А время шло между тѣмъ впередъ; наступилъ новый годъ и святки.
Въ залѣ Дворянскаго Гурьевскаго Собранія давался балъ. Уже давно начались танцы, уже всѣ почти съѣхались, и громадная зэла была полна, когда пріѣхалъ Алгасовъ: онъ только что вернулся въ этотъ вечеръ изъ командировки въ одинъ уѣздный городъ, а потому и опоздалъ немного.
Онъ вошелъ въ залу въ то самое время, когда тамъ танцовали шестую фигуру кадрили, и кавалеры и дамы, раздѣлившись, вереницей шли въ разныя стороны. Какъ разъ навстрѣчу Алгасову шла вереница дамъ и впереди всѣхъ -- дама, танцовавшая съ офицеромъ-распорядителемъ. Медленно, плавно шла она, какъ бы ведя за собой остальныхъ, и невольно бросалась въ глаза своимъ ростомъ, сложеніемъ и красотой.
Невольно остановился Алгасовъ въ дверяхъ, глядя на красавицу: кто она -- онъ не зналъ, да и не подумалъ объ этомъ. Ея красота сразу поразила его и завладѣла имъ, и, забывъ обо всемъ, о балѣ, объ остальныхъ танцующихъ, стоялъ онъ, не спуская глазъ съ красавицы, жадно слѣдя за всѣми ея плавными движеніями.
Она, видимо, наслаждалась танцами. Веселая улыбка не сходила съ ея губъ, глаза ея блестѣли, яркій румянецъ покрывалъ ея щеки, и красиво поднималась и опускалась высокая, полу-обнаженная ея грудь.
Ея бѣлое бальное платье плотно по тогдашней модѣ облегало всю ея фигуру, отчетливо обрисовывая ея формы и всѣ движенія ея ногъ, и полная, высокая, стройная -- она, казалось, нарочно была создана для торжества и оправданія этой моды и сама являлась при ней во всемъ блескѣ своей соблазнительной красоты.
А она была хороша, даже болѣе, чѣмъ хороша; это была яркая, соблазнительная красота, вполнѣ земная, говорившая одной только чувственности, но тѣмъ сильнѣе было производимое ею впечатлѣніе и тѣмъ неотразимѣе влекла она къ себѣ: столько жизни, столько страсти свѣтилось въ большихъ темно-синихъ глазахъ этой женщины, столько наслажденья сулила ея красивая улыбка, что мало было только любоваться ею и мало было ее только любить...
Кадриль кончилась и красавица, подъ руку съ своимъ кавалеромъ, ушла изъ залы. Тутъ лишь опомнился Алгасовъ и, какъ бы очнувшись отъ сна, оглянулся вокругъ. Не безъ труда припомнивъ, гдѣ и зачѣмъ онъ находился, онъ пошелъ въ гостинную, къ Людмилѣ Алексѣевнѣ, съ которой танцовалъ слѣдующую кадриль, и, поздоровавшись съ нею и немного съ ней поговоривъ, тотчасъ же бросился разъискивать свою красавицу.
Въ залѣ снова играла музыка, и пары быстро кружились въ вихрѣ вальса. Еще болѣе оживленная, раскраснѣвшаяся отъ движеній, то и дѣло переходила красавица отъ одного кавалера къ другому. Только что успѣвала она сѣсть, какъ подходилъ уже новый кавалеръ, и она съ улыбкой вставала и снова, счастливая и довольная, неслась по залѣ.
Замѣшавшись въ толпу не танцовавшихъ второстепенныхъ гостей, гдѣ его не знали, въ безмолвномъ восторгѣ слѣдилъ за ней Алгасовъ, и съ каждой минутой все болѣе и болѣе нравились ему крупныя, красивыя, чувственныя ея черты. Давно уже, очень давно не нравилась ему такъ ни одна женщина, давно уже не зналъ онъ волненій любви, и вдругъ съ неслыханной силой овладѣли имъ эти, когда-то такъ знакомыя и почти уже забытыя съ тѣхъ поръ волненія... Его страсть къ незнакомой красавицѣ была тѣмъ сильнѣе, чѣмъ внезапнѣе она вспыхнула, и еще тѣмъ сильнѣе, что одна только до-нельзя обольстительная тѣлесная красота этой женщины и вызвала эту страсть. Любить ее, наслаждаться ею, все забыть въ ея объятіяхъ, въ чаду безумной страсти -- вотъ что желалъ и думалъ онъ въ эту минуту, жадно любуясь танцовавшей красавицей...
Вальсъ кончился. Подъ руку съ своимъ послѣднимъ кавалеромъ, прохаживалась красавица по залѣ и оживленно съ нимъ говорила, слегка склонивъ къ нему красивую свою головку и глядя на него веселымъ ласкающимъ взглядомъ. Алгасовъ вышелъ изъ толпы и пошелъ по залѣ, навстрѣчу красавицѣ.
-- Что это вы такимъ Чайльдъ-Гарольдомъ сегодня, даже и не танцуете? спросилъ его подошедшій Медвѣдевъ, его пріятель, молодой и богатый гурьевскій помѣщикъ.
-- Я вѣдь только что изъ Сюзюма вернулся, отвѣтилъ ему Алгасовъ, только что и на балъ пріѣхалъ. Вы не знаете, гдѣ Викторъ Васильевичъ?
-- Онъ въ карты играетъ.
-- Мнѣ бы нужно повидать его... Скажите, пожалуйста, Николай Андреевичъ, кто эта дама? докончилъ онъ, взглядомъ указывая на ходившую по залѣ красавицу. Въ первый разъ ее вижу...
-- Не правда ли, хороша?
-- Поразительно, безумно хороша!
-- Самъ не знаю, кто она, я уже спрашивалъ у многихъ...
-- Вѣдь она же съ Нарусовымъ танцовала, онъ долженъ ее знать...
-- Я и забылъ у него спросить... А это интересно: новая личность въ Гурьевѣ, и такая красавица!
-- Узнайте, Николай Андреевичъ, пожалуйста, а я пойду къ Виктору Васильевичу, а то сейчасъ кадриль начнется, а мнѣ видѣть его нужно...
И чуть не бѣгомъ направился онъ въ боковую гостинную, гдѣ пріютились играющіе въ карты. Отъискавѣтамъ губернатора, въ короткихъ словахъ передалъ онъ ему все, что онъ сдѣлалъ въ Сюзюмѣ, и поспѣшилъ поскорѣе вернуться въ залу.
Музыка уже началась и кавалеры засуетились, отъискивая своихъ vis-à vis и мѣста для дамъ. Алгасовъ долженъ былъ идти къ дожидавшейся его Людмилѣ Алексѣевнѣ и некогда уже было ему разспрашивать Медвѣдева.
Людмила Алексѣевна сейчасъ же замѣтила разсѣянность Алгасова, съ трудомъ поддерживавшаго разговоръ. Слѣдя за нимъ, она скоро догадалась о причинѣ его разсѣянности.
-- Александръ Семеновичъ, начала она, вернувшись на мѣсто, вы, кажется, тоже поражены новой звѣздой нашего гурьевскаго горизонта?
-- Пораженъ -- это слишкомъ уже сильное выраженіе, попробовалъ отшутиться Алгасовъ.
-- А кое что въ этомъ родѣ, значитъ, есть?
-- Да, она хороша...
-- Какимъ вы это равнодушнымъ тономъ сказали!..
-- Что же, прикажете въ честь ея красоты пару дворянскихъ стульевъ сломать, или другой подобный подвигъ совершить?
-- Мнѣ кажется, вы способны были бы это сдѣлать!
-- Нѣтъ, безъ шутокъ, вы не знаете, кто она?
-- Значитъ, я угадала, она васъ интересуетъ?
-- Отчего же и не поинтересоваться хорошенькой женщиной?
-- Ну, я посмотрю!.. Отъ меня не таиться, Александръ Семеновичъ!
-- Въ чемъ?
-- Въ томъ, что будетъ... Обѣщаете?
-- По всей вѣроятности, тайны никакой не будетъ!..
-- Хорошо, хорошо, тамъ увидимъ...
Въ шестой фигурѣ Алгасову пришлось встрѣтиться съ красавицей, и ласкающій взглядъ ея, на минутку остановившійся на немъ, еще сильнѣе заставилъ забиться его сердце.
Кадриль кончилась. Алгасовъ отвелъ Людмилу Алексѣевну въ гостинную, немного тамъ посидѣлъ возлѣ нея и снова пошелъ въ залу, провожаемый насмѣшливымъ взглядомъ Людмилы Алексѣевны.
Наконецъ удалось ему узнать, что красавица эта -- Надежда Ѳедоровна Носова, жена новаго городского доктора, только что передъ самымъ Рождествомъ пріѣхавшаго въ Гурьевъ. Въ концѣ бала Алгасова даже представили Надеждѣ Ѳедоровнѣ и онъ протанцовалъ съ нею туръ вальса. Съ той же ласкающей улыбкой и также слегка наклонивъ къ нему голъвку, говорила съ нимъ она, и тихій, пѣвучій голосъ ея какъ нельзя болѣе шелъ ко всей ея роскошной фигурѣ. Она немного картавила, но и это къ ней шло.
Алгасовъ не могъ на нее наглядѣться. Стоя возлѣ нея, обнимая ее во время вальса, такъ жадно, съ такимъ восторгомъ глядѣлъ онъ на нее, наслаждаясь раздражающей ея красотой, что Надежда Ѳедоровна даже покраснѣла подъ страстнымъ его взглядомъ. Но она любила нравиться, и этотъ вызванный ею восторгъ, да еще въ такомъ, выдающемся красавцѣ, какъ Алгасовъ, онъ вовсе не былъ ей непріятенъ.
Много усилій и много самообладанія потребовалось Алгасову, чтобы скрыть свое волненіе и по возможности менѣе выдавать то впечатлѣніе, которое произвела на него Надежда Ѳедоровна, и тѣмъ труднѣе было это, что постоянно чувствовалъ онъ на себѣ полу-ревнивый, полу-насмѣшливый взглядъ Людмилы Алексѣевны. А въ то же время тяжело и трудно было ему сдерживаться и притворяться, хотѣлось вполнѣ уже отдаться внезапно нахлынувшему этому чувству и, не дожидаясь конца бала, не смотря и на присутствіе тамъ Надежды Ѳедоровны, уѣхалъ онъ домой.
Долго сидѣлъ онъ въ эту ночь. Яркая, волнующая красота Надежды Ѳедоровны, ея роскошныя формы, соблазнительная ея улыбка и блестящіе синіе глаза -- какъ живая, стояла она передъ нимъ и еще лучше, еще обольстительнѣе казалась ему теперь, въ ночной тиши. Ни на минуту не покидало его обольстительное это видѣніе, маня и дразня его, рисуя ему картины счастья и безумныхъ, жгучихъ наслажденій; много забытыхъ волненій въ немъ вызвало оно, много напомнило ему прошедшихъ счастливыхъ часовъ, но все затмѣвало яркимъ своимъ блескомъ, суля волненія во много разъ большія, часы еще болѣе счастливые и несравненно уже болѣе дорогіе, какъ будущіе...
Такъ сидѣлъ онъ, все забывъ, и сонъ, и усталость, весь погруженный въ свои грёзы. Свѣчи его догорѣли и потухли, онъ и этого не замѣтилъ и продолжалъ сидѣть, не слыша боя часовъ, не видя уходящаго времени, и одно только чувствуя -- красоту Надежды Ѳедоровны и свою любовь къ ней, страстную, безумную любовь... Уже свѣтало, когда онъ опомнился наконецъ и легъ на постель, но и тутъ не сразу заснулъ онъ, и во снѣ все видѣлъ ее же, красавицу съ роскошными формами и соблазнительной улыбкой.
Спалъ онъ не болѣе трехъ часовъ и проснулся разбитый и усталый: тревожный, короткій сонъ этотъ не освѣжилъ, а скорѣе еще болѣе утомилъ его. Часы пробили 11, и это вернуло его къ сознанію дѣйствительной жизни. Съ глубокимъ вздохомъ разставшись съ ночными грёзами, еще полный ихъ сладкой красоты, сталъ онъ одѣваться, съ трудомъ припоминая, что предстоитъ ему дѣлать и какъ предполагалъ онъ распорядиться этимъ днемъ. Наскоро напившись кофе, онъ сталъ просматривать и готовить къ докладу привезенныя наканунѣ дѣла и бумаги. Усталость его была такъ велика, что и безъ того уже съ трудомъ лишь овладѣвалъ онъ смысломъ читаемаго, а тутъ еще снова и снова все возвращаются эти только что покинутыя грёзы, поминутно отвлекая отъ скучныхъ бумагъ... Долго сидѣлъ онъ такъ за столомъ. Пробилъ часъ, надо было ѣхать къ губернатору. Съ усиліемъ поднявшись съ покойнаго кресла, сталъ онъ собирать всѣ нужныя бумаги, страшно боясь забыть что-нибудь и этимъ обличить свое состояніе. Мимоходомъ онъ заглянулъ на себя въ зеркало: видъ у него былъ до-нельзя утомленный.
Губернаторъ былъ занятъ. По обыкновенію, Алгасовъ прошелъ въ гостинную. Людмила Алексѣевна была тамъ одна, съ какой-то работой въ рукахъ.
-- Что съ вами? встрѣтила она его.
-- Ничего, отвѣтилъ онъ, садясь возлѣ нея.
-- Можно подумать, что вы больны...
-- Когда же послѣ бала человѣкъ бываетъ свѣжъ, какъ роза?
-- И особенно, когда человѣкъ этотъ уѣзжаетъ съ половины бала, насмѣшливо замѣтила Людмила Алексѣевна.
Алгасовъ принудилъ себя улыбнуться.
-- И вмѣсто мазурки садится читать журналы Сюзюмской Земской Управы, добавилъ онъ.
-- Ну, въ сторону пустяки. Разскажите, какое впечатлѣніе произвелъ на васъ вчерашній балъ?
-- Никакого особаго...
Людмила Алексѣевна взглянула на него.
-- Знаете, Александръ Семеновичъ, до сихъ поръ я считала васъ болѣе холоднымъ...
-- Кажется, въ мои лѣта...
-- Ну, вчера лѣта ваши, сознайтесь, не спасли васъ отъ увлеченія... И къ чему скрываться? Развѣ мы не друзья съ вами? Скажите, вѣдь она очень хороша?
-- Да, хороша...
-- Отлично, сразу даже угадываетъ, о комъ я говорю!
-- Потому что не трудно угадать!
-- Говорите!.. Однако, она произвела на васъ сильное впечатлѣніе... Я даже и не ожидала отъ васъ...
Алгасовъ сразу не нашелся, что и отвѣтить на это неожиданное утвержденіе.
-- Увѣряю васъ... началъ онъ.
-- Вы совсѣмъ другимъ человѣкомъ стали, какъ только увидали ее, не слушая, продолжала Людмила Алексѣевна. Знаете, я, пожалуй, и рада этому: ваша холодность никогда мнѣ въ васъ не нравилась.
Алгасовъ молчалъ.
-- Да, продолжала Людмила Алексѣевна, вчера такъ ясно было видно, какъ чистосердечно отдались вы увлеченію; для меня это новая черта въ, зашемъ характерѣ...
-- Грустно, если это черта для васъ непріятная, замѣтилъ Алгасовъ.
Людмила Алексѣевна взглянула ему прямо въ глаза.
-- Вы говорите это серьезно? спросила она.
-- А вы сомнѣваетесь? Я всегда дорожилъ вашимъ мнѣніемъ обо мнѣ.
Оба замолчали.
-- Нѣтъ, непріятнаго для меня тутъ нѣтъ ничего, помолчавъ, начала Людмила Алексѣевна. А что, теперь вы ужъ не скрываетесь? съ улыбкой продолжала она.
-- Что дѣлать, отъ васъ не скроешься! Да, Надежда Ѳедоровна очень хороша. Однако, до свиданья! Викторъ Васильевичъ, вѣроятно, ждетъ ужъ меня...
Людмила Алексѣевна осталась одна. Она положила работу и задумалась. Невольно вспомнилось ей недавнее время, когда и сама она такъ мечтала объ Алгасовѣ, когда такъ волновала ее его красота... Это время прошло. Такъ рѣзко и въ самомъ Алгасовѣ, и во всемъ его поведеніи сказывалась та искренность, съ которой отдавался онъ всѣмъ своимъ впечатлѣніямъ, и совершенная его неспособность лгать и притворяться -- что рѣшительно не могла его винить Людмила Алексѣевна ни за то, что онъ не сталъ за ней ухаживать, ни за то, что ему понравилась другая. Она уже простилась съ своими мечтами, какъ съ неосуществимыми -- и неосуществимыми по волѣ рока, а не людей -- какъ прощаются съ мечтами о 200-тысячномъ выигрышѣ послѣ просмотра банковской таблицы. О любви его уже не думала она, и все-таки грустно стало ей тутъ, когда она увидала, что онъ полюбилъ другую... Была ли это ревность, была ли это зависть? Этого и сама не знала Людмила Алексѣевна, но съ тяжелой какой-то тоской сжалось ея сердце при мысли, что не ее полюбилъ Алгасовъ и никогда ея не полюбитъ...
Впрочемъ, это недолго продолжалось, даже и сложиться не успѣло въ опредѣленное какое-нибудь сознаніе: пріѣхали гости, и тотчасъ же вся погрузилась Людмила Алексѣевна въ привычную и любимую свѣтскую суету, и среди этой суеты, среди разговоровъ, толковъ, слуховъ, городскихъ новостей и свѣтскихъ соображеній забыла она все, и свои воскресшія-было мечты, и смутную свою ревность.
Алгасовъ не переставалъ думать о Носовой, напротивъ, все красивѣе и красивѣе ему казалась она и съ каждымъ днемъ все росла его любовь. Какъ хотѣлось ему опять ее увидѣть и въ то же время -- какъ страшно было увидѣть ее: такъ напряженно все мечтая о ней, постоянно видя ее передъ собою, ее самоё, живую, онъ помнилъ, какъ въ туманѣ; дѣйствительно ли она такъ хороша, или же только показалась ему такою, или, можетъ-быть, слишкомъ уже разрисовало ее его воображеніе, повинуясь желавшему полюбить сердцу -- теперь онъ не могъ уже судить объ этомъ, и какъ боялся онъ разочароваться!...
А время безъ нея, безъ возможности и надежды ее увидѣть, тянулось такъ долго, такъ тоскливо... Напрасно старался онъ гдѣ-нибудь ее встрѣтить, напрасно подъ всевозможными предлогами безъ всякой надобности по нѣскольку разъ въ день проходилъ и проѣзжалъ онъ по Соборной улицѣ, гдѣ жили Носовы -- увидѣть Надежды Ѳедоровны ему не удавалось, и еще сильнѣе распаляло это его воображеніе, заставляя его мечтать о ней и съ еще большей страстью желать ея и ея любви...
Между тѣмъ въ городѣ замѣтили красивую докторшу и заговорили о ней. Ее еще мало знали, но много уже говорили о ея красотѣ, такъ обольстительно на всѣхъ дѣйствовавшей, и объ увлекательномъ ея оживленіи. Разговоры эти доходили и до Алгасова и страшно волновали они его...
Такъ прошло три дня. Въ той же залѣ Дворянскаго Собранія давался благотворительный любительскій спектакль въ пользу какихъ-то пріютовъ. Спектакль былъ устроенъ губернаторшей, она сама въ немъ участвовала, и потому вся губернская знать появилась тутъ вмѣстѣ съ него на подмосткахъ. Въ числѣ другихъ игралъ и Алгасовъ, который всегда былъ главнымъ помощникомъ Людмилы Алексѣевны въ устройствѣ всѣхъ затѣваемыхъ ею въ Гурьевѣ спектаклей.
Людмила Алексѣевна страстно любила театръ и сама любила играть. Играла она болѣе, чѣмъ недурно, а въ нѣкоторыхъ пьесахъ, особенно въ легкихъ комедіяхъ, такъ и совсѣмъ даже хорошо, просто, живо, съ увлеченіемъ; къ тому же, еще болѣе красивой, и главное -- совсѣмъ молоденькой казалась она со сцены, и понятно, что она любила сцену и часто устраивала въ Гурьевѣ всевозможные благотворительные спектакли. Забава эта понравилась гурьевскому обществу. Тотчасъ же составился аристократическій кружокъ любителей, среди которыхъ были люди съ несомнѣннымъ дарованіемъ, и, какъ по этому, а также и по причинѣ общественнаго положенія играющихъ спектакли эти пользовались въ Гурьевѣ огромнымъ успѣхомъ и давали блестящіе сборы.
Алгасову только въ Гурьевѣ въ первый разъ пришлось испытать свои сценическія способности, и на роляхъ jeunes premiers онъ оказался весьма даже недурнымъ актеромъ. Не то, чтобы у него былъ талантъ -- главное достоинство его игры заключалось въ одной только простотѣ -- но въ этихъ роляхъ ему помогала его красота, еще ярче выступавшая на сценѣ, и дамы въ особенности восхищались его игрой. Самъ онъ не особенно любилъ играть, но ему нравилась та закулисная суета, которая неизбѣжно всегда сопровождаетъ устройство и ходъ каждаго спектакля, и къ тому же, сколько представлялось тутъ лишнихъ случаевъ видѣть избранныхъ имъ красавицъ, безъ помѣхи говорить съ ними и ухаживать за ними...
Давали на этотъ разъ новую въ ту зиму комедію Александрова: Такъ на св ѣ т ѣ все превратно, гдѣ Людмила Алексѣевна играла вдову-графиню, а Алгасовъ небольшую роль Чил и нина, ея утѣшителя.
Алгасовъ не былъ актеромъ въ душѣ и нисколько не дорожилъ сценическими своими лаврами и не искалъ ихъ -- и все-таки каждый разъ, передъ выходомъ на сцену, имъ овладѣвало невольное волненіе... Теперь же онъ все забылъ, и предстоящій свой выходъ, и свой страхъ, и одно только занимало его тутъ -- будетъ ли въ театрѣ Надежда Ѳедоровна, увидитъ ли онъ ее?
Поздоровавшись въ гостинной съ остальными исполнителями, онъ оставилъ ихъ и поспѣшилъ на сцену, чтобы поскорѣе взглянуть оттуда на собиравшуюся публику. Но публики въ залѣ было еще мало и Носовой тамъ не было. Алгасовъ отошелъ отъ занавѣса и оглянулся на готовую уже сцену, на которой лакеи доканчивали установку мебели.
-- Будетъ ли она? все думалъ онъ, взадъ и впередъ прохаживаясь по сценѣ.
Онъ еще дома одѣлся для пфваго дѣйствія и потому до начала пьесы былъ совершенно свободенъ.
На сцену вошелъ красивый, высокій старикъ, съ умнымъ и добрымъ взглядомъ. Это былъ предводитель Аршеневскій, страстный поклонникъ красоты и таланта Людмилы Алексѣевны. Въ пьесѣ онъ игралъ роль сентиментальнаго Лютина, отправившагося въ Пензенскую губернію за портретомъ покойнаго графа, изображеннаго на этомъ портретѣ въ красной рубашечкѣ и верхомъ на деревянной лошадкѣ.
Онъ замѣтилъ Алгасова и привѣтливо ему улыбнулся. Алгасовъ, какъ и всѣ въ городѣ, любившій добряка-предводителя, поспѣшилъ къ нему навстрѣчу.
-- Здравствуйте, Александръ Семеновичъ, заговорилъ Аршеневскій. Радъ васъ видѣть. Что, приготовились? А то вы плохо играете, вчера, на репетиціи, ну развѣ такъ играютъ?
-- Да роль такая, Аркадій Николаевичъ, ничего изъ нея не сдѣлаешь...
-- Ну все-таки... А Людмила Алексѣевна... А? Не правда ли, хороша?
-- Да, эта роль ей удалась...
-- T. e., я вамъ скажу... Я видѣлъ Ѳедотову въ этой роли... Ну разумѣется, то артистка... Кто же споритъ, тутъ и сравнивать нечего, но знаете, милѣе какъ-то Людмила Алексѣевна, мягче, симпатичнѣе, право! Увѣряю васъ!
-- Да, Людмила Алексѣевна и очень даже недурно играетъ, а для любительницы...
-- Артистка, я вамъ скажу, именно артистка, а не любительница! весь воодушевившись, заговорилъ Аршеневскій. Помните ее въ Майорш ѣ? Нѣтъ, каковы всѣ оттѣнки, всѣ мелочи ея игры, какъ она входитъ въ роль, всѣ эти бытовыя, знаете, особенности... Я ей всегда говорилъ: ваше мѣсто на сценѣ, на сценѣ, тамъ...
И Аршеневскій куда-то показалъ рукой.
-- И что же, Аркадій Николаевичъ, вы опять раззорите для нея свои оранжереи?
-- А что? самодовольно улыбаясь, спросилъ предводитель.
-- Я думаю, Людмила Алексѣевна -- это отчаяніе вашего садовника?..
-- А знаете, вы угадали... Т. е. я вамъ скажу... Ну такъ ужъ и быть, вамъ открою секретъ, но условіе: это секретъ!.. Вотъ какой букетъ будетъ сегодня...
И восторженно, съ страстнымъ увлеченіемъ принялся онъ описывать приготовленный имъ букетъ, главную прелесть котораго составляла одна очень рѣдкая, дивной красоты и только что въ первый разъ у него распустившаяся орхидея.
-- И вы рѣшились ее срѣзать? восклики)юъ Алгасовъ.
Аршеневскій даже вздохнулъ.
-- Что же дѣлать?... жалобно заговорилъ онъ. Я ужъ никому и не показывалъ ея, пусть ужъ это будетъ сюрпризъ Людмилѣ Алексѣевнѣ. Вы ужъ, пожалуйста, помолчите! Да, но комедія была у меня съ садовникомъ, оживившись, продолжалъ Аршеневскій. Онъ у меня любитель, знаете, ужъ какъ онъ этой кэтлейи ждалъ! Когда я велѣлъ ее срѣзать, онъ чуть въ обморокъ не упалъ... Даже и рѣзать отказался, да я пригрозилъ, что Ѳомку пошлю.
-- И что же, это испугало его?
-- Не то, что испугало, а въ негодованіе привело. "Ѳомка?!... Да нешто Ѳомка такіе цвѣты можетъ рѣзать?... Ему вотъ,-- и тутъ онъ съ такимъ, знаете, презрѣніемъ ткнулъ въ камеліи -- "это его дѣло, ихъ онъ и выведетъ, и срѣжетъ." А потомъ, подавая мнѣ орхидею, прибавилъ: "слуга я вамъ вѣрный, ваше превосходительство, а не жалѣете вы меня!... Кажись, избей вы меня -- и то легче мнѣ было бы!..." Я, чтобы утѣшить его, хотѣлъ денегъ ему дать -- три рубля -- такъ не взялъ: "что ужъ," говоритъ, "не надо мнѣ. Это цвѣтокъ не продажный".
-- Воображаю, каково было ему руку на свое дѣтище поднимать...
-- Что же дѣлать, значитъ судьба! Ну расцвѣти она завтра -- да развѣ бы я тронулъ ее?
И Аршеневскій отошелъ къ занавѣсу.
-- Ваша роль не велика сегодня, замѣтилъ ему Алгасовъ.
-- Да, и Людмила Алексѣевна хотѣла, чтобы я взялъ роль доктора, а Лютина я самъ выбралъ. Тутъ, знаете, то и хорошо, что не велика: на Людмилу Алексѣевну вдоволь налюбоваться можно. А какъ она хороша во 2-мъ актѣ! Вотъ я и уйду въ залу, буду смотрѣть на нее... 3)
И онъ снова сталъ глядѣть на собиравшуюся публику.
-- Такъ вотъ почему выбрали вы Лютина! съ улыбкой замѣтилъ Алгасовъ, садясь на стоявшій среди сцены диванъ.
-- А вы думали! Вотъ тоже красавица идетъ, продолжалъ Аршеневскій, все глядя въ продѣланное среди занавѣса отверстіе.
Въ залу входила Надежда Ѳедоровна. За нею слѣдовалъ ея мужъ.
-- Кто?... невольно вырвалось у Алгасова.
-- Докторша новая, отходя отъ занавѣса, сказалъ Аршеневскій. Тоже хороша! И знаете, не красавица она, если строго разбирать, но, какъ бы это сказать?... Что-то есть въ ней такое особое, яркое, манящее...
Но Алгасовъ былъ уже у занавѣса.
-- Въ шестомъ ряду... видѣли? спрашивалъ Аршеневскій, подходя къ нему.
Алгасовъ лишь кивнулъ ему головой. Онъ уже нашелъ ее и жадно глядѣлъ на нее. Дивно хороша и привлекательна ему показалась она, еще лучше, если только это возможно, чѣмъ даже какою онъ помнилъ ее. Глаза его заблестѣли, сердце забилось, онъ былъ почти счастливъ въ эту минуту, любуясь Надеждой Ѳедоровной...
-- Не правда ли, хороша? спросилъ Аршеневскій.
-- Кто хороша? раздалось на другомъ концѣ сцены. Это была Людмила Алексѣевна, только что вошедшая и слышавшая послѣднія слова Аршеневскаго. Она была уже въ черномъ траурномъ платьѣ вдовы.
При ея вопросѣ Аршеневскій немедленно же обернулся и пошелъ къ ней навстрѣчу. Алгасовъ, весь поглощенный красотой Надежды Ѳедоровны, и не слыхалъ даже Людмилы Алексѣевны.
-- Здравствуйте, несравненная артистка, заговорилъ Аршеневскій, цѣлуя ея руку. Какъ поживаете?
-- Кто хороша? улыбаясь, повторила Людмила Алексѣевна.
Алгасовъ тоже подошелъ къ ней.
-- Въ вашемъ присутствіи -- никто! восторженно глядя на нее, произнесъ предводитель.
-- А въ моемъ отсутствіи?
-- Мы говорили про новую докторшу...
-- А, все то же... Она, кажется, свела съ ума весь городъ! Однако, хороши вы, господа! Пора начинать, а они изволятъ здѣсь M-me Носовой восхищаться!...
-- Идемъ, идемъ, покорно отвѣтилъ Аршеневскій.
-- Пора! строго произнесла Людмила Алексѣевна и въ дверяхъ пропустила Аршеневскаго впередъ. Алгасовъ молча шелъ за нею. Людмила Алексѣевна съ улыбкой обернулась къ нему.
-- Смотрите, сказала она, ужъ постарайтесь съиграть получше...
-- А что? попробовалъ онъ отшутиться.
-- Ужъ молчите лучше! А знаете, жаль, что мы не играемъ сегодня Майорши: вы тамъ очень хороши...
И еще разъ съ усмѣшкой взглянувъ на него, она ушла въ гостинную. Алгасовъ послѣдовалъ за нею, но, уходя, почти невольно оглянулся на занавѣсъ, скрывавшій отъ него Надежду Ѳедоровну.
Черезъ нѣсколько минутъ помѣщавшаяся на хорахъ военная музыка заиграла увертюру изъ Актеры-любители приготовились къ выходу.
Пьеса шла довольно гладко. Людмила Алексѣевна дѣйствительно играла хорошо и съ одушевленіемъ, и еще хорошъ былъ Аршеневскій: его сочувствіе горю вдовы, его досада, когда своей поѣздкой въ Пензу нечаянно напомнилъ онъ ей про покойнаго ея мужа и его готовность скакать для нея за 60 верстъ, чтобы достать ей знаменитый портретъ -- все это выражалось такъ живо и комично, что вся зала наполнилась рукоплесканіями, вполнѣ заслуженными Аркадіемъ Николаевичемъ.
Затѣмъ, единственныя яркія роли въ пьесѣ -- приживалки и ювелира -- не удались исполнителямъ; остальныя же роли, до-нельзя безцвѣтныя, созданныя для однѣхъ только репликъ, прошли сносно даже и безъ всякихъ усилій со стороны исполнителей.
Не смотря на всѣ свои старанія, не могъ и Алгасовъ ничего сдѣлать изъ своей ничтожной роли. А онъ старался, на этотъ разъ онъ дѣйствительно желалъ съиграть какъ можно лучше и обратить на себя вниманіе... Онъ игралъ для Надежды Ѳедоровны, которую одну только и видѣлъ въ залѣ, и въ душѣ онъ тоже пожалѣлъ, что не Майоршу играютъ въ этотъ вечеръ...
Но то оживленіе, которое вызвало въ немъ одно уже присутствіе въ театрѣ Надежды Ѳедоровны, желаніе понравиться ей и отличиться въ ея глазахъ -- все это невольно отразилось на его игрѣ, и даже не столько на игрѣ, сколько на его- внѣшности, т. е. на томъ, что всего болѣе способствовало сценическимъ его успѣхамъ: всѣ дамы единогласно рѣшили, что онъ въ ударѣ въ этотъ вечеръ, и главное -- какъ-то особенно красивъ...
И онъ достигъ цѣли: Надежда Ѳедоровна замѣтила его и сразу его отличила; на его красоту она обратила гораздо болѣе вниманія, чѣмъ сколько, можетъ-быть, обратила бы на самое блестящее исполненіе самой первостепенной роли, и не перестававшій наблюдать за нею Алгасовъ часто замѣчалъ, что ея бинокль направленъ въ его сторону... Нечего и говорить, какъ пріятно было это ему, и съ какимъ нетерпѣніемъ ждалъ онъ, когда кончится спектакль и начнутся наконецъ танцы...
Къ великому его удовольствію, никто на этотъ разъ не слѣдилъ за нимъ и не мѣшалъ, ему все время любоваться Надеждой Ѳедоровной: никому здѣсь не было никакого до этого дѣла, а Людмила Алексѣевна, которой онъ собственно и боялся, она такъ была увлечена своей игрой, что даже и забыла о существованіи Носовой. Не до того было ей тутъ: она положительно царила въ этотъ вечеръ на сценѣ и на фонѣ общей безцвѣтности еще ярче выступала ея живая, обдуманная игра.
Сильное впечатлѣніе произвела на Надежду Ѳедоровну красота Алгасова. Уже не въ первый разъ видѣла она его, но тогда, на томъ ея первомъ въ Гурьевѣ балу, гдѣ ей представляли столько новыхъ кавалеровъ, тамъ она почти не обратила на него вниманія и тотчасъ же его забыла. Теперь же, любуясь имъ, она вспомнила, что онъ былъ ей представленъ, и вспомнила тоже, что, кажется, она понравилась ему на балу... Она замѣтила упорный его взглядъ, безпрестанно на ней останавливавшійся, и улыбнулась отъ удовольствія и даже легкая краска покрыла ея щеки... Тотчасъ же мысленно оглянула она себя, къ лицу ли она одѣта и хороша ли сегодня -- и осталась собой довольна.
Комедія кончилась. Послѣ нея шелъ еще небольшой водевиль Она его ждетъ, въ которомъ тоже играла Людмила Алексѣевна, не безъ основанія считавшая живую и бойкую эту роль лучшей ролью въ своемъ репертуарѣ. Роль эта всегда ей удавалась.
Алгасовъ не игралъ въ водевилѣ и вмѣстѣ съ прочими не участвовавшими въ немъ актерами сошелъ въ зрительную залу, поближе къ Надеждѣ Ѳедоровнѣ. Страшно медленно тянулось для него время...
Но вотъ раздались неистовыя рукоплесканія: водевиль кончился. Людмилѣ Алексѣевнѣ подати на сцену нѣсколько букетовъ и лавровый вѣнокъ. Подалъ и Аршеневскій свой знаменитый букетъ.
Въ публику проникли уже слухи о его подношеніи, и всѣ, имѣвшіе хоть какую-нибудь связь съ гурьевскимъ свѣтомъ, отправились въ гостиннуго, любоваться дивнымъ цвѣткомъ. И онъ дѣйствительно этого стоилъ: изъ нѣжной зелени тропическихъ папортниковъ рѣзко выступалъ онъ своеобразной и яркой, никѣмъ еще здѣсь невиданной красотой своей.
Людмила Алексѣевна держала букетъ и съ восторгомъ разсматривала цвѣтокъ. Страстный любитель цвѣтовъ, Аршеневскій стоялъ возлѣ и съ гордостью и вмѣстѣ съ невольной грустью глядѣлъ на знаменитое произведеніе своихъ теплицъ.
Людмила Алексѣевна горячо поблагодарила его: она понимала, какую жертву принесъ для нея старый цвѣтоводъ. Вполнѣ вознагражденный ея восторгомъ и благодарностью, Аршеневскій нѣсколько разъ поцѣловалъ ея ручку, повторяя, что это ничего не значитъ, что для ея удовольствія и не это еще готовъ бы онъ сдѣлать...
Въ залѣ между тѣмъ поспѣшно убирали стулья, готовя ее для танцевъ. Военный оркестръ, перемѣстившійся съ хоръ на сцену, настраивалъ инструменты. Изъ бывшихъ въ Собраніи зрителей всѣ почти остались, одни танцовать, другіе смотрѣть на танцующихъ.
Посмотрѣвъ на цвѣтокъ, который заинтересовалъ и его, и поздравивъ. Людмилу Алексѣевну съ блестящимъ успѣхомъ, Алгасовъ отошелъ отъ нея и направился въ боковыя залы Собранія, куда, въ ожиданіи танцевъ, перешла покамѣстъ публика.
Онъ скоро отѣискалъ Надежду Ѳедоровну. Высокую и скорѣе видную, чѣмъ стройную, ее легко было замѣтить: окруженная толпой своихъ поклонниковъ, стояла она у входа въ главную залу и весело съ ними говорила.
Не подходя еще къ ней, Алгасовъ остановился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея и сталъ наблюдать за нею. На ней было свѣтло-коричневое шелковое платье, хорошо и со вкусомъ сшитое и, какъ и первое, также красиво облегавшее роскошную ея фигуру, обрисовывая всѣ ея формы: это необычайно къ ней шло, еще во много разъ соблазнительнѣе дѣлало это ее... Четырехъ-угольный вырѣзъ, какъ тогда носили, полуоткрывалъ ея грудь. Ея движенія были красивы и свободны и въ этой-то ихъ свободѣ таилась одна изъ главныхъ ея прелестей. Всѣ черты ея были крупны, большіе синіе глаза, полныя, румяныя щеки, толстыя чувственныя губы, но все, и порознь, и вмѣстѣ, было хорошо, все говорило о здоровья и молодости и невольно останавливало на себѣ взоры, даже бросалось въ глава своей яркой красотой. Густые темно-каштановые волосы украшали ея голову. Мелкіе волосики, выбившіеся изъ прически, слегка завиваясь, какъ туманомъ, покрывали верхнюю часть ея лба, и это тоже очень къ ней шло.
Ея красивые глаза не отражали никакой мысли, ни особаго ума, но много жизни, много молодого веселья и безпечной жажды наслажденій свѣтилось въ нихъ, и вотъ этотъ-то взглядъ ихъ, соединяясь съ ея красотой, такой чувственный оттѣнокъ придавалъ и самой этой красотѣ ея, рѣзко въ ней выставляя не человѣка, а только женщину.
Съ минуту такъ стоялъ передъ ней Алгасовъ, потомъ медленно пошелъ къ ней, не спуская съ нея глазъ. Надежда Ѳедоровпа обернулась въ его сторону и привѣтливо ему улыбнулась.
-- M-r Алгасовъ, какъ я рада васъ видѣть, первая начала она, протягивая ему руку.
Поблагодаривъ ее молчаливымъ наклоненіемъ головы, крѣпко пожалъ онъ ей руку. Они стояли другъ противъ друга, съ одинаковымъ восторгомъ другъ другомъ любуясь, и до-нельзя красивымъ казался онъ тутъ Надеждѣ Ѳедоровнѣ -- обаяніе, произведенное сценой, видимо, продолжалось. Нѣсколько секундъ молчали они.
-- Какъ вамъ понравилась наша игра? прервалъ это молчаніе Алгасовъ.
-- Очень! М-me Осоцкая и вы -- вы чудно съиграли!.
-- Очень вамъ благодаренъ за вашъ лестный отзывъ, улыбаясь, отвѣтилъ Алгасовъ. Но, къ сожалѣнію, я не заслуживаю его, и особенно сегодня, да еще съ моей пустой ролью!
-- Нѣтъ, право! возразила она. А M-me Осоцкая -- та замѣчательно играетъ...
-- Да, Людмила Алексѣевна украшеніе нашей любительской труппы... Вы слышали, какой букетъ она получила?
-- Да, мнѣ уже разсказывалъ М-r Парусовъ, отвѣтила Надежда Ѳедоровна, слегка обращаясь на стоявшаго возлѣ нея офицера. Но скажите, неужели цвѣтокъ и правда такъ хорошъ?
-- И цвѣтокъ, и букетъ хороши необыкновенно, сказалъ Алгасовъ и сталъ описывать орхидею.
Слегка наклонивъ къ нему головку и мило при этомъ улыбаясь, слушала его Надежда Ѳедоровна, не спуская съ него большихъ и веселыхъ своихъ глазъ. Когда она разговаривала съ кѣмъ-нибудь, всегда такъ наклоняла она къ своему собесѣднику голову, глядя прямо на него -- и обаятельно дѣйствовала на мущинъ эта ея особенность... Къ тому же голосъ у нея былъ тихій, пѣвучій, пріятный, и такой задушевной дѣлало это ея бесѣду, такимъ избраннымъ ею чувствовалъ себя тотъ, съ кѣмъ она говорила...
Алгасовъ продолжалъ еще говорить, описывая букетъ, когда къ ней подошелъ мущина лѣтъ сорока, высокій, худой, съ легкой просѣдью въ жидкихъ волосахъ, съ небольшой и рѣдкой бородкой на длинномъ и некрасивомъ лицѣ, съ длиннымъ носомъ, съ маленькими свѣтло-сѣрыми глазками, съ желтыми и неправильными зубами, какъ-то слишкомъ уже рѣзко, лишь только начиналъ онъ говорить, выставлявшими всю свою неприглядность. Это былъ мужъ Надежды Ѳедоровны, новый гурьевскій докторъ, Иванъ Осиповичъ Носовъ. Онъ принесъ женѣ стаканъ лимонада.
-- Ахъ, спасибо, мой другъ, заговорила она, взявъ у него стаканъ. Вотъ позволь тебя познакомить съ М-r Алгасовымъ. Мой мужъ! обратилась она къ Алгасову.
Иванъ Осиповичъ и Алгасовъ раскланялись и обмѣнялись рукопожатіями, и невольно бросилась Алгасову въ глаза разница между длинной и нескладной фигурой мужа и его красавицей-женой...
Иванъ Осиповичъ заговорилъ о пьесѣ и о ея исполненіи, дѣлая кое-какія критическія замѣчанія и разсказывая о Ѳедотовой, которую онъ только что видѣлъ въ этой же самой роли. Чтобы лишь поддерживать разговоръ, Алгасовъ то соглашался съ нимъ, то возражалъ ему. Надежда Ѳедоровна заговорила съ другими. Такъ прошло нѣсколько минутъ. Между тѣмъ заиграла музыка, и всѣ устремились въ залу.
-- Позвольте попросить у васъ одну кадриль! обратился Алгасовъ къ Надеждѣ Ѳедоровнѣ.
-- Третью, если хотите, отвѣтила она, первыя двѣ уже заняты.
-- Наця, не поздно ли будетъ, если дожидаться третьей кадрили? вмѣшался Иванъ Осиповичъ. Смотри, ужъ скоро двѣнадцать часовъ!
-- Вотъ послѣ третьей и уѣдемъ, спокойно отвѣтила она, подъ руку съ Алгасовымъ направляясь въ залу.
Оркестръ игралъ какой-то вальсъ. Алгасовъ остановил- ея и молчаливымъ поклономъ пригласилъ Надежду Ѳедоровну. Она съ улыбкой ему кивнула, и быстро закружились они, открывая такимъ образомъ танцы.
А въ сторонѣ, на вынесенныхъ изъ гостинной диванахъ и креслахъ сидѣли Людмила Алексѣевна, самъ губернаторъ, предводитель, одинъ генералъ съ женой и еще нѣсколько почетнѣйшихъ губернскихъ аристократовъ. Въ танцахъ они, понятно, участія не принимали и оставались единственно лишь для приданія большаго блеска устроенному губернаторшей благотворительному вечеру, и все, что было только въ городѣ хоть сколько-нибудь претендовавшаго на свѣтскость и хорошій тонъ -- все это столпилось къ нимъ, какъ можно ближе стараясь примоститься къ губернскимъ свѣтиламъ. Одного лишь Алгасова и не хватало въ этой избранной толпѣ: онъ все и всѣхъ забылъ, увлеченный Надеждой Ѳедоровной, которой ни на минуту не терялъ изъ виду, любуясь ею, когда она танцовала съ другими, и возлѣ нея проводя все остальное время.
Они много говорили въ этотъ вечеръ -- о чемъ? Не все ли равно? Во всякомъ случаѣ не о причинѣ всѣхъ причинъ. О чемъ они говорили, и сами не могли бы они сказать. Алгасовъ зналъ только, что чудно хороша она, а Надежда Ѳедоровна -- что ей ужасно какъ весело. Но вообще она жаловалась на скуку. Это было во время кадрили.
-- Неужели? удивился Алгасовъ. А я такъ привыкъ всегда васъ видѣть веселой!...
-- А много ли вы меня видѣли?
-- Положимъ, всего второй только разъ...
-- Вотъ видите! И то все на балахъ!... А дома-то!.. Вамъ начинать, идите!
Алгасовъ началъ фигуру.
-- Но вѣдь это первое время, заговорилъ онъ, вернувшись. Вы только что пріѣхали, еще не устроились, у васъ мало знакомыхъ... Погодите! Вообще, могу вамъ сказать, что въ Гурьевѣ живется весело!
-- Да, отвѣтила она, безъ знакомыхъ какое ужъ веселье? И особенно для меня, я такъ люблю общество... Надѣюсь, вы не откажетесь ко мнѣ пріѣхать? докончила она, съ милой улыбкой на него взглядывая.
Нечего и говорить, какъ обрадовало его это приглашеніе.
-- Пожалуйста, пріѣзжайте, повторила она, я васъ буду ждать...
Кадриль кончилась, и Алгасовъ отвелъ Надежду Ѳедоровну въ гостинеую. Тутъ къ ней подошелъ Иванъ Осиповичъ.
-- Ну, Надя, пора, право пора, началъ онъ. Неужели ты еще хочешь оставаться? Ужъ половина третьяго!
Надежда Ѳедоровна слегка поморщилась при этихъ его словахъ, но ничего не возразила мужу и молча поднялась съ мѣста. Алгасовъ подалъ ей руку, проводилъ ее до передней и помогъ ей одѣться.
-- Такъ до свиданія? протягивая ему руку, спросила Надежда Ѳедоровна. Она была въ полномъ восторгѣ отъ своихъ успѣховъ и вообще это всего этого веселаго вечера.
-- До свиданія, буду у васъ непремѣнно, отвѣтилъ ей Алгасовъ.
Когда онъ возвращался въ залу, Людмила Алексѣевна, мимо которой онъ прошелъ, не замѣтивъ ея, остановила его, дотронувшись вѣеромъ до его плеча.
-- Побѣда? вопросительно произнесла она.
-- Ахъ, если бы дѣла дѣйствительно шли такъ быстро! шутливо отвѣтилъ ей Алгасовъ.
-- Je serai discrète, soyez tranquille!
-- Mais je le suis, premièrement, parcequ'il n'у а pas de quoi s'inquiéter...
-- Parlez, parlez... Seulement, gardez-vous!
-- De quoi? De qui?
-- De М-me Nossoff, certainement...
-- Que voulez-vous dire?
-- Нѣтъ, безъ шутокъ, ваши дѣла идутъ прекрасно, я слѣдила за вами и могу вамъ сказать...
-- Ну, Людмила Алексѣевна, будетъ вамъ...
-- Хорошо. Но скоро же она васъ побѣдила! Однако, пойдемте въ гостинную, а то здѣсь очень ужъ тѣсно и душно!..
Алгасовъ подалъ ей руку и они пошли въ гостинную. Было уже поздно. Разъѣздъ начался. Большая часть почетныхъ гостей уѣхала, и въ гостинной оставался лишь губернаторъ, предводитель и генералъ съ женой, которые, впрочемъ, уже собирались уѣзжать. Проводивъ эту чету, Людмила Алексѣевна тоже стала прощаться. Аршеневскій подалъ ей руку и повелъ ее къ выходу. Алгасовъ пошелъ за ними, радуясь, что удалось избѣжать дальнѣйшаго съ нею разговора. Но уѣзжая, она шепнула ему:
-- Не забывайте, что я вашъ другъ, не таитесь отъ меня...
Она какъ-то совсѣмъ уже отрѣшилась отъ него, почти даже и не ревновала его больше, но страшно зато заинтересовала ее эта предстоящая его исторія съ Носовой: что исторія будетъ -- въ этомъ Людмила Алексѣевна была вполнѣ увѣрена.
Проводивъ Людмилу Алексѣевну, Алгасовъ простился съ Аршеневскимъ и тоже уѣхалъ.
И эту ночь долго не ложился онъ, и до самаго разсвѣта все ходилъ, радостный и даже счастливый: то были первые, лучшіе часы его расцвѣтающей любви... За что онъ полюбилъ Надежду Ѳедоровну -- онъ не зналъ, да и не думалъ объ этомъ, но онъ зналъ одно, что чудно хороша она и что безумно любитъ онъ ее. Вся затихнувшая-было въ немъ жажда страсти и наслажденій, съ новой силой проснулась она въ его сердцѣ при видѣ женщины, достойной этой страсти. Въ жизни не было у него ничего, что могло бы составить противовѣсъ красотѣ Надежды Ѳедоровны, рѣшительно ничего -- и безъ борьбы, весь и сразу отдался онъ этому внезапно нахлынувшему на него чувству. Умна Надежда Ѳедоровна или нѣтъ, хорошій она человѣкъ или дурной -- ничего не зналъ онъ, но она была такъ хороша, красота ея влекла съ такой страшной силой -- и ничего и не требовалось ему въ эту минуту, кромѣ этой красоты и обладанія ею... Безъ жизни, безъ дѣла, безъ цѣли и призванія, не друга и товарища искалъ онъ и?" любимой женщинѣ, а только любовницы, только внѣшняя красота ея и нужна была ему, страсти и забвенія въ чаду этой страсти, лишь этого и жаждала измученная душа его. Все это сулила ему Надежда Ѳедоровна -- и онъ полюбилъ ее, полюбилъ, какъ никогда еще и никого до сихъ поръ не любилъ, полюбилъ со всей силой пустого, ничѣмъ не наполненнаго сердца и безцѣльнаго существованія: въ эту минуту Надежда Ѳедоровна была все для него, и жизнь, и цѣль жизни, и счастье, радость -- все воплощалось для него въ ея синихъ глазахъ и въ горячемъ ея поцѣлуѣ...