Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, норвежецъ оставался въ тюрьмѣ. Никто не предложилъ его взять на поруки, но никто не являлся и обвинителемъ противъ него. Однообразная тюремная жизнь и унизительное товарищество съ ворами и мошенниками уничтожили въ немъ всякую тѣнь надежды. Но за то чувство злобы жгло все его существо и свѣтилось опаснымъ пламенемъ въ его глазахъ. Облокотясь на колѣни, онъ цѣлый день сидѣлъ неподвижно, обдумывая задачу человѣческаго существованія. Съ пламеннымъ нетерпѣніемъ онъ ждалъ дня своего суда.
Тогда, наконецъ, ему удастся громко возвысить голосъ и заставить глухое правосудіе выслушать его. Онъ нѣсколько дней сочинялъ на своемъ родномъ языкѣ могучую обвинительную рѣчь, прежде, чѣмъ ему вошла въ голову мысль, что американское правосудіе говорило только по-англійски. Тогда съ горькимъ сознаніемъ полной безпомощности онъ сталъ неустанно ходить взадъ и впередъ по своей маленькой кельѣ, какъ звѣрь въ клѣткѣ и по временамъ бился головой объ стѣну, не ощущая ни малѣйшей боли. Онъ чувствовалъ, что его мысли странствуютъ безъ всякаго контроля и только въ тѣ минуты, когда злоба воспламенялась болѣе жгучимъ огнемъ, умъ его вдругъ просвѣтлялся. Въ одну изъ подобныхъ минутъ онъ услышалъ скрипъ ключа въ замкѣ, дверь отворилась и въ его келью вошелъ консулъ съ однимъ изъ тюремныхъ сторожей.
-- Я принесъ вамъ хорошія вѣсти, г. Рустадъ, сказалъ онъ., весело взявъ за руку Андерса:-- вы свободны.
-- А судъ? отвѣчалъ норвежецъ глухимъ шопотомъ.
-- Не будетъ никакого суда, произнесъ консулъ тѣмъ же радостнымъ тономъ счастливаго вѣстника: -- никто васъ не обвиняетъ.
-- За что же меня посадили въ тюрьму?
-- Вы это очень хорошо знаете и должны оцѣнить человѣколюбіе и гуманность мистера Мельвиля, который отказался отъ преслѣдованія васъ на судѣ.
-- Я не хочу милости, я хочу суда, воскликнулъ Андерсъ громовымъ голосомъ и, вскочивъ съ мѣста, сталъ громко махать кулаками передъ самымъ лицомъ консула:-- слышите, я хочу суда, я хочу высказать всему міру, самому Богу все зло, всю несправедливость, которыя я терплю.
-- Ну, ну, г. Рустадъ, будьте благоразумны, сказалъ консулъ, стараясь его успокоить: -- подумайте только, что сотни, если не тысячи, бѣдныхъ людей находятся въ такомъ же положеніи, какъ вы. Развѣ они поднимаютъ шумъ, или дѣлаютъ скандалъ! Нѣтъ, они берутъ свои десять процентовъ, какъ объявлено вчера, и благодарятъ Бога, что имъ досталось и это.
-- Вотъ именно мысль объ этихъ несчастныхъ, обманутыхъ людяхъ и сводитъ меня съ ума, воскликнулъ норвежецъ внѣ себя отъ волненія:-- скажите, гдѣ они? Я ихъ найду и вдохну въ ихъ сердца пламя благороднаго негодованія, заставляю ихъ устыдиться своей трусости, и покраснѣть за безстыдное согласіе получить одинъ долларъ вмѣсто десяти.
На лицѣ консула выразилось глубокое изумленіе. Это не былъ слова простого, необразованнаго поселянина, умственный кругозоръ котораго, полгода тому назадъ, ограничивался ежедневной рутиной земледѣльческой жизни.
-- Какъ вашъ соотечественникъ и человѣкъ, желающій вамъ добра, сказалъ онъ серьёзнымъ тономъ:-- я умоляю васъ, г. Рустадъ, послѣдуйте ихъ примѣру. Возьмите свои двѣсти долларовъ, которые вы можете получить завтра, и уѣзжайте тотчасъ на далекій Западъ.
Андерсъ презрительно отвернулся.
-- Такъ вы не хотите слушать голоса благоразумія? прибавилъ онъ, положивъ руку на плечо поселянина.
-- Нѣтъ не хочу, загремѣлъ норвежецъ:-- я не выйду отсюда безъ суда. Я хочу, я требую справедливости.
Консулъ пожалъ плечами и, взглянувъ на тюремнаго стража, знаменательно ударилъ себя пальцемъ по лбу. Тюремщикъ кивнулъ головой въ знакъ согласія.
Спустя полчаса, Андерса силой выбросили изъ тюрьмы.