Боясь довѣриться посланнымъ отъ различныхъ гостинницъ, Андерсъ Рустадъ вернулся къ ночи въ Крѣпостной Садъ и проспалъ тамъ до утра на полу одной изъ галлерей, подложивъ подъ голову, вмѣсто подушки, свою куртку. Вокругъ него мужчины и женщины въ самыхъ различныхъ костюмахъ лежали на сундукахъ и ящикахъ, оглашая воздухъ дружнымъ храпомъ. Однако, эти печальные, мѣрные звуки долго не давали ему заснуть и его мысли приняли мрачный оборотъ. Онъ едва не раскаивался въ своей великодушной рѣшимости добровольно оставить древнюю колыбель своей семьи и смѣло отважиться на борьбу съ чуждымъ, невѣдомымъ для него свѣтомъ. Но онъ возражалъ самъ себѣ, что его поступокъ былъ просто справедливымъ, а ни мало не великодушнымъ. Старшій братъ поступилъ бы точно также, еслибъ находился на его мѣстѣ. Потомъ онъ вспомнилъ о своей прелестной бѣлокурой женѣ, жаждавшей раздѣлить его судьбу въ этой странѣ и о своемъ маленькомъ сынѣ, который, быть можетъ, выростетъ и сдѣлается богатымъ, могущественнымъ человѣкомъ въ своей новой родинѣ, гдѣ дорога открыта всякому свободному, энергичному уму. Онъ мысленно выстроилъ на далекомъ западѣ сначала маленькую хижину, а потомъ обширный, красивый домъ, въ который его жена вошла бы въ первый разъ съ улыбкой счастья и благодарности. Радужныя видѣнія носились передъ его закрытыми глазами и, мало по малу, полусознательная дремота замѣнилась крѣпкимъ сномъ.
На слѣдующее утро, Андерсъ рѣшился купить билетъ на желѣзную дорогу и тотчасъ отправиться въ путь на далекій западъ. Онъ чувствовалъ себя бодрымъ, сильнымъ, полнымъ надеждъ. Ему даже было стыдно, что онъ предавался наканунѣ унынію. Уличный шумъ теперь только возбуждалъ его нервы сознаніемъ, что онъ самъ составляетъ долю этого шума. Пульсъ энергической націи бился съ здоровой быстротой и могучая струя жизни захватила и его въ свой непреодолимый водоворотъ. Высокіе, мрачные дома, казавшіеся живыми сотами -- такъ постоянно выходили и выходили изъ нихъ толпы людей, словно пчелы -- испугали его и теперь, какъ наканунѣ. Солнце ярко заливало своими лучами широкую улицу; башенные часы на церкви Троицы весело гудѣли въ чистомъ воздухѣ и толпы людей ежеминутно выскакивали изъ дилижансовъ съ газетами въ рукахъ, и съ сознаніемъ увѣренности въ себѣ. Чтобъ завоевать себѣ мѣсто въ этой свѣтлой, трудолюбивой странѣ разумному, дѣятельному норвежцу, надо было только аклиматизироваться, а это было дѣло времени и не требовало большихъ личныхъ усилій. Я не вполнѣ увѣренъ, что мысли Андерса приняли именно такую опредѣленную форму, но онъ сознавалъ, что становится съ каждой минутой менѣе чуждъ окружающей его средѣ и что вскорѣ будетъ въ состояніи вести борьбу за существованіе на одинаковыхъ условіяхъ съ своими соперниками.
Размышляя такимъ образомъ, онъ достигъ угла улицы, гдѣ возвышался внушительный фасадъ банка, въ который онъ внесъ вчера свои деньги. Большая толпа, состоявшая преимущественно изъ рабочихъ и плохо одѣтыхъ женщинъ, стояла передъ закрытыми дверями банка, а четыре полисмэна тщетно старались очистить проходъ по тротуару постоянно прибывавшему наплыву прохожихъ. На мостовой тѣснилось, задѣвая другъ за друга, около полудюжины громадныхъ телегъ, запряженныхъ ломовыми лошадьми; возницы оглашали воздухъ бранными словами и щелканіемъ бичей, а наѣзжавшіе со всѣхъ сторонъ экипажи увеличивали общую свалку. Для норвежца это было новое и забавное зрѣлище; онъ бросился среди сцѣпившихся колесами телегъ и движеніемъ своихъ плечъ освободилъ одну изъ нихъ. Возница и не подумалъ его поблагодарить, а, вскочивъ на куль, хлопнулъ бичемъ и уѣхалъ крупной рысью; за нимъ послѣдовали остальные и черезъ минуту улица приняла свой обычный порядокъ. Теперь только Андерсъ замѣтилъ толпу и царившее въ ней волненіе, а потому, подойдя къ полисмэну, спросилъ его на ломанномъ англійскомъ языкѣ, не случилось ли какого несчастья.
-- Банкъ улыбнулся, отвѣчалъ полисмэнъ лаконически.
-- Что это значитъ? спросилъ норвежецъ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ смутнаго страха.
-- Улетѣлъ туда, гдѣ ласточки вьютъ гнѣзда, произнесъ со смѣхомъ полисмэнъ.
Эти слова поставили въ тупикъ эмигранта, плохо знавшаго англійскій языкъ; онъ прибѣгнулъ къ своему любимому словарю, но безуспѣшно, а вѣрить единственному раціональному объясненію происходившей передъ нимъ сцены онъ инстинктивно отказывался. Онъ поднялъ голову: прямо противъ него пожилая женщина въ безпомощной злобѣ грозила кулаками каменному дому, который, кичась своей гранитной силой, какъ бы издѣвался надъ нею. Люди, выходя изъ себя отъ гнѣва, взбѣгали на ступени подъѣзда и колотили локтями и колѣнками въ массивную дубовую дверь. Другіе ссорились съ полисмэнами, которые какъ будто удерживали ихъ отъ дальнѣйшихъ насильственныхъ дѣйствій. Андерсъ смотрѣлъ на все это въ безмолвномъ отчаяніи. Онъ смутно сознавалъ, что случилось огромное несчастье и случилось именно съ нимъ; но неожиданный ударъ произвелъ какую-то пустоту въ его умѣ. Въ вискахъ у него стучало, все тѣло окоченѣло. Онъ слышалъ вокругъ себя крики, брань, проклятія, но словно во снѣ; солнце свѣтило попрежнему, но оно ему казалось не тѣмъ солнцемъ, которое радовало его за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ; напротивъ, этотъ лучезарный свѣтъ падалъ на нетъ какимъ-то тяжелымъ бременемъ. Толпа теперь уже наполняла всю улицу; два или три камня полетѣли въ окна банка; кто-то влѣзъ на крыльцо и началъ говорить толпѣ, но никто его не слушалъ. Вдругъ среди шума и суматохи, Андерсъ почувствовалъ, что его увлекаетъ потокъ, которому онъ не въ силахъ противиться. Онъ слышалъ топотъ бѣгущихъ ногъ и два или три пистолетныхъ выстрѣла. Толпа быстро разсѣялась по всѣмъ окрестнымъ улицамъ.
Когда онъ пришелъ въ себя, то сидѣлъ на скамьѣ въ скверѣ противъ ратуши. Какое-то странное спокойствіе овладѣло имъ и онъ съ болѣзненной ясностью видѣлъ всѣ послѣдствія разразившагося надъ его головою несчастія. Гдѣ былъ теперь его домъ на далекомъ западѣ, блестящая карьера сына, радостное удивленіе жены? Но сознаніе нанесеннаго ему вреда сначала примѣшивалось къ его горю, а потомъ все болѣе и болѣе брало верхъ надъ всѣми другими чувствами. Онъ съ злобой вспоминалъ, какъ наканунѣ воръ величественно рисовался передъ нимъ, а онъ смиренно ему кланялся, и сердце его разрывалось на части. Онъ вскочилъ и гнѣвно сталъ грозить небу кулаками. Если тамъ высоко былъ справедливый Богъ, то какъ могъ онъ допускать подобное зло? А если Онъ былъ глухъ къ воплямъ униженныхъ и угнетенныхъ, то не долгъ ли обиженнаго человѣка взять правосудіе въ свои руки и самому добиться справедливости? Людское правосудіе стояло за сильныхъ и притѣсняло слабыхъ. Какъ могъ онъ безъ денегъ, друзей или знакомыхъ преслѣдовать въ судѣ вора, похитившаго у него все счастье, будущность, самую вѣру въ Бога? Онъ помнилъ очень хорошо, что почтенный пасторъ дома въ Норвегіи обѣщалъ вознагражденіе въ будущей жизни за все претерпѣнное на землѣ зло и эта система казалась ему доселѣ удовлетворительной. Онъ не видѣлъ причины, почему обиженному, несчастному человѣку не обождать терпѣливо своего времени и потомъ, блаженно покоясь въ лонѣ Авраамовомъ, не радоваться страданіямъ своихъ враговъ въ гееннѣ огненной. Но теперь, какъ часто бываетъ послѣ большого бѣдствія, онъ понялъ, какъ смутна была эта надежда на конечную месть. Его кругозоръ внезапно расширился; свѣтъ явился подчиненнымъ новымъ, дотолѣ не подозрѣваемымъ законамъ; онъ видѣлъ и созналъ то, чего никогда еще не видывалъ и не сознавалъ. Имъ овладѣло чувство безпокойнаго недовольства и онъ жаждалъ дѣятельности великой, могучей. Личное, сдѣланное ему зло онъ отнесъ къ отвѣтственности всего свѣта съ его роковыми злоупотребленіями, и его душу стало грызть непреодолимое желаніе найти его рычаги и исправить ходъ всесвѣтной машины.
Пока эти смѣлыя мысли боролись въ его умѣ, Андерсъ быстро шелъ по сквэру, громко разговаривая самъ съ собою и грозя кулаками невидимымъ врагамъ. Хотя шумъ и суета громаднаго города его сначала смутили, но онъ въ душѣ не былъ трусъ и теперь въ немъ возбуждена была вся дремлющая сила сѣверной натуры. Онъ видѣлъ смутно все, что происходило вокругъ него, и среди своего горя чувствовалъ какую-то дикую радость, что, наконецъ, его взглядъ просвѣтлѣлъ. Онъ сожалѣлъ свое прежнее невѣдѣніе и съ презрѣніемъ думалъ о томъ, какъ онъ до сихъ поръ былъ наивно доволенъ своимъ существованіемъ.
Солнце высоко поднялось, часы шли, а онъ все еще шагалъ но улицамъ, не чувствуя усталости, а ощущая только болѣзненную необходимость движенія. Послѣ полудня, онъ случайно прошелъ мимо невзрачнаго дома, надъ дверью котораго виднѣлся гербъ Соединеннаго Скандинавскаго королевства. Онъ прочелъ на вывѣскѣ, что тутъ живетъ норвежскій консулъ и, подчиняясь инстинктивному влеченію, вошелъ въ контору. Если онъ хотѣлъ добиться справедливости, то надо было пользоваться для этого всѣми возможными средствами.
Консулъ былъ человѣкъ высокаго роста, хорошо сложенный и съ очень добрымъ, умнымъ лицомъ. Онъ всталъ со стула и принялъ эмигранта съ такимъ любезнымъ радушіемъ, точно онъ былъ знатный сановникъ. Впрочемъ, въ фигурѣ и манерахъ этого простого поселянина было нѣчто, внушавшее немедленно уваженіе.
-- Садитесь, сказалъ консулъ, приглашая Андерса зайти за рѣшетку, отдѣлявшую внутреннее святилище конторы отъ мѣста, отведеннаго для публики: -- я вижу по вашему лицу, что вы имѣете мнѣ сказать нѣчто важное.
-- Да, г. консулъ, отвѣчалъ Андерсъ: -- хотя я не думаю, чтобы вы могли мнѣ оказать большую помощь.
И онъ разсказалъ просто, откровенно о всемъ случившемся со времени его пріѣзда.
-- Гм! гм! скверная исторія, произнесъ консулъ:-- но будьте увѣрены, я сдѣлаю все, что только возможно. По несчастію, это дѣло не международное, въ которое могло бы вмѣшаться ваше правительство.
-- А что вы мнѣ посовѣтуете дѣлать, г. консулъ? спросилъ Андерсъ.
-- Я бы вамъ совѣтовалъ написать письмо корпораціи...
-- Это что такое?
-- Корпорація, отвѣчалъ консулъ съ улыбкой:-- это сложное существо безъ тѣла, которое можно было бы высѣчь, и безъ души, которую можно было бы проклясть.
-- Такъ мнѣ не зачѣмъ и писать.
-- Ну, такъ я на вашемъ мѣстѣ написалъ бы лично къ благородному Рандольфу Мельвилю старшему, и объяснилъ бы прямо свое горестное положеніе. Онъ человѣколюбивый господинъ и, быть можетъ, сдѣлалъ бы исключеніе въ вашу пользу.
-- Горестное положеніе! Человѣколюбіе! воскликнулъ съ негодованіемъ Андерсъ: -- я не прошу милостыни, г. консулъ, а требую справедливости. Мистеръ Рандольфъ Мельвиль укралъ у меня деньги, зная, что это все мое достояніе, и что онъ обанкрутится на слѣдующій день. Если въ этой странѣ можно добиться справедливости, то я хочу, чтобы онъ былъ примѣрно наказанъ.
-- А! вотъ чего вы хотите, отвѣчалъ консулъ:-- ну, въ этомъ я не могу вамъ помочь. Вы не должны, впрочемъ, забывать, что мистеръ Мельвиль не банкъ; онъ только предсѣдатель правленія и дѣйствуетъ по согласію съ директорами, которые естественно такъ же отвѣчаютъ, какъ и онъ. Можетъ быть, вы желаете посадить въ тюрьму всю компанію?
-- Конечно, если они всѣ виноваты, то справедливость требуетъ, чтобы они всѣ были наказаны.
-- Я боюсь, другъ мой, что ваше чувство справедливости погубитъ васъ.
-- Я готовъ принести себя въ жертву такому святому чувству, т. е. если я своей погибелью достигну цѣли.
-- Боже мой! воскликнулъ консулъ:-- какія у васъ ярыя и не христіанскія стремленія. Еслибы вы жили столько, сколько я, въ этой странѣ и вообще на свѣтѣ, то вы знали бы, что такъ упорно настаивать на своихъ правахъ -- вѣрный путь къ погибели въ семъ свѣтѣ и въ будущемъ. Развѣ мы всѣ не обязаны каждый день идти на сдѣлку, когда по той или другой причинѣ нельзя добиться справедливости? Развѣ вся наша политическая жизнь и все образованное общество не основаны на сдѣлкахъ между добромъ и зломъ? Благоразуміе насъ къ этому побуждаетъ; религія намъ это совѣтуетъ. Въ этомъ дѣлѣ вашъ долгъ очень простъ. Вѣроятно, черезъ нѣсколько недѣль будетъ объявлена разверстка по десяти или пятнадцати центовъ за доллеръ и вы получите свою долю. Положите эти деньги въ карманъ, отправляйтесь на далекій Западъ и тамъ процвѣтайте, какъ умѣете.
Андерсъ молча слушалъ благоразумныя слова консула. Въ его глазахъ подобная сдѣлка была низкой и она ему претила. Нѣтъ, онъ добьется справедливости, хотя бы пришлось для того пролить свою кровь до послѣдней ея капли.
-- Позвольте васъ еще спросить, г. консулъ, сказалъ онъ, серьёзно смотря на его доброе лицо:-- вы знаете мистера Мельзиля?
-- Да, я его знаю очень хорошо и много лѣтъ.
-- Гдѣ онъ живетъ?
-- Въ Пятой аллеѣ, No...
-- Благодарю васъ. Онъ отдастъ свой роскошный домъ со всѣми вещами кредиторамъ?
-- Нѣтъ. Впрочемъ, домъ принадлежитъ его женѣ.
-- Такъ онъ женился на богатой?
-- Нѣтъ. Она была бѣдною, когда онъ женился на ней, а теперь богата.
-- Она получила наслѣдство?
-- Нѣтъ, по крайней мѣрѣ, насколько мнѣ извѣстно.
-- Какъ же она разбогатѣла?
Консулъ пожалъ плечами.
-- Не слѣдуетъ заглядывать въ чужія семейныя тайны, произнесъ онъ съ иронической улыбкой:-- это неделикатно.
Наступило продолжительное молчаніе, во время котораго консулъ задумчиво барабанилъ по столу своимъ золотымъ карандашомъ.
-- А что будетъ, если я не соглашусь взять менѣе ста центовъ за долларъ? спросилъ, наконецъ, Андерсъ.
-- Вы ничего не получите.
-- Нѣтъ, я добьюсь чего-нибудь.
-- Чего именно?
-- Справедливости.
-- Это не стоитъ двухсотъ долларовъ.
Дверь отворилась и тяжелые, рѣшительные шаги эмигранта послышались на тротуарѣ.
-- Бѣдняга! подумалъ консулъ, вздохнувъ: -- онъ дойдетъ до-бѣды! Но нельзя не восхищаться такой прекрасной натурой.