Печаль и горечь заставили Леопольда удалиться из Кремцова. Началась шестая гугенотская война. Леопольда опять потянуло сражаться против католической лиги, и только по окончании похода в 1577 г. он вернулся в Кремцов. Здесь рыцарь уже не застал в живых ни Бангуса, ни смотрителя. Необходимость заняться делами имения заставила нашего героя прожить в деревне целый год. В это время в нем родилась мысль посетить Восток.
В начале августа того же года мы находим нашего героя и его спутников на мусульманском купеческом корабле, отправлявшемся в Палестину. Все они из предосторожности поменяли свой обычный костюм на одежду пилигрима. Мусульмане смотрят с уважением на всякое проявление религиозного чувства, даже у иноверцев. Был вечер. Магометанские купцы или расхаживали взад-вперед по палубе, или же сидели на коврах, поджавши ноги, и важно курили трубки. Среди последних выделялся красивый мужчина, лет сорока, с черной, блестящей бородой, спускающейся до самого пояса. Он также курил трубку, между тем как стоявший возле него раб опахалом создавал ему прохладу. По одежде, дорогому оружию и, особенно, зеленой чалме, можно было заключить, что то был эмир или знатное военное или гражданское лицо. Действительно, это был Ахмет, бей Рамлы и Яффы, зять иерусалимского паши. Все на корабле знали его и относились к нему с величайшим уважением. Разительный контраст с обществом магометан, все движения которых были полны важности и достоинства, составляла группа европейских путешественников, державшихся несколько в стороне, на другом конце корабля. Они вели между собой веселый и оживленный разговор, прерываемый часто громким хохотом. Серьезным мусульманам такое поведение крайне не нравилось, они считали его неприличным для пилигримов. Купцы бросали на них сердитые взгляды и облегчали свое сердце, произнося вполголоса угрозы и проклятия. Если бы не Ахмет-бей, которого они боялись прогневить, магометане непременно предприняли бы попытку обуздать неуместную веселость гяуров.
Наконец, у одного из них терпение лопнуло. Повозмущавшись довольно громко в кругу своих единоверцев, он подошел к Ахмету и, скрестив руки на груди, низко ему поклонился.
-- Раб твой спрашивает тебя, господин, долго ли еще намерен ты слушать крики и хохот этих необрезанных собак?
Ахмет посмотрел е величайшим равнодушием на разгорячившегося мусульманина, вынул изо рта трубку и, пустив клуб дыма, произнес:
-- Ты кто такой?
-- Гассан иль Асгер, иерусалимский купец.
-- А я кто?
-- Ты, Ахмет, знатный эмир! Великий бей, правитель Рамлы и Яффы, властвующий над морем и сушей!
-- Ты верно сказал! Итак, ты, Гассан, будучи купцом, продавай, обманывай и наживайся! Я же, Ахмет-бей, исполняю, что повелел мне господин мой, Свет вселенной! Ты оставайся при своем занятии, я же останусь при своем. Если бы эти иноземцы заплатили тебе за позволение болтать и смеяться на их лад, ты бы не только позволил это в твоем доме, благодарил бы Аллаха за счастливый денек. Я же не возьму от них платы, потому что как смех, так и плач даются человеку в свое время. Прошу тебя, не мешай ни им, ни мне в моем размышлении!
-- Алла керим! В таком случае, желаю, чтоб им скорее пришлось плакать и печалиться и чтоб душа их в день суда вошла в тело свиньи! -- С этим добрым пожеланием Гассан воротился к своим товарищам и шепотом начал с ними советоваться касательно немецких пилигримов, причем обнаружились враждебные намерения фанатичного купца. Наши же друзья были слишком заняты своим разговором, чтобы обращать внимание на то, что делалось вокруг них.
До сих пор бей оставался совершенно спокоен и не обращал внимания на разговор франков, но, услышав слово Каиро, в особенности имя святого Саида, столь священное для каждого мусульманина, он подозвал к себе малорослого Шабати, нанятого иноземцами в Триполи, чтобы служить им переводчиком.
-- Ты сопровождаешь франков? -- спросил он.
-- Ты так повелел, господин. Я взялся проводить их к святым местам, а потом -- обратно в Яффу.
-- Что говорили они про Каиро и про Саида-Магомета ель Бедови? -- Произнося это священное имя, он поднял руку и наклонил голову с благоговением.
-- Посетив все города Салиба (Спасителя) и пророков, они хотят отправиться из Яффы морем в Александрию, чтобы осмотреть чудеса Египта.
Тощий черненький человечек передал знатному эмиру все, что знал о немцах, равно как и то, над чем они так много смеялись. Он рассказал ему также, что высокий блондин со светлорусой бородой -- эмир великого Мелака севера, который вел в Венгрии войну против поклонников Магомета. Что они все -- бывшие воины и странствуют теперь по белу свету. Он, Шабати, сам видел, что высокий блондин, будучи в Триполи, носил с собой ченгирь, т. е. музыкальный инструмент, теперь же они говорили между собой о том, как он очаровывал своими песнями женщин острова Мило.
-- На чьих устах имя бея и чей взгляд откровенен, тот, Шабати, -- друг Ахмету. Но ты должен их предостеречь, чтоб они здесь никому не доверяли, исключая меня и тех, кого я представлю им как друзей. Пусть они будут серьезны, набожны и веселы, но все в свое время, чтобы не было соблазна. Итак, позаботься о том, чтобы они ждали меня, чтобы отправиться нам вместе.
Шабати ответил низким поклоном на эти слова.
Корабль повернул к земле, и перед взорами путешественников предстала знаменитая во времена крестоносцев Яффа, с ее полуразрушенными стенами и стройными белыми минаретами. Не без душевного волнения ждали Леопольд и его спутники той минуты, когда им дано будет вступить на святую землю Палестины. На берегу толпился народ. Около тридцати верблюдов стояли группами несколько в стороне, хозяева принуждали их лечь на землю, чтобы нагрузить поклажею с корабля. Несколько поодаль, возле прекрасной, богато убранной лошади, стояла группа турецких солдат, янычар и рабов.
Корабль пристал. Народ с криком начал предлагать свои услуги при переноске багажа, заметив же бея, они понизили голоса и угомонились. На палубе показался таможенный чиновник в сопровождении четырех солдат с обнаженными саблями. Перед ним же шел с десятью янычарами шейх, первый военный чиновник портового города. Оба они почтительно поклонились бею и стали ждать его приказания.
Ахмет важно кивнул головой, потом знаком подозвал к себе Шабати.
-- Раб твой готов!
-- Передай шейху все имущество франков, ты отвечаешь за него своей бородой! -- сказал он переводчику, потом обратился к шейху со следующими словами: -- Прикажи твоим слугам отнести их вещи вместе с моими в твой дом, прежде чем купцы сойдут на землю. Любопытство невежд порождает толки, от которых страдает мудрый!
-- Следуйте за эмиром, -- шепнул Шабати нашим друзьям, -- и не заботьтесь о вещах, это могло бы возбудить подозрение, Я ручаюсь за ваше благополучие.
Путешественники подошли к Ахмету и поклонились ему, янычары тотчас же окружили их. Не зная, пленники они или нет, вступили они на достопамятную землю Палестины. Сам Ахмет сел на своего коня и направился к дому шейха, наши же друзья следовали за ним пешком по узким и кривым улицам Яффы. У входа в дом шейх приветствовал своего начальника каким-то арабским изречением, затем ввел его в комнату нижнего этажа, в которой диваны, стоявшие вдоль стен, составляли единственную меблировку. Сюда ввели и пилигримов. Последние несколько поуспокоились, увидев мимоходом Шабати, стоявшего на дворе возле их вещей. Эмир расположился на диване, и, когда вошел переводчик, он подозвал к себе его и Леопольда, и с помощью Шабати завязался следующий разговор.
-- Вы, господа иноземцы, -- сказал Ахмет, -- поступили очень неосторожно, позволив себе смеяться перед моими соотечественниками, возбудив этим их негодование. Эти купцы весьма уважаемы в Иерусалиме. Поэтому чтобы отомстить вам, они подкараулят вас и постараются спровоцировать на какую-нибудь глупую выходку, чтобы паша вас осудил и наказал.
Леопольд и его товарищи очень испугались, так как знали, что иерусалимские турки больше других ненавидят христиан и всегда ищут случая навредить им.
-- Ты правду сказал, господин, -- согласился Ведель, -- мы действительно поступили очень глупо, но надо приписать это нашему незнанию обычаев страны.
-- Ответ твой мне нравится! Но чтобы вы ни в этом городе, ни во время вашего дальнейшего путешествия не попали в руки подобных людей, потому и обошелся я с вами как с пленными и велел вести сюда, так будьте впредь осторожнее. Теперь же отдайтесь добровольно в мое распоряжение. Согласны вы на это?
-- Согласны, -- ответил уныло Леопольд.
-- Ну, так отдыхайте до полудня, -- сказал эмир, улыбаясь. Он встал и вышел из комнаты.
Пилигримам не очень нравилось первое их вступление на святую землю.
Переводчика не видно было, он был занят чем-то на дворе и в доме. Но в двенадцать часов он с веселым видом принес им вкусный обед.
-- Кушайте, господа, -- сказал он им, -- и подкрепите силы ваши для путешествия. Злые купцы уехали два часа тому назад, а шейх, по приказанию бея, велел объявить им, что он посадил вас в тюрьму и строго накажет за то, что вы рассердили их своим поведением. Дураки благодарили его, славили его правосудие и затем уехали со своими товарами. Теперь они не могут вам повредить, тем более, что нам придется оставаться в Ре-меле до тех пор, пока паша не пришлет бумагу, позволяющую вам въезд в Иерусалим. Мы отправимся в путь тотчас после обеда.
Это известие подняло дух немецких путешественников, и они начали думать лучше об Ахмете.
После обеда они выехали из Яффы. Ахмет ехал впереди на коне, а они -- на ослах, следовали за ним, окруженные янычарами. Когда они начали взбираться на довольно крутой холм, бей подозвал к себе Леопольда и переводчика и, приказав им не отставать от него, поехал несколько вперед, очевидно, для того, чтобы прочие не могли слышать их разговора.
-- Говорят, франк, что ты на родине рыцарь, эмир, как и я, можешь ли ты доказать это?
-- Я рыцарь, в Рамле могу представить тебе доказательства...
-- Великий Мелак северного царства сделал тебя эмиром за храбрые дела против почитателей Аллаха?
-- Да, господин. Я сделал для моей веры и для моего государя то же, что ты, эмир, как храбрый человек, сделал бы для защиты твоей веры и чести султана!
-- Я тебя не порицаю, напротив, я стал твоим другом, белокурый франк, именно потому что ты эмир и воин! Ты и товарищи твои будете жить в Рамле в моем доме и рабы мои будут обходиться с тобой так же почтительно, как обходились бы со мной твои рабы, если бы мне вздумалось отправиться в западные страны и посетить дом отца твоего. Но как нет на свете добра без зла, так нет и дружбы без денег. Ты должен мне заплатить за мою заботу!
-- Я сделаю это, насколько мне позволит моя бедность. Сколько будет стоить нам твое гостеприимство, господин?
-- Мы поговорим об этом, когда ты будешь гостеприимством пользоваться. Однако не пугайся, ты очень богат тем золотом, которое я ищу. -- Тут турок в первый раз захохотал, и лицо его озарилось веселостью. Он протянул руку над холмистой равниной, на которой виднелись слева развалины высокой башни, а справа -- опустелый городок.
-- Видишь ли этот город? Это Сидон, где, по преданию вашего народа, был обезглавлен Георгий, один из ваших святых.
Так, беседуя, достигли они Рамлы. Тут они остановились перед полуразрушенным домом. Ахмет попросил Леопольда довольствоваться со своими спутниками этим помещением, впрочем, на одну только ночь, чтобы дать ему, бею, время приготовить свой дом для приема гостей. Указывая Леопольду на означенное помещение, бей сказал ему, что в этом доме родился Иосиф Аримафейский, друг великого Салиба, которого и похоронил, подвергая опасности собственную жизнь.
-- Посвяти эту ночь воспоминаниям о нем, -- прибавил Ахмет, -- потому что нет ничего драгоценнее верности друга в минуту нужды! Алла керим, Бог велик!
С этими словами бей ускакал, Леопольд же вошел в дом вместе с Шабати.
-- Вы в самом деле родились под счастливой звездой, -- сказал переводчик, когда они вошли. -- Мне Ахмет хорошо знаком, я знаю, что когда он едет в Триполи, то никогда не возвращается назад с пустыми руками, но как ни весел и ни умен он, когда хочет, ни с одним франком не обходился он еще так, как с вами! Да будут благословенны дни ваши!
На другой день Леопольд и его спутники перешли в дом Ахмета, где их приняли как дорогих гостей. Теперь наши друзья убедились, что знакомство с эмиром было для них настоящим счастьем. Бей объявил, что им придется прожить у него восемь дней, пока не возвратится из Иерусалима мамелюк, которого он послал к паше с просьбою выдать франкам позволение на свободный проезд через святые места. В продолжение этих восьми дней бей посвящал гостям все свои свободные часы, занимая их восточными сказками и преданиями о святой земле, в которых выражался взгляд мусульман на многие события священной истории. Франки, со своей стороны, должны были рассказывать Ахмету о своей родине, при этом Леопольд сообщил ему предание о золотой женщине и показал грамоту императора о пожаловании его в рыцари. Этим Леопольд еще более возвысился в глазах Ахмета. Вообще же последний в присутствии товарищей Леопольда держал себя скрытнее, чем когда был с ним наедине. Эта сдержанность стала еще заметнее с приездом Эристоффа Витцума из Померании, прибывшего на венецианском корабле в сопровождении пажа и переводчика. Узнав соотечественника Леопольда, гостеприимный эмир пригласил его также в свой дом, но с тех пор в его манерах стал более и более проглядывать чиновник султана.
Однажды вечером (возвращения мамелюка ждали через два дня) Ахмет гулял по саду с Леопольдом и переводчиком.
-- Ты скоро уедешь, иноземец, и потому я должен напомнить о платеже и об искусстве царя Давида.
-- Как так, господин, я тебя не понимаю?
-- Воистину ты, друг, недогадлив! Ты должен заплатить мне песнею и веселой ночью, чтобы я сохранил о тебе приятное воспоминание. Передай тайно твой инструмент переводчику, он отнесет его ко мне. Когда же друзья твои лягут спать, прийди сюда в сад под каким-нибудь предлогом; раб будет тебя ждать и введет во внутренние покои, тогда ты увидишь, как Ахмет веселится, отдыхая от дневных трудов.
С этими словами он его оставил.
Леопольд исполнил желание эмира: переводчик отнес тихонько лютню к бею, вечером же герой наш, согласно условию, ждал в саду и очень хотел знать, что из этого выйдет. Была светлая лунная ночь. Вдруг из-за кустов вышла черная фигура и, став перед Леопольдом, произнесла несколько невнятных звуков.
-- Это евнух, господин, -- сказал Шабати, -- мы должны за ним следовать.
Раб раздвинул кусты и прокрался в середину их. Леопольд и Шабати пошли за ним. Они очутились перед маленькой дверью, которую за зеленью невозможно было видеть. Евнух впустил их и тотчас же затворил ее. Темнота окружала их. Раб тихо свистнул! Явился с серебряной лампой другой евнух, поклонился им низко и сделал знак, чтоб они следовали за ним, первый же остался в коридоре. Они поднялись по лестнице и прошли через слабо освещенную комнату, у единственной двери которой два раба стояли с канджаром в руке. Проводник еще раз низко поклонился и обратился, к Леопольду, сказав:
-- Войди, господин, вместе с переводчиком.
С этими словами он удалился.
Леопольд отворил дверь из сандалового дерева и первый вошел. Герой наш очутился в обширном, богато убранном помещении. Налево была дверь, завешанная ковром, напротив двери простиралась во всю комнату огромная шелковая занавесь красного цвета. Большие лампы ярко освещали комнату, воздух же был пропитан благовониями. Но Леопольд не успел всего разглядеть, потому что в эту минуту из-за большой занавеси показался Ахмет. Одежда его была совсем другая и благородное лицо сияло таким весельем, что трудно было узнать в нем важного, достойного бея. Вместо длинного кафтана с меховой опушкой на нем была поверх желтой шелковой рубашки коротенькая зеленая куртка, богато вышитая жемчугом, далее короткие белые шаровары, как носят их мамелюки. Ноги были обуты в красные туфли.
-- Добро пожаловать, эмир севера. Позволь твоему другу показать тебе райскую сладость, которой он надеется наслаждаться в вечных садах Аллаха. Но заклинаю тебя собственною твоей жизнью не рассказывать никому про часы, которые ты проведешь здесь.
Он протянул ему руку.
-- Даю тебе слово, что буду молчать, -- отвечал Леопольд.
-- Потому что, -- продолжал эмир, -- как ни любезен ты мне, месть моя все-таки будет беспощадна, если ты вздумаешь предательством заплатить мне за мою откровенность. Ты тогда не увидишь более твоего отечества!
-- Я буду молчать не из боязни, господин, но из уважения и привязанности. Я уверен, что ты не можешь делать ничего такого, чего бы мне нельзя было видеть!
-- Ты должен смотреть со спокойным сердцем и радоваться вместе со мной. Но другим я это не покажу, потому что они, из зависти и глупости, начали бы меня поносить и сказали бы, что Ахмет, великий бей, из рода первых халифов, открыл неверному тайны своего дома.
Он хлопнул в ладоши. Занавесь с правой стороны раздвинулась точно волшебством, взорам удивленного Леопольда открылось весьма привлекательное зрелище. Вокруг роскошно убранного довольно низкого стола полулежали на мягких подушках четыре девушки или молодые женщины. Они были в легких и пестрых восточных нарядах, на руках блестели браслеты, а черные, роскошные волосы были убраны жемчугом. Лица же были закрыты короткой фатой, в которой были прорезаны отверстия для глаз.
-- Это твои жены, господин?! И ты показываешь их мне?
-- У меня только одна жена, -- возразил серьезно Ахмет, -- хотя закон позволяет иметь четырех жен. Но эта одна так прекрасна и я люблю ее так нежно, что даже если бы это не было позорно, я тебе не показал бы ее, не показал бы ее самому пророку Бонию! Она дочь иерусалимского паши и из такого же знатного рода, как и я. Она моя законная ханум и владычица моего сердца. Эти же только слуги ее красоты, звезды веселья, среди которых она -- солнце! Упоительные цветы, над которыми она царствует подобно розе! Но ханум близко она видит белокурого франка из рода золотой женщины и может слышать его песни. Она будет близка к нам среди нашего веселья, и Алла акбар -- отец чудес -- да сотворит с ней милость!
Сказав это, бей ввел Леопольда в означенную комнату и пригласил его сесть между двух красавиц, а сам поместился у противоположной стороны, против узкой шелковой занавески белого цвета, закрывавшей, как казалось, вход в соседние покои. По его знаку рабы внесли кушанья и шипучее вино, запрещенный Кораном напиток.
-- Неужели тебя удивляет, что мудрый смеется над нелепыми повелениями? Ешь и пей, пой и люби! Все это Бог дал людям как милость, потому что иначе это не было бы создано!
Женщины гарема звонко засмеялись и захлопали в ладоши своими маленькими руками. Крепкое вино, присутствие очаровательных созданий и ароматы, наполнявшие комнату -- все это подействовало на Леопольда и разгорячило его. По окончании ужина слуга принес Леопольду лютню, а Ахмету серийский ченгирь. Принесли еще вина, после чего рабы исчезли, за исключением одной старухи, остановившейся в двери, через которую вошел рыцарь.
Бей взял свой ченгирь и начал петь. Едва запел он и глаза всех на него устремились, как зашевелилась белая занавесь, показались два отверстия и через них впились в Леопольда два огненных глаза. "Это ханум", -- подумал рыцарь. В ее пламенном взоре, устремленном на него, было что-то магическое и вместе с тем лестное для Леопольда. Когда эмир окончил, герой наш взял лютню и начал пламенную импровизацию, обращенную к таинственной красавице, как бы вызывая ее показаться.
-- Алла керим! Алла акбар! Будь могущественен в твоей милости! -- воскликнул вдруг эмир и вскочил как помешанный. -- Я поблагодарю тебя завтра, дорогой друг мой, -- обратился он к Леопольду. -- Сегодня же надо оставить за ночью победу!
Потом, сказав что-то женщинам, он быстро исчез за белою занавесью. Леопольд хотел встать, в эту минуту красавица, сидевшая налево от него, страстно обняла его, открыв одно из самых прекрасных лиц, которых ему только случалось видеть. Старуха схватила руку переводчика и увела его, прочие женщины убежали, лукаво посмеиваясь. Лампы погасли. Один только месяц с насмешкой глядел в комнату, полумесяц, властвовавший над ночью и теперь над христианским пилигримом и рыцарем!
На вторую ночь после этой, скоро после двенадцати, Леопольд со своими товарищами выехал из Рамлы, напутствуемый благословениями Ахмета. Долго смотрел эмир им вслед.
Когда путешественники проехали через местечко Латрунь, где родился разбойник, распятый одесную Спасителя, и при свете утреннего солнца начали взбираться на горы Ефремовы, -- в это время в доме эмира, на том месте, где роскошествовал Леопольд, стояли на коленях, с лицом, обращенным на восток, мужчина и женщина -- то были Ахмет и Ханум.
Нет ничего могущественнее милости Божьей! Халлак, халлак, кана ма кана! Что случилось, то случилось!