ изъ конторщиковъ, небольшого роста, изящно одѣтый, съ щегольскими черными усами, слегка наклонилъ свою голову къ окошку, надъ которымъ была надпись "Приходная касса" и, не отвѣчая на привѣтствіе Андерса, спросилъ грубымъ голосомъ, что ему нужно.
-- У меня тысяча пятьсотъ долларовъ, произнесъ норвежецъ на плохомъ англійскомъ языкѣ:-- и я желалъ бы ихъ внести на сохраненіе на нѣсколько мѣсяцевъ, пока они мнѣ не понадобятся.
Конторщикъ, вмѣсто отвѣта, снова уткнулъ носъ въ свою бухгалтерскую книгу, словно онъ ничего не слыхалъ.
-- У меня тысяча пятьсотъ долларовъ, началъ снова эмигрантъ, но конторщикъ продолжалъ писать, только повременамъ останавливаясь и обтирая себѣ лобъ платкомъ.
Вдругъ дверь изъ сосѣдней комнаты отворилась и къ конторкѣ подошелъ господинъ высокаго роста, съ величественной осанкой, сѣдой головой и красивымъ, чисто выбритымъ лицомъ.
-- Что ему надо? спросилъ онъ у конторщика строгимъ тономъ и указалъ рукой на Андерса.
-- Онъ хочетъ внести вкладъ, сиръ, отвѣчалъ конторщикъ.
-- Какъ васъ зовутъ, добрый человѣкъ? спросилъ величественный господинъ съ любезной снисходительностью.
-- Андерсъ Гудмундсонъ Рустадъ, отвѣчалъ весело норвежецъ.
Онъ былъ увѣренъ, что передъ нимъ благородный Рандольфъ Мельвиль-старшій и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что его дѣйствительная наружность почти не рознилась отъ того портрета, который онъ нарисовалъ себѣ мысленно.
-- А сколько вы желаете внести? спросилъ мистеръ Мельвиль, взявъ одну изъ маленькихъ книжечекъ, которыя лежали грудой подъ конторкой.
-- Тысячу пятьсотъ долларовъ, сэръ, это все, что я и жена моя имѣемъ за душою.
-- Хорошо, хорошо, я понимаю, произнесъ нетерпѣливо банкиръ:-- передайте сюда деньги.
Эмигрантъ разстегнулъ свою красную фуфайку, снялъ тяжелый кожанпый кушакъ, распоролъ его по шву ножемъ и сосчиталъ большія блестящія золотыя монеты. Благородный Рандольфъ Мельвиль небрежно сгребъ ихъ въ ящикъ и подалъ вкладчику книжку.
-- Мы платимъ пять процентовъ, сказалъ онъ:-- и вы можете брать деньги когда хотите.
-- Но, промолвилъ норвежецъ, взглянувъ съ удивленіемъ на книжку:-- я вамъ далъ только тысячу пятьсотъ долларовъ, а вы тутъ записали двѣ тысячи сто.
-- На золото премія въ сорокъ процентовъ.
И мистеръ Мельвиль съ тѣмъ же строгимъ, величественнымъ видомъ отвернулся отъ наивнаго вкладчика и ушелъ въ свой кабинетъ. Андерсу хотѣлось предложить много вопросовъ о томъ, какъ лучше брать деньги, и пр., но онъ не смѣлъ болѣе безпокоить великаго человѣка и его безмолвныхъ конторщиковъ. Свѣтъ казался ему теперь чѣмъ-то смутнымъ, непонятнымъ.