Сильвія задаетъ одинъ вопросъ.
Слабая искорка жизни, теплившаяся въ больничномъ покоѣ дома на Гай-Стритѣ въ Монкгемптонѣ, пережила мракъ зимы, и теперь тихо угасала, порою совсѣмъ ослабѣвая, порою вспыхивая съ такой силой, что надежда на выздоровленіе матери зарождалась въ сердцахъ встревоженныхъ дѣтей. "Быть можетъ, она проживетъ еще нѣсколько лѣтъ",-- думалось имъ. Въ началѣ февраля миссисъ Бэнъ настолько поправилась, что могла сходить съ лѣстницы и занимать свое обычное мѣсто у семейнаго очага, но силы не позволяли ей вступить въ управленіе хозяйствомъ. Она должна была ограничиться тѣмъ, что преподавала дочери старинные секреты хорошаго хозяйства, мудрые совѣты, завѣщанные ей ея матерью. Заглядывая по временамъ въ счетъ мясника, она жалобно вздыхала, замѣчая, какъ возвысились счеты со времени ея болѣзни.
-- Я передавала ваши замѣчанія кухаркѣ, матушка,-- отвѣчала Матильда-Дженъ.-- Она говоритъ, что говядины вышло оттого такъ много, что вамъ постоянно варился бульонъ.
-- Душа моя, счетъ не могъ бы быть больше, еслибы она сварила цѣлаго быка.-- Я боюсь, что прислуга ужинала мясомъ.
Радуясь такому замѣтному улучшенію въ здоровьи своей паціентки и искренно желая сохранить дорогую жену заботливому мужу, преданность котораго была очевиднымъ фактомъ для всего Монкгемптона,-- м-ръ Стимпсонъ сказать Шадраку Бэну, что теперь наступила пора перевезти его жену въ болѣе теплый климатъ.
-- Если вы удалите ее отъ нашихъ восточныхъ вѣтровъ, то она къ лѣту можетъ совсѣмъ окрѣпнуть,-- прибавилъ м-ръ Стимпсонъ весело.
На лицѣ Шадрака Бэна мелькнула тѣнь неудовольствія при этихъ словахъ доктора.
-- Мнѣ кажется, что нашъ климатъ такъ же хорошъ, какъ и всякій другой,-- проговорилъ онъ:-- я не замѣтилъ никакой разницы между Монкгемптономъ и Канномъ.
-- Очень можетъ быть, дорогой сэръ. Люди съ такимъ крѣпкимъ здоровьемъ, какъ ваше, едвали ощутятъ перемѣну въ температурѣ. Но еслибы вы поглядѣли на термометръ, то увидѣли бы, что въ Каннѣ температура выше на шесть или семь градусовъ.
-- Очень можетъ быти. Если вы думаете, что миссисъ Бэнъ слѣдуетъ ѣхать, то она уѣдетъ, хотя мнѣ теперь всего неудобнѣе везти ее. Но она была мнѣ доброй женой, и я желаю исполнить свой долгъ.
-- Это знаетъ всякій,-- съ чувствомъ возразилъ докторъ.
Онъ лечилъ семейство Шадрака Бэна съ самой женитьбы послѣдняго; дѣти выросли на его глазахъ; онъ удачно лечилъ ихъ отъ дѣтскихъ болѣзней и былъ искренно привязанъ въ семейству.
-- Если она уѣдетъ въ Каннъ и поправится, какъ вы обѣщаете, то есть ли надежда на то, чтобы она прожила еще нѣсколько лѣтъ? спросилъ заботливый мужъ, зорко глядя въ лицо доктору. Я бы желалъ знать правду. Поддерживать здоровье человѣка -- одно дѣло, а вылечить его -- другое. Есть ли надежда на совершенное выздоровленіе.
Докторъ съ соболѣзнованіемъ покачалъ головой. Миссисъ Бэнъ была самой выгодной изъ его паціентовъ; болѣзнь ея приносила ему хорошій доходъ въ послѣднія пять лѣтъ. Хорошо было бы, еслибы она могла жить вѣчно и онъ могъ бы передать практику своимъ сыновьямъ.
-- Дорогой м-ръ Бэнъ,-- произнесъ онъ, весь преисполнившись симпатіи:-- болѣзнь вашей доброй жены давно уже стала хронической. Тутъ не можетъ быть и рѣчи о выздоровленіи, но, удаливъ ее отъ нашей холодной весны, мы можемъ надѣяться сохранить ее на лѣто.
-- Съ тѣмъ, чтобы потерять зимою. Плохое утѣшеніе.
-- Наша жизнь въ рукахъ Провидѣнія. Но мы можемъ сдѣлать все, что въ нашихъ силахъ. Въ настоящемъ случаѣ всего лучше увезти больную въ болѣе теплый климатъ.
-- Вы считаете это существеннымъ?
-- Вполнѣ.
-- Ну такъ это будетъ сдѣлано,-- сказалъ м-ръ Бенъ.-- Хотя мнѣ это и очень неудобно, но я самъ отвезу ее въ Каннъ. Никто не скажетъ въ Монкгемптонѣ, чтобы я не исполнилъ своего долга.
-- Хорошо сказано, мой дорогой сэръ. Мы всѣ знекмъ вашу преданность къ почтеннѣйшей изъ женщинъ; преданность, которая дѣлаетъ такую же честь вамъ, какъ и той, которая ее внушаетъ,-- произнесъ м-ръ Стимпсонъ, точно говорилъ послѣобѣденный спичъ.
М-ръ Бэнъ, который, какъ и Макбетъ, считалъ, что слѣдуетъ, какъ можно скорѣй, приводить въ исполненіе то, что неизбѣжно, объявилъ о своемъ намѣреніи выѣхать съ больной черезъ день. Дѣвицамъ пришлось второпяхъ укладывать пожитки матери. Онѣ занялись этимъ со слезами, но не безъ надежды. Каннъ въ ихъ глазахъ значилъ то же, что выздоровленіе. Матильда-Дженъ должна была оставаться дома, заниматься хозяйствомъ и командовать надъ мальчиками, грубоватыми школьниками съ ужасающимъ аппетитомъ.
"Впрочемъ,-- размышлялъ м-ръ Бэнъ,-- я не думаю, чтобы въ мое отсутствіе случилось что-либо необыкновенное. Сэръ Обри навѣрное пробудетъ въ своемъ настоящемъ положеніи въ теченіи довольно долгаго времени, а если произойдетъ какая-либо перемѣна, Чепленъ немедленно увѣдомитъ меня".
Чепленъ, камердинеръ, чувствовалъ глубокое почтеніе къ управляющему, котораго считалъ настоящимъ хозяиномъ Перріамъ-Плэса. Сэръ Обри со времени своей болѣзни сталъ лишь тѣнью самого себя. Власть лэди Перріамъ была незначительна, да и этой крохой власти она обязана была м-ру Бену. Поэтому лакей сказалъ себѣ, что Шадракъ Бэнъ долженъ быть тѣмъ идоломъ, передъ которымъ ему, Чеплену, слѣдуетъ преклоняться, если онъ желаетъ охранить свои выгоды. У Чеплена были свои резоны оказывать м-ру Бену большую покорность, чѣмъ та, какую обыкновенно проявляютъ заслуженные слуги, потому что онъ сознавалъ за собой одну слабость, которая неизбѣжно повлекла бы его отставку, еслибы м-ръ Бенъ узналъ о ней. Скучное ли однообразіе жизни въ Перріамѣ, или врожденная склонность были тому причиной, но только со времени болѣзни сэра Обри Чепленъ привыкъ выпивать больше, чѣмъ это было для него здорово и могло быть терпимо.
Онъ всегда любилъ выпить, но держался въ границахъ приличія, пока могъ опасаться зоркаго глаза сэра Обри. Но въ послѣднее время, когда сэръ Обри утратилъ зоркость и проницательность, Чепленъ далъ волю своей страсти и дозволилъ ей привести себя на край погибели.
Перріамскіе погреба слишкомъ хорошо охранялись вѣрнымъ, сѣдовласымъ, старымъ буфетчикомъ, служившимъ въ домѣ въ теченіе двадцати лѣтъ, чтобы м-ру Чеплену можно было удовлетворить опасной страсти насчетъ своего господина. Ему отпускалась извѣстная порція пива и вина, и довольно щедрая порція, такъ какъ слуги, какъ бы они ни были честны, не станутъ обрѣзывать другъ друга. Они держатся очень либеральныхъ взглядовъ на счетъ размѣра служительскихъ порцій. Но помимо этой щедрой порціи м-ру Чеплену приходилось уже на свои собственныя средства покупать отвратительнѣйшую водку, какая когда-либо перегонялась изъ картофеля,-- водку, которая не имѣла ничего общаго съ винограднымъ напиткомъ, но пріятно отуманивала голову камердинера и овладѣвала его ногами, которыя отказывались тогда служить, подъ предлогомъ подагры.
Мало-по-малу, мучимый подагрой и утѣшаемый водкой, производившей подагру, Чепленъ совсѣмъ пересталъ исполнять обязанности, возлагаемыя на него болѣзнью сэра Обри.
Баронетъ, хотя и бывалъ по временамъ капризенъ и раздражителенъ, не былъ вообще безпокойнымъ больнымъ и миссиссъ Картеръ справлялась съ нимъ почти одна. Онъ удивительно какъ привязался къ своей сидѣлкѣ. Ея тихія, спокойныя манеры, кроткій голосъ нравились ему; даже темные цвѣта ея платьевъ и ея блѣдное, благородное лицо пришлись ему по нраву. По временамъ, когда умъ его былъ слабѣе обыкновеннаго, онъ принималъ ее за свою жену, звалъ ее Сильвіей, и догадывался о своемъ заблужденіи лишь когда лэди Перріамъ входила въ комнату, и тогда изумленно поглядывалъ то на нее, то на миссисъ Картеръ.
Такимъ образомъ случилось, что никто не жаловался на небрежность Чеплена, потому что сидѣлка всегда была у постели больного. Онъ одѣвалъ своего барина по утрамъ, но часто манкировалъ этою обязанностью по вечерамъ, когда сэръ Обри ложился спать. Въ этихъ случаяхъ онъ сваливалъ всю бѣду на подагру.
-- Мои ноги совсѣмъ замучили меня вчера вечеромъ,-- говаривалъ онъ миссисъ Картеръ своимъ ломанымъ англійскимъ языкомъ, и я не могъ сойти внизъ. Надѣюсь, что старый не спрашивалъ меня.
"Старымъ" м-ръ Чепленъ звалъ сэра Обри.
М-ръ Бэнъ оставилъ Монкгемптонъ съ своей женой и дочерью въ половинѣ февраля, почти черезъ годъ послѣ того, какъ сэра Обри разбилъ параличъ и семь мѣсяцевъ спустя послѣ рожденія сына-наслѣдника, котораго окрестили съ торжествомъ въ маленькой домовой церкви. По непремѣнному желанію баронета, высказывавшемуся неоднократно, ребенокъ названъ былъ Сентъ-Джономъ Обри, для вѣрнѣйшаго увѣковѣченія дружбы, существовавшей между предкомъ сэра Обри и блестящимъ государственнымъ человѣкомъ.
Дитя росло и процвѣтало въ мрачномъ старомъ домѣ. Слуги хоромъ прославляли его. У него были голубые глаза, какъ и у сэра Обри, въ былое время, когда онъ весело и безмятежно глядѣлъ на свѣтъ божій. Ребенокъ не наслѣдовалъ великолѣпныхъ карихъ глазъ своей матери, да и вообще не походилъ на нее ни чертами, ни выраженіемъ лица.
Въ послѣднее свиданіе съ Мэри Питеръ, лэди Перріамъ немного узнала про своего стараго жениха; но когда миссъ Питеръ принесла платье, довѣренное ея искусству, разговоръ между портнихой и ея заказчицей снова коснулся м-ра Стендена и его дѣлъ.
-- Я полагаю, что теперь это дѣло рѣшенное, милэди,-- замѣтила миссъ. Питеръ, примѣряя платье и расправляя тамъ складочку, здѣсь отдѣлку.
-- Что дѣло рѣшенное? спросила Сильвія.
-- Между м-ромъ Стенденомъ и миссъ Рочдель. Я встрѣтила ихъ вчера въ Гедингемѣ, гдѣ они гуляли точно влюбленные.
-- Что вы понимаете подъ этимъ словомъ?
-- Ну, вотъ, право, не умѣю вамъ сказать. Онъ былъ такъ къ ней внимателенъ и несъ ея waterproof. Кромѣ того, объ этомъ говорятъ всѣ въ Гедингемѣ. Алиса Букъ слышала это отъ отца, а отецъ слышалъ отъ самого м-ра Ванкорта, а ужъ тому какъ этого не знать.
Сильвія ничего не отвѣчала и продолжала примѣривать платье, какъ статуя.
-- Говорятъ, что свадьба будетъ весною, какъ только миссисъ Сарджентъ сниметъ трауръ. Она носитъ его вотъ уже скоро полтора года.
-- Разстегните платье,-- произнесла Сильвія повелительно: вы меня почти задушили.
Она дѣйствительно тяжело и часто дышала, точно платье въ самомъ дѣлѣ было для нея узко.
-- Но оно вовсе не туго въ таліи, проговорила миссъ Питеръ, разстегивая платье:-- тринадцать дюймовъ -- ваша старая мѣрка.
Послѣ этого разговора лэди Перріамъ овладѣло безпокойство, которое она старалась тщетно побѣдить.-- Неужели они женятся?-- этотъ вопросъ мучилъ ее и безпрестанно вертѣлся у нея на умѣ. Бывали времена, когда ея собственное освобожденіе казалось близко, когда она считала сэра Обри на краю могилы. Но къ чему послужитъ ей вдовство и свобода, если тотъ, чью любовь она мечтала вернуть, женится на другой, прежде чѣмъ она станетъ свободной?
Она не въ силахъ была сидѣть спокойно дома и размышлять надъ этимъ вопросомъ, но приказала запречь экипажъ и велѣла кучеру везти ее на Кроплейскую пустошь, куда дорога вела мимо Деканова дома и Гедингена.
Нянька Трингфольдъ и ребенокъ, обычные спутники ея прогулокъ, поѣхали вмѣстѣ съ ней. Но сегодня она меньше, чѣмъ обыкновенно, обращала вниманія на малютку Сентъ-Джона. Она углубилась въ свои собственныя мысли и мрачно глядѣла въ окно кареты.
Они проѣхали мимо Деканова дома, но окна его непривѣтливо глянули на нее, и ничего не сказали ей о томъ, что происходило въ стѣнахъ дома. Они проѣхали черезъ Гедингемъ, не встрѣтивъ ни души знакомой Сильвіи и добрались до Кроплейской большой пустоши, поросшей дрокомъ и верескомъ, съ видомъ на отдаленное море, а по лѣвую сторону на маленькую песчанистую бухту и бѣлыя стѣны города Дитмута.
Здѣсь даже зимой пріятно было ходить по дернистому грунту. На полъ-пути кучеръ остановился у одного поворота дороги, гдѣ находилась площадка, удобная для стоянки экипажа и лошадей: здѣсь лэди Перріамъ и нянька вышли изъ карета и пошли гулять пѣшкомъ по пустоши.
Сегодня Сильвія -- никогда не любившая общества няньки -- чувствовала себя особенно не сообщительной. Она быстрыми шагами ушла впередъ, оставивъ няньку Трингфольдъ успокоивать плачущаго ребенка, у котораго шли зубы.
Какимъ печальнымъ и пустыннымъ казался весь этотъ ландшафтъ зимою. Небо, совсѣмъ ясное, когда она выѣзжала, теперь заволоклось тучами, угрожавшими дождемъ. Отдаленный Дитмутъ вырѣзывался бѣлымъ пятномъ на пасмурномъ небѣ. Но лэди Перріамъ чувствовала странное равнодушіе къ этимъ угрозамъ неба. Она отошла на полмили отъ няньки Трингфольдъ и кареты, когда крупныя капли дождя вывели ее изъ задумчивости.
Съ еей не было ни шали, ни зонтика, и кругомъ не виднѣлось никакого убѣжища, кромѣ кареты.
Сильвія оглядѣлась кругомъ, не особенно испугавшись дождя, но непріятно пораженная сознаніемъ своего одиночества и безпомощности.
Небо стало почти чернымъ. Они выѣхали на прогулку тотчасъ послѣ завтрака, но теперь, казалось, какъ будто наступалъ уже вечеръ.
Въ то время, какъ она поглядывала кругомъ, темная фигура выросла между ней и темнымъ небомъ,-- фигура, вооруженная необходимой принадлежностью для всякаго деревенскаго пѣшехода,-- большимъ дождевымъ зонтикомъ.
-- Позвольте мнѣ довести васъ до кареты, лэди Перріамъ, проговорилъ пѣшеходъ.-- То былъ голосъ человѣна, котораго жена сэра Обри особенно боялась и особенно жаждала услышать.
При звукахъ этого голоса, внезапно раздавшагося возлѣ нея, у нея захватило духъ. Ей казалось поразительнымъ, что онъ заговорилъ съ ней. Она не могла забыть того горькаго взгляда, который онъ бросилъ ей на кладбищѣ, и нашла бы гораздо естественнѣе, еслибы онъ прошелъ мимо и оставилъ ее одну бороться съ расходившимися стихіями. Но онъ заговорилъ съ нею, и она рѣшила, что не разстанется съ нимъ, не разрѣшивъ сомнѣнія, терзавшаго ее.
-- Вы очень добры, м-ръ Стенденъ, отвѣчала она, съ искусно поддѣланнымъ равнодушіемъ.-- Да, я буду вамъ очень благодарна за зонтикъ. Этотъ ливень грозитъ насквозь вымочить меня.
Эдмондъ Стенденъ раскрылъ зонтикъ надъ головой лэди Перріамъ, но не предложилъ ей опереться на его руку. Онъ не искалъ этой встрѣчи, и съ радостью уклонился бы отъ нея; но не могъ же онъ допустить, чтобы предметъ его прежней любви мокъ подъ дождемъ на Кроплейской пустоши. Въ ихъ встрѣчѣ не было ничего романическаго. Мало того, спасеніе, олицетворявшееся въ образѣ дождевого зонтика, отзывалось чѣмъ-то комическимъ.
-- Гдѣ вы оставили вашъ экипажъ, лэди Перріамъ? спросилъ м-ръ Стенденъ.
Ему казалось пріятно было величать ее ея титуломъ.
-- На поворотѣ дороги; я не знаю, какъ я доберусь до него.
-- Положитесь на меня. Я знаю Кроплейскую пустошь вдоль и поперекъ. Я часто совершаю здѣсь одинокія прогулки.
Послѣ этого онъ не могъ не предложить Сильвіи опереться на его руку. Грунтъ былъ неровный и сталъ очень скользкимъ отъ дождя.
Она нѣсколько разъ уже споткнулась.
Сильвія почувствовала, что минуты дороги, и что если она намѣрена выспросить его, то не должна медлить, какъ бы вопросы ея ни показались рѣзки.
-- Удивляюсь, что у васъ находится время для одинокихъ прогулокъ, сказала она.-- Я слышала, что вы очень заняты.
-- Въ банкѣ? Да, у меня много занятій.-- Но я люблю трудъ.
-- Но я слышала, что ваше время наполнено инымъ, болѣе пріятнымъ занятіемъ: обществомъ молодой лэди, на которой вы собираетесь жениться.
-- А кто это молодая лэди, смѣю спросить? возразилъ Эдмондъ холодно.
-- Миссъ Рочдель.
-- А отъ кого вы слышали эту новость?
-- Это -- гласъ народа.
-- Гласъ народа часто бываетъ лживъ. Я не женюсь на миссъ Рочдель.
-- И никогда не женитесь на ней?
-- Этого я не могу сказать. Кто знаетъ, какое утѣшеніе пріищетъ себѣ человѣкъ, которому надежда на счастіе уже разъ измѣнила. Весна въ жизни человѣка бываетъ только одинъ разъ, но осень тоже даритъ иногда теплыми и хорошими днями. Бываетъ ясная и чудесная осень, которую называютъ "бабьимъ" лѣтомъ. Быть можетъ, у меня тоже будетъ свое "бабье" лѣто.
-- Съ миссъ Рочдель, полагаю? спросила Сильвія.
-- Почему бы и не съ ней?
-- Я вижу, что слухи не были лживы, м-ръ Стенденъ.
-- Какое вамъ дѣло до моей судьбы, лэди Перріамъ? Полтора года тому назадъ вы не очень-то сокрушались о ней, когда вышли замужъ за сэра Обри. Если вы тогда не заботились о моемъ счастіи, то теперь вамъ и подавно нечего о немъ думать. Я живъ, какъ видите; это что-нибудь да значитъ. Вотъ вашъ экипажъ.
Лакей отворилъ дверцу кареты. Эдмондъ увидѣлъ малютку, разряженнаго въ пурпуръ и батистъ, который только-что уснулъ, и олицетворялъ собою картину полнѣйшей невинности. Эдмондъ дотронулся пальцемъ до круглой, нѣжной щечки, тайкомъ отъ матери, которая сидѣла, опустивъ внизъ мрачный и отчаянный взглядъ.
Лэди Перріамъ едва поблагодарила его за услугу, оказанную ей его дождевымъ зонтикомъ, едва отвѣтила на его вѣжливое "добрый вечеръ" и уѣхала съ гнетущей тоской на сердцѣ.