XV.

Изъ всѣхъ мужчинъ, какихъ Джерардъ зналъ, Юстинъ Джерминъ былъ послѣднимъ, котораго онъ сознательно выбралъ въ повѣренные и совѣтчики. Этотъ человѣкъ внушалъ ему тайный страхъ. Онъ считалъ его лживымъ, ненадежнымъ, полу-шарлатаномъ, полу-дьяволомъ; и со всѣмъ тѣмъ его притягивалъ къ нему непреодолимый магнетизмъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ такъ нуждался въ дружескомъ ухѣ, въ которое онъ могъ бы изливать свои эгоистическія жалобы, что послѣ попытки отдѣлаться невѣжливостью отъ Джермина онъ кончилъ тѣмъ, что пошелъ съ нимъ въ загородный ресторанъ. Тамъ они курили и лѣниво болтали о людяхъ, до которыхъ имъ въ сущности не было никакого дѣла. У Джермина былъ вообще очень злой языкъ, но такъ какъ онъ былъ мужчина, то всего больше доставалось отъ него слабѣйшему полу.

-- Я думаю, что вообще мужчины ненавидятъ всѣхъ женщинъ, за исключеніемъ той одной, которую они обожаютъ,-- сказалъ Джерардъ задумчиво.-- Между обоими полами существуетъ такой же естественный антагонизмъ, какъ между собакой и кошкой. Пустите дѣвочку играть съ маленькими мальчиками, и еслибы не боязнь старшихъ, то черезъ часъ игры отъ нея остались бы только клочья, какъ отъ Іезавели, когда ее растерзали собаки. Всѣ мальчишки напустились бы на нее. Они сначала выдрали бы ей волосы и исщипали бы ее, а затѣмъ дикарь проснулся бы въ нихъ и они бы ее убили. Вспомните, какъ сипаи обращались съ женщинами во время остъ-индскаго мятежа! Эта дьявольская жестокость не что иное, какъ прирожденная ненависть къ другому полу, выражающаяся при первой возможности. И ваши ядовитыя замѣчанія о м-съ Фонтенель и хорошенькой миссъ Винцентъ не что иное, какъ цивилизованная форма той же ненависти.

-- Можетъ быть,-- согласился Джерминъ.-- Но я съ своей стороны скорѣе люблю коллекцію женщинъ, какъ энтомологъ любитъ коллекцію бабочекъ. Я люблю накалывать ихъ булавкой на пробку и мучать, и заключать объ ихъ будущемъ на основаніи ихъ антецедентовъ.

-- И вы не вѣрите въ непоколебимую честь честныхъ женщинъ?

-- Нѣтъ, не вѣрю въ честь ради чести. Есть женщины, которыя изъ гордости проходятъ всю жизнь съ незапятнанной репутаціей, подобно тому, какъ индійскій фанатикъ будетъ держать руки надъ головой до тѣхъ поръ, пока онѣ окоченѣютъ и высохнутъ, ради того, чтобы его почитали другіе люди. Но честь ради чести, честь въ вертепѣ, гдѣ никто ее не хвалитъ, честь при дворѣ Людовика Великаго или Карла Малаго -- этого рода чести, любезный Гиллерсдонъ, я не вѣрю. Помните, что я матеріалистъ изъ матеріалистовъ. Мой умъ и мои мнѣнія, быть можетъ, естественный продуктъ разлагающагося общества.

-- И вы думаете, что честная женщина -- женщина, дѣвическая жизнь которой прошла въ чистыхъ и святыхъ помыслахъ, идеаломъ которой служитъ Богоматерь -- вы думаете, что такая женщина можетъ пережить потерю своего добраго имени и быть все-таки счастливой?

-- Безъ сомнѣнія, если она получитъ соотвѣтственную награду -- преданнаго любовника, роскошную жизнь и обезпеченную старость. Терніемъ въ розахъ безчестія является не потеря чести, но страхъ нищеты. Женщины безъ имени, лежащія на шолковыхъ подушкахъ своихъ ланд о, трепещутъ при мысли, что окружающая ихъ роскошь можетъ быть такъ же скоротечна, какъ цвѣты въ саду, живущіе одинъ сезонъ -- и только. Повѣрьте мнѣ, любезный Гиллерсдонъ, мы даромъ тратимъ свое состраданіе, когда воображаемъ, что этихъ дамъ смущаетъ воспоминаніе о невинномъ дѣтствѣ, о приходской церкви, о воскресной школѣ, гдѣ онѣ учили деревенскихъ ребятишекъ, о родителяхъ съ разбитыми сердцами и огорченныхъ сестрахъ. Деньги, способы ихъ добыванія -- вотъ о чемъ думаютъ эти бабочки, когда мысли ихъ не заняты наслажденіями минуты. Умныя копятъ деньги или ухитряются выйти замужъ за богатыхъ людей. Глупыя -- не думаютъ о завтрашнемъ днѣ и кончаютъ дни въ грязи и нищетѣ. Но угрызенія совѣсти... сожалѣнія... разбитыя сердца...-- все это фантазіи, мой любезный Гиллерсдонъ, однѣ фантазіи!

Попутный извозчикъ отвезъ молодыхъ людей обратно въ городъ и, подъѣзжая къ Королевскимъ воротамъ, Джерардъ пригласилъ своего спутника отобѣдать съ нимъ. Въ словахъ Юстинна Джермина не было ничего новаго, но ихъ дешевый цинизмъ нравился Джерарду. Когда человѣкъ задумаетъ злое, ничто такъ ему не пріятно, какъ когда ему говорятъ, что это -- сущность жизни, что порокъ, соблазняющій его, есть общее достояніе людей, а потому не есть вовсе порокъ.

Они отобѣдали tête-à-tête въ зимнемъ саду, гдѣ теплый вѣтерокъ игралъ въ листьяхъ пальмъ и пахло розами. Обѣдъ былъ само совершенство, вина отборныя, и гость Гиллерсдона оказалъ имъ подобающую честь, между тѣмъ какъ самъ хозяинъ ѣлъ мало и пилъ только содовую воду.

-- Фортуна, которая благоволить къ вамъ во многихъ отношеніяхъ, не наградила васъ хорошимъ аппетитомъ,-- сказалъ Джерминъ, когда онъ вторично наложилъ себѣ на тарелку chaud-froid изъ овсянокъ.

-- Пища и питье такъ убійственно однообразны,-- отвѣчалъ Джерардъ.-- Я думаю, что мой chef -- артистъ, но его произведенія мнѣ надоѣдаютъ. Они разнообразны скорѣе по названію, нежели по существу. Всѣ его menus я знаю наизусть.

-- Вы владѣете милліонами всего лишь годъ съ небольшимъ и уже научились ихъ презирать. Поздравляю васъ!-- сказалъ Джерминъ.

-- Ахъ, вы забываете, что всѣмъ этимъ я пользовался раньше, хотя и въ чужихъ домахъ. Деньги врядъ ли могутъ доставить мнѣ что-либо неизвѣданное, какъ не могли доставить Соломону; а у меня нѣтъ Савской царицы, чтобы позавидовать моему великолѣпію. Никто не завидуетъ въ наше время милліонерамъ. Милліонеры слишкомъ обыкновенны. Они живутъ во всѣхъ улицахъ Майфера. Чтобы заслужить чью-нибудь зависть, надо имѣть билліонъ.

-- Вы начинаете считать себя бѣднякомъ?-- сказалъ Джерминъ съ веселымъ смѣхомъ надъ человѣческимъ безразсудствомъ.-- Какой-нибудь годъ тому назадъ вы собирались убить себя изъ-за денежныхъ затрудненій... неоплаченныхъ счетовъ портныхъ и сапожниковъ. Еще пройдетъ годъ... и вы зарядите тотъ же револьверъ, чтобы положить конецъ существованію, лишенному для васъ всякаго интереса. Соломонъ не былъ такимъ безумцемъ. Право, я думаю, что этотъ великій царь былъ просто величайшимъ шутникомъ, какого только исторія можетъ представить для созерцанія современныхъ мыслителей... Человѣкъ, который умѣлъ отлично философствовать о суетѣ мірской и вмѣстѣ съ тѣмъ пить до дна чашу наслажденій! Суета суетъ, говоритъ философъ, а глядь! невольничій рынокъ поставляетъ царю избраннѣйшихъ красавицъ. Суета суетъ, а глядь! корабли приходятъ въ гавань, нагруженные слоновой костью и пурпуромъ Тира и золотомъ Офира для царя. А постройка громаднаго храма на горѣ доставляетъ неизсякаемый интересъ и служитъ забавой Соломону во всей его славѣ... Я думаю, Гиллерсдонъ, что если бы я былъ такъ богатъ, какъ вы, то единственная вещь, по которой бы я сокрушался -- это, что деньги не могутъ вернуть мнѣ ни единаго мига былой славы. Мы можемъ подражать великолѣпному прошлому, но не можемъ воскресить его. Билліоны не вернутъ намъ его назадъ. Вся живописность и красота жизни опошлена дешевизной сообщеній. Изъ края въ край слышны все тѣ же грубые, пошлые голоса. Нѣмецкій и англійскій говоръ звучитъ въ ушахъ въ кроткой Тосканѣ; конки возятъ толпы лондонскихъ зѣвакъ по холмамъ Алжиріи; верблюды, нагруженные вульгарными существами изъ Лондона и Нью-Іорка, наводняютъ пустыню, гдѣ Исаія бродилъ подъ открытымъ небомъ. Гора, гдѣ поклонники Ваала ждали знаменія отъ своего бога, долина Іосафата стали такъ же банальны, какъ любой скверъ или паркъ. Романтическій духъ исчезъ съ нашей опошлившейся планеты и милліарды золотыхъ монетъ не вернутъ его больше ни на одинъ мигъ.

-- Я бы съ охотой оставилъ прошлое въ покоѣ, лишь бы быть счастливымъ въ настоящемъ. Вотъ въ чемъ затрудненіе.

-- О! я всегда счастливъ! у меня бываютъ прихоти, но не, бываетъ страстныхъ влеченій. Единственныя непріятности мои -- климатическія. Пока свѣтитъ солнце -- я доволенъ.

-- Если вы допили ваше вино,-- сказалъ Джерардъ: -- то пойдемте въ мою берлогу.

-- Съ удовольствіемъ.

Они пошли наверхъ, въ комнату, гдѣ прибитъ былъ въ стѣнѣ талисманъ Джерарда, закрытый японской занавѣсью.

Онъ не раздвигалъ занавѣски съ той самой ночи, какъ впервые встрѣтился съ Эстеръ Давенпортъ, и когда невѣрная линія, проведенная его перомъ, показала ему, что элементъ безпокойства и тревоги вошелъ въ его жизнь.

Сегодня онъ устало опустился на обычное кресло и тяжкій вздохъ вырвался у него, когда онъ отстранилъ книги, лежавшія передъ нимъ на столѣ, и взглянулъ на портретъ своей суженой.

Джерминъ обходилъ комнату и разглядывалъ все въ ней съ веселымъ видомъ.

-- Совсѣмъ какъ моя комната!-- проговорилъ онъ.-- Когда я гляжу на эти вещи, то мнѣ становится грустно. Мои всѣ проданы, разсѣяны по бѣлому свѣту. Я отказался отъ квартиры въ этомъ полуразрушенномъ домѣ: слишкомъ мрачно для человѣка веселаго нрава. У меня есть теперь pied-à-terre въ Парижѣ.

-- Въ какомъ кварталѣ?

-- Ахъ, я никогда не сообщаю своего адреса. Это одна изъ моихъ особенностей. Но если я когда-нибудь встрѣчу васъ на бульварѣ по выходѣ изъ театра, то приведу ужинать въ свою берлогу и угощу такимъ же прекраснымъ марг о или лафитомъ, жъ и та мадера, которая вамъ такъ пришлась по вкусу въ ту ночь... Клянусь Юпитеромъ! это мой портретъ изъ чернаго мрамора! Откуда вы его достали?

Портретъ оказался бюстомъ Пана, но черты и выраженіе античнаго бога были чертами и выраженіемъ Джермина. Допустите фантазію художника придѣлать козлиныя уши бюсту и бюстъ дѣйствительно можно было принять за портретъ прорицателя.

-- Кто скульпторъ?-- спросилъ Джерминъ, съ дѣтскимъ удовольствіемъ разглядывая бюстъ.

-- Это антикъ изъ коллекціи сэра Гумфри Скандервилля. Я нашелъ его на дняхъ у Кристи и купилъ какъ наилучшую замѣну чернаго мраморнаго бюста, какой я видѣлъ на вашей квартирѣ.

-- Вы, должно быть, очень любите меня, Гиллерсдонъ, что поставили у себя мой портретъ.

-- Люблю васъ? Ни мало! Я терпѣть васъ не могу, но... люблю ваше общество, какъ человѣкъ любитъ опіумъ. Это дурной вкусъ и онъ знаетъ, что опіумъ ему вреденъ, и однако принимаетъ его... жаждетъ его, не можетъ безъ него обойтись. Я не могъ успокоиться, пока не добылъ вашъ портретъ, и теперь этотъ искривленный ротъ, сходный съ вашимъ, вѣчно смѣется надъ моей грустью, моими сомнѣніями, моимъ отчаяніемъ. Эта чувственная улыбка во весь ротъ, это наслажденіе чисто животною жизнью постоянно напоминаетъ мнѣ, какимъ жалкимъ созданіемъ являюсь я съ языческой точки зрѣнія... какъ рѣшительно неспособенъ я наслаждаться жизнью въ пантеистическомъ вкусѣ, какъ крѣпко во мнѣ сознаніе всеобщаго человѣческаго удѣла... смерти.

-- "Смерть здѣсь и смерть тамъ,

"Вездѣ и повсюду царить смерть..."

-- цитировалъ Джерминъ.-- Какой веселый поэтъ Шелли! Отличный арфистъ, слова нѣтъ, но на его арфѣ всего одна только струна: смерть, тлѣніе, уничтоженіе. Было бы просто непослѣдовательно, еслибы онъ прожилъ такъ же долго, какъ Вордсвортъ. Но почему мой портретъ наводитъ на васъ мрачныя мысли, не понимаю. Мой прототипъ и я -- существа веселыя.

-- Ваша веселость подчеркиваетъ мое уныніе.

-- Уныніе -- при молодости, красивой наружности и девяноста тысячахъ фунтовъ дохода!

-- Этого болѣе чѣмъ довольно для счастія, будь я владѣльцемъ; но я вѣдь только арендаторъ и знаю, какъ краткосрочна моя аренда. Да, я знаю это, Джерминъ. Я знаю, что я -- халифъ на часъ.

-- Старайтесь какъ можно лучше воспользоваться временемъ, какимъ можете располагать. Быть богатымъ и молодымъ -- значитъ владѣть міромъ. Нѣтъ такого цвѣтка въ саду жизни, какого бы вы не могли сорвать.

-- Вы ошибаетесь. Я связанъ по рукамъ и по ногамъ. Я вижу передъ собой только одну возможность счастія... только одну, и не смѣю ею воспользоваться.

И въ припадкѣ эгоистической откровенности онъ разсказалъ человѣку, котораго не уважалъ и которому не довѣрялъ, всѣ свои секреты... какъ онъ увидѣлъ Эстеръ Давенпортъ на эстрадѣ концертной залы и какъ съ тѣхъ поръ тщетно старается отдѣлаться отъ обаянія, неотразимо притягивающаго его къ ней.

-- Мы ни разу не видѣлись съ ней наединѣ, но я знаю, что она меня любитъ,-- заключилъ онъ.

-- Чего же вамъ больше надо? Неужели вы оставите ее за швейной машиной, когда можете превратить ея жизнь въ сплошной праздникъ?

-- Она не такая женщина, чтобы поддаться на какіе-либо соблазны. Что-жъ? вы посовѣтуете мнѣ бросить всякія свѣтскія соображенія и жениться на ней?

-- Нельзя же вамъ жениться на всякой женщинѣ,-- отвѣчалъ Джерминъ съ практическимъ видомъ:-- и я полагаю, что вы связаны съ этой дамой,-- указалъ онъ на портретъ м-съ Чампіонъ.

-- Да, я связанъ съ нею и какъ честный человѣкъ обязанъ жениться на ней.

-- Хотя по уши влюблены въ Эстеръ Давенпортъ?

-- Я больше чѣмъ влюбленъ, я просто околдованъ. Я пытался уѣхать изъ Лондона, забыть ее... и не могу.

-- И довольствуетесь созерцаніемъ ея хорошенькаго личика. Почему вы не спровадите старика?

-- Это не такъ легко сдѣлать, какъ вы думаете, да и безполезно. Я пытался сдѣлать визитъ Эстеръ въ отсутствіе отца -- она меня не приняла. И ничто не заставитъ ее разстаться съ нимъ.

-- Можетъ быть; но очень легко его убѣдить разстаться съ нею. Неужели, вы думаете, ему не надоѣла его теперешняя жизнь? Развѣ вы не знаете, что значитъ исправленіе для закоренѣлаго пьяницы? Это значить воздержаніе отъ вина, то-есть такое существованіе, которое для него хуже смерти. Это значить вѣчное томленіе, жажду, такую же мучительную, какъ у путника въ африканской пустынѣ; но только онъ жаждетъ водки, а не воды. Дайте ему возможность, и онъ тотчасъ же впадетъ въ прежній порокъ.

-- И вы намекаете, чтобы я далъ ему эту возможность? Нѣтъ, Джерминъ, я не такъ низокъ.

-- Я ничего не намекаю. Но если вы хотите завладѣть дочерью, то должны отдѣлаться отъ отца. Вы предлагали деньги дочери -- она отказалась; предложите ихъ прямо отцу, и даже не какъ пособіе, а какъ заемъ. Да мало ли другихъ средствъ. Вы говорите, онъ хорошо знаетъ или зналъ классическіе языки? Займите ему написать для васъ книгу, дайте ему литературное порученіе, которое доставитъ ему необходимый предлогъ, чтобы проводить всѣ свои вечера внѣ дома.

-- Какой я былъ бы негодяй, еслибы принялъ вашъ совѣтъ!

-- Другъ мой, конецъ все одинъ и тотъ же. Говорю вамъ, что для закоренѣлаго пьяницы не можетъ быть исправленія. Исправленіе бываетъ только кажущимся, но при первой же возможности пьяница набрасывается на вино съ тѣмъ большимъ увлеченіемъ, чѣмъ долѣе онъ былъ его лишенъ. Я столько же вѣрю и исправленіе м-ра Давенпорта, какъ " Верхняя Церковь" вѣритъ въ то, что Іисусъ Навинъ остановилъ солнце.

Разговоръ перешелъ на другіе предметы. Было поздно, когда они разстались, и когда Джерминъ ушелъ, Гиллерсдонъ подошелъ и стѣнѣ, къ которой прибилъ свой талисманъ, отдернулъ занавѣсъ, затѣмъ подошелъ къ столу и опустилъ перо въ чернильницу. Съ какимъ-то внутреннимъ бѣшенствомъ онъ провелъ перомъ линію по бумагѣ. Онъ рѣшилъ, что линія эта будетъ сдѣлана твердой и смѣлой рукой; но увы! она оказалась слабѣе предъидущей и ясно указывала на усиліе больного человѣка.

"Д-ръ Соутъ и Юстинъ Джерминъ правы,-- подумалъ Джерардъ.-- Страстныя чувства подкашиваютъ жизнь человѣка... и пуще, всего безнадежная страсть... пуще же всего борьба между долгомъ и страстью. Я повидаюсь завтра съ Соутомъ, и если онъ скажетъ мнѣ, что состояніе мое ухудшалось, то..."

Онъ не договорилъ даже про себя то, что замыслилъ. Онъ провелъ безпокойную ночь; сонъ его былъ прерывистый и полонъ видѣній... Онъ видѣлъ Николая Давенпорта во всевозможныхъ странныхъ и унизительныхъ видахъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На слѣдующее утро Джерардъ отправился въ десятомъ часу въ Гарлей-стритъ и былъ такъ счастливъ, что засталъ д-ра Соута, находившагося въ Лондонѣ en passant; онъ только-что кончилъ курсъ леченія въ Гомбургѣ и собирался ѣхать отдохнуть въ Бремеръ.

Паціентовъ не было въ пріемной, потому что всѣ думали, что докторъ находится въ отсутствіи, и когда Джерардъ послалъ свою визитную карточку, онъ былъ немедленно введенъ въ кабинетъ. Д-ръ Соутъ взглянулъ на него изъ-за груды распечатанныхъ писемъ съ пріятной улыбкой.

-- Мой маленькій паціентъ изъ девонширскаго викаріата,-- весело проговорилъ онъ. Но вдругъ, зорко оглядѣвъ его, прибавилъ инымъ уже тономъ: -- Однако вамъ на видъ хуже, чѣмъ въ послѣдній разъ, какъ вы у меня были, м-ръ Гиллерсдонъ. Что съ вами? Боюсь, что вы не послушались моего совѣта.

-- Можетъ быть,-- мрачно отвѣтилъ Джерардъ:-- вы совѣтовали мнѣ прозябать, а не жить, превратиться въ рыбу, чуждую всякимъ волненіямъ и впечатлѣніямъ.

-- Я не запрещалъ вамъ пріятныя впечатлѣнія. Я совѣтовалъ только избѣгать тѣхъ бурныхъ страстей, которыя разрушаютъ организмъ человѣческій.

-- Вы требуете невозможнаго. Жить значитъ чувствовать и страдать. Я не могъ послѣдовать вашему совѣту. Я страстно влюбленъ въ женщину, на которой не могу жениться.

-- Вы хотите сказать, что она уже замужемъ?

-- Нѣтъ; но есть другія причины...

-- Если это только вопросъ объ общественномъ неравенствѣ, то пренебрегите имъ и женитесь. Вамъ нельзя быть несчастливымъ. Разочарованіе, которое другому человѣку сойдетъ даромъ, на васъ отразится роковымъ образомъ. Вы не такого сложенія, чтобы быть несчастливымъ.

-- Скажите мнѣ прямо и откровенно, сколько мнѣ остается жить.

-- Снимите сюртукъ и жилетъ!-- приказалъ спокойно, докторъ.

Когда д-ръ Соутъ выслушалъ и выстукалъ своего паціента, лицо его было серьезно, но профессіонально непроницаемо и по его выраженію нельзя было бы рѣшить, какого онъ мнѣнія о положеніи больного.

-- Ну?-- спросилъ Гиллерсдонъ: -- мнѣ хуже, чѣмъ въ прошлый разъ?

-- Во всякомъ случаѣ не лучше.

-- Ради Бога, говорите правду!-- закричалъ Джерардъ грубо, но вдругъ спохватился:-- простите, докторъ, но я хочу знать правду, только правду. Какъ вы меня находите?

-- Нехорошо.

-- Проживу я годъ... два... три года? сколько вы мнѣ даете лѣтъ жизни?

-- При бережномъ уходѣ вы можете прожить еще нѣсколько лѣтъ... скажемъ такъ, лѣтъ десять... Но если вы будете волноваться, вы не долго протянете. Волненія, заботы, тревоги ускорятъ вашъ конецъ. Съ грустью долженъ сказать вамъ это.

-- Благодарю васъ за то, что вы мнѣ сказали правду. Мнѣ важно это знать. Я постараюсь быть счастливымъ, какъ могу.

-- Женитесь на женщинѣ, которую вы любите, хотя бы она была горничной,-- сказалъ докторъ съ добротой,-- и пусть она ухаживаетъ за вами въ какомъ-нибудь скромномъ убѣжищѣ, вдали отъ треволненій свѣта и политики. Вы должны, само собой разумѣется, отправиться на югъ до наступленія зимы. Я бы рекомендовалъ Сорренто или Корсику. Богатство дастъ вамъ возможность окружить себя всею роскошью, благодаря которой человѣку легко живется.